***
На шкале комфорта Реджины диван Эммы находился где-то посередине между её собственным и тем, что стоял в комнате отдыха полицейского участка. Он был немногим паршивее, чем диван Робина — обивка слегка царапалась — но не по этой причине Реджина ворочалась. Она не могла спать из-за отдыхавшей в соседней комнате Эммы. Совсем рядом, но в то же время недостаточно близко. Реджина надеялась, что признание Арчи в сжигающих изнутри чувствах поможет справиться с ними и принесёт облегчение. Это сработало с горем, сработало со стыдом. Но с любовью всё вышло с точностью до наоборот. Чувства стали ещё сильнее. Она была полной дурой, когда считала, что сможет жить в такой близости с Эммой, не обращая на них внимания. Но сегодня никаких чувств. По крайней мере, так думала Реджина, когда поднималась с дивана и потягивалась, разминая плечи, которые болели от накопившегося за день напряжения. Ей на самом деле надо возобновить пробежки. С последней прошло четыре дня; нехватка эндорфинов начинала сказываться на теле и разуме. Ей надо встряхнуться. Ноги сами, против воли, повели её к двери хозяйской спальни. В тусклом лунном свете лицо Эммы казалось бледным, а лёгкий ветерок, проникающий сквозь неплотно закрытое окно, шевелил шелковистые пряди золотистых волос. Мгновение Реджина, словно загипнотизированная, наблюдала за ней, а затем подошла ближе, чувствуя почти непреодолимое желание провести по ним пальцами. Она даже протянула руку, но в последний момент со вздохом остановила себя. Это неприемлемо. Это ни капельки не смешно. Эмма — напарница, она — коллега. Она слишком молодая, она не заинтересована и она даже не проснулась. У Реджины нет ни малейшего права прикасаться к ней или к её волосам. Энергично покачав головой в попытке стряхнуть что бы это ни было, Реджина прошла мимо и закрыла окно. О чём Эмма, чёрт возьми, думала? Просто ради безопасности она обошла все комнаты, проверила окна и не без удивления обнаружила, что больше половины из них открыты. Утром или, возможно, через несколько дней, когда сотрясение Эммы пойдёт на спад, и напарница вспомнит все подробности произошедшего, она прочитает ей долгую лекцию о домашней безопасности. Реджина мысленно проигрывала разговор в голове, когда послышались приглушённые всхлипывания, настолько тихие, что она едва расслышала их. Они доносились из комнаты Генри. На мгновение Реджина застыла, теряясь в догадках, как поступить. Генри явно нуждается в утешении, а она ему не мать; они едва знакомы. Его мама в соседней спальне, но ей самой требуется отдых, она не в состоянии помочь. Его папа в Нью-Йорке. Остаётся… Реджина. У которой почти не было опыта, когда речь заходила о ночных кошмарах других людей, особенно детей. Тем не менее, она поклялась защищать их обоих, и сдержит данное слово. Реджина нерешительно заглянула в спальню и увидела, что Генри сидит на кровати, вцепившись в старого и потрёпанного плюшевого медвежонка, зарывшись в него лицом в попытке заглушить рыдания. — Генри? — прошептала она. — У тебя всё хорошо? Он поднял на неё заплаканные глаза и покачал головой. — Прости, если разбудил тебя. — Нет, не ты, — поспешила заверить Реджина. Осторожно подошла ближе и спросила: — Тебе приснился страшный сон? — Может быть, — Генри положил медвежонка на кровать и добавил: — Но всё нормально. Реджина попыталась вспомнить сеансы с Арчи. — Хочешь поговорить об этом? — Я не маленький, — парировал Генри, пытаясь напустить на себя храбрый вид, но не преуспел. Его выдавала дрожь в голосе. — Я могу позаботиться о себе. — Не сомневаюсь, — не стала спорить Реджина, — но это не значит, что ты должен, — заметив, что ребёнок призадумался, она тихо поинтересовалась: — Можно мне посидеть с тобой? Генри кивнул и немного подвинулся. — Не надо стесняться кошмаров, — продолжила Реджина, повторяя те самые слова, которые столько раз слышала от психиатра и в которые никогда не верила. — Они — результат того, как наш мозг справляется с вещами, о которых слишком страшно думать днём. — У меня не бывает кошмаров, — проворчал Генри. — Я перерос их. — Не думаю, что это возможно, — вздохнула Реджина. — Тебе они тоже снятся? — навострил уши Генри. — Сегодня нет, но… чаще чем мне хотелось бы. И я намного старше тебя. Генри кивнул со знанием дела. — Ты наверняка видишь много страшного на работе. — Да, — тихо признала Реджина. — А что насчёт тебя? — Я ничего такого страшного не видел, кроме… — Генри осёкся и бросил быстрый взгляд на стену напротив. — Должно быть, тебя сильно напугало произошедшее с твоей матерью. — Я был на вечеринке с ночёвкой, в доме своего друга Ника, — принялся вспоминать Генри. — Папа собирался заехать за мной после обеда, но появился совсем рано, мы только сели завтракать, и он сказал, что надо срочно ехать в Бостон. Но папа не объяснил, в чём дело, а выглядел так, будто вот-вот расплачется. И… Я понимал, что это каким-то образом связано с мамой, что случилось что-то очень плохое. Мои родители никогда не плакали в моём присутствии… раньше. Реджина кивнула, вспомнив собственные ощущения, когда стала свидетельницей материнских слёз в первый раз. Ей сорок три, а она всё ещё потрясена этим. — Уверена, тебе было тяжело видеть родителей такими. — Наверное, — Генри пожал плечами. — Я не против, если они показывают мне свои чувства… Ну, это всяко лучше вранья… Но очень страшно. Я ведь ничего не знал. Папа не говорил мне, пока не перезвонил ваш лейтенант и не сказал, что маме сделали операцию, и она поправится. — Она поправится, — заверила Реджина. — Она выкарабкается. Уже выкарабкивается. — Знаю, — Генри опустил глаза и прикусил ноготь на большом пальце. — Но я продолжаю думать о ранении, о том, что мама могла умереть, и… и не могу заснуть. Он снова всхлипнул. Реджина поспешила заключить его в объятия. — Ох, Генри, — пробормотала она. — Я понимаю. Мальчишка прижался к ней, зарываясь лицом ей в грудь в отчаянной попытке побороть подступающие слёзы. — Я не хочу потерять маму. — Не потеряешь. Она выжила. Мы носим эти чудные бронежилеты не ради красоты, ты же понимаешь. Твоя мама жива и невредима, она в соседней комнате и не оставит тебя одного. Я лично прослежу, чтобы она была впредь осторожнее. Ответом ей стали всхлипы и ещё больше слёз. — Мы можем проверить её прямо сейчас, если хочешь. Тебе станет полегче? Генри кивнул. Реджина помогла ему встать с кровати. Вместе они медленно направились в спальню Эммы. Мальчишка так сильно жался к её талии, что складывалось ощущение, будто его тело срастается с её, принося с собой ужасный груз ответственности. Но, по правде говоря, Реджина совсем не хотела, чтобы он уменьшался. — Смотри, — прошептала она, — её грудная клетка поднимается и опускается. Значит, она дышит. Генри подчинился. Он смотрел на мать долгим и тяжёлым взглядом, а потом с облегчением выдохнул. — Она в порядке, — проговорил он. Уткнувшись носом в плечо присевшей на корточки Реджины, повторил: — Она в порядке. — Да, — подтвердила Реджина. Одна её рука успокаивающими круговыми движениями гладила Генри спину, а другая — придерживала затылок, как если бы он был младенцем. Генри восхищённо посмотрел на неё. — Реджина, я так рад, что ты есть у моей мамы, что ты можешь её защитить! Реджина зажмурилась. Она не заслужила таких взглядов. Если бы он знал… что ж, в любом случае, сейчас не время думать об этом. Да и не станет она следовать за своими чувствами в отношении его матери. — А теперь давай вместе подумаем, что поможет тебе заснуть, — Реджина вывела его из комнаты, стараясь ступать беззвучно, чтобы не разбудить Свон. — Что обычно делают твои родители, когда тебе снятся страшные сны? Генри пожал плечами. Реджина беспомощно огляделась по сторонам. У неё не было ни малейших идей. — Мне редко снятся кошмары, — признался Генри. — Только когда я был совсем-совсем маленьким. — Ладно, — медленно сказала Реджина, лихорадочно вспоминая, что успокаивало её на протяжении всех этих лет. Не густо. — Мне иногда помогает чай. Ты любишь чай? Генри морщит нос. — Я люблю какао. — Тогда я приготовлю тебе какао. И… надо отвлечься. Телевизор может разбудить твою мать, но тебе нравится читать, да? Генри кивнул. На его лице снова появилась более-менее знакомая ей улыбка. — Отлично. Ты пока почитай, а я займусь какао. Из груди Реджины вырвался дрожащий вздох, когда Генри скрылся в своей комнате. Полки ломились от доброй сотни книг. Ей хотелось надеяться, что поиски надолго займут ребёнка, а она за это время сможет разобраться с собственными чувствами. Реджина успела поставить кипятиться воду и уже хотела добавить какао-смесь, когда на пороге кухни появился Генри с маленькой книжкой в руках. — Мне подарили её на день рождения, — объяснил он, — но я ещё не читал её. — Прекрасно. — Ого, круто, какао почти готово. Я достану взбитые сливки и корицу. — Корицу? — полюбопытствовала Реджина. — С ней вкуснее. Ты должна попробовать, — Генри вытащил из шкафчика две кружки. — Мама тоже пьёт какао с корицей. — Хорошо. Вскоре Реджина подхватила со стола две кружки с шапками взбитых сливок, принесла в гостиную и осторожно присела рядом с Генри на диван. — Твоя мама не возражает, если ты ешь здесь? Генри фыркнул. — Да ладно, ты её знаешь. Она разве похожа на человека, которого такое заботит? — Не знаю, — честно ответила Реджина. — Наверное, нет, но… это её дом. Я не хочу… — Ну, даже если представить, что ей не всё равно, вряд ли мама рассердилась бы на тебя. Да и на меня тоже. После того, как я поселился у отца, она стала совсем шёлковой. — Она скучает по тебе. — Знаю. И тоже скучаю, но мне кажется… мы справляемся лучше. Или справлялись, — добавил Генри взволнованно. После короткой паузы он покачал головой и резко спросил: — Ты будешь пробовать какао? Реджина слегка подула на горячую кружку, а потом сделала глоток. Невероятно сладко и жирно. Эмме бы такое понравилось. Но вот что удивительно — ей тоже пришлось по душе. — Вкусно, — сказала она. — Корица придаёт нежности… — Наверное, какой-нибудь ребёнок из семейного дома сказал маме, что палочка корицы — съедобная соломинка, и она попыталась выпить через неё какао, — тихо рассмеялся он. — Но всё закончилось тем, что ей понравился вкус. Реджина улыбнулась при мысли о маленькой и доверчивой Эмме, но потом нахмурилась, представив, что эта милая, невинная девочка кочевала из дома в дом и никогда не получала достаточно любви. — Итак, что мы будем делать? — Реджина указала на книгу. — Хочешь, чтобы я почитала тебе? — Я слишком взрослый, — возразил он, впрочем, весьма неохотно. — Я никому не расскажу. Генри явно сомневался. — Это как кошмары, которые невозможно перерасти, да? Ты всё ещё любишь, когда тебе читают? — Не знаю, — ответила Реджина. — Мне давно не читали. — Мы можем читать по очереди, — предложил Генри. — Ты читаешь мне одну страницу, я читаю тебе другую. Реджина кивнула, чувствуя, как её глаза наполняются слезами. Она поставила кружку на кофейный столик, положила книгу «Маленький принц» на колени, и Генри тут же прижался к её плечу, приготовившись слушать. — Когда мне было шесть лет, в книге под названием «Правдивые истории», где рассказывалось про девственные леса, я увидел однажды удивительную картинку. На картинке огромная змея — удав — глотала хищного зверя. Реджина и Генри полностью погрузились в историю пилота, блуждающего по пустыне Сахара и встретившего там необычного маленького мальчика с другой планеты. Они читали по очереди, страница за страницей, без малого час, пока глаза Генри не начали закрываться. — Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственный в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете… — зачитал вслух Генри, а потом зевнул. — Кажется, мне пора остановиться, — признал он. — Хочешь, я тебе ещё немного почитаю? Генри сонно кивнул и свернулся котёнком, положив голову ей на колено. Реджина рассеяно поглаживала его спину, продолжая читать о маленьком принце, лисице и саде, полном роз, да так увлеклась, что даже не заметила, что ребёнок задремал. Генри что-то пробормотал во сне. Реджина, посмеиваясь, закрыла книгу. — Спокойной ночи, маленький принц, — прошептала она и поцеловала его в макушку. А потом закрыла глаза и тоже задремала. И снились ей пустыни, пшеничные поля и розы.***
Прошло три дня. Три дня с тех пор, как Эмму выписали из больницы, три дня с тех пор, как Реджина переехала к ним с Генри, и три дня с тех пор, как ей немного ограничили свободу в собственном доме. Три дня Реджина бросалась к Эмме каждый раз, когда та пыталась встать. Разрезала еду на маленькие кусочки и раскладывала таблетки по крошечным пластиковым контейнерам. Караулила у двери ванной комнаты, пока напарница принимала душ, опасаясь, что она может упасть. А если Эмма открывала на ночь окно, чтобы впустить в квартиру немного свежего воздуха, Реджина сразу его закрывала «для её же безопасности». И сначала это было неплохо, может быть, в чём-то даже мило. Сироте, вынужденной заботиться о себе независимо от самочувствия, казалось просто невероятным, что в её жизни появился человек, который ставит своей единственной задачей — обеспечение её безопасности и комфорта. Да и первые дни Эмма очень хреново себя чувствовала. У неё не было ни сил, ни желания спорить. Но на четвёртое утро голова у Эммы работала яснее, да и сама она физически окрепла. И когда Реджина, завидев её на пороге гостиной, бросилась поддерживать под локоть, она не выдержала. — Тебе больше заняться нечем? — прорычала Эмма. — Мне самой ничего не стоит пройти шесть метров. Реджина не отвечала, пока напарница не оказалась на диване — в целости и сохранности. — Я обещала позаботиться о тебе и Генри, — коротко сказала она, — и я намерена сдержать своё слово. — И ты сдерживаешь, — заверила Эмма. — Я не хочу, чтобы ты думала, будто я не ценю всё, что ты делаешь. Но, может быть, ты немного перегибаешь. Просто… я не инвалид. — Нет, но ты получила очень серьёзные травмы, и не можешь притворяться, будто они ничего не значат. — Я не притворяюсь! Я уже сказала, я благодарна, что ты заботишься обо мне — о нас — но у всего есть границы! Понимаешь?! Есть разница между тем, чтобы приготовить ужин и разрезать мою порцию на кусочки. Я и сама могу это сделать. На самом деле, я могла бы помочь тебе с ужином, если бы ты позволила! Реджина поджала губы. Эмма застонала и пробежалась пальцами здоровой руки по волосам. — Отлично, продолжай делать из меня ребёнка. Как тебе будет угодно, — сказала она устало. Взглянула на окно, за которым первые лучи восходящего солнца окрасили небо в розовый цвет, и нахмурилась. — Почему ты не на пробежке? — А должна? — Сейчас утро. Если за окном хорошая погода, ты не болеешь или не ранена, ты бегаешь каждый день. Ты любишь встречать рассветы. Брось, Реджина, я слушаю и запоминаю всё, что ты говоришь. Так почему ты сейчас не на пробежке? — Я присматриваю за тобой, — Реджина отвела глаза. — Пару часов мы с Генри вполне способны позаботиться о себе сами. Просто я думала, что ты бегаешь, пока мы спим… Только не говори, что всё это время просидела со мной взаперти. — Хорошо, не скажу. «Это многое объясняет», — подумала Эмма. — Реджина, я не… слушай, всё, что ты делаешь для нас — это просто здорово, но… ты должна заботиться о себе тоже! Никто из нас не свалится замертво, если ты выйдешь подышать свежим воздухом и восполнить эндорфины. Без шуток — иди! Это пойдёт на пользу твоему психическому состоянию. То что должно было прозвучать как поддержка и поощрение, очевидно, возымело совершенно обратный эффект. Реджина мгновенно побледнела. — На что ты намекаешь, говоря о моём психическом состоянии? — огрызнулась она. — Я… Ни на что! Просто, бегать полезно, понимаешь? А становиться моей личной сиделкой, вероятно, наоборот? В считанные секунды бледное лицо Реджины покраснело, а потом сделалось пунцовым, и Эмма слегка испугалась. — Тебе никогда не приходило в голову, что проблема может быть в том, что тебе нужна личная сиделка? — накинулась она. — Ты хоть на секунду задумалась, что видеть твои серьёзные ранения непросто, что именно это может травмировать окружающих?! — Я… Реджина, послушай… — Нет, ты послушай! — яростно прошипела та. — Не тебе говорить о моём психическом состоянии. Или, если на то пошло, о состоянии своего сына! Ты знаешь, что Генри всю прошлую неделю мучился кошмарами? Что он боялся тебя потерять?! Ты вообще о нём подумала, когда бросалась под пули?! — Последний раз, Реджина, я не бросалась под пули… — Твоя кровь была на моих руках, Эмма! Ты… Я просила тебя очнуться, но всё без толку. — Да, это называется отключка. Я была без сознания, но теперь со мной всё хорошо. — Да, но тогда я этого не знала, понимаешь? — Я… — Эмма закрыла глаза и покачала головой. Для неё всё это немного перебор. Снова вернулись боль и лёгкое головокружение. Что, чёрт возьми, произошло после перестрелки? — Знаешь, что? Забудь, — она вздохнула. — Просто… Спасибо, что заботишься обо мне. Ты отлично справляешься. Я просто пыталась облегчить тебе жизнь, объяснив, что не нуждаюсь в ежесекундной помощи. Не нужно сопровождать меня от дивана до ванной. Не нужно хвататься за любые мелочи, следить за мной, когда сплю, или закрывать на ночь окна. Идёт? Ты смело можешь, скажем так, предоставить нам обеим немного личного пространства. — Ладно, — бросила Реджина. — Ладно? — Да, детектив Свон, ладно. Я пойду на пробежку. Я возьму мобильный, на тот случай, если тебе что-то понадобится. Уверена, что ты, будучи офицером полиции, знаешь номера всех экстренных служб. Если Генри проснётся до моего возвращения, скажешь, что оставшиеся французские тосты в холодильнике. Он может разогреть их в микроволновке или тостере. Надо всего лишь… — Да, Генри умеет пользоваться микроволновкой, — прервала Эмма. — Но я всё передам. Хорошей пробежки. Реджина молча вышла из квартиры, хлопнув дверью, и Эмма прижала здоровую руку ко лбу, задаваясь вопросом, какого чёрта только что произошло? Как бы там ни было, виновата только она одна, и никто другой.***
Реджина бежала так, словно от этого зависела её жизнь. Она никогда особо не задумывалась о скорости. Не на гонках, в конце концов. Эмоциональное состояние беспокоило её не в пример больше физического, и мозг не сильно заботило, пробежала она два километра за шесть минут или за десять. Но сегодня сделала все девятнадцать километров. При чём управилась быстрее, чем когда бегала шестнадцать, и всё ещё была полна сил. Сил и злости. Злости на Эмму за непонимание; злости на себя за потребность в понимании. Злости на отдел внутренних расследований, Локсли и доктора Хоппера за то, что отправили её в отпуск, и ей не осталось ничего другого, кроме как размышлять о собственных страхах. Злости на себя за тотальное неумение контролировать эмоции на работе. Злости на Леопольда Уайта за то, что он лишил её всего, ради чего стоило жить, и оставил её сломленной, пустой оболочкой. Злости на себя за то, что позволила этому случиться. Всё быстрее и сильнее отталкиваясь ногами от асфальта, выдыхая короче и резче, она спрашивала себя, всегда ли так будет? Неужели ей, Реджине, придётся до конца дней убегать от неустанно догоняющего её прошлого? «Эмма не виновата», — думала она. Нет. Как бы Эмма ни храбрилась, ни притворялась, что идёт на поправку быстрее, чем это возможно с медицинской точки зрения, она не может нести ответственность за собственные слова. У неё нешуточная черепно-мозговая травма. У неё самой хватает проблем с эмоциональной стабильностью. Иначе бы ей не запрещали прибегать к помощи упражнений, чтобы восполнить пробелы в памяти в отношении воспоминаний о перестрелке. А Реджина… что ж, возможно, она на самом деле становилась навязчивой. Может, ей действительно не помешает немного пространства, чтобы успокоиться. И Эмме тоже. «Эмма жива, — напомнила она себе. — Эмма жива и идёт на поправку так быстро, как это только возможно» Реджина остановилась, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, стараясь восстановить дыхание. Через двадцать пять километров она своего добилась. Теперь она вымотана и очень далеко от квартиры Эммы. Сверившись с часами, она решила пройтись пешком, а потом, когда ноги решат, что с них достаточно ходьбы, вызвать такси. Утро выдалось просто прекрасное, и Реджина не спеша прогуливалась по улице, лениво посматривая по сторонам. Бостон прекрасен. Она каждый день видела этот город, разъезжая с одного места преступления на другое, и иногда забывала, как сильно его любит. Но где-то в глубине души у неё, очень глубоко, и сегодня жива девчонка из крошечного Сторибрука в штате Мэн, с восторгом воспринимающая дары большого города. Реджина заглянула на небольшой фермерский рынок на берегу реки, где одна пожилая женщина сообщила ей, что подоспели первые в этом сезоне помидоры. Попробовав один, насладившись сочным вкусом, она купила целую сумку, а ещё прихватила базилик, цукини, сладкий лук и органическую лапшу, решив сегодня приготовить Эмме овощную лазанью в качестве предложения мира. Может быть, она даже позволит ей самостоятельно разрезать порцию. Следующая остановка — магазин домашних сыров, где Реджина выбрала четыре вида и перепробовала ещё с десяток. Оказалось, что шестнадцать миль на пустой желудок способны до невозможности разогреть аппетит. Тут-то она и поняла, что находится всего в двух кварталах от участка, стало быть, можно забежать за любимым кофе, чтобы в полной мере насладиться утром имени потакания бессовестным эгоистичным желаниям. У входа в кафетерий Реджина столкнулась с Робином. Что ж, она должна была предвидеть, что есть определённые риски, когда затариваешься в двух шагах от участка. — Реджина, привет, — в голосе Робина послышались удивлённые нотки. — Что ты здесь делаешь? — Я… Я была на пробежке, потом зашла на фермерский рынок, а потом решила, что мне не помешает кофе. А ты? — как можно небрежней спросила она. — Аналогично… по части кофе. Бланшар хочет поговорить с тобой, и чем быстрее, тем лучше. О перестрелке. Со Свон тоже, когда она… придёт в себя. — Она вполне в себе, — пробормотала Реджина. Затем, громче, пообещала: — Я позвоню сегодня Бланшар. — Отлично, — Робин ободряюще улыбнулся. — Как всегда? — спросил бариста. Робин кивнул и, протягивая парню кредитку, как бы невзначай заглянул в пакеты Реджины. — Как там, кстати, Свон? — поинтересовался он. — Вы с ней сцепились? Реджина замерла. — С чего ты взял? — Ну, когда знаком с кем-то больше двадцати лет, Реджина, начинаешь разбираться в их способах самовыражаться. Вот ты, например, ни с того ни с сего скупаешь сезонные овощи. Она нахмурилась. — Дай угадаю, — продолжил Робин, — сегодня ты решила накормить её своей знаменитой лазаньей в попытке сгладить углы. — Нам с тобой надо завести больше друзей, — проворчала Реджина. — Один средний, один большой чёрный! — выкрикнул бариста. Робин посмотрел на часы. — У меня есть немного времени, — предложил он, — если хочешь поговорить. — А толку? — Что ж, как ты сама заметила, мы друг у друга единственные друзья, и как по мне… обсудить с кем-то проблемы бывает полезно. — Ладно, — Реджина со вздохом села за столик возле двери и с облегчением поставила на пол тяжёлые пакеты. — И? — спросил он, поставив стаканчики с кофе на стол. — Что стряслось? — Эмма считает, что я подавляю её, — пробормотала Реджина, — становлюсь гиперзаботливой. И может быть… я не знаю. — Тебя пугала сама мысль потерять её, — заметил Робин. — Да. Но она спровоцировала меня, и я… плохо отреагировала. Она расстроилась, и… всё завертелось, — Реджина мрачно рассмеялась. — Она выставила меня бегать. Возомнила, что я слишком много времени провожу с ней, что плохо сказывается на моём психическом состоянии. Робин не сказал «Я тебе говорил», и она готова обнять его за это. — Она знает? — мягко спросил он. — О моих душевных проблемах? Нет. Ну, то есть, я не говорила ей. — А думала об этом? Реджина покачала головой. — А что я ей скажу? — вопросом на вопрос ответила она. — Эй, Эмма, угадай что? У меня ПТСР, твоё ранение спровоцировало флешбеки… запрыгивай в машину, поедем с тобой ловить преступников? — Может быть, не такими словами. — Я не могу, Робин. Она не поймёт. — По-моему, она понимает больше, чем тебе кажется. — Ей двадцать восемь. Ты помнишь, какими мы были в её возрасте? — Как щенки-переростки, — вспомнил он со смехом. — Мы были маленькими идеалистами, с чего-то решившими, что можем изменить мир, а сами забывали страховать машины в срок. Но детектив Свон другая. Кажется, она повзрослела намного быстрее, чем мы. — И всё же, я не… Не могу взвалить на неё столько лишней информации, — пробормотала Реджина. — Особенно, пока она на реабилитации. Я… Я её наставница. Это недопустимо. Я не гожусь… Если я боюсь потерять её, это — мой крест, а не её. Робин выглядел задумчивым. — Знаешь, если я что и вынес из потери Мэриан, кроме боли и страданий, так это то, что мы в любой момент можем потерять наших любимых. — Робин, — прошептала она, дотрагиваясь до его руки. — И когда мы теряем кого-то, испытывать сожаление — это нормально, понимаешь? Но наши сожаления… вот взять, например, меня. Я не сожалею о том плохом, что произошло между нами. Ссоры, некоторые до невозможности нелепые, но я никогда не хотел переиграть, ведь именно из-за них мы такие, какие есть. Сложности делают нас сильнее. Я сожалею о хорошем, но несбывшемся… о тех моментах, когда мог поцеловать её, но не сделал этого. Когда мог заполнить минуты тишины признаниями в любви, но промолчал. О том, что по факту мы с ней так и не съездили в медовый месяц… — Сожалею, — виновато проговорила Реджина. — Нет, Реджина, ты не виновата. Я пытаюсь сказать, что у меня было полно возможностей реализовать все эти прекрасные моменты с любовью всей моей жизни, но я не воспользовался ими. Я мог бы сойтись с ней на год раньше, если бы не был инфантильным дураком. Столько счастливых воспоминаний упущено, а теперь её нет, и они потеряны для меня навсегда. Реджина нежно улыбнулась и, почувствовав подступающие слёзы, слегка сжала его руку. — Прости, я не планировал произносить слезливые и жалостливые речи. Что-то мне подсказывает, что тебе сейчас не до них. Это было напоминанием. — Напоминанием о чём? О моих бесконечных сожалениях? — Нет, напоминанием о том, что сожаления бессмысленны, но, увы, неизбежны. И единственный способ избежать их — не упустить хорошие моменты… Не знаю, чего ты боишься. Просто… не держи это в себе. — Итак, ты говоришь, что я должна приготовить лазанью и чесночный хлеб? — поддразнила она. — Не увиливай, Реджина. Позволю тебе сделать собственные выводы. Ничья. Она посмотрела в его глаза и всё поняла. И Робин понял, что она поняла, и она понятия не имеет, хорошо это или плохо. Реджина неловко кашлянула. — Ладно, мне пора возвращаться домой… к Эмме. Лазанья сама себя не приготовит. — Точно. Позвони Бланшар, — напомнил ей Робин. — И береги себя. Если захочешь поговорить… — У меня есть твой номер. А в понедельник очередная встреча с Хоппером. — Хорошо, — помедлив, Робин притянул её в крепкие объятия. — Чего бы это не стоило, — прошептал он, — я горжусь тобой. Ты даруешь мне надежду. — Понятия не имею, что это значит, но спасибо тебе. Наверное. — Увидимся на работе! — крикнул он и, развернувшись, зашагал в сторону участка. Реджина закатила глаза и вызвала такси.***
Реджина сама толком не знала, что ожидала увидеть по возвращению, но представшая картина — Эмма и Генри, сидящие на диване, играющие в видеоигры, смеющиеся и обменивающиеся колкостями — вызвала улыбку на её лице и успокоила ноющее сердце. Реджина мгновение постояла в дверном проеме. Она просто наблюдала, стараясь представить, какие бы эмоции испытывала, если бы могла возвращаться сюда каждый вечер. Если бы это был её дом. — Привет, Реджина! — воскликнул Генри, и Эмма, подняв глаза, широко улыбнулась ей, всем видом показывая, что утренние споры, если не забыты, то прощены точно. — Хочешь поиграть? — Я… Не умею, — голос Реджины предательски дрогнул. — Я никогда не играла в видеоигры. — Ну, значит, лучшего времени, чем сейчас, не найти! — воскликнула Эмма. — Это всего лишь Марио Карт, ничего сложного. Давай сюда, можешь занять моё место. У меня глаза немного побаливают. — Хорошо, — согласилась Реджина, опуская пакеты с покупками и отмахиваясь от желания выразить беспокойство относительно того, какое воздействие мерцающие блики от экрана телевизора оказывают на здоровье напарницы. — Что ты купила? — спросил Генри с любопытством. — На обратном пути заскочила на фермерский рынок и купила немного овощей, — Реджина плюхнулась на свободное место между Эммой и Генри. — Подумала, что мы могли бы приготовить на ужин лазанью, если, конечно, вы захотите мне помочь, — и, помолчав, она добавила: — Любой из вас. — Ага, было бы весело, — согласился Генри. — Может, сыграем пару раз, а потом начнем? — Звучит прекрасно, — сказала Реджина с улыбкой. — А теперь рассказывай, как играть в этого Марио Карт. Генри вкратце объяснил ей, как управляться с джойстиком, и они приступили к игре. Реджине потребовалось несколько минут, чтобы разобраться, но, в конце концов, Генри объявил, что она управляется с машиной намного круче Эммы. — Это из-за того, что она не разрешает мне практиковаться, — пробормотала та. От Реджины, с головой увлеченной игрой, все-таки не скрылось, что в какой-то момент Эмма закрыла глаза, а потом положила голову ей на плечо. Вопреки ожиданиям ее сердце не пропустило удар, а кожа не покрылась пупырышками, напротив, на нее летним дождем обрушились спокойствие и удовлетворение. Все казалось таким… правильным. Генри прижимался к ней с одной стороны, а Эмма опиралась на её плечо, и Реджина никогда раньше не испытывала настолько сильное ощущение, что она именно в том месте, где ей надлежит быть. Её сердце было переполнено эмоциями и она ни секунды не сомневалась, что её место здесь, рядом с ними, с этой минуты и до скончания времен. Это длилось недолго, конечно же, потому что ничто не вечно. Генри был в восторге из-за лазаньи, которая больше не казалась важной, и Реджина отправила его на кухню мыть руки, а сама повернулась к напарнице и спросила: — Ничего, если я встану? Или я нужна тебе в качестве подушки? — Ничего, — быстро ответила Эмма. — Моим глазам нужен небольшой отдых. Я присоединюсь к вам, ребята, через несколько минут. —Хорошо. Ты бы сказала мне, если бы у тебя начались головные боли, правда? — Я скажу тебе, если ты сможешь чем-то мне помочь, — пообещала Эмма, хотя Реджина спрашивала не совсем об этом, но прямо сейчас и этого хватит. Она со всей нежностью подложила Эмме под голову подушку и последовала за Генри на кухню. — Итак, наш первый шаг — вымыть все овощи и взяться за соус, — объяснила она. Генри присвистнул. — Мы будем делать всё это вручную? — Конечно, дорогой, так получится намного вкуснее. Они мгновенно занялись готовкой: мыли, резали, чистили. Генри оказался очень энергичным помощником. Он очень быстро наловчился резать овощи, что не должно бы её удивлять, а всё равно удивляло. Реджина могла приготовить себе поесть в его возрасте, но его родители совсем не были похожи на её родителей, которые настаивали на том, чтобы она оттачивала свои кулинарные способности с раннего детства. Наверное, она должна завязывать с предположениями. Реджина добавила немного фарша и чеснока в горшочек с помидорами и раздавленным базиликом, сделала огонь поменьше и улыбнулась Генри. — А теперь давай порежем цукини, — она передала нож. — Мы хотим тонкие дольки, все одной толщины. Держи нож правильно, чтобы случайно не отрезать ничего лишнего, — она помогла Генри ослабить хватку. — Медленно и уверенно, мы не на «Железном поваре». — Да, этот нож очень острый, пацан, — сказала Эмма из дверного проема. — Осторожно. Генри закатил глаза. — Такое ощущение, будто у меня появилось две мамы, — застонал он. — Какие-то проблемы? — потребовала его мама. — Нет, конечно, нет. Это было восклицание радости. — Выкрутился, — хихикнула Эмма. — Ну, что, моя помощь нужна? Реджина моргнула. — Я… Думаю, ты можешь натереть сыр, — выдавила она. — Управиться можно и одной рукой, но если твое плечо… — Да-да. Болит, значит, пора остановиться. Я поняла. Реджина передала своей напарнице сыр с тёркой и взволнованно наблюдала за ее действиями. Она действовала неуклюже и медленно, но казалось, что ей удобно, и Реджина вздохнула с облегчением. Когда Генри убежал в ванную, она глубоко вздохнула и сказала: — Эмма, прости за сегодняшнее. Я… Ты была права, я слишком остро реагировала. Эмма пожала плечами. — Я не должна была огрызаться на тебя, — ответила она. — Ты просто пыталась помочь. — Возможно, ты была не виновата, — допустила Реджина. — Сотрясение мозга могло воздействовать на твое эмоциональное состояние. Я не должна была надавливать на тебя. — Это не оправдание. Но… может быть, я просто не привыкла, что кто-то может обо мне заботиться. Я не привыкла проявлять признательность, а должна бы. — А я не всегда понимаю, когда людям надо немного пространства, если… если я боюсь за них, — закончила Реджина, с ужасом осознав, что только что чуть не сказала то, чего никогда не должна была говорить. — Ну, в нас обеих есть качества, которые надо бы исправить в будущем, — сказала Эмма звонко. — Если ты, конечно, хочешь остаться здесь. — Ты хочешь, чтобы я осталась? — с надеждой спросила Реджина. — Да. Это было бы полезно для меня, да и для Генри тоже. Но ты не думай, я пойму, если ты хочешь поскорее вернуться к работе. Реджина сглотнула. «Сейчас или никогда», — подумала она. — Я пошла в отпуск не совсем по своей воле, — торопливо выдала она на одном дыхании. — У меня ПТСР. Я думала, что все под контролем, но… перестрелка… после перестрелки… Чтобы вернуться на работу, мне надо получить одобрение доктора Хоппера. —Ого, — медленно протянула Эмма. —Ладно. — Просто… ладно? — Ага, то есть, если ты захочешь поговорить об этом больше… Знай, я здесь, чтобы выслушать. — Я… ладно, — Реджина яростно заморгала. Она понятия не имела, на какой ответ рассчитывала, но точно не на такой. Большие откровения никогда не давались ей просто. Она пережила жалость отца, презрение матери, навязчивые попытки Робина и Мэриан позаботиться о ней, но никогда не сталкивалась с таким спокойным принятием, какое сейчас показывала Эмма, по крайней мере, до сегодняшнего дня. Но, похоже, ее напарница неправильно истолковала ее слезы благодарности, приняв их за что-то отрицательное, потому что в следующий момент потерла ее плечо и прошептала: — Реджина, не переживай. Если ты думаешь, что это что-то изменит, ты не права. Ты все еще моя напарница, моя героиня и еще, наверное, лучшая подруга на свете. Ничто не повлияет на мое видение, ясно? Ничто. — О, Эмма, — выдавила Реджина. Она была близка к тому, чтобы сказать кое-что ещё, что-то подозрительно похожее на «я люблю тебя», когда из ванной комнаты вышел Генри и в замешательстве уставился на них. — Меня не было пять минут, — он закатил глаза и посмотрел на мать. — Что ты натворила? — Почему я должна была что-то натворить? — деланно возмутилась блондинка. — А если серьезно, пацан, я думаю, что Реджине нужно объятие. Раз я сейчас однорукая, не хочешь оказать ей эти почести? Генри немедленно согласился, обхватил руками талию Реджины, а Эмма успокаивающе погладила ее по спине. Она не должна была допускать этого, не должна была позволять видеть свои слабости — в частности напарнице и ребенку напарницы. Но каким-то чудесным образом они делали её сильнее. Через несколько минут она вытерла слезы и вымыла руки. Эмма и Генри не только позволили ей отойти, они даже сделали вид, будто ничего не случилось. И Реджина тоже сделала вид, что не заметила, что они стали держаться ближе к ней, говорить ласковее и прикасаться чаще, чем это было принято. А позже, когда они уничтожали лазанью, а Генри стрелял в них измельченным сыром, она притворилась, что не заметила, как Эмма боролась с вилкой и ножом. И Эмма тоже притворилась, что не заметила улыбки Реджины, когда она подтолкнула тарелку в немой просьбе разрезать лазанью на кусочки. А потом они одновременно сделали замечание Генри, встретились глазами, и Реджина знала, что это ровным счетом ничего не значило. Но в то же время значило абсолютно всё.***
Эмма распахнула глаза, когда случайно попыталась повернуться на бок, отчего плечо пронзило острой болью. В лунном свете она заметила стоящий в дверном проеме силуэт. Ей не нужно было присматриваться, чтобы понять, кто там притаился. — Можешь войти, Реджина, — простонала Эмма. — Эмма, — выдохнула брюнетка, — я просто… я… — Просто наблюдала за мной, как делаешь это каждую ночь. Да, я знаю. Но сейчас я не совсем сплю, так почему бы тебе не войти и не поболтать со мной? — проворчала она, похлопывая ладонью по кровати. Реджина не сразу приняла приглашение, помялась на пороге, но потом осторожно присела на край кровати. — Не спится? — спросила Эмма. — Могу задать тебе тот же вопрос, — жестко парировала Реджина. — Поворачиваться на больное плечо было большой ошибкой. Ты? — Я… Мне просто неуютно, — Реджина опустила глаза. Она выглядела так, словно ждала, что её словят на лжи. Эмма просто пожала здоровым плечом и подыграла: — Ага, диван не особо роскошный. Можешь спать здесь, если хочешь. Кровать намного мягче и достаточно большая, даже с учетом меня. Тебе здесь наверняка будет удобнее. — Я… — Реджина осеклась. Казалось, она даже не обратила внимания на то, что Эмма проследила за её взглядом, направленном на слегка приоткрытое окно, и вздохнула. Пальцы Реджины задрожали. Теперь она была взволнована. — Ты можешь закрыть окно, — пробормотала Эмма. Почти мгновенно Реджина буквально выскочила из кровати, захлопнула окно и не сдержала вздох облегчения. — Ладно, теперь, когда кислорода стало намного меньше, не хочешь поговорить со мной? Реджина расправила плечи и села обратно, старательно избегая встречаться с Эммой глазами. — Оставлять окно открытым — очень рискованно, — тихо проговорила она. — В твоем доме есть пожарная лестница. Люди… люди могут… просто влезть по ней. Ты должна думать о своей безопасности. И безопасности Генри. — Да, но это сомнительный сценарий, — возразила Эмма. — И потом, снаружи стоит духота, а ещё у меня нет кондиционера, так что… — она замолчала и встревоженно вгляделась в лицо напарницы, которая, поморщившись, обхватила колени руками и прижала к груди. Какого черта? А потом, осознав, она резко втянула в себя воздух: Уайт! Он, должно быть, влез в окно. Вот в чем скрывалась главная проблема. Только этим можно все объяснить. Эмма не была готова справиться с этим, но понимала, что попытаться придется. — Реджина, — прошептала она, приподнимаясь на здоровом локте и придвигаясь к женщине, которая отчаянно пыталась собрать себя по кусочкам. — Реджина, поговори со мной. В чём дело? Реджина зажмурилась и помотала головой. — Прости, Эмма. — Тебе не за что извиняться, — успокаивающе сказала Эмма. — Ты пыталась защитить меня. Это я была неблагодарной и ворчливой из-за того, что… ну, из-за того, что болит плечо. — У тебя снова боли? — в тот же момент Реджина выпрямилась и сверилась с часами. — Тебе нужна еще таблетка «Тайленола»? Прошло больше пяти часов с последнего приема. Лекарство надо принимать с едой, но вроде бы я видела в тумбочке крекеры, они могли бы сгодиться. —Но… Да, конечно. Эмма в замешательстве смотрела, как Реджина быстро зашагала на кухню, чтобы принести лекарство. Агент на миссии, ни больше и ни меньше. Потом она откинулась на подушки и вздохнула. Реджина вернулась через несколько мгновений с таблетками и печеньем. Заставила её съесть крекеры, прождать ещё пять минут, которые, по мнению Эммы, не имели никакого значения, но она не стала ныть. Сейчас на повестке дня стояла не она. Больше не она. Эмма не уверена, а стояла ли она когда-то вообще на повестке, и ответ на этот вопрос поразил её смесью облегчения и разочарования. Как только она проглотила таблетки, Реджина поднялась, чтобы вернуться в гостиную, но Эмма вцепилась ей в руку. — Останься, — взмолилась она. — Эмма, тебе надо отдыхать, — возразила Реджина. — Не уверена, что недостаток сна и разговоры со мной поспособствуют выздоровлению. — Тогда не будем разговаривать. Просто… ты так хорошо заботилась о нас с Генри, но была вынуждена спать на моём ужасном диване. Я чувствую себя виноватой. Ты заслуживаешь хороший ночной сон. Реджина неохотно согласилась. Осторожно прилегла на край кровати, по возможности подальше. Эмма попыталась закрыть глаза, но оказалось, что заснуть весьма непросто, когда твоя соседка по кровати дёргается каждую секунду. Эмма заставила себя сесть и посмотрела на Реджину: её челюсти были плотно сжаты. Казалось, что она пытается сдержать слёзы. Эмма ни за что бы не выбрала это место и время для разговора, будь у неё выбор, но вопрос нужно было решать немедленно, в противном случае о сне этой ночью можно забыть. — Проблема была не только в диване, да? — спросила она. — Не понимаю, о чём ты. — О том, что ты не можешь спать. — Н… Нет, — Реджина выдохнула и призналась: — Нет, не только в диване. — Хочешь поговорить об этом? О других проблемах. — Нет необходимости, — жестко отрезала Реджина. — Это… это не связано с тобой. Я не хотела бы обременять тебя, особенно сейчас, когда у тебя травма головы, и… — Проклятье, Реджина! У меня обычное сотрясение мозга, а не… смертельное заболевание! — воскликнула Эмма. — Моя голова не разорвётся на части, если ты случайно отнесешься ко мне, как к взрослой, а не маленькой девочке. И потом, — добавила она на тон мягче, — Я обременяю тебя всю неделю. Ты можешь отплатить мне тем же. Ответа не было. — Твой пунктик на окнах, — надавила Эмма, — из-за Уайта, я права? Когда он напал на тебя, он забрался через окно? Реджина повернулась на бок, так, что теперь Эмма не видела её лица. — Да, — прошептала она. — Именно поэтому ты боишься оставлять окна открытыми. Один раз оставила, и он забрался в твой дом, уничтожил твою жизнь. Я поняла. Не нужно было ныть. — Нет, — тихо ответила Реджина. — Нет? — Он… я не оставляла окно открытым. Оно было закрыто. Он сломал его. «Значит, не имеет значения, открыто или закрыто», — подумала Эмма. Но не сказала этого, просто потянулась, чтобы взять Реджину за руку. — Ты была права, знаешь, — пробормотала Эмма. — Обо мне и моей неосмотрительности. Я… Не думала об этом. Мне всегда казалось, что я типа бессмертная, что-то такое. Я всегда беспокоюсь о том, что с Генри может случиться беда, но о себе — никогда. Мне никогда не приходило в голову, что он может лишиться матери. Реджина не ответила. — Что я за родитель? — продолжила Эмма. На её глаза навернулись слезы. — Я ужасна, если каждый день подвергаю себя опасности, не задумываясь про его чувства? — Нет, разумеется, нет, — быстро проговорила Реджина. — По-моему, ты очень хорошая мать, по большей части. И Генри… Генри уважает твою работу. Ты его герой, но… ты так же его мама. Он нуждается в тебе. — Я всегда забываю об этом, — пробормотала Эмма. Об этом и правда легко забыть, решила она, когда сын живёт в четырех часах езды от тебя и кажется счастливее рядом со своим самоотверженным отцом. Очень легко забыть, когда ты совсем одна. — Но ты не можешь забывать, — возразила Реджина. — Твоя — наша работа — она важна. Но ты тоже важна, Эмма. Ты нужна людям. Нужна Генри. — Я нужна Генри, — напомнила себе Эмма. — Ты нужна мне, — прошептала Реджина. Её голос дрогнул. Когда она произнесла эти слова, она выглядела пораженной, казалось, что ей хотелось забрать сказанное обратно. — Я… Я не могу снова работать с Джонсом, — поспешно продолжила она. — Ты не представляешь, как сильно это вредило моему здравомыслию. Гумберт был компетентен, но он один из самых неинтересных людей, которых я встречала. Бут похож на Джонса, но в разы паршивее, и, что ж, ты знаешь мое отношение к Нолану. Эмма ухмыльнулась. — Расслабься, я не оставлю тебя без напарницы. Ты от меня не отделаешься. Тебя восстановят, мои раны заживут, и мы вернемся в строй с новыми силами. — С новыми силами, — повторила Реджина. Она перевернулась лицом к Эмме. — Но мы будем осторожнее. Ты… Я не могу потерять тебя. Не могу. — Не потеряешь, — быстро сказала Эмма. — И я тоже не потеряю тебя. Знаю, лебеди обычно дикие животные, но я привыкла быть любимчиком королевской семьи. Я планирую зависнуть с принцем Генри и королевой Реджиной на очень долгое время. — Я очень рада слышать это, — ответила Реджина самым царственным тоном, на какой только была способна, — и я уверена, принц тоже обрадуется. — Наверное, я должна сделать что-то приятное и для него тоже? — вслух подумала Эмма. — Чтобы загладить свою оплошность. — На днях Генри сказал, что хотел бы покататься верхом. Я подумала, может быть, на следующих выходных… или даже на неделе… раз мы с тобой не имеем никаких обязательств… — Разве это не значит, что ты должна организовать что-то приятное не только для него, но и для меня, сидящей и наблюдающей за вами? — заметила Эмма. А потом, разволновавшись, что могла задеть чувства Реджины, добавила: — То есть, мы, конечно, должны это сделать. Свежий воздух и природа пойдут нам всем на пользу. Если ты не против зависнуть со своими родителями… — Я могу зависнуть со своими родителями. — Знаю, — осторожно сказала Эмма, — но быть в состоянии не значит, что ты обязана это делать. — Эмма, не знаю, какое впечатление на тебя произвели наши прежние разговоры, но со мной всё нормально. У меня были кое-какие проблемы после перестрелки, но я восстановилась. — Я знаю. И потом, я вот подумала и поняла, что ты намного сильнее меня. — С чего это? — Что ж, я не теряла близких людей, но смею заверить тебя, если бы нас поменяли местами, и мне пришлось бы наблюдать за тем, как в тебя стреляют, я бы на сто один процент не была в порядке. Я… Не знаю, что бы я делала, правда, но мне было бы охрененно страшно. В общем, не знаю, как сказать тебе, Реджина Миллс, но… с недавнего времени ты, наверное, второй по значимости человек в моей жизни. — Эмма… — Нет, правда, — настаивала Эмма, так искренне, что становилось страшно. — У меня всегда были сложности с проявлением чувств, но я пытаюсь исправиться, поэтому если тебе нужно… резать мои порции на кусочки, закрывать окна, быть моим живым костылем или даже кричать на меня… если тебе от этого лучше, делай это. И не позволяй мне воздействовать на тебя. — Эмма, ты не обязана… — Да, я обязана. Ты королева, я всего лишь твой маленький лебедь, о котором ты соизволила заботиться. Я просто… Мне просто нужно было напомнить об этом. На лице Реджины появилась слабая улыбка. А потом она сжала пальцы Эммы в своих. — Спи, Эмма, — пробормотала она. — Я заготовила тебе на завтра самый лучший завтрак прямиком с королевской птицефермы. Реджина не пошевелилась, и когда Эмма заснула, она всё ещё держала её за руку. Нежно, успокаивающе и оберегающе.***
— Люди забыли эту истину, — сказал лис, — но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе за твою розу… — Я в ответе за мою розу… — повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.***
— Что ж, — Арчи вздёрнул бровь, пробегаясь глазами по страницам дневника, который принесла Реджина, — похоже, на прошлой неделе у вас было немало хороших моментов. — Да, — согласилась Реджина. — А ещё похоже, что девяносто восемь процентов из этих моментов были связаны с Эммой и… кто такой Генри? Её сын? Реджина опустила взгляд на свои руки и принялась сминать антистрессовый мячик в попытке успокоиться. — Да. — У него такое же имя… — Арчи вгляделся в её лицо. — Вас это тревожит? Она быстро покачала головой. — Нет. Это… было потрясением… сначала, — призналась Реджина. — В моей жизни редко встречались Генри. Но… Очень красивое имя. И это его имя… я просто перестала зацикливаться. — Я рад, — ободряюще произнес Арчи. — Раньше что-то такое стало бы для вас своего рода триггером, но, похоже, вы смогли справиться без посторонней помощи. — Вообще-то, мне помог Генри, — пояснила она. Арчи снова уставился в тетрадь. Кивнул. — Похоже, между вами установилась особенная связь. — Он очень особенный ребёнок. — А его мать? — А что она? — насторожилась Реджина мгновенно. — Ваше поведение резко изменилось, — заметил Арчи. — На основе этого осмелюсь предположить, что вам только предстоит открыться ей, несмотря на то, что последнюю неделю вы живёте под одной крышей. Я прав? — Может быть. — И как вы справляетесь? — спросил Арчи с тяжелым вздохом. — Нормально, — быстро ответила Реджина. Возможно, слишком быстро. — Я заботилась о ней и Генри. У меня не было времени думать… о делах сердечных. Доктор Хоппер вскинул брови, но не стал комментировать очевидное враньё. — Вам решать, будете вы что-то предпринимать или нет, — дипломатично напомнил он. — Я должен удостовериться, что так называемые «сердечные дела» не спровоцируют дополнительный стресс, способный сделать вас уязвимой перед дальнейшими триггерами. Наша конечная цель — ваше восстановление, Реджина. Я должен видеть вашу моральную и эмоциональную готовность вернуться к работе. — Не спровоцируют, — произнесла Реджина со всей искренностью. — Перестрелка и флешбэк… сложные выдались выходные. Но теперь… теперь я чувствую себя по-другому, — призналась она, — не в плохом смысле. Всё связанное с Эммой и Генри… я думаю, общение с ними идёт мне на пользу. Я чувствую себя сильнее. — Это прекрасно, Реджина, — он сжал её пальцы с таким выражением лица, будто вот-вот расплачется, но лишь кашлянул и добавил: — Но возникает вопрос… — Не знаю, Арчи, — вздохнула она. — Я очень хочу, но каждый раз, когда пытаюсь, меня что-то останавливает, и я не могу понять, что именно. — Мне кажется, вы напуганы. Об этом говорит ваша реакция на перестрелку. Вы уже теряли любимых… ничего удивительного, что теперь вам сложно открыться. Реджина пожала плечами. — Вы правы, наверное… Просто… На днях мы все вместе готовили ужин, и это было так… по-семейному, — на её глаза навернулись слёзы. — Было так здорово, и мне снова захотелось… Отчаянно захотелось… — Снова завести семью? — Да. Поэтому мне страшно. Я всё понимаю, я знаю, что страхи нерациональны, постоянно напоминаю себе об этом, но всё равно… не могу заставить себя рассказать ей о своих чувствах. — Вы боитесь отказа? — Не особенно. Нет. Я хорошо знаю Свон. Она бы попыталась осадить меня мягко. Кто знает, возможно, мы смогли бы даже остаться подругами, просто… не знаю. — Она женщина, — подмечает Арчи. — Вас это пугает? Реджина моргнула. — Честно говоря, я даже не задумывалась. Но меня это не сильно беспокоит. Я… Как бы сказать, я не уверена в себе, а… нет, проблема не в её поле. — Вы раньше были с женщиной? Если вы не хотите, можете не отвечать, просто… — Сексуально? Арчи пожал плечами. — Как вам угодно. — Один раз, — коротко ответила Реджина, решив, что он может знать о её сексуальной жизни (или прошлой сексуальной жизни, если на то пошло). Всё остальное Арчи известно. — Ничего… ничего серьёзного. Ни одна из нас не хотела ничего большего. И это было очень давно. Любопытство, а не чувства. Обычный эксперимент, чтобы добавить перчинки в скучнейшую холостяцкую вечеринку; Мэриан надралась, а Реджина была во втором триместре, гормоны зашкаливали. Получился приятный опыт, но из тех, что по вполне понятным причинам никогда не повторяют. — Хорошо, — подытожил Арчи. На мгновение Реджине стало интересно, а о чём другие люди обычно разговаривают с терапевтами? Впрочем, с кем ей ещё говорить? У Робина своих тараканов хватает, когда речь заходит о любовной жизни, а Эмма… Эмма — это Эмма. Других близких людей у Реджины не было. — Я не состояла в отношениях с женщинами, если вы об этом, — торопливо продолжила Реджина. — Но… у меня в принципе за всю жизнь были только одни отношения. — Только с Дэниелем? Реджина смущённо опустила взгляд. — Да. У меня были… свидания, — пояснила она. — Может быть, меньше, чем у большинства людей, но… меня никогда не интересовали… — Случайные связи? Или отношения? — Не знаю. И то и другое? У меня… был Дэниел, — просто ответила она, словно этим можно было всё объяснить. Ей больше никто не был нужен. Повторять дважды не пришлось. Арчи всё понял с первого раза. — Конечно, — произнёс он ласково. — А теперь? — Не знаю! — она смахнула со щеки слезу. — Через три недели будет одиннадцать лет, но… Арчи ласково погладил её запястье. — Вы не смогли отпустить Дэниела, — понимающе произнёс он. — Я смогла! — воскликнула Реджина. — Я приняла, что он никогда не вернётся. Вы это знаете! — Одно дело принять, что он не вернётся, и совсем другое — признать, что по прошествии целого десятилетия можно жить дальше. — Дэниела убили, потому что он любил меня, — расплакалась Реджина. — Он отдал за меня жизнь. — Дэниела убили, потому что Леопольд Уайт — конченный психопат, — уточнил доктор Хоппер. — Давайте проведём небольшой эксперимент. Предположим, что вы правы, — Реджина растерянно посмотрела на него. — Давайте представим, что вы поменялись местами, что вы погибли, чтобы Дэниел мог жить. Вы хотели бы, чтобы он провёл свою жизнь в трауре? Или, может быть, чтобы помнил о вас и нашёл кого-то, кто сделает его счастливым? — Я хотела бы, чтобы он был счастлив, — всхлипнула Реджина. — Так почему вы думаете, что он не желает вам того же? — Но если я переступлю… если отпущу… — От того, что вы полюбите другого человека, ваша любовь к Дэниелу не уменьшится. Любить — не значит забыть его. Реджина закрыла лицо ладонями. Доктор Хоппер сел рядом с ней на диван и успокаивающе похлопал по плечу. — Вы с Дэниелом прожили тринадцать чудесных лет. Он оказал огромное влияние на вашу жизнь, — напомнил Арчи. — Он сделал вас тем человеком, каким вы являетесь сегодня. Все хорошие моменты, счастливые воспоминания… вы не потеряете их или Дэниела, если отпустите свою боль. Реджина ответила громким всхлипом. — Я так скучаю по нему, — признала она. — Я не могу… заменить его. — Разумеется, нет, — прошептал Арчи. — Дэниела нельзя заменить. Но вы и не должны. Пусть физически его здесь нет, но он всё ещё рядом, — он нежно взял её за руку и приложил к её груди. — Он всегда будет частью вас. Его любовь может придать вам силы. И что бы вы не решили насчёт будущего, с Эммой или кем-то другим, любовь не исчезнет, она удвоится. И это прекрасно, Реджина. Прелесть любви в том, что её нельзя потерять, её можно только приумножить.