To Protect and Serve / Служить и защищать

      Когда Лукас вернулась в сопровождении Локсли и сдержанных ребят из отдела внутренних расследований, она сердито бормотала:       — Ну, конечно, я собираюсь возбудить судебное преследование. Он — ненормальный, если считает, что запись может быть доказательством чего-либо. И потом, любой адвокат защиты настоял бы на его невменяемости ещё до начала судебных разбирательств.       — И ты думаешь, он…       — Можешь пригласить Хоппера, чтобы посмотрел на него, — проворчала окружной прокурор, — но да. Как бы сильно мне ни хотелось, чтобы Спенсер до конца дней просидел в одиночной камере, бессмысленно отрицать, что он серьёзно болен.       — Надеюсь, — произнёс высокий, пафосный парень, который, кажется, был главным, — вопрос будет урегулирован быстро и без шума. Вы сами можете представить, как процесс отразится на убойном отделе, если вмешается пресса.       «Да, чёрт тебя дери», — подумала Эмма. Она надеялась, что вмешается пресса. Она хотела бы видеть, как Спенсера и всех людей, по чьей милости вся эта ситуация вышла за грани дозволенного, публично распнут. Какое бы наказание не вынесли суды — этого всегда будет недостаточно.       — Не моя проблема, — огрызнулась Лукас, и Эмма поймала себя на мысли, что могла бы обнять её, если бы не думала, что этот поступок может обернуться для неё серьёзными ранениями.       — Комиссар скоро приедет, — сказал Реджине невысокий усатый мужчина. — Нам нужно как можно скорее взять ваши показания по прослушанным записям.       — Да, конечно.       — Так же стоит вопрос о вашей роли в сокрытии доказательства и о значении этого поступка для вашего будущего, — туманно добавил высокий.        «Как они смеют?» — мысленно вскинулась Эмма, готовая обороняться, но Реджина выглядела подозрительно невозмутимой.       На самом деле, если закрыть глаза на громкий вздох, последовавший за известием Мэри-Маргарет, казалось, что Реджине не было дела до всего.       Эмма нервничала (и это мягко сказано) из-за возможной реакции напарницы на цепь последних событий. Повторное проживание давней пытки, арест бывшего напарника, да вот даже смерть Уайта… последнее, наверное, могло бы стать причиной для торжества, но с тем же успехом, учитывая всё остальное, могло спровоцировать ужасный флешбэк, закончившийся тем, что Реджина плакала бы и дрожала, свернувшись калачиком на полу.       Но ничего подобного не произошло.       Она довольно спокойна. Но в то же самое время — не здесь.       — Куда, чёрт возьми, подевалась Бланшар? — внезапно воскликнула Лукас.       — Ну… — Эмма беспомощно посмотрела на парней, но все они внезапно вспомнили о бумажной работе, которой и занялись. Сама она смутно представляла, как объяснить произошедшее. — Бланшар пришлось уйти. Она… мм… у неё чрезвычайные семейные обстоятельства.       Локсли сощурился.       — У неё отец умер, — пришёл на помощь Нолан. — От пневмонии вроде бы или чего-то такого.       Над комнатой пронёсся всеобщий вздох облегчения, когда все наконец-то сложили два и два, и Эмма отметила про себя, что никогда раньше, чтобы кто-то так широко открывал рот от удивления, как это сделала Лукас.       — Да вы верно шутите!       Джонс закатил глаза.       — Что в этой ситуации кажется вам смешным?       — Как это произошло? — нетерпеливо спросил Локсли. Потом обошёл вокруг стола и с видом защитника встал за спиной Реджины. Эмма раздражённо вздохнула, но уже через несколько мгновений мысленно отвесила себе подзатыльник. Это не соревнование. Загвоздка вообще не в ней.       Просто такой день.       Нет, просто такая неделя.       — А как, по-твоему, это произошло? — прорычала она, пока остальные детективы отмалчивались. — У парня была пневмония — довольно рискованное предприятие. Надо думать, он всю неделю слонялся между тюрьмой и больницей, и лечение… не помогло.       — Хотел бы я выразить соболезнования, но, к сожалению, не могу найти слов. Надеюсь, говнюк наслаждается гниением в преисподней, — проговорил Джонс, закатив глаза, что со стороны выглядело редкостным кощунством, даже для разделявшей это мнение Эммы.       Локсли присел на корточки перед Реджиной и с нежностью в голосе осведомился:       — Ты в порядке?       Взгляд карих глаз был слегка расфокусирован. Реджина растерянно моргнула, будто испугавшись, что кто-то заговорил с ней, но не перестала отбивать стащенной у Нолана шариковой ручкой монотонный ритм по столешнице.       — Да, всё нормально, — незамедлительно ответила она. Вышло почти механически.       — Ни черта ты не в порядке, — со вздохом заключил Робин. — Слушайте, ребята, эти показания… они могут подождать до понедельника?       — Лейтенант, вы хотите сказать, что ваша подчинённая не в состоянии ответить на несколько простых вопросов? — поинтересовался высокий парень, даже не потрудившись скрыть презрение в голосе. — Совсем недавно вы настаивали, что она готова вернуться к работе.       Робин, загнанный в тупик, уставился в пол.       — Справедливости ради, — встрял Джонс, — можно с полной уверенностью говорить, что наша повседневная рутина, даже в самые напряжённые дни, менее стрессовая, чем перспектива поджариться стараниями комиссара, когда вы только…       Увидев, что взгляды всех присутствующих в комнате направлены на него, а лицо коротышки из отдела внутренних расследований пошло красными пятнами, он осёкся.       — Твою мать… — пробубнил Локсли.       Эмма посмотрела на Реджину, потрясённая тем, что старший детектив никак не реагировала на этот разговор и вообще сидела с отрешённым видом. Напарница цеплялась за пальцы Робина, но в остальном складывалось впечатление, что она находится в собственном безопасном мирке.       Хорошо. Может быть, она останется там и избежит всех этих разборок?..       Реджина заслуживала покой.       Робин, понизив голос до шёпота, обратился к Эмме:       — Она ведёт себя так с того момента…       — Да, практически, — прервала Эмма нетерпеливо. — С тех пор, как Бланшар скинула эту бомбу, — не хотела, но в голосе всё равно проступили досадливые нотки. Она не винила Мэри-Маргарет. У неё умер отец, и что-то не похоже, что в её жизни есть кто-нибудь, с кем можно поделиться.       Да, не помешало бы считаться с публикой или хотя бы обдумать ситуацию, но опять же. Эмма не знала, существуют ли идеальные время и место для такой сокрушительной новости.       — Замечательный день он выбрал для смерти, — громко хмыкнула Лукас. — Беда не приходит одна.       — Да уж, блин, штормит не по-детски, — проворчала Эмма.       Неправильно. Всё неправильно. Эмма хотела сгрести Генри с Реджиной в объятия и увезти далеко-далеко отсюда. Но, во-первых, с неё не сводил взгляда глава отдела внутренних расследований. А, во-вторых, на пороге общей комнаты появился комиссар собственной персоной, при виде которого она просто онемела от страха.        «Сегодня, пожалуй, самый хреновый день, чтобы вернуться к работе», — не без горькой иронии мысленно заключила она.       Эмма понятия не имела, как Реджина отреагировала бы на прикосновение, учитывая, что она только что отмахнулась от Робина с таким выражением лица, словно его рука — ядовитая змея, не меньше.       — Добрый день, — громогласно произнёс комиссар Сид, и все присутствующие воззрились на него в священном ужасе. — Полагаю, нам нужно кое-что обсудить.

***

      — Вот что, Миллс, — проговорил Сид, весь из себя такой деловой. Он только что прослушал запись (к счастью, в наушниках) и теперь, перегнувшись через стол, в упор смотрел на неё, сидевшую между двумя офицерами из отдела внутренних расследований. Наверное, если бы ей не было плевать, если бы Реджина хоть немного понимала, чего комиссар хочет, она бы испугалась. — Я не собираюсь ходить вокруг да около. Окружной прокурор хочет, чтобы Спенсер как можно скорее предстал перед коллегией присяжных, и когда это произойдёт, запись пойдёт доказательством.       — Хорошо? — пробормотала Реджина, не без отвращения отметив, что, похоже, только «окружной прокурор» хочет засадить Спенсера. Не то чтобы она ждала чего-то другого от Сида — он с первых дней хотел вытурить её из департамента. Чёрт, да он, наверное, даже раскошелится на финансируемого государством адвоката для старины Спенсера.       — Пресса прочно сядет нам на хвост — скатившиеся копы поднимают рейтинги до небес. Доказательство будет обнародовано, нравится нам это или нет.       Что он хочет сказать?..       — Моё публичное унижение кажется малой платой за арест убийцы, — холодно сказала Реджина. Не стала упоминать, что ей придётся заплатить намного больше, но комиссар должен был догадаться, что она подумала об этом.       Сид кашлянул и на мгновение отвернулся.       — Здесь вот какое дело, — принялся объяснять он, — мы не сможем… оставить тебя в департаменте, когда история выплывет наружу… скажем прямо, выглядит всё это совсем не здорово.       — Оставить меня в департаменте?! — Реджина знала, что этот день настанет, знала годами, но всё равно слова комиссара тяжёлым грузом легли ей на сердце. — Я не сделала ничего плохого! — подавляя переполняющее возмущение, воскликнула она.       — Сексуальная связь с подозреваемым не совсем стандартная процедура.       — Я… что? Вы слышали запись! — Реджина почти кричала. — Вы… разве это похоже на обоюдное согласие? Спенсер…       — Я не говорю, что ты виновата, — допустил комиссар, всё ещё избегая смотреть ей в глаза, — но тот факт, что ты скрыла это… что доказательство было сокрыто… тебе стоит подумать, как в глазах общественности будет выглядеть, если мы тебя оставим, раз ты была… скомпрометирована. Миллс, я глубоко уважаю тебя и все твои достижения, несмотря на значительные разногласия, но мы и раньше имели низкий рейтинг популярности, а теперь…       — То есть это из-за меня?! — сорвалась Реджина. — Посмотри пять минут любой из новостных каналов и скажи мне в лицо, что моё увольнение волшебным образом вернёт полиции утраченное доверие!       — Мы не увольняем тебя.       — Нет, вы хотите, чтобы я сама ушла. Ну, мои поздравления, вы победили! — выплюнула она, вскочила из-за стола и выбежала из допросной, громко хлопнув дверью. Сид что-то кричал ей вслед, но Реджина ничего не слышала из-за кровавого тумана, окутавшего голову, и ничего не видела, кроме длинного коридора впереди. Когда добралась до общей комнаты, всё тело била дрожь, а глаза щипало от подступавших слёз, но она решила, что сможет продержаться около минуты, и прямиком направилась к Эмме.       — Дай свои ключи. Мне нужно выбраться отсюда, — прошипела она. Когда женщина не ответила, она почти закричала от разочарования, но в последний момент спохватилась, осознав, что та говорит по телефону.       — Да, я знаю, — проговорила Эмма нежно. Зелёные глаза светились беспокойством. — Просто скажи мне, где находишься, — из динамика телефона послышался невнятный шум. Эмма кивнула, сказала: — Хорошо, оставайся там, — и повесила трубку. — Реджина… — ласково проговорила она, а потом, украдкой осмотревшись по сторонам, притянула Реджину в объятия.       В этот самый момент слёзы ручьем покатились по щекам. Все присутствующие в комнате не сводили с неё взгляда, но Реджине было настолько наплевать, что она едва зафиксировала эту мысль в сознании.       Да и не похоже, что у неё осталась работа, из-за которой стоило бы переживать.       — Мне нужно выбраться, — повторила Реджина, зарываясь лицом в рубашку напарницы, чувствуя, как нежные ладони скользят по спине. Эмма стала вертеть головой, как если бы искала что-то (может быть, разрешения), а затем кивнула.       —Ладно, уходим, — прошептала она. Крикнула: — Генри! Собирайся!       Генри высунулся из кабинета Локсли. Он выглядел взволнованным, пока не увидел, что в общей комнате собралась целая толпа.       — Мы поедем домой? — спросил он с надеждой.       — Да. Нет. — Эмма вздохнула. — Но отсюда мы точно уходим.       И этого оказалось достаточно — Генри пулей выскочил из кабинета, почти роняя книги, равнодушно помахал на прощание Роланду.       — Быстрее! — поторопил мальчишка и первым выбежал из общей комнаты. К тому моменту, как они надели куртки, ни на секунду не желая выпускать друг друга из объятий, и вышли в коридор, младший Свон, вполне мог наворачивать круги по подземной парковке.       — Что случилось? — Эмма одной рукой обнимала Реджину за талию в защитном жесте. Не факт, что она смогла бы удержать её, если подкосятся ноги, но мысль была приятной.       — Не знаю.       Женщины двигались медленно, не совсем осознавая, где заканчивается тело одной и начинается тело другой, и не без удивления обнаружили, что нетерпеливо подпрыгивающий Генри поджидает их возле лифта.       — Я… кажется, я увольняюсь, — прошептала Реджина. Её накрыло волной тошноты. Дорого бы она дала, чтобы повернуть время вспять, но…       Эмма остановилась.       — Что? — с нажимом переспросила Эмма, но через мгновение крепче сжала её в объятиях и пообещала: — Потом разберёмся. Всё будет хорошо.       Реджина покачала головой.       — Ты не можешь этого обещать, — она почти смеялась.       — Знаю, — вздохнула Эмма, — а что ещё ты хочешь услышать?       — Не знаю.       Они около минуты стояли посреди коридора, держась друг за друга, словно остального мира не существовало, пока Генри, кашлянув, не осведомился:       — И куда мы теперь?       — Да… — Эмма украдкой посмотрела на сына и, склонившись к Реджине, заговорщически прошептала: — Кстати, прежде чем ехать домой… или куда мы там отправимся дальше… в общем, нам надо выполнить небольшую миссию.       — Говори уже.       — Звонила Мэри-Маргарет и… ей не очень хорошо.       — Не очень хорошо? — спросила Реджина устало. — Что ты имеешь в виду? Что с ней?       — Она… вроде бы она сильно перебрала, — выдавила Эмма. — И не от большой радости.       — Её нужно забрать?       — Да.       Реджина кивнула, стараясь держаться так, будто всё поняла, хотя по ощущениям она находилась на другой планете. Бланшар напилась? Она толком даже не знала, который сейчас час, но на улице всё ещё светло, а все остальные остались на работе. Да это и не Мэри-Маргарет звонила, она бы никогда…       Ох.       Ох.       В ушах ревело, комната ходила ходуном, и Реджина едва успела добраться до мусорной урны справа от лифта, прежде чем приступ тошноты вернулся с новой силой.       Показалось, или действительно ощутила невесомое прикосновение пальцев Эммы к своей спине?..       Реджина раскачивалась взад и вперёд, отчасти обеспокоенная перспективой потерять сознание, отчасти уповающая на неё в надежде на облегчение. Короткое, конечно, но всё же облегчение.       — Что происходит? — Генри попятился.       Реджина услышала над плечом громкий вздох, за которым последовала пауза, а потом голос Эммы пробормотал:       — Ничего хорошего.       — Реджине плохо?       Нет. Нет, этого не может случиться.       Одно дело — сломаться перед Эммой, которая привыкла и выработала иммунитет, и совсем другое — перед её десятилетним сыном.       Как она могла забыть? В безумном вихре событий, связанных со Спенсером, её голова была забита совершенно другим, но прошло всего ничего времени с момента, когда Мэри-Маргарет сообщила новость о смерти отца.       И почему такая реакция?       Она должна быть счастлива.       Должна ведь?       Леопольд Уайт — мёртв, но это не принесло облегчения, на которое она всегда рассчитывала.       Вместо этого её трясло. Было отчётливое ощущение, будто на груди — свинцовый груз, а над головой смыкаются тёмные воды. Опять.       — Реджина? — нежно проговорила Эмма, смахивая с её глаз прядь мокрых волос. — Поговори со мной? Что сейчас творится в твоей голове?       Тяжесть мешала говорить, да и если бы Реджина знала, что происходит в её голове, они бы, вероятно, не оказались в этой ситуации. Но Эмма тоже была напугана, Эмма любила её и всеми силами пыталась помочь.       — Не знаю… — выдавила Реджина.       Эмма выдохнула.       — Ладно. Давай просто… дышать. Мы будем дышать, а потом… потом разгребём остальное. Всё остальное.       — Мэри-Маргарет? — с помощью напарницы Реджине удалось выпрямиться, но не прошло и пары мгновений, как она снова рухнула ей на грудь. Тело била неконтролируемая мелкая дрожь.       — Мэри-Маргарет не умрёт, если подождёт несколько минут, — голос Эммы странным образом успокаивал, при том, что сердце Реджины почти выскакивало из груди, и она чувствовала себя ужасно виноватой. — Что бы ни случилось, твоя безопасность в приоритете, ясно? Мы с Генри любим тебя. Глубоко вдохни. Готова? На счёт… раз, два…       Реджина сделала глубокий вздох, но вышло что-то похожее на всхлип, а потом ещё один и ещё, постепенно расслабляясь, начиная дышать в унисон с Эммой. И так до тех пор, пока не появилась уверенность, что сможет стоять без посторонней помощи. Пульс напарницы начал замедляться вслед за её собственным, и когда Реджина, собравшись с духом, подняла глаза, с облегчением увидела, что она улыбается.       —Привет, с возвращением, — она провела большим пальцем вдоль скулы Реджины, стирая слёзы. — Сможешь дойти до машины?       — Да, — ответила Реджина с куда большей уверенностью, чем испытывала на самом деле. — Я… Мне… Надо…       — Не всё сразу, — прервала Эмма. — Тебе ничего не нужно делать. Мы обо всём поговорим. Уайте, Спенсере и о том, что ты, чёрт возьми, наговорила комиссару, но сейчас давай сосредоточимся на Мэри-Маргарет. Отвезём её, потом поедем домой и… вздремнём. Ты не против?       Реджина кивнула и положила голову Эмме на плечо.       Генри с вымученным вздохом нажал кнопку вызова лифта.       — Спасибо, что подождал, пацан, — Эмма с кривой улыбкой взъерошила его волосы, а Реджина, дотянувшись, сжала его запястье. — Прости за всё это.             — Всё нормально. Мы можем поехать домой и поиграть в Марио Карт?       — Да… да, звучит здорово.       Эмма обняла их обоих за плечи и, не переставая глубоко дышать, вошла вместе с ними в кабину лифта. Она держалась спокойно и улыбалась. Реджина понимала, что напарница искренне рада за неё, но собственное сердце опускалось всё ниже и ниже. Реджина смогла выбросить из головы Уайта и Спенсера, хотя бы временно, но мысли о Мэри-Маргарет тоже не приносили ей радости.       — Я долго разговаривала с Сидом? — спросила она вслух.       — Не очень, — повела плечом Эмма.       — Я долго была в отключке?.. Или это случилось ещё до его появления?       — Тоже не очень… — не стала вдаваться в подробности напарница.       — А Мэри-Маргарет… она правда напилась?       — Да, — Эмма со вздохом посмотрела себе под ноги. — Она… да. Кажется, она не очень хорошо справляется.       — Кто-то должен остаться с ней, — обеспокоенно произнесла Реджина. — Она только что потеряла отца. У неё никого нет. Я не думаю, что она сейчас должна оставаться одна.       Эмма закусила нижнюю губу, как если бы хотела возразить, но спорить не стала. Она бросила тревожный взгляд на сына.       — Ты права, но ещё неизвестно, как повлияет на Генри то, что он будет… короче, ты сама понимаешь.       — Понимаю.       Для Генри во всём происходящем не было ничего хорошего.       Да и вообще для всех вокруг.       И как бы тошно ни было признавать — сильнее всех страдала Мэри-Маргарет Бланшар, и хотя Реджина хотела бы притвориться, что ей плевать, но…       Она успешно делала это на протяжении целого десятилетия. Прятала беспокойство о благополучии молодой женщины под масками гнева и негодования, но сегодняшние события выбили её из колеи, не говоря уже об их общем прошлом.       — Может… — Эмма вздохнула и покачала головой. — Может, мне побыть с ней, а ты отвезёшь Генри домой? Ты… не будешь против? Не хочу… слушай, не то чтобы я не переживала за Мэри-Маргарет, но мне совсем не хочется оставлять тебя одну…       — Я останусь с Мэри-Маргарет, — заявила Реджина.       — Ты… что? Реджина, нет. Я не…       — Ты достаточно возилась со мной сегодня. Тебе не обязательно взваливать на себя заботы о мисс Бланшар. Езжай домой. Проведи приятный вечер с сыном.       — Ты не поедешь с нами? — заныл Генри.       — Реджина, не обижайся, но тебе Мэри-Маргарет даже не нравится, и…       — И ты не знаешь её, как знаю я. Ты… Эмма, ты даже её отца не знала. Ты не можешь… она нуждается во мне. Я могу ей помочь, — что же, в последних словах не было правды, но Эмма всего не знала, и Реджина не имела права рассказывать ей.       И Мэри-Маргарет не имела права.       Мэри-Маргарет не могла.       Эмма закатила глаза.       — Не пойми меня неправильно, но несколько минут назад ты сама едва стояла на ногах… и твоя помощь Бланшар… — она помолчала. — Слепой поведёт слепого, если понимаешь, о чём я. В конце концов, я просто переживаю. За тебя.       — Мы будем в порядке, — пообещала Реджина, избегая встречаться с Эммой глазами. — Всё будет хорошо.       По крайней мере, должно быть.       Альтернатива просто немыслима.       — Но ты только что… ты совсем меня запутала! — в отчаянии воскликнула Эмма, когда они вышли из лифта.       — Если тебе станет легче, себя я путаю ещё больше, — пробормотала Реджина, наблюдая, как её спутники садятся в машину.

***

      На то, чтобы избавиться от Эммы, ушло некоторое время. Не то чтобы она была удивлена: напарница просто образчик упрямства, но всё-таки ей нужно было думать о Генри, а притащить его в бар она не могла.       Да, и не должна. Особенно, если с Бланшар всё было действительно так плохо, как представляла себе Эмма.       К счастью, в конце концов, она поняла это.       — Позвони мне, — звенящим от волнения голосом попросила Эмма. — Серьёзно. Если тебе или Мэри-Маргарет понадобится что-нибудь. Хочешь взять машину?       Реджина была готова фыркнуть, но в последний момент сдержалась.       «Эмма желает добра, — напомнила она себе. — Эмма любит тебя».       Может, напарница и хотела помочь, но это — что бы это, чёрт возьми, ни было — должно оставаться между Реджиной и Мэри-Маргарет.       Это всегда было между Реджиной и Мэри-Маргарет.       Нравится ей это или нет, но Мэри-Маргарет была единственным человеком, кто мог представить, через что ей пришлось пройти. И наоборот.       Что ж, возможно, Реджина недооценивала Свон. Может быть, Эмма смогла бы понять — она бы точно постаралась — но Реджина не находила в себе моральных сил на объяснения.       Она даже не знала, способна ли объяснить самой себе.       — Я возьму такси. Хорошего вечера! — пожелала она, а затем, хлопнув дверцей, заставила себя улыбнуться Генри. — Приготовим лазанью в другой раз?       Генри пожал плечами, явно раздражённый, но Эмма по дороге прочитала долгую лекцию о потере родителей, а также необходимости поддержать Мэри-Маргарет в кризисе, и он ничего сказал. Впрочем, эмоции были написаны на его лице, и она снова почувствовала себя виноватой.       — Позвони, — повторила Эмма.       Реджина проворчала в знак признательности и, не поднимая головы, избегая встречаться глазами с прохожими, направилась в «Цветок льва». Мэри-Маргарет нашлась в ожидаемом месте: в баре, в одиночестве.       — Говорят, здесь всегда пять часов вечера, — пошутила она, пытаясь не обращать внимания на острую боль в желудке от осознания того, что девочка, которая когда-то виделась ей дочерью (или, скорее, младшей сестрой), набралась в середине дня похлеще любого заправского алкоголика.       — Что ты здесь делаешь, Реджина? — накинулась на неё Бланшар. Слова пополам с нечленораздельными звуками были явным признаком того, что стакан джина, который она только что осушила, был далеко не первым. — Пришла злорадствовать?       Реджина вздохнула, покачала головой.       — Злорадствовать тут особо нечему, — пробормотала она.       — Ой, пожалуйста, — в голосе Мэри-Маргарет проступали резкость и горечь, которых Реджина никогда раньше не слышала. — Даже не пытайся втирать, что пришла с соболезнованиями или с ещё каким дерьмом. Мы обе знаем, что ты рада, и это твоё право. Я удивлена, что ты сейчас не занимаешься организацией парада.       — Я не рада.       — Тогда ты — дура.       Реджина покачала головой и поспешила сменить направление разговора, пока опустошение окончательно не перекрыло все остальные одолевающие её эмоции.       — Я не соболезновать пришла. Просто не хотела, чтобы ты оставалась одна.       — Может, мне хочется побыть одной.       — Никто не хочет быть один.       Мэри-Маргарет хмыкнула, жестом попросила бармена повторить, но спорить с ней не стала.       — Так, значит, ты пришла выпить со мной?       — Нет, — холодно ответила Реджина. Выразительно посмотрела на бармена, который вскинул руки, признавая себя побеждённым, а потом наполнил высокий стакан водой. — Я пришла забрать тебя домой.       — Не хочу домой, — заупрямилась Мэри-Маргарет и скрестила руки на груди.       — Твоя печень потом скажет мне спасибо.       — Я тебя ненавижу, — неубедительно заявила пьяная Бланшар. — Я звонила Эмме, а не тебе.       — Некоторые разговоры ты можешь вести только с ненавистными тебе людьми.       Мэри-Маргарет фыркнула.       — Сын Эммы в эти выходные гостит у неё, да?       — Да.       — Бьюсь об заклад, она хотела бы отпраздновать с тобой… Я в состоянии позаботиться о себе.       — Я не хочу праздновать, — отозвалась Реджина, а когда Мэри-Маргарет недоверчиво покосилась на неё, добавила: — Я… скорее довольна, чем рада, что твой отец больше не является частью этого мира, но… его смерть ничего для меня не изменила, — призналась она. Лучше не скажешь. Во-первых, максимально близко к правде. Во-вторых, не пришлось углубляться, обнажать душевные раны, способные обернуться для неё новым приступом. — Просто… Я не могу вернуться в то время, когда не знала его.       Мэри-Маргарет кивнула.       — Разве это не было бы славно? — мрачно осведомилась она. — Вот что мне нравится в тебе, Реджина. Ты всегда говоришь правду. Не церемонишься.       — Минуту назад ты утверждала, что ненавидишь меня.       — Всё сложно. Ой, мы должны поставить статус в отношениях на фейсбуке!       — Меня нет на фейсбуке. Пей свою воду.       Надувшись, словно обруганный ребёнок, Мэри-Маргарет нехотя подчинилась, но не забыла выразительно закатить глаза. Реджина едва удержалась, чтобы не произнести: «Хорошая девочка».       Неожиданно Бланшар захихикала. Реджине резкая перемена в поведении показалась в высшей степени абсурдной.       — Кста-а-а-ти, у твоей девушки могут возникнуть проблемы с этим, — поддразнила Мэри-Маргарет. — Она может приревновать.       — Эмма не…       Что ж, на самом деле, как бы сильно Реджине ни претило это слово, Эмма действительно её девушка.       — … не из ревнивых, — чуть дрогнувшим голосом закончила она.       Несносная женщина продолжала хихикать, и Реджина почувствовала жгучее желание врезать ей.       — Ничего не зна-а-а-ю, — проговорила раздражающе певучим голосом Бланшар. — Эмма очень сильно расстроилась, когда ты уделяла внимание офицеру Фа, а не ей.       Реджина закатила глаза.       — Если пытаешься внести раздор в мои отношения, Мэри-Маргарет, не надо. Мелочно и совсем не подходит тебе.       — Ой, — у Мэри-Маргарет задрожала нижняя губа, и Реджина задалась вопросом, не слишком ли резким вышел её ответ. — Я думала, это мило.       — По-твоему, ревность — мило? Каких абсурдных романов ты начиталась?       — Нет, не ревность, просто… она всегда хочет быть с тобой. Ты… ты для неё, вроде бы, как самая первая любовь. И с тех пор, как вы начали встречаться, ты тоже стала намного счастливее.       — Закончила? — раздражённо спросила Реджина.       Мэри-Маргарет пожала плечами. Пригубила ещё немного воды, проглотила и поморщилась.       — Реджина, я напилась, — сказала она таким тоном, словно только что осознала это.       — Я заметила.       — Я никогда раньше столько не пила.       — И тебе, наверное, никогда не стоило начинать.       — Но мне понравилось, — заныла Бланшар.       Реджина шумно вздохнула. Приказала:       — Заканчивай с водой, а потом я отвезу тебя домой.       — Нет.       — Что значит «нет»?       — Я хочу ещё выпить.       — Но не будешь. Бармен не станет тебя обслуживать, — громко проговорила она, многозначительно посмотрев на молодого парня, а тот шутливо отсалютовал ей в ответ. — Итак, как я уже сказала, допивай воду, а я вызову такси.       — Тогда отвези меня в другой бар.       — Нет, я отвезу тебя домой.       — Ты не знаешь мой адрес, — насмешливо протянула Мэри-Маргарет, и в её поведении было столько ребяческого, что Реджина всерьёз решила, что женщина вот-вот покажет ей язык.       Реджина снова громко вздохнула, и бармен — на его бейдже написано «Уилл» — с ухмылкой принёс ей грязный, отвратительный кофе, который она всё равно выпила.       — Тогда я отвезу тебя в свою квартиру.       — Я не хочу в твою квартиру. Я хочу остаться здесь и выпить ещё водки.       Во всём мире не хватило бы кофе или водки, чтобы эта ночь стала менее трагической.       — Не вариант.       Мэри-Маргарет разочарованно вздохнула, воскликнула:       — Ты мне не мать, Реджина! — и разразилась слезами.       И вот оно.       — Да, я хорошо это осознаю, — мрачно проговорила Реджина, когда Мэри-Маргарет закрыла лицо ладонями. — Но я больше чем уверена, что в этом вопросе мы бы с ней сошлись во мнении.       — Почему ты так уверена? — всхлипнула Мэри-Маргарет, украдкой наблюдая сквозь пальцы за Реджиной, которая протянула Уиллу кредитку и одними губами прошептала, что заплатит за её выпивку тоже.       Реджина нахмурилась. Можно ли ответить на вопрос, не раскрывая всего? В конце концов, у неё была гордость.       Опять же, какая ей была выгода притворяться, что продолжает исходить совершенно бессмысленной злобой на того, кто по сути своей является точно такой же жертвой, как она сама?       — Потому что, — она со вздохом неловко погладила Мэри-Маргарет по спине, — любой, кому ты небезразлична, поступил бы так же.       На одно короткое мгновение тень улыбки скользнула по губам Мэри-Маргарет, а потом она снова всхлипнула.       — Я ненавидела его! — вскричала она неожиданно. — Ненавижу. Всё ещё. Он… он был ужасным человеком. Я рада, что он умер.       — Вполне понятно, — осторожно проговорила Реджина и замолчала. Остались некоторые вещи, связанные с отцом Мэри-Маргарет, которые они ещё не обсуждали. Реджина вообще не была уверена, что будет сподручно касаться этих тем, и уж точно не собиралась поднимать их первой.       — Но почему мне грустно? — голос Мэри-Маргарет, обычно сладкий и оптимистичный, превратился в плаксивый и жалобный, тем самым укрепив страхи Реджины, что взрослая женщина регрессировала в ноющего подростка.       — Потому что он был твоим отцом? — предположила детектив. — Что бы ты не чувствовала, чувствуешь, к нему, он остаётся твоей семьёй.       — Хотела бы я, чтобы он не был.       — У всех нас есть желания, — прошептала Реджина. Она, например, хотела бы оказаться подальше отсюда. — Давай вызовем такси и продолжим разговор в моей квартире.       Реджина настраивала себя на бой — если Мэри-Маргарет вернулась в свои четырнадцать лет, то в её душе кипят нешуточные страсти — но возражений не последовало. Вместо этого Бланшар обречённо вздохнула, и Реджина заметила под её глазами тёмные круги, как бы напоминающие, что перед ней взрослая женщина, а не подросток.       — Ладно, пошли, — с трудом удерживаясь на дрожащих ногах, Мэри-Маргарет одним глотком допила остатки воды.       — Полагаю, бесполезно просить тебя назвать свой адрес, — окликнула её Реджина. Борясь с собственной усталостью, она, словно загипнотизированная, смотрела на слегка покачивающий затылок Бланшар.       Ответом ей стал капризный стон.       — Не хочу домой.       — Ясно.       Реджина посмотрела на наручные часы. У неё появился соблазн накатить несколько шотов, а после свернуться калачиком прямо на полу бара, но она сдержалась. После той судьбоносной ночи с Эммой она успешно избегала крепких напитков. Что ж, первое испытание она прошла с честью, но ещё не было и шести вечера.       «Позвони Эмме», — произнёс внутренний голос, когда Реджина нащупала в кармане сотовый.       Но не стала. Вместо этого она протянула телефон Уиллу и попросила посоветовать любимую таксофирму.

***

      — Хорошо, — вздохнула Реджина, проводив Мэри-Маргарет в свою спальню. — Давай поищем тебе пижаму. Потом ты проспишься, а поговорим мы утром.       Уложить Мэри-Маргарет спать в семь вечера, должно быть, единственный способ пережить сегодняшнюю ночь.       Она с отвращением осмотрела содержимое своего шкафа — здесь должно найтись хоть что-то, что не нравится ей настолько, что она готова поделиться этим с Бланшар.       — Я могу спать на диване, — предложила Мэри-Маргарет. — С моей стороны было бы очень несправедливо занимать твою кровать.       — Вообще-то, я предпочитаю спать на диване, так что кровать полностью в твоём распоряжении.       Реджина произнесла это легко, даже беспечно, но Мэри-Маргарет очевидно не хватило ума, чтобы понять, что такое признание само по себе ненормально.       — Почему? — выпалила она. А потом, осмотревшись, догадавшись, где находится, прошептала: — Боже мой… — и снова ударилась в слёзы. Рухнула на пол, подогнув ноги, и стала содрогаться в отчаянных и истеричных рыданиях. — Мне очень жаль, Реджина! — без конца бормотала она. — Очень-очень жаль! Это я во всём виновата!       — В чём ты виновата? — устало спросила Реджина. Измученная и эмоционально опустошённая, она была не в настроении выслушивать очередные сопливые бредни, особенно о событиях, произошедших в этой спальне. — Если ты сожалеешь, что перебрала, не нужно. С кем не бывает.       — Нет, — из горла Мэри-Маргарет вырвался сдавленный хрип, а потом она выпалила: — из-за меня он пришёл за тобой… за Дэниелом и малышом!       Реджина моргнула, цепляясь за каркас кровати, чтобы не упасть. Какая-то её часть испытывала материнскую привязанность к рыдавшей на полу женщине, она же нашёптывала успокоить Мэри-Маргарет, сказать, что её вины здесь нет. Да и разве может быть иначе? Её отец — жестокий серийный убийца, он пришёл за Реджиной, потому что любил лишать людей жизни. Но другая её часть — наполненная гневом и безысходностью — прорычала:       — Как это понимать, из-за тебя? — тёмно-карие глаза опасно сверкнули.       — Визитка! — рыдала Мэри-Маргарет. — Я… та визитка… ты помнишь… офицер Дэниел Ривс. Это ведь он, да?! Я не… Я никогда не звонила, но оставила её в куртке, просто так, на всякий случай, и… Реджина, мне очень жаль! Он часто рылся в моих вещах и… я долгое время ни о чём не подозревала… Он наверняка нашёл её… и… Мне жаль, Реджина. Пожалуйста, прости меня.       Мэри-Маргарет причитала так громко, что Реджина едва могла разобрать собственные мысли. Кровавая пелена застилала ей глаза. Она ощущала почти непреодолимое желание вцепиться в шею женщины. Её начала бить мелкая дрожь, но крохотной частичкой разума Реджина понимала, что убийство — плохо. Пришлось крепче сжать каркас кровати, глубоко вздохнуть и заставить себя считать до десяти.       — Реджина…       — Молчи, — прошипела она. Сердце бешено колотилось, подскакивало к горлу, и Реджина не знала, что произойдёт раньше; вырубится она или набросится на Мэри-Маргарет.       — Реджина, я… я…       Реджина так и не узнала, что Бланшар собиралась сказать, ибо внезапно она зажала рот ладонью и, спотыкаясь, скрылась в ванной комнате. В тот же миг, как за прокурором закрылась дверь, дышать стало немного легче.       Как Мэри-Маргарет могла быть такой беспечной?       Как так вышло, что она узнает об этом только сейчас?       Из ванной доносились громкие рвотные спазмы, и Реджина нехотя пошла на шум. Мэри-Маргарет стояла на коленях перед унитазом, всхлипывая, и исторгала из себя последствия послеобеденной попойки.       Было в представшей ей картине что-то грустное и жалкое.       Но так же не покидало ощущение, что всё — заслуженно.       Мэри-Маргарет было четырнадцать, — напомнила Реджина себе. — И она не знала, что её отец — убийца.       Она знала, что он — плохой парень! — возразил внутренний голос. —  Она никогда не видела в нём отца года. В четырнадцать лет пора бы понимать, что плохие люди совершают плохие поступки.       Нет, Мэри-Маргарет винить нельзя. Мэри-Маргарет точно такая жертва своего отца, как и она сама.       Нет, не такая же. Мэри-Маргарет никогда не проводила ночь в крови своего жениха с приставленным к горлу ножом и…       — Прекрати! — закричала Реджина, ощущая наворачивающиеся на глаза горячие слёзы, и заехала кулаком по кафельной стене в попытке бороться с ними.       Не сейчас, просила она предательский разум. — Пожалуйста, только не сейчас.       Мэри-Маргарет жалобно посмотрела на неё и всхлипнула.       — Я пытаюсь.       — Нет, не… не ты, — Реджина сердито покачала головой. Дерьмовая ситуация. Словно на автопилоте, она подошла к Мэри-Маргарет, стала неловко поглаживать по спине и — не в силах остановить себя — издавать успокаивающие звуки.       Она заслужила страдания, — прошептала тёмная и мстительная сторона.       Реджина глубоко вдохнула, а потом выдохнула в надежде, что вместе с воздухом из лёгких выйдет ослепляющий гнев.       Мэри-Маргарет была ребёнком. Ребёнком, оказавшимся в ужасной ситуации, в защите которого Реджина не преуспела. Ребёнком, неосознанно цеплявшимся за кусочек надежды, беспечная ошибка которого (а, может, и не эта ошибка вовсе — кто теперь знает?) повлекла за собой катастрофические последствия.       Даже если Уайт добрался до визитки… что ж, это всего лишь ускорило неизбежное. Он всегда висел на хвосте.       Если бы она знала тогда то, что знает теперь… что ж, она, вероятно, наняла бы одного из адвокатов, которых ей вечно подсовывает мать, и засудила весь Бостонский департамент полиции.       Она всё ещё могла это сделать.       — Ты… ты злишься на меня? — заныла Мэри-Маргарет.       — За рвоту? Конечно, нет, дорогая, — улыбнулась она натянуто. Вдох. Выдох.       — Ты понимаешь, о чём я.       Реджина пожала плечами и снова глубоко вздохнула. Задержала дыхание на несколько мгновений, а потом медленно выдохнула и пробормотала:       — Я сама дала тебе эту визитку.       Всегда существовала вероятность, что Мэри-Маргарет на самом деле частично ответственна за случившееся, впрочем, её собственная вина не в пример больше.       Ваша с ней вина, — прозвучал в её голове голос доктора Хоппера, — не идёт ни в какое сравнение с виной фактического убийцы.       Мэри-Маргарет посмотрела на неё серьёзным, но слегка расфокусированным взглядом, и мрачно проговорила:       — Ты пыталась помочь мне, а я… очень сожалею. Я предала тебя. Я думаю об этом каждый божий день, и… очень сожалею, — повторила она.       — Предательство — слишком громкое слово, — выдавила Реджина, чувствуя, что гнев начинает медленно рассеиваться. И это понятно, ведь в основе всей её злости лежало самобичевание и самоуничижение Мэри-Маргарет за одну единственную ошибку.       Не было ни одного толкового доказательства, что Уайт смог добраться до визитки Дэниеля, или что именно она вывела его на её семью.       Об этом нельзя было забывать. Если научиться контролировать гнев — не придётся его преодолевать. Поэтому, вероятно, многолетняя терапия не смогла принести ожидаемых результатов.       — Прости, что не рассказала тебе раньше, — опустила глаза Мэри-Маргарет. — Я… не знала… как…       — Ты держала это в себе всё это время? — способность Бланшар хранить секреты приятно поражала. Она не часто проявляла это качество.       — Не всё время. Я не сразу разобралась в ситуации, — Мэри-Маргарет поднялась с пола, помедлила мгновение, а потом посмотрела Реджине прямо в глаза. Невероятно храбро и раздражающе одновременно.       — Ты не знаешь, видел он визитку или нет, — проговорила Реджина устало. — А если и видел, ты не знаешь, как он вышел на нас. Давай просто… Не знаю. Не будем больше говорить об этом.       — Ты простишь меня? — с надеждой спрашивает Мэри-Маргарет.       — Нет, я… Не знаю. У меня нет моральных и физических сил простить тебя. Я предпочитаю для начала просто не злиться.       — А ты сможешь?       — Я пытаюсь, — вздохнула Реджина. — Ты мне здорово поможешь, если больше не будешь говорить об этом.       Мэри-Маргарет около минуты смотрела на неё, потом кивнула.       — Хорошо, — прошептала она.       Реджина развернулась на каблуках, подошла к двери и крикнула через плечо:       — Спусти воду в туалете! — а потом направилась на кухню ставить чайник.       Мэри-Маргарет подошла через пять минут. Реджина наполнила две чашки ромашковым чаем, а потом обе женщины, не проронив ни слова, вернулись в спальню. Долгое время ни одна из них не решалась нарушить молчание.       И как раз в тот момент, когда Реджина решила, что Мэри-Маргарет наконец-то заснула, та приоткрыла один глаз и спросила:       — Реджина? Не спишь?       — Мхм.       — Ты говорила о возможности повернуть время вспять…       — Чисто гипотетически, дорогая, — резко ответила Реджина в попытке пресечь разговор, пока они окончательно не скатились в философию. Бланшар вышла из эмоциональной фазы и рвалась перейти на следующий уровень. Сама она сомневалась, готова ли к этому. — Ты ведь знаешь, путешествия во времени невозможны.       — Но если бы могла… ты бы пошла на это?       Реджина со вздохом передёрнула плечами. Если бы она имела возможность вернуться в то время, когда имя Леопольда Уайта для неё ровным счётом ничего не значило? Пошла бы на это? Смогла бы? Месяц назад она, возможно, без колебаний ответила бы твёрдое «да». Теперь…       — Теперь ты счастлива, — подсказала Мэри-Маргарет. — С Эммой.       Не было смысла отрицать очевидное.       — Да, — за исключением тех дней, когда всё разваливается на части, но даже они при помощи Эммы переносились легче.       — Ты всё ещё?..       — Скучаю по Дэниелу? — догадалась Реджина. Она бы солгала, если бы сказала, что никогда не задавалась этим вопросом. — Да, но… — нервно посмеиваясь, принялась объяснять она. — Прошло много времени, столько всего изменилось. Я… Я больше не могу представить ту жизнь — нашу несостоявшуюся жизнь, — осознав, что рассказала намного больше, чем собиралась, Реджина осеклась и виновато улыбнулась кончиками губ. — Всё сложно, — добавила дрогнувшим голосом.       — Ты начала с чистого листа? — недоверчиво выдохнула Мэри-Маргарет.       Начала ли? Демоны, продолжавшие терзать разум, вероятно, считали иначе, а вот её сердце… Реджина представила Дэниела. Она любила его — каждой частичкой своей растерзанной души — но при этом понимала, что он для неё стал чужим.       И, вероятно, что удручало ещё сильнее, она для него тоже была бы чужой.       Дэниел по-прежнему любил бы её? При условии, что сама Реджина, та, прежняя, не узнавала себя сегодняшнюю?       — А ты? — рассеянно осведомилась она. — Хотела бы вернуться?       — Мне было четырнадцать, — ответила Бланшар. Так мало и в то же время так много.       Реджина вздохнула и сжала протянутую Мэри-Маргарет руку. Некоторое время они лежали в тишине, обе искали утешение, которого, верно, не существовало, пока Реджина не почувствовала, что готова сделать признание.       — Я просто подумала, — пробормотала она, ведь если кто и мог её понять (кроме людей, которым платили деньги за разговоры с ней), то это была Мэри-Маргарет, — если бы Дэниел был здесь… если бы он внезапно вернулся к жизни — если бы магия на самом деле существовала — я не уверена… что он всё ещё любил бы меня. Что я всё ещё та женщина, которую он когда-то полюбил.       — Реджина ожидала, что после идущего из глубины сердца признания, дышать станет в разы сложнее, ведь она только что освободила свой самый тёмный страх, впрочем, Мэри-Маргарет не оставила времени на самокопание.       — Конечно, любил! — воскликнула она, выпрямившись. — Любовь — если она истинная — она вечная. Она меняется, наверное, но я не думаю, что может просто взять и исчезнуть.       — Я другая, — прошептала Реджина сквозь слёзы. Она ненавидела себя за каждое слово, что слетало с языка, тем самым делая её всё слабее и слабее в глазах, казалось бы, ненавистной Бланшар. — Я не… Не знаю, как быть той женщиной, которую он любил.       Мэри-Маргарет повела плечом.       — Ну, ещё бы, — слегка усмехнулась она. — Ты изменилась. Одиннадцать лет прошло. Кто бы не изменился? Но иногда изменения бывают позитивными: вот, например, мои волосы намного лучше, чем одиннадцать лет назад.       Должно быть, это была попытка пошутить, но Реджина не могла смеяться.       — Просто… просто… мне сложно поверить, что он любил бы меня, когда… я сама не люблю себя.       В какой именно момент, размышляла она, мы поменялись ролями, и Мэри-Маргарет из жертвы превратилась в наседку?       Странная ночь.       — А должна бы, — заявила Мэри-Маргарет с ноткой твёрдости в голосе, напомнившей, какой упрямой и капризной девчонкой она когда-то была. А ещё искренней, Реджина не могла отрицать очевидное, просто привыкшей идти собственным путём. — В произошедшем нет твоей вины. И, — добавила она с новоприобретённой уверенностью, — и моей тоже. Это он виноват, и в том, что происходило после твоего ПТСР, да и в остальном… тоже он. Ты продолжила жить даже… сама знаешь, с чем. Ты, правда, должна любить себя.       — Если ты когда-нибудь решишь свалить из прокуратуры, можешь попробовать себя на поприще мотивационного оратора, — огрызнулась Реджина в надежде сарказмом замаскировать дрожь в голосе. Слёзы брызнули из глаз, и она, отвернувшись, зарылась лицом в подушку.       Не помогло.       — Я серьёзно, Реджина!       — Знаю. Я… Пытаюсь. Просто… Долгое время… я чувствовала себя потерянной, — признала она. — Но теперь… Мне кажется, я начинаю справляться. Благодаря Эмме.       — Нет! — с жаром заспорила Мэри-Маргарет. — Благодаря тебе самой!       — Разве есть разница?       — Да, есть! Может быть, твои чувства к Эмме и помогли тебе выйти из этого состояния, но это — твои чувства. И именно ты сделала самый первый шаг — это твоя смелость.       — Это всё алкоголь, — хмыкнула Реджина. — И откуда ты вообще знаешь, кто из нас сделал первый шаг?       Не то чтобы ей было важно это знать, но всё-таки немного странная осведомлённость, не так ли?       Мэри-Маргарет перевернулась, дотянулась до Реджины, погладила по щеке и посмотрела прямо в глаза таким проникновенным взглядом, что той стало жутко неудобно.       — Раньше я чувствовала то же самое, ты же знаешь, — проговорила она мягко, — после смерти матери. Всё спрашивала себя — а любила бы она меня теперь. Особенно после… случившегося с отцом.       — Разумеется, любила бы! — воскликнула Реджина. — Думаю, она очень гордилась бы тобой, всем, чего ты сумела достичь.       Мэри-Маргарет отвела глаза.       — Возможно, — пробормотала она, — но она могла бы подумать, что я — идиотка… ну, в отдельно взятых моментах.       — Все считают тебя таковой, дорогая, — машинально ответила Реджина, но совершенно беззлобно, и Бланшар ответила грустной улыбкой.       — Мне следовало бы извиниться перед Дэвидом, правда? — вздохнула она.       — Сделай милость. После вашего разрыва с ним стало почти невозможно справляться. И, — добавила она нарочито жизнерадостно, — вы сможете быть счастливы вместе.       — Знаю, просто думала… это было глупо.       — Он поймёт, — зевнула Реджина. — Есть вариант, что Дэвид тесно связан со Спенсером, который, как мы теперь знаем, оказался тем ещё говнюком.       Мэри-Маргарет в замешательстве покачала головой.       — Кто бы мог подумать? — пробормотала она. — И кто мог знать, что Судья Голд был уполномоченным по усыновлению? Осталось хоть что-нибудь, что он ещё не прибрал к рукам?       — Луна? — предположила Реджина. Покачала головой и добавила: — А, впрочем, не удивлюсь, если он владеет и луной тоже, — её шутка — ужасная, конечно, но слишком сложная для понимания — была встречена молчанием. Бланшар погрузилась в глубокую задумчивость. Реджина, покосившись на неё, попросила с тихим смешком: — Не напрягайся так, дорогая.       Некоторое время они лежали молча. И когда Реджина решила, что её собеседница наконец-то заснула, та внезапно поинтересовалась:       — Он ведь так и не вернул тебе услугу, да?       — Пока нет. Я ждала чего-нибудь значимого, чтобы напомнить об этом.       — Ого, — Мэри-Маргарет вскинула брови. — Одиннадцать лет прошло. Что, если он забыл об этом?       — Нет, — мрачно ответила Реджина. В этом она уверена на все сто процентов. Она видела по его глазам, что не забыл, при чём каждый раз, когда они встречались. Он тоже потерял любовь всей жизни по вине Леопольда Уайта, а такие вещи не забываются.       Мэри-Маргарет медленно выдохнула и призналась:       — Я даже близко не представляю, чем он может отплатить тебе.       — А я представляю.       Идея крутилась в её голове каждую свободную минутку в течение дня. Да, это всё вилами по воде, ей придётся полностью перекроить свой образ жизни. Реджина даже не знала, готова она на это или нет, да и есть ли вообще смысл сомневаться теперь, когда карьера пошла прахом.       — Меня сейчас снова стошнит, — Мэри-Маргарет слезла с кровати Реджины и, спотыкаясь, поковыляла в ванную комнату.       Реджина со вздохом откинулась обратно на подушки. Глаза горели, в груди стояла тяжесть, а разум занимал всего лишь один вопрос: сколько ещё она сможет вынести.

***

      Когда Мэри-Маргарет вырубилась — наконец-то — на одной половине кровати, Реджина пристроилась рядышком и тихонько лежала не в силах закрыть глаза или заставить замолчать монстров в голове, нашёптывающих, что не видать ей сна, пока не победит каждого из них.       Она не врала Мэри-Маргарет: её действительно устраивала настоящая жизнь. Случались сложные дни, не без этого, когда всё шло наперекосяк, но у неё было всё необходимое для того, чтобы бороться.       И появись сейчас возможность вернуться в прошлое, спастись от Уайта, предотвратить несчастье и избежать печальной участи, она не стала бы этого делать. Правда ведь?       Реджина подумала о Дэниеле. Представила, как просыпается и засыпает рядом с ним, и нет в её повседневной жизни никаких печалей, за исключением всяческих опасностей полицейской работы и неизбежных стычек с матерью.       Реджина вспомнила о предвкушении будущего, которое виделось ей красочным даже в самые сложные дни, о слепой вере в постоянство и обещание, что какие бы тревоги и проблемы не ждали впереди, Дэниел всегда будет рядом с ней.       Она шла на поправку и знала это. У неё появились любимые люди, надежда и планы на завтрашний день. Она медленно возвращала в свою жизнь всё, чего лишилась, но было кое-что утраченное навсегда — невинность, вера, что всё, над чем так усердно работает, в один прекрасный момент не рухнет на неё карточным домиком.       Вот это Леопольд Уайт забрал навсегда.       Известие о его смерти обрадовало. Пугающе, да, Реджина была довольна, что именно её пуля прикончила подонка, пусть даже косвенно.       Тем не менее, она всё ещё не может заснуть в собственной постели. Только не в этой комнате, где много лет тому назад уничтожили её жизнь и разорвали душу в клочья. Только не рядом с его дочерью, которая — ей это известно наверняка — ни капельки не похожа на своего отца и вдоволь настрадалась по его вине. Его дочерью, которая любила её и никогда не переставала в неё верить, даже в самые тёмные моменты, но которая провела последнее десятилетие в роли козы отпущения.       На протяжении долгого времени Реджина обрушивала на Мэри-Маргарет гнев и отчаяние, приправленные горечью и осуждением, ведь в конечном итоге оказалось, что всё это время она винила себя.       Реджина не могла оставаться здесь. Не могла лежать на этой кровати, притворяться, что всё в порядке, что смерть Уайта — своеобразный хэппи-энд истории, наполненной одними лишь болью и потерями.       С чего она вообще решила, что ей это по силам?..       Реджина вспомнила об Эмме и Генри, о захламлённой квартирке, в которой правят любовь, тепло и семья, и поймала себя на ощущении, что хочет вернуться туда, ведь именно в этом месте она впервые за долгое время почувствовала, что счастье — возможно.       Мэри-Маргарет дёрнулась во сне, из груди вырвался сдавленный всхлип, и Реджина внезапно поняла, что не может её бросить. Чёрт знает, достойна сама она счастья или нет, но Мэри-Маргарет заслуживает человека, который находился бы рядом, пока бедняжка оплакивает своего отца. Да, Реджина, ответственная — отчасти — за смерть Уайта, далеко не самый лучший вариант, но за неимением альтернативы…       — Мне очень жаль, — прошептала Реджина. Для неё оставалось загадкой, чем вызвано сожаление, но она полагала, что Мэри-Маргарет поняла бы её. Если бы не спала и не была вдрызг пьяной.       А потом, почувствовав, что начала задыхаться, Реджина выбежала из спальни и рухнула на диван, пытаясь дышать ровно, хотя с каждым мгновением это становилось всё сложнее и сложнее. Она не могла оставить Мэри-Маргарет, но и оставаться здесь больше не могла.       Блуждающий взгляд зацепился за оставленный на кофейном столике мобильный       Позвони Эмме, — услышала она призрачный голос, — ты знаешь, что нуждаешься в ней.       Но другой голос, тот, что отвечал за здравомыслие и не пасовал перед страхом, болью и потребностью в утешении, просил не делать это. На этой неделе она слишком часто искала у Эммы благосклонности, которая, нелишне будет заметить, небезгранична. В конце концов, напарница должна думать о сыне, который нуждается в заботе не меньше Реджины.       Телефонный звонок в три часа ночи — сомнительное удовольствие.       Она подавила в себе порыв позвонить.       На протяжении долгих десяти лет, пока в её жизни не появилась Эмма Свон, она сама справлялась со своими проблемами, и ничего… выжила.       Но опять же, тогда не было альтернативы.       Зарывшись лицом в подушки, чтобы заглушить рыдания, готовые вот-вот вырваться из груди, Реджина приняла окончательное решение не звонить Эмме.       Она была полна решимости доказать раз и навсегда, что достаточно сильна, чтобы справиться со всеми невзгодами, что ей не нужна двадцативосьмилетняя нянька.       Если бы её перестало трясти, в это можно было бы даже поверить.       — Со мной всё хорошо, — прошептала она вслух, как если бы это могло что-то изменить. — Всё хорошо, — и вдруг почти захохотала сквозь душившие её рыдания, ведь большей глупости придумать было сложно.       Реджина заставила себя сесть. Прижала колени к груди, впиваясь ногтями в икры в надежде, что боль поможет отвлечься и сохранить светлый разум.       Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Гостиная. Телевизор. Диван. 2014.       Получалось так себе, но, в конце концов, дыхание стало глубже и спокойнее, а пульс замедлился. Реджина даже начала проваливаться в сон, откуда её бесцеремонно выдернул громкий раздражающий звук, оказавшийся звонком мобильного. Всего лишь звонком мобильного.       Эмма       — Да? — выдохнула Реджина.       — Привет, — донёсся до неё голос Эммы — прекрасный, красивый (с лёгкой хрипотцой) — и в тот же миг на душе стало немножечко легче. — Разбудила?       Она не ответила. —Ладно, глупый вопрос. Пацан тоже всё никак не заснёт… кошмары.       У неё в горле пересохло настолько, что на первый взгляд произнести хоть слово кажется невозможным.       — Представляю, — прохрипела она.       — Вот я и подумала… что надо бы убедиться, что ты в порядке. И Мэри-Маргарет… она ещё жива, правда? По телефону она была просто никакая.       — Проверим, — Реджина усилием воли поднялась с дивана, подошла к двери и заглянула в спальню, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Мэри-Маргарет, издав громкий храп, перевернулась на спину. — Да, она определённо жива, но утром её накроет адским похмельем.       — Стоп, ты где? — осведомилась Эмма.       — В своей квартире.       —Ого, — в голосе напарницы проступили растерянные нотки. — Мэри-Маргарет с тобой, да?       — Ну, свой адрес она отказалась называть, да и была явно не в том состоянии, чтобы добираться самостоятельно, так что… да.       — Ты — хороший человек, Реджина, — проговорила Эмма искренне.        Реджина отчётливо могла увидеть, что её собеседница улыбнулась, как если бы они находились рядом. Ей стало интересно, могла ли Эмма так же ярко увидеть, как её щёки после сказанных слов залились румянцем.       — Нет, — пробормотала она. Если бы только напарница могла прочитать её мысли…       — Не согласна. Ладно, расскажи, как ты? У тебя голос немного дрожал, когда ты ответила…       — Я спала, — солгала Реджина и, услышав разочарованный стон Эммы, торопливо добавила: — Ты меня разбудила… я просто не ожидала.       — Хочешь, мы приедем? — предложила Эмма, и Реджина мысленно прокляла себя за неспособность скрывать эмоции. Было время, когда её прозвали Злой королевой из-за того, что похоронила всё пережитое в себе и, казалось, вообще забыла, каково это — чувствовать. Доктор Хоппер говорил ей, что это — не здорово, и она всё понимала, но… было безопасно.       Всё это было до того, как в её жизнь ураганом ворвалась Эмма Свон.       Реджине не нужно, чтобы Эмма заботилась о ней, но она нуждается в самой Эмме.       — Разумеется, хочу, — со вздохом признала она, и в её голосе звучало куда больше просящих ноток, чем она хотела бы. — Но ты не можешь. Генри…       — Генри не спит и не возражает, — отозвалась Эмма, а потом приглушенным голосом спросила: — Правда, малой? — Реджину накрыло ещё одной волной слёз, когда она услышала восторженное бормотание Генри в отдалении. — Но только если ты сама не против, — быстро добавила Эмма. — Я не хочу навязываться…       — Генри — желанный гость, — шмыгнула носом Реджина. — Всегда. Просто… Я придумаю, где уложить его спать. Это не проблема, но… ты уверена? Мне бы не хотелось рушить вам выходные.       — Как время с тобой может разрушить мои выходные? — удивилась Эмма, и Реджине захотелось поцеловать её.       Пятнадцать минут теперь казались ей вечностью.       — Приезжайте поскорее, — попросила она. — Не гоните, но…       — Мы уже в пути, — заверила Эмма и отключилась.       Время тянулось бесконечно. В какой-то момент Реджине показалось, что с момента телефонного разговора прошла целая вечность, а потом она и вовсе засомневалась, а состоялся ли он на самом деле?.. Она проверила список звонков раз пятьдесят, не меньше, всё вглядывалась в имя любимой, спрашивала себя, действительно ли Эмма пообещала приехать или это просто желаемая галлюцинация.       А всё из-за того, что прямо сейчас она не чувствовала себя способной контролировать тело или разум… Чёрт, она ведь даже не понимала толком, спит или бодрствует, да и это был бы далеко не первый раз, когда память сыграла бы с ней жестокую шутку.       И вот в дверь постучали. Расчётливый ум подсказывал ей схватить пистолет, держать сотовый при себе и обязательно посмотреть в глазок, но сердце гнало её вперёд. Она распахнула дверь и, оказавшись в объятиях Эммы, цепляясь за неё, словно утопающий за соломинку, сдавленно всхлипнула. Если и оставались сомнения, что пережитые страдания стоили того, чтобы в конечном итоге сойтись с этой потрясающей женщиной, которой она едва ли была достойна, все они рассеялись, когда губы Эммы — мягкие, нежные, тёплые и вместе с тем такие притягательные — накрыли её собственные.       — Привет, — тихо сказала Эмма.       — Я люблю тебя, — прохрипела Реджина, её грудь тяжело вздымалась, — безумно.       Эмма чуть отстранилась, чтобы Генри тоже смог разделить обнимашки, и Реджина поцеловала его в лоб. Казалось, их тела стали одним целым, а окружающий мир замер ради мимолётного блаженства, заставившего забыть о болезненной реальности, как внутренней, так и внешней.       — Вы приехали.       — Конечно, приехали! — воскликнул Генри с такой интонацией, как будто сама мысль, что они могли поступить иначе, казалась оскорбительной. А потом громко зевнул.       — Ты в порядке? — Реджина погладила его по щеке. — Мама сказала, тебе приснился кошмар.       —Ну, — Генри неловко кашлянул и покосился на смущённую мать. — Ну, это что-то вроде уловки, чтобы вынудить тебя пригласить нас.       — Генри! — вспыхнула Эмма.       Реджина, склонив голову, посмотрела на неё.       — Полагаю, идея принадлежала тебе? — она вопросительно изогнула бровь.       — Хочешь, чтобы мы ушли? — Эмма смотрела до того очаровательным, что называется, щенячьим взглядом, что Реджина мгновенно растаяла.       — Ни за что, — она ещё крепче обняла Свонов, — но Генри пора спать.       — Ага. Думаю, нам с тобой тоже стоит подумать об этом.       — Диван… диван свободен, — задумчиво протянула Реджина. Она сомневалась, что её квартира, не предназначенная в общем-то для приёма гостей, сможет вместить столько людей. — Мэри-Маргарет заняла кровать, и…       — Ага, ты, наверное, не захочешь спать с Мэри-Маргарет, м? — шутливо обратилась Эмма к сыну.       — Я даже не знаком с ней! — передёрнул плечами тот.       — Ладно, тогда мы принесём одеяла и постелем тебе на диване, — подытожила Эмма. — Реджина, ты не против? Мы с тобой можем перекантоваться с Мэри-Маргарет.       Реджина вымученно улыбнулась.       — Замечательно, — произнесла она тихо, вдыхая успокаивающий аромат Эммы, а потом, высвободившись из её объятий, медленно приблизилась к шкафу. Зажмурилась и открыла дверь, не осознавая, что её бьёт озноб, и лишь, когда напарница обняла её со спины, вспомнила, что надо выдыхать.       — Дерьмовый день, — пробормотала Эмма.       Реджина развернулась таким образом, что они теперь стояли щека к щеке.       — Но будь он другим, ты бы не оказалась в моей квартире, нет? — невесело улыбнулась она.       Эмма пожала плечами и беспечно предложила:       — Может, это просто знак, что тебе пора съезжать отсюда? — и Реджине понадобилось всё её самообладание, чтобы не ахнуть в ответ.       — Ты… ты хочешь, чтобы мы жили вместе?       — Ну… возможно? — с запинкой произнесла Эмма. — Я… ну… Смотри, ты давно здесь не появлялась. Прошло всего несколько недель, но… да, я уверена, что хотела бы этого. Мне тут просто подумалось, что, возможно, эта квартира часть твоей проблемы, понимаешь? И новое место пойдёт тебе на пользу. С чистого листа, улавливаешь?       Реджина снова зажмурилась. Она чувствовала, как смущённый румянец заливает её щёки, и ловила себя на мысли, что всё это — перебор, что ей не по силам справиться с такой нагрузкой, только не сейчас. На неё слишком много всего навалилось, а тут ещё это…       В голове не укладывалось, что прекрасное во всех отношениях утро могло превратиться в настолько отвратительный вечер…       — Впрочем, здесь мы с тобой впервые поцеловались, — добавила Эмма с усмешкой. — Должна признать, что эта квартира имеет для меня, скажем так, сентиментальное значение. — Никогда не замечала за тобой склонности к сентиментальности, — заметила Реджина, благодарная за эту отсрочку.       Хватка на талии Реджины мгновенно ослабла. Эмма попятилась и, уставившись себе под ноги, пробормотала:       — У меня её и нет… — да так тихо, что Реджина едва смогла расслышать.       — Я люблю тебя, — прошептала она. Провела большим пальцем вдоль скулы Эммы, а потом, поддавшись ближе, оставила на её губах невесомый поцелуй.       — И это чувство, безусловно, взаимно, — Эмма с улыбкой прижалась лбом ко лбу Реджины, притягивая её таким образом, что их тела сливаются в одно целое, а затем нахмурилась. — Просто мне бы хотелось, чтобы моя любовь могла забрать твою боль, понимаешь?       — Эмма…       — Да знаю я, знаю… Тебе не нужна моя забота, но я… ты хочешь переехать ко мне? — спросила она прямо. — Я бы сказала, что в моей квартире тебе почти не снятся кошмары.       — Эмма…       — Просто… я в самом деле не понимаю, зачем ты здесь остаёшься. Эта квартира смахивает на забитый триггерами огромный ящик.       Мгновение Реджина стояла неподвижно, прижимаясь всем телом к напарнице, позволяя удерживать весь свой вес. Потом глубоко вздохнула и приняла окончательное решение.       — Пойдём со мной, — она сжала ладонь Эммы в своей и провела через гостиную к двери, которую на протяжении последних десяти лет почти не открывала. Если квартира — ящик с триггерами, то эта комната, при том, что Реджине часто удавалось не вспоминать о существовании оной, самый большой из них всех. Обычно она даже мимо не проходила из-за страха панической атакой, не говоря о том, чтобы повернуть ручку.       Вот и сейчас её снова накрыло с головой.       Эмма настороженно посмотрела на дверь, на дрожащие пальцы Реджины, которые то приближались к дверной ручке, то отдалялись, а потом на вырубившегося на диване Генри. Измученный ребёнок не дождался одеяла и наверняка спал крепким сном, но где-то на краю сознания Реджины промелькнула тревожная мысль, что она не переживёт, если своим громким сердцебиением разбудит ещё и его.       — Мне открыть дверь? — предложила Эмма, а потом взяла Реджину за руку и нежно помассировала. — Что бы там ни было, оно… не знаю… пугающее?       — Нет, — Реджина кивнула, тем самым давая Эмме разрешение открыть дверь, а сама закрыла глаза и напряглась всем телом (включая пальцы, которые сжимали запястье напарницы, из-за чего она мгновенно почувствовала себя виноватой, но попытки ослабить мёртвую хватку не увенчались успехом).       Она услышала скрип открывавшейся двери и последовавший за ним выдох Эммы.       — Реджина… — прошептала она, — это…       — То, что ты думаешь, да, — прошептала Реджина, всё ещё не открывая глаз, чтобы не видеть выражение лица Эммы.       Она задалась вопросом, не в первый раз, когда всё закончится… может быть, именно этот момент станет судьбоносным, и до Эммы наконец-то дойдёт, что женщина, с которой она стремится связать свою жизнь, не просто сломленная, но ещё и сумасшедшая, что ей надо выбираться отсюда, пока не стало слишком поздно.       — Я не смогла убрать всё это, — выпалила она, пусть никто и не требовал объяснений, и одинокая слеза выступила в уголке её глаза. — Я пыталась.       А Эмма беспечно заявила:       — Мне нравятся обои, — в ответ на что Реджина недоверчиво приоткрыла один глаз.       — Да, я… они показались мне милыми, — слабым и дрожащим голосом согласилась она. Провела пальцем по изображению лошади на стене. — На самом деле их выбирал мой отец.       — Очень похоже на Большого Генри.       Реджина смотрела на неё во все глаза. Не верилось, что Эмма на самом деле стояла в детской, которой никогда не пользовались по назначению, и беззаботно обсуждала обои… словно годами пустовавшая комната в сознании Реджины не была своеобразной бомбой замедленного действия.       Она стояла неподвижно возле двери, пока Эмма мерила шагами пространство небольшой комнаты, разглядывая мебель и прочие элементы интерьера, которые находились в тех же местах, где они с Дэниелем оставили их много лет назад. И только не до конца собранная кроватка стояла посреди комнаты немым укором, а так же напоминанием о последней попытке Реджины переехать. Эмма остановилась рядом с ней и, словно завороженная, провела рукой вверх и вниз по деревянным прутьям.       — Всё в порядке? — слабо спросила Реджина. Не то чтобы она могла чем-то помочь, если напарница ответит отрицательно, но всё же…       Когда Эмма снова посмотрела на неё, в её сверкающих глазах читалась невероятная по своей силе тоска, как если бы она окончательно потерялась среди мыслей, и только Реджина одна могла вытащить её из этого состояния.       — Он рос бы нереально счастливым ребёнком, — сказала напарница. — У него была бы ты.       — Эмма, я не…       — Мне очень жаль, — прошептала Эмма дрогнувшим голосом и отвела взгляд, но слишком поздно. От Реджины не скрылась ни гримаса сожаления, исказившая её лицо, ни пробежавшая по щеке слеза.       — Эмма…       А что она должна была сказать? Она и сама толком не знала, чего ожидала от Эммы, когда тащила в детскую, но определённо не этого. Что, чёрт возьми, сейчас произошло? Эмма решила оставить её? Поэтому расплакалась?       Проклятье…       Пожалуйста, пусть обойдётся, — мысленно молила Реджина все высшие силы разом.       Она не стала бы винить Свон, ни в коем случае. Откровенно говоря, Реджина врагу бы не пожелала ввязаться в отношения с собой нелюбимой, а здесь речь шла о великолепной Эмме, но она-то думала…       Может быть, это было глупо.       Может быть, это было концом всего.       Но, если всё кончено, сможет ли она это пережить?..       Реджина не знала.       — Эмма, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь, — взмолилась она. — Я не могу… Я не… Прости, что привела тебя сюда. Я не хотела грузить тебя своими проблемами. Я не должна была…       — Нет! Нет, ты абсолютно правильно поступила, — поспешила заверить Эмма и, бросившись к Реджине, взяла её руки в свои. — Я рада, что ты показала мне. Просто… Это тяжело принять, — она смущённо опустила глаза. — Но, наверное, мне не стоило этого говорить…       Реджина пристыженно отвернулась.       — Не знаю, с чего я решила, что это будет хорошей идеей.       — Ты хотела, чтобы я поняла, почему ты не можешь переехать? — предположила Эмма. — Осмелюсь предположить, что ты остаёшься здесь из-за того, что не можешь убрать здесь всё?       — Это глупо.       — Это не глупо. Да, ты могла бы нанять грузчиков, но я тебя понимаю.       — Правда?       Эмма покачала головой.       — Нет, но, пожалуйста, не думай, что это глупо.       — Я пытаюсь двигаться дальше, — затараторила Реджина в отчаянной попытке объяснить собственное поведение не только Эмме, но и себе. — Пытаюсь. И… может быть, даже получится. Не знаю.       — А то, что ты привела меня сюда… это твой способ сделать первый шаг? Логично. И чего бы это тебе не стоило, как по мне, ты прекрасно справляешься… со всем справляешься, понимаешь?       — Сегодня Мэри-Маргарет спросила меня… если бы я могла вернуться во времени. Если бы это вообще было возможно…       — О, — прошептала Эмма. — Что ж, ясное дело, ты бы не отказалась. Но желание изменить какие-то события вовсе не означает, что ты не двигаешься дальше. И я не говорю, что ты должна праздновать смерть Уайта, просто…       Реджина испустила дрожащий вздох и призналась:       — Я сказала — нет.       — Нет? То есть, ты бы не хотела вернуться в прошлое?       — Просто… Не знаю! Я… Мне всегда казалось, что после смерти Уайта… Не знаю, Эмма. Может, я думала, что на этом всё закончится, и я никогда больше не буду бояться. А на деле ничего не изменилось. Я осталась… собой. Я всё ещё сломленная. А я думала… думала… что-нибудь изменится…       — Прошло несколько часов, — напомнила Эмма. — Может, тебе просто нужно время, чтобы свыкнуться с мыслью. У тебя не было даже минутки свободной, чтобы выдохнуть и обдумать ситуацию. Слишком много всего происходит.       — Много… — грустно согласилась Реджина, подавив рвущийся из груди всхлип. По правде говоря, она сейчас не хотела ничего решать, а время от времени возвращалась мысль, что всё складывалось бы намного проще, если бы она умерла той ночью. — Я была дурой, когда думала, что его смерть что-то изменит, — она проглотила подступающие слёзы.       — Ты не дура, — возразила Эмма. — Вполне нормальные мысли. Я бы тоже так думала.       — Ошибочные мысли, — ей бесчисленное количество раз говорили, что единственное лекарство для неё — время. Прошло целое десятилетие, и… ничего не изменилось. — Как я только что доказала… Всё остаётся прежним.       — Ладно, ты сама понимаешь, что это неправда. Пусть ты не исцелилась «магически», но это же не значит, что тебе не становится лучше. Ты говоришь со мной об этом, а раньше бы кричала — и это начало.       — Что-то я сомневаюсь, что обременение тебя своими проблемами — признак того, что я теперь меньше сломлена, — мрачно проговорила Реджина.       — Ты не дура, — повторила Эмма. Сжала руки Реджины. — Ты не тупая, не сломленная, и ты не обременяешь меня. Пожалуйста, скажи, что ты понимаешь это.       Реджина кивнула и проглотила ком в горле. Она не могла плакать, только не сейчас.       — Да, но…       — Никаких но…       — Да! — закричала Реджина и махнула рукой на разбросанные по полу детали детской кроватки. — Но я знаю, что… счастье, которое ты принесла в мою жизнь… оно не продлится вечно. Каждый раз, когда я позволяю себе мечтать о будущем, Эмма, случается что-то плохое. Я позволила себе быть счастливой с тобой, поддалась чувствам, которые ты во мне пробудила, а теперь… теперь вокруг меня всё рушится.       — Не всё, — возразила Эмма, но в голосе не было твёрдости, как будто она знала, что все её слова бесполезны. — Если ты о случившемся на работе, то…       — Неделя! — воскликнула Реджина. — Прошла всего одна неделя с того дня, как Локсли убедил всех, что я выздоровела, что готова работать, а что я?.. Полностью облажалась перед комиссаром. Сказала, что сваливаю, и это хорошо для меня, да?       — Были смягчающие обстоятельства. Уверена, если ты поговоришь с комиссаром, он…       — Всё не так просто, — мрачно рассмеялась Реджина. — Ты забываешься. Комиссар хотел этого. Они давно мечтали от меня избавиться. Спенсер просто сидел. Эмма, он позволил Уайту насиловать меня… и получить всю необходимую информацию, чтобы прикончить мою семью, потом он спрятал записи, чтобы прикрыть свой зад, а в завершении прикончил трёх человек, просто так, веселья ради, но потеряю всё… я! Снова! — теперь она рыдала в полную силу. — Это просто… это несправедливо!       — Знаю, — пробормотала Эмма. — Это несправедливо, и вообще полный отстой, и я понятия не имею, что ответить, чтобы ты почувствовала себя лучше, но… дорого бы я дала, чтобы знать.       — Ты не всегда можешь изменить ситуацию к лучшему.       — У тебя может быть светлое будущее даже без работы в полиции, — пыталась (тщетно) донести Эмма. — Слушай, летом ты сама говорила…       — Эмма, не надо! Не надо… не говори о том, чего ты не понимаешь!       Эмма вздохнула.       — Ладно, прости. Что ты хочешь, чтобы я сказала?       Ничего не говори, — это была первая мысль Реджины, но мгновением позже пришло осознание, что на самом деле ей не хочется этого слышать. Она закусила нижнюю губу, заставила себя посмотреть Эмме в глаза и, не пытаясь скрыть унизительной потребности в заботе, написанной на её лице, прошептала:       — Скажи мне, что ты рядом, что ты любишь меня.       — Я рядом, — мгновенно отреагировала Эмма и в подтверждение своих слов провела пальцем по её напряжённо сжатым костяшкам. — Я рядом. И я люблю тебя, — она закрепила второе признание поцелуем, а потом вгляделась в лицо Реджины в поисках одобрения. — Это всё, что тебе нужно?       Большего она сейчас позволить себе просто не могла.       — Это пока.       — Ну, если это имеет значение, мне бы хотелось думать, что я буду рядом и буду любить тебя чуть дольше, чем просто «пока». Может, даже всегда, кто знает?       После такого признания Реджина прильнула к Эмме и дала волю слезам. С одной стороны, обещание (если его можно назвать таковым) вечности ровным счётом не значило ничего, но в то же самое время то обстоятельство, что его произносила её напарница в этой квартире и в этот момент… значило абсолютно всё. Эмма стояла рядом с ней, в комнате, что являла собой доказательство всех нереализованных чаяний Реджины, и… сама Эмма тоже являла собой живое доказательство того, что путы безысходности — не приговор, от них можно освободиться. Сколько бы раз Реджина не теряла контроль, пока она была в объятиях Эммы, оставался призрачный проблеск надежды — манящий издали маяк, дарующий обещание, что надо лишь дотянуться, и она сможет продержаться на поверхности чуть дольше.       Реджина не ответила — не могла — но надеялась, что мокрые, неряшливые поцелуи, которыми она покрывала губы Эммы, скажут больше любых слов.       — Я люблю тебя, — снова прошептала Эмма, и Реджина всхлипнула ей в плечо, изо всех сил цепляясь за то последнее из хорошего, что осталось в её жизни.       У неё было ощущение, будто она прорыдала целую вечность, а потом Эмма медленно села и бережно потянула её за собой. Когда же окружающий мир начал погружаться в небытие, Реджина ощущала лишь крепкие объятия Эммы, да её горячее дыхание на своей щеке.       А потом она заснула.

***

      Эмма проснулась первой. Поморгала, щурясь на свет, бьющий в окно незнакомой комнаты. Голубые стены с нарисованными мчащимися лошадками, разобранная кроватка в сторонке… твою мать. Эмма лежала в крепких объятиях Реджины, продолжавшей беспокойно спать. Её губы слегка подёргивались, и она тихонько постанывала, как если бы ей снился кошмар.       — Эй, просыпайся… — Эмма легонько толкнула её локтём и застыла в нерешительности. Может, не стоило? Чёрт знает, как Реджина отреагирует, если разбудить её. Мало того, что она никогда раньше не пыталась этого сделать, так ещё и окружающая обстановка совсем не располагала к умиротворению. Но теперь-то метаться поздно.       К счастью, хватка просыпавшейся Реджины хотя и была цепкой, жесткости в ней не чувствовалось.       — Эмма? — пробормотала она сонно. Обвила руки вокруг талии, притягивая ещё ближе, и уткнулась лицом в скрытое фланелевой тканью плечо.       — Да… Я здесь. Я с тобой. Мы в твоей квартире. Ты в безопасности. Доброе утро.       — Который час? — спросила Реджина. И, громко хрустнув позвонками, перевернулась на спину. — И почему мы спим на полу? Снова.       — У нас появилась своя фишка, — пошутила Эмма, стараясь говорить беззаботно, но не преуспела. — Хрен его знает, сколько сейчас времени, — честно призналась она. — Прости, если разбудила тебя слишком рано, но, может, мы переместимся на мягкую поверхность?       Реджина проворчала что-то невразумительное, немного раздражённо, но куда добродушнее, чем рассчитывала Эмма. А потом она осознала, где находится, и красивое лицо исказила гримаса.       — Я… я…       — Наверное, мы вчера вырубились, — прошептала Эмма. — Но… да.       Реджина, поспешно высвободившись из объятий напарницы, вскочила на ноги.       — Мне надо проверить Мэри-Маргарет, — она попятилась.       — Реджина… — Эмма со вздохом покачала головой, прогоняя в воображении все возможные варианты дальнейшего развития событий, но ни один из них не приводил её в восторг.       Реджина как-то очень суетливо передвигалась по квартире. Из сонной мухи она в мгновение ока превратилась в непоседливого зайчика из дурацкой рекламы батареек. И Эмма сдалась.       Остановилась в дверном проёме комнаты, наблюдала за спавшим на диване Генри и вспоминала жалкое подобие детской — больше смахивающей на шкаф — где прошли самые беззаботные годы её сына.       Следом пришли размышления о жизни в целом, об обстоятельствах, о копе, который спас ей жизнь, и о женщине, которая последние одиннадцать лет оплакивала его и малыша… Родители любили его всей душой, но не получили возможности повстречаться с ним.       А потом, не до конца осознавая, что делает, она разбудила своего растерянного ребёнка и обняла с такой силой, что он даже не мог вздохнуть. Из глаз Генри брызнули слёзы. Он вяло сопротивлялся.       Эмма понимала, что должна собраться, что должна мыслить здраво.       — Мам, ты чего? — проворчал Генри и попытался вырваться из невероятно цепких объятий.       — Извини, пацан, — прошептала она. — Просто… Я очень сильно тебя люблю.       Генри закатил глаза, всем видом показывая, что ещё слишком рано для нежностей, но всё-таки обнял её в ответ.       — Ладно, мам, я тоже тебя люблю. Ты такая странная из-за папы Мэри-Маргарет? Но ведь ты его даже не знала, да?       — Да, но…       Договорить Эмма не успела. Помешал настойчивый стук в дверь. Мать и сын, позабыв о разговоре, удивлённо вскинули головы.       — Реджина кого-то ждёт? — Генри скривился. — Сейчас где-то… около шести?       — Реджина?! Это твой отец!       — Большой Генри! — маленький Генри бросился было к двери, но Эмме удалось схватить его за край футболки.       — Полегче, пацан, ты не у себя дома. Нельзя открывать дверь без разрешения.       — Но там её папа.       — Генри, так дела не делаются… — попробовала объяснить Эмма, но сын слишком подвижный, а она слишком уставшая, чтобы спорить, и мгновением позже дверь была раскрыта настежь. — Здрасьте, мистер Мартинез, — вяло поздоровалась она.       Маленький Генри широко улыбался мужчине, который, в свою очередь, выглядел растерянным. Кажется, он не ожидал увидеть посторонних в квартире дочери, но, несмотря на ранний час, смог быстро взять себя в руки и поздороваться с ними с непринуждённой весёлостью.       — Эмма! Генри! — отец Реджины крепко обнял их по очереди, а потом обеспокоенно осведомился: — Я надеялся застать дочь. Она здесь? С ней всё нормально?       — Она проверяет Мэри-Маргарет, — ответила Эмма в надежде, что большой Генри не станет задавать встречных вопросов. Она всё ещё не могла придумать разумного объяснения происходящего для маленького Генри.       Мартинез нахмурился, но, наверное, заметил мольбу в её глазах, потому что ограничился одним пожатием плечами.       — Мэри-Маргарет тоже здесь? — произнёс он задумчиво. — Похоже на старые-добрые вечеринки с ночёвками.       — Да, что-то вроде того… — согласилась Эмма.       — А что за вечеринка с ночёвкой без завтрака? — с этими словами большой Генри бесцеремонно прошёл на кухню, где принялся громко стучать дверцами пустых шкафчиков.       Реджина столько времени проводила в квартире Эммы, что не было необходимости пополнять продуктовые запасы, но, очевидно, её отец смог найти искомое. Эмма не без интереса наблюдала за его передвижениями по кухне. Он вытащил коробку с рисом и, напевая себе под нос, поставил кипятиться кастрюлю с водой. Было что-то неправильное в последовательности его действий, но Эмма боялась комментировать.       — Папочка? — послышался хриплый голос Реджины из другого конца комнаты. — Что ты делаешь?       — Здравствуй, милая. Готовлю завтрак.       — Да, я вижу… — Реджина с опаской покосилась на плиту, как будто боялась, что та может взорваться в любой момент. — Я хотела спросить: что ты здесь делаешь?       — Разве отец не может приготовить для своей маленькой девочки arroz con leche без допроса с пристрастием?       — Ты проехал три часа в ночи, потому что решил, что мне в шесть утра понадобится arroz con leche?       — Твоя любимая утешительная еда в детстве, — большой Генри старался говорить шутливо, но Эмма видела растущее в его глазах беспокойство и не винила его за это.       Реджина процедила сквозь зубы:       — Мне. Не. Нужна. Утешительная. Еда.       — Дорогая, я вчера насмотрелся новостей и не смог заснуть. Хочешь поговорить об этом?       — Что? Нет! Я не хочу говорить! Я не в настроении для сердечных разговоров! Я хочу… Я хочу, чтобы ты звонил, прежде чем приезжать сюда! Я хочу, чтобы ты не уничтожал мою кухню! Я… Я… Просто… Извини. Я знаю, ты хочешь, как лучше, но я ничего не могу с этим поделать.       Мартинез помрачнел, а Реджина выглядела так, словно от нового срыва её отделяло от силы десять секунд.       — Ладушки! — Эмма вклинилась между отцом и дочерью. — Давайте-ка выдохнем. Что, чёрт возьми, такое этот ваш arroz con leche, из-за которого мы оказались на грани ядерного взрыва?       — Рис с молоком! — охотно подсказал маленький Генри, окончивший четвёртый класс с высшим баллом по испанскому.       — Спасибо, пацан, но я выражалась… образно, — Эмма с тревогой посмотрела на Реджину, потом на большего Генри, теряясь в догадках, кто из них взорвётся первым.       — Папочка, я… — прошептала Реджина, а в следующий момент её голос сорвался, и она покачала головой. — Мне нужен кофе.       — Отлично. Ты посиди, — приказала Эмма. — Я приготовлю кофе. Просто… отдыхай, идёт? Мэри-Маргарет что-нибудь нужно? Я сделаю.       Наверное, стоило бы переживать из-за того, что напарница беспрекословно подчинилась, но в этот момент Эмма испытала облегчение. Реджина ни словом не обмолвилась о Мэри-Маргарет, но, кто знает, может, отсутствие новостей и есть хорошие новости?..       — Простите, — сказала Эмма большому Генри. — Она просто…       — Знаю. Я не должен был приезжать без предупреждения. Знаю ведь, что она ненавидит сюрпризы, но я беспокоился… и, наверное, не зря.       — Сложная ночка, — признала Эмма. — Да и неделя тоже.       Мужчина смерил её задумчивым взглядом, а потом, отвернувшись к плите, произнёс:       — Спасибо, что заботишься о ней, — да так тихо, что Эмма едва расслышала. Ответив смущённым мычанием, она сосредоточила своё внимание на кофеварке. Хотела бы она сказать, что заботится о Реджине, но… на данном этапе она мало чем может помочь — разве что кофе приготовить. Впрочем, сейчас и этого достаточно.       Большой Генри, явно считавший, что готовит рис по всем правилам, решительно вышел в гостиную, где уселся рядом с дочерью на диван. Он рассеянно погладил её по волосам. Странно, что она позволяла такие вольности…       — Прости, милая, — извинился он. — Надо было сначала позвонить.       — Всё нормально, — в напряжённом голосе Реджины проступили раздражительные нотки, но она, улыбнувшись через силу, опёрлась на отцовское плечо. — Я люблю тебя, папочка. Я рада, что ты здесь, просто… не была готова.       — Похоже много чего произошло.       Реджина кивнула.       — Я думал, смерть Уайта станет для тебя приятным сюрпризом, — отметил большой Генри. — Она должна была принести тебе небольшое облегчение.       — Это сложно, — вздохнула Реджина.       — Из-за Мэри-Маргарет?       — Из-за… много чего.       — Ты не хотела бы поговорить со мной?       Что бы ни собиралась ответить Реджина, она не успела этого сделать из-за раздавшегося из кухни визга. Кричала Эмма, которой от обжигающего пара выкипающей воды пришлось отпрыгнуть чуть ли не на середину кухни. Реджина без колебаний бросилась на шум с обоими Генри, следовавшими за ней по пятам, да так и застыла на месте. Сокрушённо покачала головой, не зная, то ли плакать, то ли смеяться.       — Папочка… что… ты на самом деле думаешь, что рис готовится именно так? — выдавила она в промежутках между всхлипами и хихиканьем.       Большой Генри смерил дочь удивлённым взглядом.       — О. Я подумал, что мог бы приготовить его, как пасту?..       Реджина, практически задыхаясь от смеха, отвернулась от плиты, закрыла лицо ладонями и медленно осела прямо на пол.       — А ты говорил, что готовил Реджине рис, когда она была маленькой, — разочарованно произнёс маленький Генри. — Как ты мог забыть рецепт? У тебя Альцгеймер?       — Генри! — повысила голос Эмма. — Нельзя спрашивать человека, страдает он от болезни Альцгеймера или нет! — Реджина разразилась истеричным смехом, она раскачивалась из стороны в сторону, и в какой-то момент Эмма всерьёз забеспокоилась, что напарница полностью потерялась в пространстве.       — Вообще-то, я говорил, что это была её любимая утешительная еда. Но я не уточнял, кто готовил, — это была её бабушка, — пробормотал большой Генри смущённо. — Солнышко, — он нежно положил ладонь дочери на плечо. — Дыши глубоко, хорошо?       Маленький Генри вздыхает в ответ на вопиющую глупость взрослых.       — Тебе надо было посмотреть в интернете.       Реджина несколько мгновений отчаянно цеплялась за ладонь Эммы, и это, вероятно, помогло ей немного успокоиться. По крайней мере, она нашла в себе силы выдохнуть.       — Хорошо. Я приготовлю arroz con leche, если это для тебя так важно, а ты… Просто… Посиди в гостиной и держись подальше от неприятностей.       — Кофе? — предложила Эмма.       Реджина благодарно взяла кружку. Проводила глазами отца, бросавшего на неё многозначительные взгляды и ворчавшего что-то о повышенном давлении, но не сказала ни слова. Большой Генри с видом побитого щенка перебрался в гостиную.       — Я могу помочь? — маленький Генри с нетерпением подпрыгивал на месте.       «Пацан столько надежд возлагал на эти выходные, — размышляла Эмма с грустью, — а в итоге стал невольным свидетелем взрослой драмы, способной травмировать ребёнка его возраста».       — Конечно, — ответила Реджина с улыбкой.       Эмма помогла ей подняться на ноги. Мгновение она постояла, опираясь на плечо напарницы, потом глубоко вздохнула в попытке созвониться с мозгами, выпрямилась и попросила:       — Эмма, приготовишь омлет?       Пока они возились с завтраком, большой Генри занимался сервировкой стола, а Мэри-Маргарет продолжала отсыпаться. Но стоило им рассесться по местам, как в дверь снова постучали.       — Это ведь не мама, правда? — Реджина расправила плечи и украдкой взглянула на дверь.       — Маловероятно, — отозвался большой Генри. — У неё конференция.       — В воскресенье? — недоверчиво переспросила Эмма.       Незваный гость не собирался сдаваться без боя. И после очередного стука Реджина, встав из-за стола, осторожно приблизилась к двери, посмотрела в глазок, а потом со стоном рывком распахнула её.       — Детектив Нолан, — вздохнула она. — Заходи.       — Мы вернулись к детективу Нолану? — вымученно улыбнулся Дэвид. — А я-то думал, мы с тобой теперь повязаны… Я пончики принёс.       Реджина смотрела на него каким-то странным взглядом, наполненным то ли презрением, то ли сочувствием — сразу и не скажешь. Смущённый Дэвид раскачивался с пятки на носок.       — Пришёл повидаться с Мэри-Маргарет, — это было утверждение, а не вопрос.       — Ага. Предположил, что она может быть здесь, раз её нет, ну, ты понимаешь, в своей квартире.       — Теперь ты за ней следишь?       — Я… Нет! Какого хрена, Реджина? Я просто хотел удостовериться, что с ней всё в порядке.       — Ладно. Проходи. Можешь позавтракать с нами. Эмма, не достанешь ещё одну тарелку?       Дэвид раздражённо покачал головой, избегая встречаться глазами с Реджиной.       — Ой, — выпалил он. — Я и не думал, что вас тут так много.       — Вот почему люди обычно звонят, прежде чем вваливаться в чужие дома.       Дэвид с неприкрытым любопытством оглядел сидевших за столом, пытаясь высмотреть человека, которого здесь не было.       — Мэри-Маргарет?..       — Спит, — доложил маленький Генри. — Не понимаю, почему все остальные решили вскочить в такую рань! — он закрепил свои слова громким зевком, тем самым вызывая улыбки на лицах присутствующих взрослых и сводя на нет висевшее в комнате напряжение.       — Садись, Дэвид, — приказала Реджина, но теперь её голос звучал намного теплее, чем раньше, и в нём слышались оберегающие нотки. — Спасибо тебе за пончики и за беспокойство о Мэри-Маргарет. Но должна предупредить, я не знаю, как она отреагирует на твоё появление.       — Сам знаю… — со стоном проговорил он. — Знаю. Просто… Мне кажется, я понял, что ты недавно пыталась до меня донести. И мне хочется узнать её получше. Вот смотри, есть пятидесятипроцентный шанс, что мой папаша тоже редкостный говнюк…       — Может, не стоит ей этого говорить сейчас, когда она только что потеряла своего отца? — перебил большой Генри.       Реджина насмешливо фыркнула.       — Кстати, про отцов, это — мой. Он может дать тебе самые разнообразные советы по завоеванию труднодоступной женщины.       — Хочешь сказать, что Кору Миллс было сложно завоевать?! — притворно выдохнула Эмма. — Да быть такого не может!       — Совет первый: не оскорбляй её отца, даже если он был бесполезным пьяницей или серийным убийцей. Даже если она сама оскорбляет. И не вздумай защищать его. Ты должен просто спросить, как она себя чувствует, но не высказывать своё мнение.       Мгновение Эмма смотрела на него, теряясь в догадках, серьёзно он говорит или нет, и вдруг расхохоталась.       — Почти тост! — она отсалютовала кружкой с кофе.       — Уверен, ты никогда не оскорбляла отца своей девушки, правда, Эмма? — губы большого Генри искривила невероятная, дьявольская улыбка. Эмма даже не подозревала, что он на такое способен.       — Нет, разумеется, нет, сэр. Я всего лишь хотела отметить, что вы всё правильно говорите, — отец Реджины от души рассмеялся, донельзя довольный её дискомфортом, и откусил огромный кусок желейного пончика.       — Папа! — зашипела Реджина. — Твой холестерин!       Большой Генри с невозмутимым видом кивнул на кружку с кофе в руках дочери, улыбнулся и как ни в чём не бывало продолжил завтракать.       Дэвид некоторое время переводил растерянный взгляд с Реджины на Свон и обратно. Украдкой посмотрел на одного Генри. На второго. Его брови сосредоточенно нахмурились.       — Ты смотри, чтобы голова не лопнула, — пошутила Эмма.       — Хм. Постойте. Вы… встречаетесь?!       Реджина закрыла лицо ладонями и снова рассмеялась.       — Да, гений, мы встречаемся, — ответила вместо неё Эмма.       — Но откуда мне было это знать? — внезапно огрызнулся Дэвид. — Вы ничего не говорили!       — Хреново ты разбираешься в проявлении романтических чувств у женщин, — задумчиво проговорила Эмма, и Реджина рассмеялась ещё сильнее.       — И почему мне кажется, что на меня нападают? — проворчал Нолан. — Всё в порядке, Дэвид, я сам только что узнал, — заверил его большой Генри, но разочарованным он, к большой радости Эммы, не выглядел.       — А я узнал два дня назад! — вклинился маленький Генри.       — Мы не особо и скрывали, — отозвалась Эмма. — Просто не хотели трубить об этом на работе. Впрочем, раз ты ничего не смог понять, комиссар с ребятами из отдела внутренних расследований и подавно не должны.       — Нет, они бормотали что-то о женщинах, потом закрылись в кабинете Локсли и долго что-то с ним обсуждали. Они всё ещё были там, когда Локсли попросил меня отвезти его сына домой, а Джонсу поручил наложить арест на всю документацию Спенсера…       — Что?! — Реджина в тревоге вскинула голову.       — Расслабься, я пошутил, Локсли лично этим займётся, — поспешил заверить Нолан. — Хотя теперь я понимаю, что шутка получилась дурацкой… — под взглядом старшего детектива добавил он.       В этот момент в разговор вмешался ещё один голос.       — Реджина? — сонная и растрёпанная Мэри-Маргарет смотрела на них из дверного проёма спальни.       Реджина вскочила на ноги.       — Прости. Мы разбудили тебя? Ты выпила аспирин? Тебе что-нибудь нужно?       — Нет?..       — Ты отвечаешь или спрашиваешь?       — Я… Почему здесь столько народа? — изумилась Мэри-Маргарет.       Реджина закатила глаза.       — Это элементарно, они не доверяют мне заботиться о тебе. Представляешь? — она осмотрелась в поисках кого-нибудь, кто бы по достоинству оценил её сарказм, но Мэри-Маргарет не сводила завороженного взгляда с Дэвида, да и в целом парочка выглядела так, будто кроме них в комнате никого больше не было. — Мы оставим вас наедине, — проговорила хозяйка. — Пойдёмте.       — А у меня в рюкзаке приставка! — сообщил маленький Генри. — Мы можем немного поиграть. Ты вчера обещала.

***

      Где-то через час Мэри-Маргарет и Дэвид уединились для разговора в спальне Реджины, а остальные, вдоволь наигравшись в «Марио Карт», переключились на виртуальный гольф.       Маленький Генри с восторгом десятилетнего ребёнка расписывал преимущества игры скептически настроенному большому Генри.       — Но самое лучшее в гольфе — это свежий воздух и солнечный свет! — стоял на своём мужчина.       — И растрата денег налогоплательщиков на последующий бранч… — добавила Реджина.       — Я оплачиваю членство в клубе из собственного кармана, — обиженно засопел её отец. — Ладно, в основном это деньги твоей матери, но смысл-то не меняется. И ещё кое-что. После физических упражнений члены совета соображают быстрее — тебе стоило бы об этом подумать. Ты сегодня была на пробежке?       — После того, как ты вломился в мою квартиру в шесть утра? Нет.       Большой Генри явно намеревался прочитать лекцию, но, бросив взгляд на лицо дочери, которая лежала на коленях Эммы, завернувшись в одеяло, смилостивился. Реджина выглядела намного спокойнее, чем несколько часов назад, но она всё ещё была не в себе. — Думаю, мы с моим юным другом найдём способ развлечься, если вы захотите пробежаться.       — А мы хотим? — спросила Эмма, а когда Реджина кивнула и приподнялась, добавила: — У меня есть кое-что из одежды в машине. Ты не против, пацан?       — Конечно, нет! — немедленно отозвался сосредоточенный на игре Генри.       — Точно? — Эмма растерянно жевала нижнюю губу. Она понимала, что непростительно мало времени проводит с сыном, и не хотела, чтобы у него появилось ощущение, что его игнорируют. Но опять же. Пацан искренне полюбил большого Генри, а после этой ночи он осознал — ей хотелось на это надеяться — что она нужна Реджине…       — Мам, иди! — поторопил Генри. — А потом мы можем приготовить лазанью на ланч!       — Ланч-занья? — попробовала пошутить Эмма, но остальные ответили ей такими пренебрежительными взглядами, что она стушевалась. — Да, без проблем. Я просто… Да, покатит… — краем глаза она заметила, что Реджина задумчиво рассматривает её, но не стала акцентировать на этом внимание. — На твоём месте я бы постучала и только потом входила в спальню, — посоветовала она напарнице. — Не удивлюсь, если голубки решили пошалить в твоей кровати.       — Отвратительно, ма, — скривился Генри, не отрываясь от игры.       Реджина испуганно посмотрела на неё и осторожно прошла в спальню.       — Они обнимаются и рыдают, — отчиталась она, вернувшись со спортивной одеждой. — Быстро переодеваемся и в путь?       Они преодолели меньше двух километров, когда Эмма почувствовала, что плечо свело судорогой. Но старалась оставаться невозмутимой и даже не остановилась. Она не собиралась рушить первый спокойный момент за сегодняшний день, а по ощущениям, так вообще за весь месяц. Впрочем, замедлиться ей всё-таки пришлось, на что мгновенно отреагировала проницательная Реджина.       — Что такое? — нетерпеливо спросила она, когда из груди Эммы вырвался разочарованный стон. — Плечо болит?       — Нормально всё, — отмахнулась напарница.       — Эмма!       — Не понимаю, в чём проблема, — проворчала она, останавливаясь, чтобы Реджина могла осмотреть её плечо, но и это была ложь. Боль наверняка связана с тем, что за последнюю неделю она не сделала ни одного из обязательных упражнений.       Реджина со вздохом приказала ей сесть.       — Прямо здесь? Посреди беговой дорожки? Зачем?       — На газон, — пояснила Реджина, прилагая все возможные усилия, чтобы голос звучал спокойно. — Прекращай ныть. Я помогу тебе.       Эмма плюхнулась на траву и нахмурилась, когда Реджина, опустившись позади неё на колени, нежно надавила пальцами на плечевые мышцы в попытке отыскать проблемные участки.       — Знаешь, я бы могла придумать для твоих волшебных пальцев применение получше, — недовольно проворчала Эмма, чисто, чтобы поворчать. На самом деле всё происходящее было милым. Слишком милым. И ей даже стало немного стыдно, что она испытывала невероятное наслаждение от прикосновений женщины, пережившей нервный срыв меньше двенадцати часов назад.       — Можно это устроить, — посмеиваясь, ответила Реджина. — Я хотела придумать что-нибудь весёлое для нас и Генри, но можно переиграть. Сегодня мы будем делать всё, что ты захочешь, ведь это твой день.       — Реджина… — попыталась возразить Эмма. — Господи, это просто нереально… — и подавила тихий стон, когда большой палец напарницы устранил один из образовавшихся узлов. — Ты не обязана отплачивать мне за то, что я позаботилась о тебе ночью, если дело в этом.       — Нет! — с жаром парировала Реджина. — Я просто… Просто люблю тебя.       От эмоционального истощения она стала очень сентиментальной. Другого разумного объяснения, почему, расчувствовавшись от одной только мысли, что кто-то готов сделать что-то милое для неё, со всхлипом рухнула в объятия Реджины в нескольких шагах от небезызвестной реки Чарльз, она не видела.       — Шшш… Всё хорошо, Эмма, милая, — успокаивала напарница. — Прости меня. Я видела, что ты была сама не своя, когда привела тебя в комнату. Мне очень жаль, что я загрузила тебя…       — Нет! — не позволила договорить Эмма. Она была сама не своя? Она этого даже не заметила… Должно быть, её разум в тот момент занимали совсем другие мысли. Это могло бы многое объяснить. Но Эмма не могла иначе, она должна была собраться до срыва Реджины. — Нет… совсем нет… просто та комната… я представляла, какой матерью ты была бы, понимаешь?.. А потом я размышляла о детях, оставшихся без родителей, и о родителях, лишённых возможности…       Легче не становилось.       — Мне кажется, расследование повлияло на меня больше, чем я думала, — признала Эмма со всхлипом и вытерла нос рукавом. — Но ты и сама догадалась, — Реджина ответила сочувственным кивком, поглаживая волосы напарницы, и на её глаза навернулись слёзы. Они привлекли несколько любопытных взглядом, и Эмма, от которой не укрылось повышенное внимание, покраснела. — Мы в говнище.       — У пары, рыдающей на публике, весьма неплохие шансы сохранить отношения? — предположила Реджина в попытке сохранить беззаботное расположение духа.       Эмма заставила себя улыбнуться, но быстро посерьёзнела, вспомнив о девочках Арендтов.       — Не хочу, чтобы они застряли в системе, — слёзы брызнули из её глаз. — Не хочу, чтобы они переживали то, что довелось пережить мне. А им придётся. Ты говорила, что у Эльзы на лицо все симптомы тревожности и возможный ПТСР… Не факт, что кто-нибудь возьмёт на воспитание девочку с душевными расстройствами. Так просто не бывает. Ты ведь знаешь это, да? А ещё их с Анной могут разлучить, и кто вообще знает…       — Эмма, прекрати! — на лице Реджины было жёсткое выражение лица, но голос звучал поразительно нежно. — Я всё это понимаю. Хорошо, я не понимаю, но я знаю… Этим ничего не решить.       — Я просто хочу, чтобы ты могла удочерить их… — застенчиво прошептала Эмма.       Реджина отстранилась, затем поднялась на ноги и проговорила так тихо, что её напарница едва расслышала:       — Есть у меня парочка идей.       — Правда? А я боялась…       — Не уверена, что получится, но я попытаюсь. Продолжим?       Эмма кивнула и вытерла слёзы, а Реджина помогла ей встать. Они пробежали ещё около пяти миль в спокойном темпе и абсолютном молчании, рука к руке, чтобы время от времени приглядывать друг за другом. Каждая хотела быть уверенной, что с другой всё в порядке. И в конце пробежки Реджина решила для себя, что этот новый темп — их личный рекорд.