***
Реджина стояла посреди гостиной, вытянув руки, и с долей смущения молча наблюдала за тем, как Робин суетится вокруг. — Сядь, — твёрдо сказал он, направляясь на кухню, и она послушно опустилась на диван. Через минуту лейтенант вернулся с пакетом замороженного горошка. — Охлаждающее, — когда Реджина посмотрела на пакет широко раскрытыми пустыми глазами, Робин пояснил: — Твои руки… — лишь теперь она осознала, что натворила с ними. Невольно вздрогнула, почувствовав, как холод обжег распухшие костяшки, но постепенно чувствительность уступила место приятному онемению. Между тем Робин принёс из комнаты коробку со старыми вещами Мэриан, до которых у него «пока не дошли руки», и, немного порывшись, вытащил выцветшие фланелевые штаны и футболку с эмблемой университета. — Пижама? — нахмурилась Реджина. — Помнишь, врачи дали тебе таблетку? «Лоразепам» — успокаивающее. Вероятнее всего, тебя начнёт клонить в сон, если не вырубишься ещё раньше после двадцати четырёх часов на ногах. И… тебе в этой одежде может быть не очень комфортно, и я бы предпочёл, чтобы моя мебель не была заляпана кровью. Реджина оглядела бурые разводы на своей рубашке и подумала, что её опять стошнит. — Мэриан была худее, — пробормотала она. Чисто ради спора. — Её вещи мне не подойдут. Робин закатил глаза. Весь его вид говорил о том, что он изо всех сил старается сохранять спокойствие. — Это пижама. Она шьётся свободной. Ты бы предпочла надеть мои вещи? — Реджина скривилась. — Да, я вот тоже так подумал. Как бы там ни было, сначала тебе нужно в душ? Смыть кровь? Да, ей нужно, по многим причинам, не только из-за крови. Он это прекрасно понимал, но притворялся несведущим, и пусть это сущая мелочь, Реджина была безумно за неё благодарна. Реджина проигнорировала предложенную руку, оттолкнулась от дивана и, высоко подняв голову, направилась в ванную комнату. Поспешно сбросив одежду, она залезла под душ, но когда потянулась за шампунем, случайно зацепилась взглядом за своё отражение в зеркале. На ней кровь — немного собственной, но в основном Эммы — а ещё шрам. Толстый, неровный и белый. Его метка, его клеймо. Неопровержимое доказательство её слабости и его господства над ней. Следующее, что запомнила Реджина, — как схватила бутылку и швырнула в зеркало, которое с оглушительным треском разлетелось миллионом крошечных осколков. — Реджина! — донёсся до неё голос Локсли, громкий и обеспокоенный. Послышались приближающиеся шаги. — Реджина, у тебя всё в порядке? Она не ответила и тут же услышала за дверью усталый вздох. — Глупый вопрос, — пробормотал Робин. А потом громче добавил: — Реджина, я зайду, чтобы убраться. Задёрни душевую занавеску, если не хочешь, чтобы я тебя увидел. Реджина выполняла его приказы почти бездумно, а потом сползла на кафельный пол. Она слышала шарканье метлы, подметающей стеклянные осколки, и неразборчивое бормотание. Потом Робин громко крикнул: — Мочалка в пути! — и через две секунды Реджине прямо на голову приземлилась красная мочалка. — Не используй тёмно-зелёную, — предупредил он. — Она отшелушивает кожу и… в общем, грубовата. В любой другой день Реджина бы обязательно подколола вопросом: «Шелушишься?» Но сегодня голос звучал хрипло, никак не получалось придать желаемую интонацию, поэтому она молча кивнула — будто лейтенант мог видеть это — и принялась натирать тело мочалкой. До красноты, до ссадин и до боли, но ощущение чистоты почему-то не приходило. Даже через десять минут, когда перевела всё мыло. Такими темпами недолго и счёт получить за пребывание в отеле «Локсли», мрачно заключила Реджина. Новые туфли, новое зеркало, новое мыло… и чёрт знает, на что ещё придётся раскошелиться. С тяжёлым вздохом она сползла на пол и притянула колени к груди, не желая двигаться до тех пор, пока вода не остынет. Или пока Локсли, чьё беспокойство достигнет критической отметки, не решит нарушить её уединение. Реджина сидела, плакала и думала об Уайте, но больше всё же об Эмме и собственном провале. Она клялась, что не сломлена, клялась, что происходящее никак не скажется на работе, и вот как всё сложилось… Из-за её слабости Эмма оказалась на больничной койке. Из-за её слабости Генри мог потерять мать, если бы пуля прошла чуть под другим углом. «Я обещала заботиться о ней», — на её глаза снова навернулись слёзы. Реджина не знала, сколько времени провела в душевой, но, в конце концов, Локсли протянул руку, закрыл кран, а потом наугад сунул полотенце. Она осторожно поднялась на дрожащие ноги и, вытеревшись, потянулась за вещами Мэриан. Мягкими, тёплыми, пахнущими полевыми цветами. Штаны свободно болтались на бёдрах, что наталкивало на мысль, что она потеряла в весе, и это — хороший повод для беспокойства. Вернувшись в гостиную, Реджина увидела, что Локсли, вероятно, собрал все одеяла в квартире и свалил их на диване. — Я хочу сходить к Эмме, — прохрипела она. — С Эммой всё будет хорошо. За ней присматривают хирурги-травматологи, и прямо сейчас от них намного больше пользы, чем от тебя. Ты увидишь её потом, когда вы обе будете стабильны. А пока, почему бы тебе немного не отдохнуть? Реджине хотелось возразить, отчаянно бороться с ним, заставить поехать в больницу, где сможет дотронуться до Эммы и сказать, как сильно сожалеет, но она едва стояла на ногах. Поэтому, позволяя молчаливым слезам катиться по щекам, завернулась в двадцать с лишним одеял так, чтобы торчал только нос. — Дать тебе обезьянку Роланда? — предложил Робин. Реджина покачала головой и обняла себя. — Ладно, — усевшись на подлокотник дивана, Робин положил пистолет на кофейный столик. Сам он мог дотянуться до него в любой момент, чего совершенно точно не скажешь о Реджине. — Я буду начеку, — заверил он. Она зажмурилась и постаралась плакать беззвучно, в то время как Робин, притворяясь, что ничего не слышит, принялся напевать под нос старую песенку Джеймса Тейлора. То ли успокаивающие свойства «Лоразепама» оказались сильнее, чем она думала, то ли просто очень сильно устала, но уже через несколько мгновений провалилась в глубокий сон без сновидений.***
Где-то совсем рядом слышались приглушённые голоса, но Реджина проснулась, когда кто-то ласково провёл пальцем по её щеке. Проморгавшись, она сонно уставилась на сине-зелёную ткань. Это не её диван. — Надо решать проблемы по мере поступления, — произнёс голос. Локсли. Диван Локсли. Воспоминания накатили вместе с волной тошноты. Надо бы добежать до ванной, но всё так сильно болело, что Реджина не могла даже пошевелиться. В какую сумму обойдётся перетянуть диван Локсли? Разозлится он или обрадуется? И вот ещё что. Какого чёрта он прикасался к ней? У них были проблемы с личным пространством в прошлом, особенно после случившегося с Уайтом, когда Реджина не подпускала к себе никого ближе, чем на три метра, но теперь-то Робин всё знает. Он бы не посмел, только не после случившегося. Но единственный человек, который когда-либо прикасался к ней подобным образом, просто не мог находиться здесь сейчас. — И всё равно я считаю, что если происходящее на работе провоцирует приступы, ей нужно поменять работу! Как, ради всего святого, это может помочь её восстановлению? Или, судя по всему, очень даже мог. «Почему?» — подумала Реджина в отчаянии. Если в мире и существовали какие-то высшие силы, они её определённо ненавидели всеми фибрами души. Рвотные позывы усилились, и Реджина сделала глубокий вдох. Меньше всего она хотела, чтобы её стошнило на мать, которая, вырядившись в один из своих выходных костюмов, сидела рядом со скрещёнными в лодыжках ногами. — Восстановление после травмы у каждого проходит по-разному, — вежливо произнёс Робин. — Реджина и её лечащие врачи посчитали, что возвращение к работе поможет встретиться со страхами лицом к лицу и вернуть контроль. Что собственно и случилось, до определённого момента. — До определённого. Она делала успехи. Медленно, но верно. И что? Прошло без малого одиннадцать лет, случилось то, что случилось, и она вернулась в исходную точку. Как долго это должно продолжаться? — Дело в том… что ж, мы не знаем. Это первый случай за… вот так сразу даже и не скажу. За пять лет? Реджина выдохнула и решила дать знать, что она всё слышит, прежде чем они начали перетряхивать всю её историю болезни. — Мама? — захныкала Реджина. Вышло не так величественно, как ей бы того хотелось, но она не могла контролировать собственный голос. — Здравствуй, дорогая, — Кора заправила выбившуюся прядь волос ей за ухо. — Мама, что ты здесь делаешь? — Вчерашнее собрание с акционерами затянулось, и я решила переночевать в Бостоне, а с утра пораньше поехать в Сторибрук, — просто объяснила Кора. — Но что ты здесь делаешь? — в общем-то, ничего нового, мать ненавидела ездить ночью, но это не объясняло, что она забыла в гостиной Локсли. — Спи, милая. Робин сказал, что ты всю ночь просидела в засаде, да и утро выдалось сложным. Тебе нужно отдыхать. Реджина моргнула и затаила дыхание в ожидании продолжения, которое просто обязано было последовать, но мать промолчала. Повернувшись к Робину, она выдохнула: — Эмма? — Её перевели из реанимации, — быстро доложил он. — Пулю извлекли, Эмма в сознании. Ещё не полностью оправилась от травмы головы, но это не смертельно. Она стабильна. Вообще-то, я как раз к ней собираюсь. Хочешь, чтобы я передал ей сообщение? — Я… Я люблю тебя. Я ненавижу тебя. Как ты могла так поступить со мной? Прости, что не смогла защитить тебя. Ты не можешь оставить меня. — Не знаю. — Ты увидишься с ней позже, — вставила Кора, — может, когда будешь чувствовать себя немного лучше. Реджина хотела посмеяться над самой мыслью, что она может почувствовать себя лучше, но смешок вышел похожим на всхлип. — Я стараюсь, мама. Кора прочистила горло и вздохнула. — Я знаю, — мягко сказала она. Реджина закрыла глаза. Она была растеряна. Хотела закричать, спросить, кто эта незнакомка и какого чёрта она сделала с её резкой и критичной матерью, но усталость взяла своё. Устроившись удобнее, Реджина позволила вне всяких сомнений поддельной Коре подоткнуть одеяла и прошептать слова, значение которых осталось за гранью понимания, поскольку она снова погрузилась в глубокий сон без сновидений.***
В следующий раз Реджина проснулась через несколько часов. По крайней мере, она так решила, потому что освещение в гостиной изменилось, а из детской доносилось бормотание Роланда, преувеличенно тихое, словно его попросили играть потише. Робин сидел прямо на полу, прислонившись спиной к дивану, и смотрел по телевизору бейсбольный матч без звука, но с бегущей строкой. Очевидно, не хотел её разбудить. — Я могу подвинуться, — хриплым ото сна голосом предложила Реджина, — чтобы ты мог сесть на диван. — Эй, посмотрите, кто проснулся, — тепло произнёс Робин. — С возвращением. Реджина заворчала и медленно села, подтянула под себя ноги, освобождая немного места для лейтенанта. Он благодарно улыбнулся и плюхнулся на диван. — Итак, Эмма передаёт привет, — продолжил он, осторожно подбирая слова. — У неё сломана ключица, довольно сильное сотрясение мозга, но в остальном, если не считать небольшой боли и головокружения, с ней всё хорошо. Свон оставили в больнице на ночь. Восстановление займёт от шести до двенадцати недель, но врачи настроены оптимистически. Реджина и хотела бы что-то ответить, но в горле образовался комок размером с маленький камень, язык казался ватным, да и общее состояние было очень вялым, поэтому она просто кивнула. С кухни доносились очень приятные запахи, и мгновением позже в гостиной появляется мать — как её угораздило забыть о ней? — с двумя тарелками. Одну вручила Робину и, устроившись справа от Реджины, проговорила: — Я подумала, ты, наверное, голодная, дорогая. И приготовила суп из брокколи с сыром. — Нет, — пробормотала Реджина. Затем, запоздало вспомнив о хороших манерах, добавила: — Но спасибо. — Я бы хотела, чтобы ты съела хотя бы несколько ложек, — сказала Кора со строгой, не терпящей возражений интонацией, к которой часто прибегала, когда Реджина была капризной малышкой. — Если не хочешь суп, я могу нарезать тебе багет, — добавила она уже мягче. Реджина пожала плечами, что Кора, судя по всему, приняла за согласие. Она снова скрылась на кухне, оставив дочь сидеть на диване в полном замешательстве. Теперь, когда Реджина отдохнула, к ней вернулась способность анализировать происходящее. — Прости, — прошептал Робин, когда Кора вышла из гостиной. — Твоя мать здесь прочно обосновалась, и я не знаю, как её выставить, — попробовав суп, он довольно замычал. — Хотя она отлично готовит. — Всё нормально, — отмахнулась Реджина. — Точно? — Не знаю, — призналась она. — Как бы там ни было, она кажется искренне… Реджина так и не узнала, какой со стороны кажется её мать, поскольку Робин осёкся на полуслове. Кора вернулась в гостиную с полной тарелкой хлеба. — Хотя бы один кусочек, — в её голосе послышались требовательные нотки. Реджина со стоном взяла один кусочек, почувствовав, как боль пронзила опухшие фиолетовые пальцы. По вкусу хлеб напоминал песок, и Реджина проглотила его, не пережёвывая. Справившись с этим нелёгким делом, она повернулась к матери и спросила: — Что ты здесь делаешь? — Моё собрание с акционерами… — Ты это говорила, — прервала Реджина. Чёрт знает, что на неё нашло. Она редко перебивала мать и никогда не говорила с ней грубо. Может быть, всё дело в понимании того, что каким бы ни был ответ Коры, хуже ей стать уже не может. Реджина подсознательно приготовилась к очередной лекции и была немного разочарована, когда ничего такого не последовало. Чёрт знает, что нашло на её мать… — Проверю Роланда, — внезапно заявил Робин. Он прихватил с собой суп, как будто считал, что всё это растянется на какое-то время. Как только за ним закрылась дверь, Кора пояснила: — Я возвращалась в Мэн. Заехала в придорожный магазин, чтобы воспользоваться уборной, но моё внимание привлёк работающий телевизор. В новостях показали кадры перестрелки… Смысл материнских слов не сразу просочился в затуманенный разум Реджины. Она растерянно моргнула. — Откуда они взяли кадры? — спросила она. Не самый главный вопрос из волнующих, но самый безобидный. — Откуда я знаю? Видео было зернистое, как будто кто-то снимал на сотовый, но я узнала тебя. — Ого, — Реджина потёрла глаза и заставила себя задать ещё один вопрос, выводящий разговор на более болезненную тему. — И много ты видела? — Я… — Кора резко выдохнула. На мгновение Реджине стало не по себе — по лицу матери промелькнула тень ужаса. — Ракурс… Я видела, как ты падаешь, — произнесла она, — выглядело так, будто это тебя подстрелили. — Ого. — Вот именно: ого, — после минутного молчания Кора продолжила: — Я целый час обзванивала все больницы Большого Бостона, пытаясь выяснить, нет ли там тебя, пока не додумалась связаться с Робином, и… вот она ты. — Вот она я, — согласилась Реджина, не сводя взгляда со своих рук. — Прости, что испоганила твоё утро, мама. Кора криво усмехнулась. — Что-то мне подсказывает, что твоё было хуже. Кто ты и что сделала с моей матерью?! — Знаешь, мы с твоим отцом вчера встречались с нашим адвокатом, чтобы дополнить завещание, — проговорила Кора, и Реджина задалась вопросом, к чему она ведёт. — Я никогда не задумывалась об этом. Никогда… Когда случилась та история с Уайтом, я ничего не знала, пока не выяснилось, что ты полностью восстановишься, — Реджина медленно кивнула, вспомнив, что как раз в то время мать была на конференции в Лондоне. Единственным утешением в первые дни, проведённые в больнице, стало как раз то обстоятельство, что не пришлось до кучи выслушивать ещё и её умозаключения. — И в тот раз я, разумеется, понимала, что ты была серьёзно ранена, что могла умереть, но я не… Я не задумывалась об этом. Даже мысли такой не допускала, потому что… это ведь просто немыслимо. Но сегодня… когда увидела в новостях, я просто… — она осеклась и отвела взгляд. Реджина во все глаза смотрела на мать. Неужели Кора Миллс вот-вот расплачется? — Почти час я не знала, что с тобой произошло. Я безумно волновалась. Но я не могла позвонить твоему отцу. Он не перенёс бы… И я… И правда — слёзы. Не катились по щекам, но блестели в глазах. Кора сглотнула, сделала долгий и глубокий вздох. — Впервые меня пронзило мыслью, что я не смогу оставить тебе дом, акции или что-нибудь ещё… что мне придётся хоронить своего ребёнка и… Реджина… Я поняла, что просто не смогла бы справиться с этим. Реджина почувствовала, как дрожат губы и подбородок. На её памяти это первый раз, когда мать предстала перед ней настолько эмоционально открытой. Кто знает, возможно, при других обстоятельствах Реджина бы порадовалась, ведь слова звучали как извинение, но не сегодня. Откровения матери ужасали, подавляли, и она просто не нашла сил справиться с собой. — Мама, — прошептала она и робко протянула Коре руку. То ли предлагала утешение, то ли сама искала его. Кора с улыбкой взяла её за пальцы, нежно поднесла к губам и с невиданной раньше любовью поцеловала сбитые, поцарапанные костяшки. Материнские поцелуи, вопреки расхожему мнению, не смогли исцелить, но в какой-то момент Реджине показалось, что на сердце стало легче. Кора окинула дочь взглядом и поморщилась. — Надо найти расчёску, — сказала она, — и посмотреть, нет ли здесь чего-то более презентабельного из одежды. Ты не можешь заявиться в больницу к Эмме в таком виде. Из груди Реджины вырвался вздох облегчения. Она слабо улыбнулась матери. — Все живы? — осведомился Робин, высунувшись из комнаты сына. Реджина мельком взглянула на мать, чтобы убедиться, что версия Коры Миллс, с которой она знакома без малого сорок три года, всё ещё с ней. Та как раз провела пальцем по столешнице кофейного столика, проверяя на пыль, и сокрушённо покачала головой. — Живы, — кивнула Реджина. — Что скажешь о физическом контакте? — спросил Робин. — У тебя есть крестник, которому не терпится подарить тебе обнимашки, — и, заметив её сомнения, моментально пошёл на попятный: — Я передам, что нельзя. Всё нормально. Ты не обязана… — Не будь смешным, Робин, — огрызнулась она. — Я не стеклянная. И не рассыплюсь, если Роланд меня обнимет. Он прекрасно понимал, что спорить себе дороже, но слова были излишни, ведь у него всё написано на лице. Реджина отвернулась и притворилась, что не слышит, как Локсли науськивает сына вести себя спокойно и быть нежным. Она никогда прежде не видела, чтобы Роланд передвигался так медленно. Приблизившись, он серьёзно посмотрел на неё. — Тётя Джина, можно мне посидеть с тобой? — на мгновение он показался ей старше своих четырёх лет. Не в силах произнести ни слова, Реджина просто кивнула, а Кора поспешно вскочила с дивана, освобождая место для маленького мальчика. Роланд, не сводя с неё серьёзного взгляда огромных тёмных глаз, осторожно присел рядом. — Папочка сказал, ты можешь испугаться, если я до тебя дотронусь, потому что очень давно тебя обидели. Совсем как Бобо. У Реджины перехватило дыхание, грудь сжало тисками, но она смогла спросить: — Бобо… собака, да? — Да. Он боялся, но больше не боится. Теперь Бобо знает, что я не сделаю ему больно. И тебе тоже не сделаю. Я умею быть нежным. — Ох, Роланд, иди ко мне, — пробормотала Реджина. Усадила его на колени и провела подушечками пальцев по круглым щёчкам. Даже сейчас, когда он не улыбался, на них виднелись очаровательные ямочки. — Я так сильно тебя люблю. — Я тоже тебя люблю, — отозвался Роланд, а потом, прижавшись губами к её уху, прошептал: — особенно за то, что ты научила меня не быть таким идиотом, как папа. Реджина хотела рассмеяться. Но вместо этого разрыдалась. Робин заметно напрягся, готовый подскочить, оттащить от неё сына, снова завернуть в одеяла, в то время как Роланд откровенно растерялся. — Тётя Джина, ты грустишь? — Грустила, — выдавила она сквозь слёзы, — но теперь, когда ты со мной, я счастлива. Роланда, кажется, устроил этот ответ. Он прижался к её груди и обхватил ручками за шею. Маленькие пальчики запутались в её волосах. Реджина продолжала плакать, крепко обнимая ребёнка, и Робин медленно отступил на шаг. Где-то в глубине её сознания промелькнула мысль, что лейтенант может взять произошедшее на заметку, когда в будущем попросит оплатить сеансы терапии для Роланда, но прямо сейчас это мало волновало. — Итак, — дождавшись, пока она успокоится, произнёс Робин, — о твоём визите к Эмме в больницу… — Я хотела бы, — ответила Реджина. Внутренности завязывались узлом, а сердце пускалось вскачь от одной только мысли о возвращении в проклятое место. Но Роланд продолжал прижиматься к ней, и Реджина, поцеловав его в лоб, уткнулась лицом в густые волосы. С ним она чувствовала себя смелее. — Да, конечно. Я просто хотел уточнить, когда тебя лучше отвезти. Сегодня или хочешь подождать до завтра? По-моему, часы посещения начинались с девяти. — Сегодня, — выпалила Реджина. Надо перебороть себя, встретиться со всеми страхами, и чем быстрее, тем лучше. Не говоря уже о непреодолимом желании посмотреть на Свон собственными глазами. Убедиться, что окружающие не обманывают, и напарница на самом деле жива и здорова. Но Локсли об этом знать необязательно. — А завтра мы наверняка будем заняты в участке. Робин принялся нервно кусать губы и заметно напрягся. — Реджина, завтра воскресенье, — проговорил он медленно, как если бы подбирал слова помягче, чтобы не расстроить её ещё больше. — Но даже если бы не… — Ты не вернёшься в участок, — на пороге гостиной снова показалась Кора с полотенцем и тарелкой в руках. — Ни завтра, ни послезавтра, ни в ближайшие дни. — Но я… Робин смерил Кору испепеляющим взглядом. Протянул руку, собираясь погладить детектива по плечу, но в последний момент передумал и потрепал Роланда по голове. — Твоя мама хочет сказать, — пояснил он, — что после подобных событий, как тебе прекрасно известно, всем участникам полагается небольшой отпуск. И ради одного конкретного случая никто не будет менять политику. — Робин, мне не нужен отпуск, — в отчаянии взмолилась Реджина. — У меня всё хорошо, честное слово. Я справлюсь. Пожалуйста, не заставляй меня отдыхать. Робин со вздохом закрыл ладонями уши сына и с жаром зашептал: — Ничего не хорошо, Реджина. Ты наставила на меня пистолет, — она открыла рот, чтобы возразить, но лейтенант покачал головой. — Я понимаю, ты не хотела, это всё ПТСР [2], но и ты должна понимать, что мы не можем закрыть глаза. При всём своём желании я ничего не могу сделать, а не то отдел внутренних расследований доведёт нас всех до сердечного приступа. — Но… — Ты лучший детектив в нашем подразделении, а, возможно, и во всём департаменте. Ясное дело, мне хочется, чтобы ты вернулась как можно быстрее. Дьявол… нам всем нужно, чтобы это произошло как можно быстрее. Но нам нужна ты, если понимаешь, о чём я. Реджина покачала головой и мрачно рассмеялась. — А я даже не знаю, кто я теперь. — Ладно, хорошо, позволь мне немного рассказать о Реджине Миллс, — улыбнулся Робин. — Она довольно умная, возможно, немного циничная, но может быть очень милой, если захочет. Она любит глубоко и преданно, а когда защищает небезразличных ей людей, то превращается в Маму-медведицу, настолько, что иногда даже внушает страх. А про храбрость я говорил? Она самый храбрый, самый сильный человек из всех мне известных. Всегда была, но случаются дни, когда это особенно заметно, и я не могу припомнить никого, кто бы восхищал меня больше. Реджина втянула носом воздух, чувствуя, как по щекам опять покатились слёзы. — Поддерживаю! — донёсся с кухни голос матери, и следом обрушилась такая невероятная мистерия эмоций, что справиться с ними Реджине оказалось не по силам. — Робин… — Даже если она втолковывает моему сыну, что я — идиот. — Робин, я не могу оставаться собой без работы. Ты же знаешь, в ней вся моя жизнь. — Знаю. Именно поэтому наша задача — вернуть тебя поскорее. Я взял на себя смелость назначить тебе на понедельник приём у доктора Хоппера. И переговорил с отделом внутренних расследований, сказал им, что готов поручиться за тебя. Так что, сможешь вернуться обратно, как только Хоппер одобрит. Ты справишься, Реджина, вот увидишь. Сколько бы времени на это не потребовалось, помни, что я рядом. — Я… — И Эмма тоже. — Ты не можешь говорить за неё, — возразила Реджина. — Она приняла твою пулю. Думаю, поступок говорит сам за себя. — Она — моя напарница! Это её обязанность и вообще… такой вот Эмма человек, но я не хотела, чтобы она это делала. — Мы могли бы обсудить это позже, — Робин выглядел озадаченным, — но ты должна знать, что Эмма не сожалеет о своих действиях. — У Эммы травма головы. Она передумает, когда к ней вернётся способность соображать. — Ты только что сказала мне, что я не могу говорить за неё, — напомнил Робин. — То же самое касается и тебя. Но вот что я скажу: у меня есть глаза, Реджина, и эта женщина тебя обожает. — Не представляю, с чего бы, — и она на самом деле не знала, ведь всю последнюю неделю только и делала, что несправедливо срывалась на Эмме в безуспешной попытке скрыть переполняющие её чувства. Робин быстро взглянул на дисплей своего вибрирующего мобильного, а потом, неодобрительно качая головой, обратился к Реджине: — А я представляю, но мы продолжим разговор позже, когда твоя ненависть к себе немного поутихнет. Возвращаясь к нашей теме, ты готова прокатиться до больницы? Похоже, тебя вызывают. — Кто? — растерялась Реджина. Робин либо не расслышал вопрос, либо просто проигнорировал. — Роланд, ты… — Я присмотрю за ним, — вызвалась Кора. Одинаково поражённые предложением, Робин и Реджина недоверчиво уставились на неё. — Но… прекрасно, — выдавил из себя Локсли. — Если… Если вы не возражаете, то… — Мне будет в радость. Дар речи вернулся к Реджине, лишь когда они вышли за дверь. — Заранее прошу прощения, на тот случай, если сегодня твоего сына травмируют на всю оставшуюся жизнь, — проговорила она. — Это только на пару часов, не больше, — пожал плечами Робин. — Я как-то оставил Роланда на ночь в доме Джона, и ничего. Он выжил. — Джон немного… чудаковатый, но в общем-то добрый и заботливый малый, — возразила Реджина. — Моя мать не такая. — Значит, Роланд будет развлекать себя сам, а она просто проследит, чтобы он оставался целым и сытым. В любом случае, это менее травмоопасно, чем таскаться за нами по больнице. И потом, сегодня твоя мама какая-то другая, не заметила? — Если под словом «другая» ты подразумеваешь «не в себе», я согласна, — мрачно проворчала Реджина. — Утром она думала, что потеряла дочь. Для некоторых этого достаточно, чтобы влезть в петлю, но мне кажется, твоей матери хватит сил набрать 911, если Роланд свалится с лестницы или ещё что. — Почему ты, чёрт возьми, всегда её защищаешь?! — Потому что, несмотря на все её выходки, когда сталкиваюсь с Корой, я вижу в ней женщину, подарившую жизнь моей самой лучшей подруге, и сразу вспоминаю о прощении. — Всё, хватит. Прощение переоценивают. — Кора боится обнажать эмоции, — продолжал Робин. — Из-за этого она… что ж, давай честно, она хреново выражает любовь к ближним. И этим она мне кого-то очень сильно напоминает. — Ненавижу тебя, — проворчала Реджина, осторожно усаживаясь на пассажирское сиденье. — Что и требовалось доказать. Робин завёл двигатель, и Реджина сглотнула, пытаясь подавить подступающую головную боль. — Я ужасно обращалась с ней на этой неделе, Робин. Не специально, просто… просто так вышло. Робин растерянно взглянул на неё. — С матерью? — Нет. С Эммой. — К счастью, она придерживается моего мнения о прощении, не твоего. Реджина вздохнула. — Прости, что наставила на тебя пистолет. — Повторяю, я тебя прощаю. Там была не ты. — Я, — возразила Реджина. — Просто… там был не ты. — Знаю. — И прости за испорченные туфли и разбитое зеркало. — Их можно заменить. — Я заменю. Обещаю. Робин пожал плечами. — Туфли старые, давно надо было их выбросить, да и зеркала я никогда не любил, — с усмешкой произнёс он. — Они обычно показывают меня старше, чем я есть на самом деле. — Робин Локсли, прекрати нянчиться со мной, — сердито воскликнула Реджина. — Я не сломлена! — Я тебе не нянька, — не согласился он, — я — твой друг. И я знаю, что ты не сломлена. — Хорошо. — А если бы ты была сломлена, — невозмутимо продолжал идиот, — то именно для этого и существуют друзья. Они помогают нам собрать себя по кусочкам. Время от времени мы нуждаемся в помощи. Поддержка не делает нас слабыми, поддержка делает нас человечными, а если у нас хватает смелости попросить о ней — мы становимся ещё сильнее. — Заткнись, — потребовала Реджина. — Просто… помолчи. В кои-то веки он на самом деле послушался.***
Весь долгий путь до больницы они молчали. И лишь, прибыв на место, Реджина поняла, что не прислушалась к матери. На ней всё ещё были вещи Мэриан, волосы топорщились, и она даже не надела лифчик. Впрочем, после всего случившегося едва ли осталось что-то, способное смутить её. Чем ближе они подходили к палате, тем сильнее билось сердце Реджины. Из-за закрытых дверей доносился писк медицинских приборов, и от одной только мысли, что Эмма тоже может лежать в окружении проводков, ей снова стало так не по себе, что едва не подкосились ноги. Реджина начала было делать дыхательные упражнения, когда на неё налетели с объятием, да таким мощным, что чуть не опрокинули на пол. — Реджина! Ты жива! — она почувствовала, как напряглись мышцы спины, а дыхание стало мелким и прерывистым, когда цепкие руки крепче прижали её к себе. Небольшой рост, каштановые волосы… — Генри? — выдохнула Реджина. Кто ещё это мог быть? — Тебя здесь не было, и никто не говорил, где ты! — воскликнул он дрожащим голосом. — Я думал, тебя тоже подстрелили. — О, Генри… — Реджина постепенно расслабилась в его объятиях. — Теперь я здесь. Как твоя мама? — Вы, должно быть, Реджина, — из палаты вышел мужчина, чем-то неуловимо напоминавший Генри. Надо думать, Нил. — С Эм всё нормально… она немного не в себе из-за сотрясения мозга. Но врачи смогли извлечь пулю из плеча. Важные нервные окончания не задеты. Реджина резко выдохнула, не осознавая, что всё это время задерживала дыхание. — Очень хорошо, — с облегчением произнесла она. — Да, мама поправится. Ей просто нравится пугать людей, — храбрился Генри, хотя по глазам было видно, что он сам очень напуган. — Хочешь к ней зайти? — Я… Именно ради этого она приехала сюда, разве нет? И чего же тогда так испугалась? — Эмма спрашивала о вас, — вклинился в разговор Нил. — Я думаю, она будет рада вас видеть. Если вы готовы. — Да, конечно, — пробормотала Реджина. Кашлянула, прочищая горло от внезапного комка, и расправила плечи. Локсли обеспокоенно посмотрел на неё. — Уверена? — Да, Робин, я уверена! — огрызнулась Реджина и решительно переступила порог палаты. К счастью, Эмма не была подключена ни к каким аппаратам. Плечо одной руки перевязано, в вене другой — капельница, но в остальном, если не считать усталости, Свон выглядела вполне здоровой. — Привет, напарница, — она широко улыбнулась. — Эмма, — коротко кивнула Реджина. — Как ты себя чувствуешь? Мгновение Эмма помедлила, обдумывая ответ, а потом сказала: — Неплохо. Всё происходит медленнее, чем обычно, но в остальном — полный порядок. Кто бы ни изобрёл морфин, они просто Боги. Надеюсь, их наградили медалью. Реджина должна радоваться. То обстоятельство, что Эмма в таком хорошем расположении духа, на пути к полному выздоровлению, должно привести её в полный восторг. Но почему-то привело в бешенство. — Детектив Свон, никогда больше не делайте этого, — прошипела она. — Чего именно? — Эмма в замешательстве нахмурилась. — Ты не можешь… не должна принимать пули за меня! — надрывно воскликнула Реджина. — Не должна рисковать своей жизнью! Есть люди… ты нужна им! Генри! Он мог потерять мать сегодня! Он… Эмма, о чём ты, чёрт возьми, думала? — Хорошо… — медленно протянула Эмма. — Во-первых, я получила не твою пулю. Я… У меня остались расплывчатые воспоминания о перестрелке, но я вроде как получила вторую пулю, после того, как оттолкнула тебя с линии огня. — Не суть. — Ты не права. Даже если бы я «приняла твою пулю», что, кстати говоря, я бы без промедления сделала, она попала мне в плечо. Это не опасно для жизни. Тебе же пистолет был направлен прямо в голову. —Долбанутая идиотка, конечно, это опасно для жизни! — Реджина почти кричала. — Ты хоть представляешь, сколько крови потеряла? Если бы траектория пули была немного другой, если бы скорая не приехала так быстро… Пора бы ей остановиться — появилась слабость. Вдох. Выдох. Она дышала тяжело и рвано в отчаянной попытке успокоиться, потому что гнев им ничем не поможет. — Ну, ничего такого не случилось, и со мной всё хорошо, — отозвалась Эмма, — давай просто не будем об этом. — Мы не можем! Не можем не говорить об этом, ведь… ты не должна! Нельзя рисковать собой. Я того не стою! — Что? — Эмма с недоумением посмотрела на неё. — Конечно, стоишь. Реджина яростно замотала головой. — Нет. Ты нужна Генри. Ты… Ты нужна мне, — она почувствовала, как по щеке скатилась одинокая слезинка. — «Только не снова», — промелькнула мысль. Как будто сегодня было мало рыданий. — Я должна защищать тебя. — Да, мы с тобой напарницы. Я тоже должна тебя защищать, что я и сделала. — Эмма, нет. — Да. Ты мне тоже нужна… Никогда не думала? Что я, например, немного расстроюсь, если ты умрёшь? У меня не получится расследовать преступления без тебя. Мне нужно, чтобы ты всё время крутилась под боком. — Нет! — стояла на своём Реджина, поражаясь, что напарница её не понимает. — Ты должна жить. Эмма со вздохом откинулась на подушку. — У меня от тебя голова разболелась, — пробормотала она. Реджина почувствовала себя просто ужасно, запоздало вспомнив про сотрясение мозга. — Эмма, прости. Не надо было срываться на тебе, но… ты меня напугала, — прошептала она, а мысленно добавила: — «Мне и сейчас страшно. Ты не представляешь, как сильно». — Ага, я тоже испугалась, когда увидела наставленный на тебя пистолет, но предпочла бы не зацикливаться на этом. — Генри не может потерять тебя, — серьёзно сказала Реджина. Я не могу потерять тебя. — Не потеряет, — повторила Эмма. — Я выкарабкаюсь, если ты перестанешь орать мне в лицо. Моей голове нужен отдых. — Прости, — прошептала Реджина и выскочила из палаты. Спрятавшись в закутке, где её наверняка не нашли бы Эмма или Генри, она дала волю слезам.***
В субботу вечером Робин как бы между прочим предложил Реджине перебраться обратно в свою квартиру, что едва не привело к очередной панической атаке. Кора настаивала на том, чтобы вернуться вместе в Сторибрук, но Реджина наотрез отказалась. Во-первых, не понимала, как относиться к обновлённой эмоциональной версии матери. Во-вторых, стремящийся угодить отец тот ещё фрукт, похлеще Робина. По крайней мере, здесь было полно мест, чтобы спрятаться, а ещё прелестный малыш, способный её развлечь. Робин сообщил сынишке, что тётя Реджина останется на все выходные, и Роланд задался целью хорошенько развлечь её, чтобы «больше не плакала». Они прочитали около семи книг, побывали на детской площадке и парке для собак, сняли собственный фильм с мягкими игрушками в главных ролях и лакомились мороженым после каждого приёма пищи. К вечеру воскресенья Реджина не только снова почувствовала себя человеком, но и обратила внимание на то, что штаны Мэриан стали слегка жать в поясе. — Завтра мне придётся вернуться домой, — грустно произнесла она. — И, наверное, сесть на диету. — Чтобы ты понимала, обычно мы так не едим, — с набитым ртом пробормотал Робин. Они сидели с ведёрками мороженого на диване перед включённым телевизором. Показывали бейсбольный матч, но играли не «Бостон Ред Сокс», так что никто из них не смотрел внимательно. — Мой мальчик на сбалансированной диете. — Спасибо, что разрешил мне остаться, — сказала Реджина. — И… спасибо за всё. Я, наверное, так редко тебе это говорю. Мгновение Робин смущённо смотрел в своё ведёрко, а потом ответил: — Ерунда. Ну, в смысле, ты сделала бы для меня то же самое, правда? Впрочем, ты и сделала. — Было дело, — согласилась Реджина. На следующий день, после смерти Мэриан, она нашла Робина с пустой бутылкой виски и приставленным к голове пистолетом. Они никогда не говорили о том случае, но до перестрелки это был второй самый страшный момент в её жизни. — Но тебе стало лучше, а… мне — нет. — Сравнения не всегда уместны. Я это вынес из занятий группы психологической поддержки. Мы все исцеляемся по-своему, каждый в своё время. — Да ты стал настоящим гуру, — пошутила она. — Не, я ничего не знаю. Это всё равно что езда в метель. Ты видишь не больше чем на несколько метров впереди себя, а они говорят, что ты так можешь взобраться в гору. Слушай, — вдруг сказал Робин, резко меняя тему разговора, — ты разговаривала сегодня с Эммой? — Ты со своими метафорами… Да, разговаривала. Кажется, она… в хорошем настроении, — они беседовали около десяти минут, пока внимание напарницы не переключилось на сына и остальных посетителей. Реджина извинилась за свой срыв, в ответ на что Эмма шутливо попросила прощения за то, что спасла ей жизнь. — В следующий раз я предоставлю эту честь тебе, — заверила Эмма. — Мы можем по очереди играть в героев. — Как плечо и голова? — Может, всё дело в морфии, но я чувствую себя прекрасно! Давай завтра вместе пробежим марафон. — Очень смешно. —Нет, серьёзно, несмотря на все обезболивающие, у меня вполне себе ясная голова. Думаю, я быстро приду в себя, — заверила её Эмма. Реджина успешно притворилась, что больше не дрожит от страха, и даже смогла усмехнуться. — Я рад, — сказал Робин. — Она стала хорошим приобретением для нашего отдела. Хочу, чтобы вы обе вернулись к работе как можно скорее, — он убрал пустые ведёрки из-под мороженого с дивана, и Реджина, склонившись, положила голову ему на плечо. После секундного замешательства он ласково погладил её по спине. — Ты самый стойкий человек из всех, кого я знаю, Реджина Миллс, — пробормотал Робин. — Ты всё выдержишь, обещаю.***
В понедельник утром Робин привёз Реджину в участок на встречу с психологом. — Не хочу разговаривать с доктором Хоппером, — проворчала она недовольно. Робин закатил глаза. — Ты хочешь поскорее вернуться к работе или нет? Если честно, Реджина не до конца в этом уверена, но нельзя же просто взять и поменять своё мнение, раз говорила, что хочет. — Да, — буркнула она. — Ладно, я пойду. — Я тобой горжусь! — в ответ на его заявление Реджина мысленно застонала и, не сказав ни слова, заскочила в здание участка. Она шла быстро, опустив голову, чтобы не встречаться глазами с коллегами, которые, вероятно, наслышаны о произошедшем инциденте. Чувствуя себя полной идиоткой, Реджина осторожно постучала в дверь кабинета доктора Хоппера. —Привет? — позвала она. Никто не ответил. Может, просто уйти и… — Реджина, проходите, — тепло произнёс мозгоправ департамента. Открыв дверь шире, он протянул руку, чтобы обменяться с Реджиной рукопожатием, в то время как позади него заходился лаем далматин Понго. — Он соскучился, — Хоппер с улыбкой наклонился и почесал пса за ухом. — Мы давно не виделись. — Давно, — согласилась Реджина. В её идеальном мире этой встречи не должно было произойти, но события имеют обыкновение идти своим чередом, а не так, как ей хочется. — Я слышал о перестрелке. Как там детектив Свон? — Она… она поправится, — проговорила Реджина тихо. — Ей предстоит долгий восстановительный процесс, но пуля не задела ничего жизненно важного. И, по её словам, голова меньше болит. По-моему, она врёт, но… это хорошо, да? По крайней мере, она ясно мыслит, раз способна на ложь. — Отличные новости, — улыбнулся Арчи. — Пожалуйста, садитесь. Осмелюсь предположить, что перестрелка каким-то образом связана с вашим визитом ко мне? — Связана, да. Арчи выжидающе смотрел на неё, а сама Реджина не сводила взгляда со своих пальцев, нервно перебирающих пуговицы пиджака. Она заскочила домой, чтобы переодеться, не хотела, чтобы её видели без доспеха в виде выглаженного костюма, но прямо сейчас дорого бы дала за то, чтобы на ней снова была пижама. Чтобы оказаться где угодно, кроме этого кабинета; с ним связано столько старых эмоций, о которых она предпочла бы забыть. Доктор Хоппер молча передал ей антистрессовый мячик. — У меня был флэшбэк, — призналась Реджина, крепко сжимая его. — С… Уайтом? — спросил Арчи. Реджина закрыла глаза. Меньше всего ей сейчас нужно видеть жалость на его лице. Она неохотно кивнула. — Их давно не было? Арчи говорил о флэшбеке, который приключился пять лет назад. Последнем серьёзном и, по мнению самой Реджины, заслуживающим внимания, ведь постоянные ночные кошмары никогда не сказывались на качестве работы. Она крепче сжала мячик и прошипела: — Прошло почти одиннадцать лет! Почему это продолжается? — Всё это требует вр… И Реджина сорвалась. Боль и разочарование, что копились в ней днями, неделями (или, честнее сказать, годами) безжалостно выплёскивались через край. — Не рассказывайте мне про время! — кричала она. — Не надо! В следующем месяце будет одиннадцать лет, а у меня такое ощущение, как будто всё случилось вчера! Я больше не выдерживаю, я больше не могу так жить. С ощущением, будто я только и делаю, что жду следующего срыва, и я просто… Я устала! — она оборвалась на полуслове. Помолчала и проговорила сквозь глухие, надрывные рыдания: — Арчи, я так устала… — Но всё было относительно неплохо. Вы справлялись? — психолог нерешительно подался вперёд. И она позволила взять себя за руку. — Вы не появлялись у меня несколько лет. Реджине потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя и немного успокоиться. — Я справлялась, — она проглотила ком в горле и уточнила: — Я думала, что справляюсь. — Можете рассказать о флэшбэке? — попросил Арчи. — Он произошёл после перестрелки? — В больнице. Я почти уверена, что меня хотели упрятать в психушку, но Локсли переубедил их, мол, я должна встретиться с вами. — Как вы себя чувствовали при этом? — Вы о чём? — О всём. О всех. О чём угодно из того, что вы готовы обсуждать. Реджина вздохнула. — Мне было неловко. Я сломалась перед всей своей командой… Кроме Эммы. Наверно. Я чуть не пристрелила Локсли. — Но не пристрелили. Вы смогли преодолеть наваждение до того, как произошло непоправимое. — Не сама. — Вам необязательно всё делать самой, — подчеркнул Арчи. — Вокруг есть люди, желающие помочь вам преодолеть трудности. Не отталкивайте их. — Иногда мне хочется, чтобы они просто позволили мне сдаться, — прошептала Реджина. Арчи сжал её пальцы и покачал головой. — Вы не сдадитесь, — в его голосе звучали твёрдые нотки. — Вы слишком долго и усердно боролись, чтобы позволить этому случиться, и всё ещё продолжаете бороться. Вы здесь. Вы пытаетесь исцелиться. — Не знаю, возможно ли это, — глухо отозвалась она. — Реджина… — Я испробовала всё! — воскликнула Реджина. — Следовала всем вашим советам. Встретиться с напавшим на меня в зале суда? Я это сделала. Я посещала тупые группы психологической поддержки. Новая мебель, новые замки, попытка вернуться к старым хобби, долгие часы терапии… Я всё испробовала, но я всё ещё не в порядке, если меня может выбить из колеи любая мелочь! — Вы не выбиты из колеи, — возразил доктор Хоппер. — Да, я понимаю, именно так вы себя чувствуете после перестрелки. Флэшбэк освежил воспоминания, но вы совершенно точно не вернулись к исходной точке. Вы помните себя одиннадцать лет назад? — Стараюсь не вспоминать, — фыркнула она. — Та Реджина ни за что на свете не рассказала бы о своих эмоциях. Та Реджина не смогла бы одеться, накраситься и самостоятельно переступить порог моего кабинета. Она не позволила бы мне держать себя за руку. Мы бы не говорили о скором возвращении на работу, мы бы пытались придумать, как помочь ей встать с постели по утрам. Как бы ужасно вы себя не чувствовали, Реджина, вы не можете игнорировать пройденный прогресс. Одиннадцать лет усилий не ушли насмарку. — Но почему этого недостаточно? — пробормотала Реджина сквозь слёзы, цепляясь за его пальцы, словно утопающий за соломинку. — Почему этого всегда недостаточно? Свободной рукой Арчи передал упаковку салфеток, дождался, пока Реджина высморкается, а потом грустно произнёс: — Вы пережили что-то такое, с чем не должен сталкиваться ни один человек, и наивно думать, что печальный опыт не повлияет на вас. Это вовсе не значит, что вы не сможете больше жить счастливой и полноценной жизнью, но иногда вы будете сталкиваться с плохими моментами. Все сталкиваются. Вам приходится хуже, чем другим, но эти моменты не определяют вас. Вы просто должны принять их, принять то, что они существуют, и сосредоточиться на хороших. — Последнее время всё кажется одним большим плохим моментом. Арчи проводит большим пальцем по костяшкам, и этот жест в самом приятном смысле напомнил ей о Дэниеле. — Хотите рассказать о флэшбэке? — мягко спросил он. Реджина со вздохом покачала головой. — Такой же, как и раньше. Уайт… Уайт сделал своё дело, а я ему позволила. — Вы не позволяли ему, — не согласился Арчи. Реджина пожала плечами. На протяжении последнего десятилетия они спорили об этом миллион раз. Хоппер так и не поменял своего мнения, впрочем, как и она. — Реджина, вы не должны винить себя за поступки Уайта. Если и есть что-то, что препятствует исцелению, то вот оно! За произошедшее той ночью ответственен только один человек — Леопольд Уайт. Всё равно вы никак не могли бы повлиять на исход. — Но Уайт не охотился бы за нами, если бы не моя работа! — Может быть, — не стал спорить Арчи, — но Уайт охотился бы за другими женщинами, другими семьями. Он охотился за другими женщинами. Именно поэтому вы расследовали его дело. И, в конце концов, вы его остановили. Он в тюрьме. Благодаря вам, с той роковой ночи он никого больше не убил, и вы должны этим гордиться. — Жаль, я его не убила, — пробормотала Реджина. Вряд ли его смерть заставила бы её почувствовать себя лучше. Вряд ли избавила бы дочь Уайта от её гнева. Вряд ли… и какая-то часть Реджины сожалела, что мерзавец не убил её. — У него повреждён позвоночник, что, вероятно, болезненнее мгновенной смерти, — напомнил психолог. — Разве вы должны поощрять мои мстительные мысли? — Реджина недоверчиво посмотрела на него. — Ну, вы перестали плакать, — спокойно заявил Арчи. — Не скажу, что считаю месть здоровым явлением, но должен признать, что для вас… это шаг в правильном направлении, потому что вы желаете плохого Уайту, а не себе. — Я не хочу больше говорить о нём, — прошептала Реджина. — Не могу. — Хорошо, — Арчи слегка сжал её ладонь, улыбнулся. — Что с перестрелкой? Похоже, именно она спровоцировала флэшбэк? Или я промахнулся? — Я не понимаю, — с горечью проговорила она. — Я детектив убойного отдела. Я видела много… насилия и… Да, оно влияло на меня… на многих… но… такого не было. — Что, по-вашему, изменилось? При воспоминании о перестрелке Реджина почувствовала, как сердце сжимается, а руки начинает бить мелкая дрожь. — Дышите глубже, — напомнил Арчи, осторожно перевернул её ладонь, прижал к её животу. — Сосредоточьтесь… против своей руки… вот так. Хорошо. Реджина зажмурилась и попыталась дышать. — Эмма, — выдавила она. — Появилась Эмма. — Ваша напарница сильно пострадала. Реджина поджала губы и кивнула. — Вы хотите рассказать больше? — Была кровь… много крови. Она… Я пыталась остановить кровотечение, но оно продолжалось, и… я думала, что ничем помочь нельзя. — Понимаю. Что случилось? Я, конечно, слышал кое-что в новостях и от Локсли, но исходя из ваших слов… — Мы приближались к подозреваемому, и он открыл огонь по нам. Одна пуля… она летела мне в голову. Эмма оттолкнула меня, а потом… Я не видела, что произошло. Были ещё выстрелы. Эмма упала. Арчи кивнул. — Я не… Я понимаю, что не виновата, — тихо призналась Реджина. — Знаю, что Свон ранило совсем другой пулей, не той, что предназначалась мне… Эмма мне рассказала. Просто… всё это напомнило… — Смерть Дэниела? — после минутной тишины предположил Арчи. Реджина кивнула. Её глаза снова наполнились слезами. — Я не хочу, чтобы ещё один любимый человек погиб, защищая меня! — выкрикнула она. — Да я лучше сама умру, чем потеряю кого-то ещё! — и, запоздало осознав, что ляпнула, сразу же зажала рот ладонью. — Ещё один любимый человек? Вы… вы хотите поговорить об этом? Реджина была бы не против телепортироваться из кабинета. Существовало множество вариантов поскорее восстановиться на работе, но признание в глубоко скрытых чувствах к напарнице — не из их числа. — Не знаю. — Вы любите Эмму? — Не знаю. — Она — ваша напарница, — дипломатично заявил Арчи. — Только очевидно, что ваша связь будет становиться лишь крепче. Вы с ней единственные женщины в отделе. Нет ничего необычного в том, что вы сближаетесь… — Нет, — перебила Реджина. — Нет? Если открываться, то открываться полностью. — Да, она моя напарница, но это что-то большее. Она… она мне глубоко небезразлична. — Вы хотите сказать, в романтическом плане? — Возможно. Доктор Хоппер в ответ лишь кивнул. — И вы ничего не скажете? — с вызовом спросила Реджина. — Неожиданно. — А что вы хотели бы от меня услышать? — Вы должны сказать мне, что это непрофессионально, что я не должна испытывать ничего такого, а потом вы должны помочь мне преодолеть чувства, пока всё не обернулось катастрофой… если ещё не обернулось. — Я психолог, Реджина. Я не работаю на отдел внутренних расследований. Не мне указывать, профессиональные ваши чувства или нет. — Ну, они не профессиональные. Я и сама знаю. — Моя обязанность, — продолжил Арчи, проигнорировав её последние слова, — указывать, способствуют ваши чувства восстановлению психики или вредят. — Хорошо, указывайте, — потребовала Реджина. — А потом помогите мне избавиться от них, потому что у меня самой… не получается не думать о ней иначе. — Почему нет? — Вы меня вообще слушаете? Потому что неприемлемо! Мне нужно преодолеть это и вернуться к своей жизни. — И то верно, ведь эта жизнь приносит вам столько пользы, — из груди Хоппера вырвался усталый вздох. С каких пор он стал таким саркастичным? — Чувства так не работают, Реджина. Они не исчезают. Вы можете похоронить их, но они всё равно выплеснутся, в самый неподходящий момент. Мне кажется, вы должны об этом знать лучше, чем кто-либо другой. — Тогда что вы мне предлагаете? — Вы должны позволить себе чувствовать. Особенно, если Эмма делает вас счастливой. — Делает, — признала Реджина. — Когда её не подстреливают, она делает меня очень счастливой. — Расскажите мне об этом, — с нажимом попросил Арчи. Мягко улыбнулся и сплёл её пальцы со своими. — Расскажите о том, как она делает вас счастливой. — Я… Не знаю. Просто делает, — пробормотала Реджина. — Эмма очень… добрая. Ко всем. И она… не то чтобы она на самом деле забавная, но она считает себя таковой, что… отчасти очаровательно. Эмма не боится смеяться над собой. И она такая настоящая. В ней всё очень настоящее и искреннее. Думаю, что… именно это я в ней и люблю. — Вы улыбаетесь, — подметил Арчи, — когда говорите о ней. Реджина вскинула голову, прислушиваясь к ощущениям, и неожиданно для себя осознала, что на самом деле широко улыбается. — Эмма заставляет меня улыбаться… очень часто. И её сын тоже. Он такой милый, талантливый и… восторгается всем вокруг. Их присутствие в моей жизни, пусть даже ненадолго, своего рода благословение. — Реджина, а хотите знать, когда я последний раз видел, чтобы вы так улыбались? — поинтересовался Арчи. — Никогда. — Думаю, они действительно помогли мне чем-то, — признала она. — Я… Я рассказала Эмме про Уайта. Не всё, совсем немного, но… она была очень понимающей. В тот же день я ездила верхом вместе с её сыном и именно тогда почувствовала себя по-настоящему счастливой. Такого я не испытывала очень давно. — Реджина, это прекрасно. — Да, — подтвердила она, — но… — Нет, никаких «но». Это прекрасно! — Но мне нельзя испытывать это. Эмма — моя напарница! Мы целыми днями вместе работаем. У меня не получится скрывать чувства! — Может, и не нужно? — предположил Хоппер. — Вы всегда можете поговорить с ней. — Всё станет только хуже, — проворчала Реджина. — Почему? — Я вам уже объяснила! — нетерпеливо воскликнула Реджина. — Потому что вы напарницы? А если бы вы не работали вместе? — Что вы имеете в виду? — чувствуя приближение паники, в отчаянии спросила Реджина. — О чём вы вообще? — Дышите, Реджина. Это всего лишь гипотетическая ситуация. Вы бы признались ей в своих чувствах, если бы не работали вместе? — Нет. — Вы совершенно уверены в ответе. — Я не хочу разрушить то, что есть между нами. Нашу дружбу. Просто… если она не чувствует того же… — А если чувствует? — На чьей вы стороне? — ощетинилась Реджина. — На вашей, хотя, должен признать, не думал, что в данной ситуации могут быть стороны. — Тогда почему вы подбиваете меня на поступки, которые могут стоить мне карьеры? — Той самой карьеры, из-за которой, согласно вашим словам, вы лишились всего? — Реджина нахмурилась. — Просто ответьте на один вопрос, Реджина. Вы говорите, что хотите исцелиться и снова быть счастливой. Так? — Да, — сказала она сквозь слёзы. — Я хочу этого больше всего на свете. — У вас есть возможность обрести счастье, исцелить своё сердце, но вы бежите в противоположном направлении. Почему? — Вы психолог. Вы скажите. — Реджина… — Мне для счастья не нужны романтические отношения с Эммой. Мы только что определили, что меня делает счастливой наша дружба. — Возможно, — не стал спорить Арчи, — но складывается впечатление, что попытки скрыть чувства оборачиваются для вас очень сильным стрессом. — Я могу справиться со стрессом, — а вот с чем Реджина никак не могла справиться, так это с мыслью, что она может потерять Эмму, последнего небезразличного ей человека. Арчи хватило мозгов не спорить с ней. — Ну, хорошо, — он со вздохом взглянул на часы. — Я считаю, мы сегодня продвинулись достаточно далеко. — Когда я могу приступить к работе? — Это ещё предстоит выяснить. Давайте встретимся через неделю и посмотрим. — Неделю? — поразилась Реджина. Голос предательски дрогнул, на короткий момент нахлынул страх, что снова расплачется, но она сумела побороть порыв. — Это процесс, Реджина. Вы знаете. Само собой, вы можете позвонить раньше, если произойдёт что-то из ряда вон, или просто захотите поговорить. Я считаю, что возобновить еженедельные сеансы — очень хорошая идея. Они пойдут вам на пользу, даже после возвращения на работу. — Отлично. У меня будет домашнее задание? — проворчала Реджина, на мгновение почувствовав себя разочарованной ученицей старшей школы, а не взрослой женщиной. — Мне бы хотелось, что бы снова начали вести дневник… — Арчи, нет… — Вы не дали мне закончить. Не о флэшбэках. Во-первых, мы с вами надеемся, что в ближайшем времени они не повторятся. Во-вторых, мы когда-то сошлись во мнении, что это всё равно не помогает. Нет, мне хочется, чтобы вы записывали хорошие моменты. Когда улыбаетесь, почему… — Прекрасно, — проворчала она. — Что-нибудь ещё? — Просто… берегите себя. Проводите время с теми людьми, кто дарит вам ощущение защищенности. Реджина медленно кивнула. Попытка не пытка. Можно провести немного времени с Эммой. Если на этот раз получится взять контроль над эмоциями… Чем не хороший момент? Она встала и собралась выйти из кабинета, но возле двери обернулась. — Арчи, вы думаете… если я расскажу о своих чувствах, а Эмма не ответит мне взаимностью… По-вашему, она меня простит? — Я не могу говорить за детектива Свон… Я её даже не видел… Но не думаю, что любовь нуждается в прощении. Как бы там ни было, — шутливо продолжил он, — вы что-то говорили о травме головы? Может быть, через пять минут она и не вспомнит об этом. Реджина почти рассмеялась. — Спасибо, Арчи.***
Реджина заглянула в палату Эммы. Она сомневалась, стоит ли рассказывать напарнице о своих чувствах, но для начала было бы неплохо попросить прощения за грубые попытки скрыть их. И потом, что плохого в том, чтобы Эмма знала? Наверняка у неё в жизни была по меньшей мере одна безответная влюблённость. Она обязательно поймёт. Но, переступив порог палаты, Реджина поняла, что забыла один очень важный момент: Генри и Нил ещё не уехали. Они собирались вернуться в Нью-Йорк вечером, а пока что яростно спорили, напрочь позабыв о травмированной голове Эммы. — Генри, ты должен ходить в школу, — сердито выговаривал Нил. — Осталась неделя! — парировал Генри. — Мы готовимся к вечеринке и подчищаем хвосты. Ничего нового я не узнаю, и меня переведут в следующий класс в любом случае! — Нам всё равно придётся вернуться в Нью-Йорк. Я больше не могу брать выходные в этом месяце. — Тогда разреши мне остаться и позаботиться о маме! — Генри, — из груди Нила вырвался тяжёлый вздох, — тебе десять. Ты крутой парень, но недостаточно взрослый, чтобы самостоятельно заботиться о маме, а она пока не может присматривать за тобой. Ей нужно выздороветь. Обещаю, мы приедем к ней в следующие выходные. У Генри было такое выражение лица, будто он вот-вот расплачется, и Реджина кашлянула, выдавая своё присутствие. — Привет. Какие-то проблемы? — спросила она. — Реджина! — Генри тут же бросился к ней и обнял за талию. — Скажи папе, что я должен остаться в Бостоне, чтобы заботиться о маме. Я ей нужен. Школа обойдётся. — Генри, я… я не могу ничего сделать, — беспомощно произнесла Реджина. Её сердце болезненно сжалось при виде расстроенного мальчишки, который ещё совсем недавно был в приподнятом настроении. Кажется, Генри только сейчас накрыло осознание того, что он чуть не лишился матери. — Решение должны принимать твои родители. — Пацан, — заговорила Эмма. — Я поправлюсь. Ты поедешь в Нью-Йорк, повеселишься на своей вечеринке, и… со мной всё будет хорошо, — она и сама чуть не плакала, словно не хотела, чтобы сын уезжал. Пыталась, конечно, казаться сильной, но из-за травматических событий последних дней выходило как-то неправдоподобно. — В чём главная проблема? — осведомилась Реджина. — Вы переживаете, что Генри пропустит занятия, или… из-за чего? — Проблема в том, что Генри всего десять лет, и он при всём желании не может стать опекуном своей матери, — медленно пояснил Нил. — А Эмма не способна заботиться о нём. Она должна сосредоточиться на собственном здоровье. Эмма и Генри в конце концов разразились слезами. Совсем уж поникший Нил явно не горел желанием принимать непростое решение, и именно в этот момент Реджине, для которой происходящее было перебором, пришла идея, нелепая и блестящая одновременно. — А если, — осторожно предположила она, — будет кто-то, кто сможет позаботиться сразу о двоих, так, чтобы они смогли остаться вместе? Генри притих. Нил и Эмма изумлённо уставились на неё, вероятно, каждый по своим причинам. — Вызываешься добровольцем? — недоверчиво уточнил Нил. — Я… да, — ответила Реджина. — Ближайшие две недели я в отпуске. У меня полно времени. И, что ж, ты спасла мне жизнь. Это меньшее, что я могу сделать. — Ты… Ты уверена? — переспросила Эмма. — Да, — заверила её Реджина с уверенностью, которой до конца не испытывала. Генри подпрыгнул на месте, а потом крепко-крепко её обнял. Нил приподнял бровь. — Ладно, — согласился он, и Реджина почувствовала, как слабеют ноги. Они с Нилом договорились встретиться через два часа, забрать Эмму из больницы и отвезти домой. Реджине предстояло провести с напарницей и её сыном неделю или около того, поэтому она решила забежать к себе, чтобы прихватить что-нибудь из одежды. А по дороге позвонила Локсли. — Ты будешь рад узнать, что я нашла способ занять себя, пока ты не даёшь мне работать. — Ты совсем двинулась?! — воскликнул Робин в ответ на её объяснения. — Может, тебе надо ещё раз посетить занятия по воспитанию сострадания? — парировала Реджина. Робин застонал. — Реджина, ты никогда не слышала высказывание «кислородную маску сначала нужно надевать на себя»? — Я перенасыщена кислородом. Она сбросила звонок. Промелькнула мысль, а не прав ли Робин, но Реджина отмахнулась от неё. Ничего страшного, что из-за Эммы Свон перехватывает дыхание, потому что именно она помогает ей дышать. Реджина не собиралась больше принимать дары как должное. Эмма — дерево, что насыщает её кислородом, одинокий саженец, выживший в сожжённом дотла лесу, и она должна защищать и оберегать её любой ценой.