***
Реджина проснулась от слабого вибрирующего звука, доносившегося с кофейного столика, и чуть не подпрыгнула от неожиданности, но в последний момент осознала, что это всего лишь её сотовый. — Опять Локсли, — сообщила Эмма. Реджина попыталась выровнять дыхание. Эмма здесь. Она в безопасности. Безопасности. Реджина сомневалась, что после всего пережитого правильно понимает смысл этого слова. Осмотревшись, она ещё раз вдумчиво оценила обстановку и решила, что «безопасность» вполне себе подходит для описания. Да вот только Реджина совсем вымотана. Дело не только в нехватке сна. Она устала до мозга костей, и не похоже, чтобы на горизонте маячила возможность отдохнуть. — Передать тебе телефон? — предложила Эмма, меняя положение, чтобы дотянуться до кофейного столика. Реджина не могла говорить с Локсли. Приятель тоже переживал, но либо начнёт сюсюкаться, либо накричит, и… кто бы сказал, что из этого хуже. — Пусть звонит, — вздохнула она. — Попозже напишу ему. Эмма нахмурилась. — Уверена? — с сомнением уточнила она. — Локсли ничего не стоит заявиться сюда и снести дверь с петель. — Но Эмма неохотно подчинилась, откидываясь назад и снова обнимая её за талию. — Устала? Ты вроде ненадолго заснула. — У меня ощущение, что я могла бы проспать вечность, — Реджина подавила зевок. — У тебя в запасе около десяти часов, если мы решим бегать завтра, и одиннадцать с половиной, если нет. Этого времени тебе хватит? Реджина закатила глаза и перевернулась набок, так, чтобы обнять Эмму одной рукой. — Прости, что заставила тебя пройти через это, — пробормотала она. — Я лишь хотела… — Я люблю тебя, — прервала Эмма. Реджина вздохнула и скользнула губами по её щеке. У неё не осталось сил задаваться вопросом, правда это или нет. Её мысли занимали более важные вещи. — Думаешь, она права? — в который раз спросила она. — Моя мать. В том что касается Сида… и ситуации в целом. Эмма поморщилась. — Честное слово, понятия не имею, — застенчиво проговорила она. — Всё происходящее за гранью моего уровня развития. Но это вполне в твоём стиле. Зажмурившись, Реджина уткнулась в изгиб здорового плеча Эммы и прошептала: — Да, но я не хочу… От одной только мысли о том, что ей снова придётся встретиться с Сидом, появлялось почти непреодолимое желание забиться в самый тёмный угол и остаться там навсегда. Она даже не хотела рассматривать этот вариант. — Ну, посмотри на это так, — предложила Эмма, — тебе действительно нечего терять. — С чего ты решила? — растерянно спросила она. Какой бы дерьмовой не выдалась прошедшая неделя, Реджина очень даже уверена, что ей всё ещё есть что терять, точнее, кого. Женщину, которая прямо сейчас держала её в своих объятиях, и её сына, которого она полюбила, как своего собственного. — Смотри, ты уже вспылила. Ушла с работы, тем самым загнав себя в «самый паршивый сценарий» и, по мнению твоей мамы, в финансовые дрязги… — Это не дрязги, — огрызнулась Реджина. — Просто это не то, чего бы она хотела для себя. Моя мать поднялась с самых низов до списков «Форбса», но по дороге забыла о существовании среднего класса. Нет никакой причины, по которой я не смогла бы найти дополнительный заработок, если моих сбережений окажется недостаточно. Я бы не стала просить тебя содержать меня с твоей зарплатой детектива третьего класса. И я очень сомневаюсь, что ты останешься в этом статусе до конца своих дней. — Вот видишь, — в ответ на прозвучавший комплимент щёки Эммы окрасились лёгким румянцем смущения. — Ты уже прекрасно справляешься, а то, что ты можешь выбить из Сида, сделает жизнь ещё лучше. Как я и сказала — тебе нечего терять. — Кроме моего достоинства, — пробормотала Реджина. Хотя, если так подумать, в глазах бостонского полицейского управления она давно пала дальше некуда. Эмма проигнорировала замечание. — Но для справки, — продолжила она. — Я не против поддерживать тебя финансово, если возникнет потребность. У меня не такая мизерная зарплата, как считает твоя мать. Жить в коробке из-под холодильника и питаться одними консервированными бобами точно не придётся. — Знаю, — Реджина подавила смешок. — И спасибо тебе. Она собиралась сказать ещё что-то, но снова завибрировал сотовый. С громким стоном она высвободилась из объятий Эммы, дотянулась до кофейного столика и, взглянув на дисплей телефона, издала ещё один стон. — Локсли? Реджина ответила кивком. Потом отклонила вызов и набрала короткое сообщение: Я в порядке. — О да, — язвительно протянула Эмма, — это, конечно, его убедит. Реджина закатила глаза. Она хотела отвесить едкий комментарий, мол, Локсли может думать, что захочет, но это — явный перебор. И вообще несправедливо. Да, гнев требовал выхода, но Робин его ничем не заслужил. — Должно, — проворчала она, откидываясь назад и пытаясь по возможности сильнее прижаться к Эмме. — До конца этих выходных я ни с кем не хочу общаться… кроме тебя. — Выходные… — проворчала Эмма. — За исключением книги Генри и вспоминать не хочется. Реджина сдержанно кивнула. Книга занимала почётное место на кофейном столике. Единственное яркое пятно в непроглядной тьме. — Я хотела бы забыть эти выходные, — призналась она, — и расследование, и почти всё, что когда-либо происходило в моей жизни. Может быть, Реджина вела себя немного мелодраматично, но каждый раз, вспоминая про Спенсера или Уайта, она испытывала приступы тошноты и лёгкого головокружения. У неё пропадало желание что-либо делать вообще. — Всё так плохо? — изумлённо уточнила Эмма. — Я вот уверена, что найдётся парочка занятных воспоминаний, которые ты хотела бы сохранить. Реджина сглотнула, сжала пальцы Эммы и прошептала: — Связанные с тобой и с Генри. У тебя бы не было этих воспоминаний без всех ужасных, — подметил голос в её голове. «Оно того стоило», — напомнила Реджина себе. — «Эмма стоила всего этого». Но легче ей не стало. Эмма крепче обняла её и поцеловала в волосы. Внезапно Реджина почувствовала себя подавленной этой чистой и невинной любовью, которой она несомненно не заслужила. Она ощущала себя грязной, недостойной ожиданий, которые заполонили весь её разум. Бремя возлюбленной, лишённой привлекательности, показалось невероятно тяжёлым, и ей просто жизненно необходимо было высвободиться из объятий Эммы, пока она всё окончательно не разрушила. — Мне надо помыться, — проговорила она, вскочив с дивана с взявшейся непонятно откуда энергией, и поспешила в ванную комнату. Эмма осторожно последовала за ней. — Всё в порядке? — её голос приобрёл неуверенные нотки. — Я сказала что-то не то? Реджина избавилась от одежды и быстро спряталась за занавеской. Всё это время она старалась не встречаться глазами с Эммой, даже в зеркале, уверенная, что не сможет выдержать укоризненного взгляда в ответ на её абсурдные действия. — В порядке, — прорычала она напряжённым голосом, борясь с подступающими слезами, а заодно с неподдающейся ручкой крана. И вот, почувствовав, как тёплая вода скользит вдоль тела, Реджина смогла восстановить дыхание и даже произнести: — Ты не виновата. Мне просто нужна минутка. — Мы обсуждали это, — бросила Эмма укоризненно. — Мы говорили, что ты позволишь мне заботиться о тебе. — Я сказала: мне нужна минутка! — процедила Реджина. — Я вполне способна принять душ без посторонней помощи. «Мы говорили, что мне не нужно, чтобы ты заботилась обо мне», — раздражённо подумала она. И закатила глаза, когда вместо удаляющихся шагов услышала, как хлопнула крышка унитаза. Эмма наверняка плюхнулась сверху. Не то чтобы Реджина злилась на Свон. На самом деле она с затаённым страхом вспоминала свой главный вывод из состоявшегося между ними разговора: не срываться на причинявшем ей меньше всего боли человеке. — Эмма, я… Мне очень жаль, — выдавила Реджина сквозь слёзы. — Я не знаю, как со всем этим справиться. — Всё нормально, — услышала она. Из-за попавшей в уши воды голос Эммы звучал чуть приглушённо. — Ты всё ещё способна принять душ сама? Реджина прислонилась к холодной кафельной стене. Она больше ни в чём не была уверена. Эмма, обеспокоенная её молчанием, заглянула в душевую и спросила: — Ты правда в порядке? Если нет — это нормально. Одного покачивания головы хватило, чтобы Эмма без колебаний разделась и присоединилась к ней. Она удерживала руки напарницы, пока та не сдалась и не рухнула прямо в её объятия. — Я не могу, — рыдала Реджина. — Не могу видеть его лицо… всех их. Я просто… просто хочу, чтобы всё закончилось раз и навсегда. — Что ж, — прошептала Эмма, поглаживая её по вздрагивающей спине, — мы могли поселиться в заброшенной хижине в лесах Мэна, Вермонта или любого другого штата. Питались бы овощами и ягодами, Генри мог бы завести себе койота… — Эмма! — Прости… это не повод для шуток, — извинилась Эмма. — Просто… Я ведь здесь… С тобой. Я люблю тебя. Что бы тебе ни понадобилось… Даже если просто захочешь поорать на кого-нибудь… у тебя есть я. Реджина вздохнула и некоторое время наблюдала за собственными слезами, которые смешивались с горячей водой и стекали по груди Эммы. Она чувствовала себя просто невероятно виноватой. — Я очень сильно люблю тебя. И… не представляю, как бы я пережила всё это без тебя. — Что ж, хорошо, что тебе и не пришлось, — ответила Эмма как само собой разумеющееся. — Серьёзно, я не идеальна, но я здесь, и я тебя не оставлю. Реджина не ответила — не смогла — но она надеялась, что её молчание красноречивее любых слов. Она стала осторожно раскачиваться, позволив себе упиваться ощущением правильности того, что её удерживает Эмма. Просто поразительно, как тонко они чувствовали друг друга, как если бы были одним целым, какие бы события не происходили вокруг. — Ты собиралась мыться, — напомнила Эмма. — Помощь нужна? Реджина улыбнулась сквозь слёзы и сдалась, испытывая странный прилив силы, когда проворные пальцы стали нежно массировать кожу головы. — Ты справишься, — прошептала Эмма, и Реджина подумала, что, возможно, она действительно справится.***
Когда в понедельник утром Эмма, растирая больное плечо, входила в полицейское управление, она была мрачнее тучи. Ей пришлось эпично побиться с толпой журналистов, а до этого выслушать туманные предсказания физиотерапевта, твердившего, что она никогда не восстановится полностью, если не будет выполнять упражнения регулярно. — Пробежка не считается, — отчитывал он, — задействованы только ваши ноги. И Эмма, конечно, огрызалась и всё пыталась доказать, что он ошибается, выдвигая при этом несущественные аргументы. Она никогда не умела воспринимать критику спокойно. — Свон! — смерив её неодобрительным взглядом, Локсли покачал головой. — Что стряслось? — Небольшая авария на сеансе физиотерапии, — проговорила она, избегая встречаться с его как-пить-дать-осуждающим взглядом, и прошла следом за лейтенантом в его кабинет. К счастью, Робин не давил на больную мозоль, но следующий вопрос показался ей ещё более неудобным: — Миллс с тобой? — О… ну… — она не знала, что говорить, и вообще предполагала, что Реджина позвонила Локсли, чтобы объяснить своё нежелание переступать порог полицейского управления, но, очевидно, она этого не сделала. — Здесь вот какое дело: на волне всего этого субботнего безобразия Реджина вроде бы в разговоре с Сидом выпалила, что сваливает, и… она, наверное, свалила? Локсли застонал и хлопнул себя ладонью по лбу: — Бляяяяяя. — Позвонить ей и попросить прийти? — предложила Эмма с отчаянием, искренне надеясь, что она только что не запустила часовой механизм бомбы замедленного действия. — Она не то чтобы… Слушай, она в порядке. Просто… да, она не хочет приходить. Локсли со вздохом покачал головой. — Я должен был догадаться, — проговорил он. — Она нам сегодня не нужна. Мы можем поговорить завтра, но я… я позвоню и со всем разберусь. Есть ещё кое-что важное, о чём я хотел бы поговорить с ней. Если она вообще соизволит ответить. — Думаю, соизволит… — ответила Эмма, но очень осторожно. — Сегодня ей намного лучше. Вчера она была расстроена из-за некоторых слов комиссара. Что и понятно, эти ребята — козлины. Он снова вздохнул. — Тогда я сначала позвоню ему. А потом Реджине. И просто… слушай, если тебе понадобится сбежать сегодня пораньше… ну, ты понимаешь. Реджина… Я переживаю. Безделье никогда не шло ей на пользу. — Как и работа, — парировала Эмма. — Справедливо, но ты не знала её, когда дела обстояли совсем хреново. В смысле, случались дни, когда работа была единственным, что заставляло её вставать из постели, — он помолчал, невесело улыбнулся и добавил: — Сейчас, к счастью, у неё появились и другие причины. Эмма посмотрела себе на ноги — не то чтобы это могло скрыть румянец смущения на щеках — и проговорила: — Так, может, прекратим сплетничать и займёмся работой? — Да, отличная идея, — Локсли сверился с наручными часами. — Нам сегодня многое нужно успеть. Мне понадобится вся твоя документация по этому делу. Отдел внутренних расследований забирает расследование себе, как ты, наверное, догадалась, так что прошерсти все бумаги вдоль и поперёк. В тебе я не сомневаюсь, но… ты и сама понимаешь. — Я понимаю. — Отлично, дай знать, если тебе что-то понадобится, — просиял он, и Эмма вернулась в общую комнату, где натолкнулась на подозрительно бодрого Нолана, который сидел с приподнятой ногой и время от времени с глупой улыбкой пялился на экран сотового. — Что это с тобой? — удивилась она вслух, а когда сотовый Дэвида издал очередной звуковой сигнал, всё поняла: — Мэри-Маргарет? Как она? Нолан пожал плечами. — Хорошо, особенно, учитывая обстоятельства. Как Миллс? — Аналогично, — ответила она. Плюхнулась в кресло. — Выходные выдались… сам знаешь. — Да, расскажи мне об этом. Некоторое время они работали в уютной тишине, пока Эмма кое-что не вспомнила. — Ты в порядке? — поинтересовалась она. — Как справляешься со всей этой канителью с давно потерянным и погибшим близнецом? — Сеансы терапии, назначенные Локсли, проходят довольно неплохо, — уклончиво ответил он. — Хоппер заставил меня проанализировать чувства и прочее. Не знаю. Это хорошо, наверное. Я справляюсь… как и все мы. — Как думаете, что будет дальше? — вошедший Бут указал на пустующий стол напротив Эммы. — Миллс ушла с концами? — Даже не представляю, как мы будем работать без неё, — пробубнил Нолан. Эмма попыталась спрятать улыбку. Если бы она только могла записать разговор — все такие из себя серьёзные… Реджина бы протащилась с них. — Она бы, наверное, сказала нам заткнуться и заняться бумагами, чтобы Лукас могла прижучить сукина сына. — Принято, — ответил Нолан.***
— Миллс, — произнёс голос в трубке. — Локсли, — со вздохом ответила Реджина. Поставила сковороду с жареными овощами на кухонную стойку, а потом, настраиваясь на долгий и напряжённый разговор, плюхнулась в кресло: — Привет. — Привет, — некоторое время стояла тишина, затем приятель устало заметил: — Тебя нет на работе. — Невероятно проницательное замечание. Сразу видно, почему они платят тебе за раскрытие преступлений. — Реджина… — Слушай, я не собираюсь выпрыгивать в окно, если ты за этим звонишь, — прорычала она и почти сразу пожалела о своей несдержанности. — Я понимаю, в субботу… Робин, мне очень жаль. Я просто… не могу. — Свон говорит, с тобой всё хорошо, и я верю ей, — Робин полностью проигнорировал её сожаление. — Но если на то пошло, ты могла бы позвонить и сказаться больной. Реджина закрыла лицо ладонью, некоторое время помолчала, а потом осведомилась: — Комиссар Сид не говорил тебе о моём решении уйти? — Упоминал, — осторожно ответил Локсли, — но я не думаю, что он поверил в серьёзность твоих намерений. Учитывая, что последние десять лет ты упрямо отмахивалась от отставки, это было… — Это было до того, как он заявил мне в лицо, что в том, что подозреваемый насиловал меня, а мой напарник слушал и ничего не предпринимал, виновата я одна! — она вцепилась в край стола. Каждое слово отзывалось острой болью в животе, сердце сжимало тисками. Робин какое-то мгновение хранил молчание, а после со вздохом пробормотал: — Прости. — Мне не нужно твоё прости. Мне плевать, сожалеешь ты или нет. Мне плевать на смерть Уайта и заключение Спенсера. Мне… Мне просто хочется, чтобы в кои-то веки всё было хорошо! — Стало быть, когда Свон говорила, что с тобой всё нормально, она подразумевала кавычки? — Почему ты так зациклен? — Потому что ты моя подруга и я переживаю за тебя! — воскликнул Робин. — Потому что на тебя разом сбросили двадцать пять бомб, я очень хорошо помню дни, когда даже одной такой бомбы хватало, чтобы ты лежала на холодном полу в позе эмбриона, и… тебя нет на работе, ты совершенно одна в своей квартире, тебе нечего делать, и я просто беспокоюсь. И мне жаль, ведь я знаю, что из этого… не то чтобы я думал, что ты не можешь справиться… но из этого не выйдет ничего хорошего. Или скажешь — нет? Реджина закатила глаза и на короткий момент захотела, чтобы Робин мог видеть её лицо. Тогда бы он не понаслышке знал, что она сейчас испытывает в отношении его беспокойства. — Да, со мной всё нормально в кавычках, — признала Реджина. — Я… не переживай, мне есть чем заниматься. Я кулинарничаю… А ты не хочешь прийти на ужин? С Роландом? Я готовлю… — Реджина! — Я не вернусь в управление, Робин. Я серьёзно настроена. Реджина услышала сдавленное рычание на другом конце провода. Устроившись поудобнее, подтянула ноги и обняла колени. Странно, но факт — сегодня она не испытывала ни грамма радости от доведения Робина до белого каления, и дорого бы дала, чтобы остановиться. — Я разговаривал с Сидом, — внезапно выпалил Локсли. — Кажется, он получил несколько весомых и жёстких отзывов в ответ на свои действия, и это не говоря об угрозах. — Твою… — проворчала Реджина. Если её мать за что-то бралась, то всерьёз, и действовала оперативно. — Они готовы обеспечить тебе досрочный выход на пенсию, — доложил он. — Пенсия в полном объёме, плюшки, всё… «Серьёзно?» — насмешливо подумала Реджина. — Предполагается, что я ни словом не обмолвлюсь о записях? — Не думаю, что есть второе дно, — рассеянно проговорил Локсли, и Реджине показалось, что она слышит, как он перебирает бумаги на рабочем столе. — Но ты должна как-нибудь зайти, заполнить документы. — С этими людьми всегда есть второе дно. Может, не для тебя, конечно, а вот для меня — точно. — Я понимаю, но в этом случае… что ж, прежде всего, я не думаю, что ты сможешь замалчивать записи. Во-первых, Лукас непременно попросит тебя свидетельствовать против Спенсера. Во-вторых, некоторые подробности просочились в СМИ, если ориентироваться на журналистов снаружи. — О… — Реджина почувствовала, как по спине пробежала дрожь, и поёжилась. — Прости, — во второй раз произнёс Робин, и Реджина вздохнула. Может быть, он прав. Может быть, она недостаточно сильная, чтобы справиться с этим. — Если ты позвонил, чтобы извиняться, давай закончим разговор. У меня на очереди ещё один пакет овощей, которые сами себя не приготовят. — Хм… есть ещё кое-что, — нервно отозвался он. — Дело в том… мм… в общем, сегодня утром позвонила Сара. — Сара? — Реджина вся подобралась. — Временная мать Эльзы и Анны? — Она самая. — Зачем? Всё в порядке? Девочки… — С девочками всё хорошо, — поспешил заверить Робин. — У них всё замечательно. Всё чудесно… — Если ты собираешься сказать «но», то ничего не чудесно. — Нет, чудесно! Но здесь такое дело… появилась потенциальная приёмная семья. У Реджины упало сердце, и она крепче обняла колени, не в силах продохнуть. — Ого. Это… замечательно. Разве нет? Но, если это замечательно, какого чёрта глаза защипало от подступающих слёз? — Не совсем. Семья хочет удочерить Анну, а это значит, что Эльза… — Нет! — Реджина вскочила на ноги. — Они не могут этого сделать, не могут? Девочки должны оставаться вместе. Социальная работница говорила… — Да, говорила. И цели ставились именно такие, но проблема в том… — Они не могут этого сделать! — Конечно. Социальные службы пытаются решить этот вопрос, но пока не поступит другое предложение… Реджина, перспективы паршивые. Нет. Нет, этого нельзя было допускать. — Тогда им поступит другое предложение, — прорычала Реджина. Никаких сомнений, что поступит, а вот согласятся они или не согласятся — это совсем другая история. — Всё может быть, но я не знаю… Реджина сбросила звонок. Потом он скажет ей спасибо. А пока… Выключив духовку, она прошла в спальню и принялась рыться в гардеробной. И какой же наряд лучше всего подойдёт для того, чтобы через одиннадцать лет попросить вернуть старый долг?.. Увы, среди её вещей такого, скорее всего, не было. С тяжёлым вздохом она вытащила из кармана сотовый и мрачно уставилась на него. Реджина предпочла бы и дальше не высовываться, но, может быть, в этом случае игра стоит свеч?.. Раздался один гудок, второй, а потом: — Реджина? Дорогуша, почему вы звоните в такой час?***
Стук каблуков по линолеуму звучал обманчиво уверенно, твёрдо, когда Реджина шла вдоль казалось бы бесконечного коридора в кабинет судьи Голда. Она доверилась матери в выборе одежды для этой встречи: высокие каблуки, жемчуг и костюм, наверное, стоили больше, чем весь её гардероб вместе взятый (а ведь она, в отличие от своих коллег, одевалась не неряшливо). Волосы её были профессионально уложены, а макияж проверен три раза, чтобы наверняка убедиться, что в броне нет ни единой царапины. Пока она не растекалась жалкой лужицей нервов, могла сойти за весьма уверенную в себе деловую женщину. Реджина пришла сюда заключить сделку. — Доброе утро, судья Голд, — бодро поздоровалась она, изображая хладнокровие и самоуверенность Коры Миллс. Не было причины бояться: это он должен ей. — Я пришла вернуть услугу. — Давно пора, — не поднимая взгляда от документов, бросил Голд. — Я следил за новостями о смерти Леопольда Уайта. Всё указывает на то, что пневмония усугубилась на фоне его паралича. Если вам выдвигают обвинения… — Что? Нет, конечно, нет. Мой визит… он не связан с этим. Я пришла ради ваших связей с прежней работы. — О? — только и смог проговорить заинтригованный мужчина. Даже читать перестал. Сейчас или никогда. Реджина вдохнула, досчитала до семи и выдохнула, подготавливая себя ко всему, что могло бы последовать дальше. — Мне нужен ребёнок, Голд, и мне нужна ваша помощь, — проговорила она наконец. Он даже бровью не повёл. Улыбнулся и ответил: — Что ж, я польщён, но не заинтересован. — Не в этом смысле! — нетерпеливо воскликнула Реджина. — Если вы следили за новостями о смерти Уайта, то должны были видеть репортажи про Альберта Спенсера и семью Арендтов. — Я читал несколько репортажей о случившемся, но должен признаться, что не улавливаю никакой связи между ними. — Насколько я знаю, связи нет, — вздохнула Реджина. — Спенсер нашёл случайную семью и желавшую им смерти женщину, чтобы наделать шуму, чтобы он мог… — Показать горожанам, на какие злодеяния тратятся их налоги? — предположил Голд, и Реджина, почувствовав, как краска бросилась в лицо, крепко скрестила руки на груди. — Как вы знаете, теперь я специализируюсь на уголовных делах, но даже я понимаю, что вы имеете все основания для возбуждения судебного процесса. Впрочем, вы сказали, что пришли из-за ребёнка? — Да. Вообще-то, ради двоих детей, — поспешила уточнить Реджина. — Из-за дочерей Арендтов. Анны и Эльзы. Они не нашли живых родственников, и обе девочки попали на попечение государства. Появилась одна семья, но они хотят взять на воспитание только одну, а не обеих, и… Реджина осеклась, осознав, что заговаривается. — Исходя из того, что они сёстры, социальные службы отдадут приоритет любой семье, желающей удочерить обеих, — задумчиво проговорил Голд, — что вам наверняка известно. И если мне удалось правильно прочитать между строк, вы бы не отказались стать этой семьёй. — Да, вы правы. Судья смерил её вопросительным, но отстраненным взглядом. — Вы хорошо подумали? — осведомился он. — Материнство — вызов даже при самом благоприятном исходе, а это… — Я хорошо подумала. Я вообще ни о чём другом думать не могу, — это не ответ, но Голд не стал настаивать, и она была благодарна. Впереди ждали куда более сложные разговоры. — А моя помощь вам нужна… И вот оно. — Для того, чтобы удочерить девочек, меня должны одобрить в качестве приёмного родителя. В прошлом мне отказали. — Одинокая женщина, долгие и ненормированные рабочие часы, в настоящее время лечится от психического заболевания… даже не представляю, что могло заставить их отказать вам. — Один из этих пунктов может измениться, — пробормотала Реджина, не вдаваясь в подробности. Да ей это и не нужно. Когда Голд заговорил вновь, его голос звучал почти заинтересованно: — Пенсия может сыграть в вашу пользу, — он постучал ручкой по подбородку. — А с рекомендациями, с выпиской от вашего врача… это может сработать. Реджина не поверила собственным ушам. — Правда? — выдохнула она. — Что ж, не самая простая сделка, но да. Вы обратились очень вовремя. Бывший коллега, задолжавший мне кое-что, только что получил повышение. Думаю, он сможет замолвить словечко. И когда Реджина почувствовала, что может свалиться без чувств от переполняющего её счастья, мужчина внезапно поинтересовался: — Любопытства ради, да и во время процесса вопрос тоже может всплыть… Почему это так важно для вас? Почему эти девочки? — Я… Я не совсем понимаю, — призналась Реджина. Она бесчисленное количество раз репетировала ответ с матерью, но все заготовленные слова вылетели из головы, едва она представила лица Эльзы и Анны. — Я просто чувствую связь с ними, может быть, из-за расследования, или из-за того, что именно я нашла их. Может быть, из-за того, что они пережили. В какой-то мере, я думаю, мой опыт с ПТСР может быть преимуществом: мне это знакомо, я училась жить с этим диагнозом на протяжении многих лет. Я могу помочь им жить счастливой и здоровой жизнью, не смотря ни на что. Именно этого я хочу… Сделать их счастливыми. И я… я люблю их… — прошептала она. Эту часть вообще не репетировала, но прямо сейчас она казалась самой важной. — У меня такое чувство, будто мы должны быть вместе. Мгновение Голд пристально смотрел на неё, а потом вернулся к своим заметкам. — Заполните бумаги ещё раз и подайте заявление, — приказал он. — Соберите все ваши рекомендации. Полагаю, вы захотите ускорить процесс, чтобы девочки по возможности скорее оказались в стабильной семье? — Я… да, сэр, — ошеломлённо сказала она. — Я сделаю несколько звонков, — пообещал Голд. — Ничего не могу обещать, но сделаю всё, что в моих силах. Реджина почувствовала внезапный порыв обнять его. Но вместо этого лишь сказала: — Спасибо, сэр, — и поспешила выйти из кабинета до того, как судья сможет увидеть, как её лицо озаряется широкой улыбкой. Она была не очень хороша в сокрытии эмоций. Всё-таки она не деловая женщина, она всего лишь должна была стать ею. Но она могла стать матерью.***
Сразу после того, как Джонс и Бут ушли обедать, Эмма извинилась перед Ноланом и, скрывшись в комнате отдыха, закрыла за собой дверь. Сообщение от Реджины — Встречаюсь с судьёй Голдом — последний час занимало все её мысли, но она не могла рисковать, отвечая на него в присутствии двух самых любопытных детективов подразделения. Реджина ответила после второго гудка. — Что значит, ты встречалась с судьёй Голдом? — накинулась Эмма на неё. — И тебе привет, — ответила Реджина, а следом раздался звук, будто она поставила сковороду на конфорку. — У тебя доброе утро? Новые дела? — Реджина! — Должна признаться, увольнение очень сильно расслабляет, но я заставила себя заняться ужином. Тебе нравится… — Расскажи мне о судье Голде! — потребовала Эмма. — Или тебе в кайф меня мучить? — А это идея, — язвительно фыркнула Реджина, но вышло несколько нарочито. Мгновением позже её голос посерьёзнел: — Я встречалась с судьёй Голдом, как ты и сама, наверное, догадалась, из-за Эльзы и Анны. Не знаю, рассказывал ли тебе Робин, но… — О разлучении, да. И что сказал Голд? — Раньше Голд специализировался на семейном праве. У него всё ещё остались кое-какие связи. И он задолжал мне услугу… Взволнованная Эмма не дала ей закончить. — Ты собираешься удочерить их? — нетерпеливо спросила она, усилием воли заставив себя говорить потише. Не то чтобы она была шокирована, но… ладно… может быть, немножечко. Реджина нервно засмеялась. — Пока нет. Пока ещё ничего неизвестно. Он просто пообещал мне, что они ускорят процесс и, возможно, пересмотрят всю ситуацию с ПТСР, если Хоппер даст положительные рекомендации, — она кашлянула и добавила почти шёпотом: — Не знаю, пойдёт ли Арчи на это, но я должна попытаться. — Он даст! — твёрдо парировала Эмма. — Должен. Да, я понимаю, тебе в последнее время пришлось несладко, но ты же не опасна для девчонок. А ещё за тобой стоит мощная команда поддержки, хочешь ты это признавать или нет. Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь и на своих родителей тоже. Что до денег… — Вопрос решён, — пробормотала Реджина. — И, вероятно, почти без унижений и угроз. — Отлично. В чём суть сделки? — Ничего сложного. Я оформлю стандартное заявление, Голд потянет за ниточки, ну, а дальше останется надеяться на лучшее, — пояснила Реджина дрожащим голосом. — Когда он говорил, это звучало… Эмма прервала прежде, чем уверенность Реджины окончательно сошла на нет. — Уверена, ниточки, за которые потянет Голд, станут решающим фактором, — отметила она. — Они наверняка намного значимее и серьёзнее, чем ты себе представляешь. Реджина выдохнула. — Разумеется. — Но шампанское, наверное, рановато открывать, да? — Разумное решение, — отозвалась Реджина. — Для начала мне надо собрать рекомендации, заполнить заявление, поговорить с доктором Хоппером о… в общем, о многом… он сегодня три раза звонил, но я просто… — Ладно, почему бы не решать проблемы по мере поступления? — предложила Эмма. — Начни с простого. Попроси Локсли о рекомендации. Позвони сейчас. Он точно не откажет. На мгновение в трубке воцарилась тишина, а потом Реджина прошептала: — А ты? — А что я? — Ты… — Реджина осеклась. Эмма мысленно отвесила себе подзатыльник. Она могла оправдать себя только тем, что раньше её ни о чём таком не просили, но ведь можно было догадаться. — Конечно! — взволнованно воскликнула она. — Вот видишь — одна рекомендация в кармане. А теперь звони Локсли. До конца обеда осталось десять минут, а мне ещё кое-что нужно сделать. — Мне стоит волноваться? — Нет, напротив, — она рассмеялась, впрочем, ладони вспотели от одной только мысли об этом. — Увидимся вечером? Напиши мне, в чьей квартире хочешь встретиться, твоей или моей. И да, я безумно горжусь тобой. Люблю! Эмма быстро сбросила звонок, не позволяя Реджине обратить внимание на то, что она стала тараторить и задыхаться. Она и сама не понимала, какого чёрта впала в ступор — это всего лишь Нил. Если Реджина набралась смелости, чтобы встретиться с судьёй Голдом во имя желаемого, ей и подавно не должен составить труда разговор со щенком-переростком в лице своего бывшего, нет? — Привет, Эм, — рассеянно поздоровался Нил. На заднем фоне слышался рок семидесятых — может быть, «Роллинг Стоунз», — но его заглушали посторонние шумы, из чего она предположила, что бывший, должно быть, едет в машине. — Что нового? Эмма глубоко вздохнула и поинтересовалась: — У тебя есть минутка? Или несколько? — Да, конечно, я всего лишь возвращаюсь с обеденного свидания. «За каким хреном он разъезжает в Нью-Йорке на машине?» — изумилась Эмма, но по какой-то причине решила заострить внимание на совсем другом. — Обеденного свидания? — с любопытством спросила она. — И что это значит? Ты с кем-то встречаешься? — Поправочка: я кого-то встретил. Сегодня было наше первое свидание, но, может быть, последуют и другие. Её зовут Тамара. «Тамара из спортзала», — вроде бы Генри упоминал о ней раз или два, но это было давно. — Славно. Ты решился пригласить её? Голос Нила прозвучал почти пафосно, когда он произнёс: — Вообще-то это она меня пригласила. — Ого. Потрясающе. — Да, она потрясающая, — с восхищением прошептал он. И хотя Эмма не видела его, она с полной уверенностью могла сказать, что парнишка по уши влюблён, и это — после одного свидания. Отличная новость. Она искренне радовалась — он наконец-то кого-то нашёл. Он наконец-то переболел ей. — В общем, здесь такое дело… — Эмма кашлянула и, решив не ходить вокруг да около, выпалила: — Я… видишь ли… я звоню тебе… мне хотелось бы пересмотреть соглашение об опеке. Повисло молчание, а затем раздалось невозмутимое: — Хо-ро-шо, — как будто Нил ожидал чего-то подобного. — И что мы должны изменить? — Не знаю, — со вздохом призналась Эмма. — Просто… Меня не покидает ощущение, что я многое упускаю, понимаешь? Да, я знаю, что у меня отстойная работа, из-за которой мы и заключили прежнее соглашение, и я знаю… Слушай, мне не хочется разлучать его с друзьями. Или, например, с девушкой, если таковая есть. Или с мальчиком, если он по ним. Я даже не знаю, на кого Генри западает! И мне кажется, я буду последней, кто узнает, если… — Хорошо, — не дал закончить Нил, — для начала — успокойся. Первое. Если Генри всё-таки по мальчикам, ты первая об этом узнаешь. — Почему? Потому что я — лесбиянка? — парировала Эмма. Внезапно всё пошло наперекосяк, и она не понимала, почему? Почему вспотели ладони? Это всего лишь Нил… всего лишь… — Чего? Нет! Потому что ты — его мать. Разумеется, ты узнаешь, что у него появился мальчик… или девочка, если на то пошло. Хотя, если хочешь знать моё мнение, не думаю, что Генри на данном этапе заинтересован в этом. — Вот именно, и я буду второй, кто узнает… Нил застонал. — Эмма, остынь. Из меня родитель не лучше твоего, — устало произнёс он. Замечательно, теперь она вывела его из себя. Нила никогда нельзя было назвать сторонником борьбы с её комплексами — не то чтобы она винила его за это, но… — Может, со мной Генри надёжнее, но только из-за моей работы. Мы с тобой делаем всё, что в наших силах, так что… остынь, ладно? Генри любит нас обоих. Генри нуждается в нас обоих. Эмма моргнула раз. Потом другой. Он действительно это сказал? Не показалось? — Стоп, хочешь… — Да, ты права. Мы должны пересмотреть соглашение об опеке. Очень заметно, что Генри скучает — постоянно выпрашивает выходные с тобой. Совершенства можно не ждать, тем более, мы живём в разных городах, но я открыт для предложений. Эмма почувствовала себя свободной, как будто с её груди упал тяжеленный груз — Нет никаких шансов, что ты вернёшься в Бостон? — она с улыбкой откинулась на диванные подушки. — Прикалываешься? — Что ж, дело вот в чём… Генри взрослеет, — принялась рассуждать Эмма. — Он ведь может прожить самостоятельно несколько часов? Это не станет концом света, правда? — Не станет. Я почти год втолковываю тебе это. Ты сама требовала, чтобы… — Слушай, я почти каждый день вижу убитых детей. Я не могу не волноваться. Но есть ещё кое-что. Просто Реджина… Короче… Реджина собирается свалить из полиции. И если со мной что-то случится, она будет рядом и сможет помочь. Да, я понимаю, что ты её почти не знаешь, но я ей доверяю и Генри тоже. — Она заставляет пацана есть овощи. Ей причитается золотая звезда. — Ага, конечно… как бы то ни было, моя жизненная ситуация меняется. Немного. Нил присвистнул. — У вас с Реджиной всё серьёзно, да? И быстро. Что-то вроде здоровенного такого соглашения, в основе которого лежит самая большая боязнь обязательств из когда-либо мной виденных, но, наверное, когда ты чувствуешь — ты чувствуешь. — Да, — согласилась Эмма. — Рядом с Реджиной всё кажется правильным, — она поймала себя на том, что ещё немного и выдаст мечтательный вздох, но вовремя остановилась. Да кто она, чёрт возьми, такая? Нолан? — Соглашение об опеке, — Нил кашлянул. — Что скажешь о каждых вторых выходных — для начала? И, может быть, все школьные каникулы? — Это… да, здорово, — ответила Эмма. Щедрость Нила немного удивляла, но в то же время, возможно, он хочет проводить больше времени со своей новой девушкой. — Если Генри не против. — Не против, — заверил бывший. — Он хочет больше времени проводить с тобой. И с Реджиной. И с лошадьми. В основном, с лошадьми, конечно, но и с вами тоже. Эмма рассмеялась. — Что ж, мы с Реджиной и с лошадьми тоже хотим проводить с ним больше времени. — Вы ещё не живёте вместе? — осведомился Нил. — Потому что это будет охереть как быстро, особенно для тебя. — Нет, — заверила она, но потом вспомнила субботние разговоры и уточнила: — Но, может быть, скоро съедемся. Не знаю… я в предвкушении чего-то захватывающего. — Хорошо. Я очень рад за тебя, Эм, — произнёс он. Эмма едва сдержала радостный вскрик, когда нажала кнопку «отбой». Она была готова танцевать от счастья, но не умела, так что просто подбросила мобильный, а потом ловко поймала с довольной и широкой улыбкой. В её жизни случалось, что события внезапно приобретали неожиданный, зачастую неприятный оборот, но прямо сейчас не покидало ощущение, что всё идёт своим правильным чередом, и она хотела отпраздновать.***
— Зачем мы сюда пришли? — Реджина плюхнулась на диванчик в кабине пиццерии «Альберти» без намёка на грациозность. — Я с обеда готовила овощи, и… — И завтра лазанья покажется нам объедением, будто мы и не питались ей одной три дня подряд. Брось, мы вчера почти весь день ели одно и то же. — Зато пицца обладает поистине уникальным вкусом, — язвительно подметила Реджина, но едва заметная улыбка на губах и блеск в глазах говорили о том, что она больше шутила, чем была серьёзна. — Мы могли бы сходить в другое место… где подают здоровую пищу. Эмма села неестественно прямо, вытянувшись по струнке, и со всем пафосом, на какой только была способна, объявила: — Мне подумалось, что в этот событельный день мы просто обязаны посетить место, где прошло наше первое свидание. — Опять же, никогда не замечала за тобой склонности к сентиментальности, — поддразнила Реджина. — Кстати, слова «событельный» не существует в природе. — Кончай, — заныла Эмма, — нам обязательно говорить правильно, когда я пытаюсь поздравить тебя? Сегодня в самом деле очень большой день! Ты запустила процесс усыновления для двоих детишек, которых любишь всей душой, и официально распрощалась с бостонским полицейским управлением. Вот я и подумала, что мы просто обязаны съесть наши жирные сырные пиццы в особенном месте. — Всё перечисленное станет официальным не раньше, чем через месяц, — возразила Реджина. — Или в этот событельный день произошло что-то ещё, о чём бы ты хотела мне рассказать? Эмма насупилась. Очевидно, Реджина неплохо её изучила. — Ну… я проделала много бумажной работы! — гордо сообщила она. — Локсли похвалил мои цветные маркировки. И, — затараторила она, да так быстро, что Реджина немного растерялась. — Я говорила с Нилом о том, чтобы больше времени проводить с Генри, и он согласился. Реджине потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать сказанное, а когда она это сделала, её глаза загорелись: — Ты права! — воскликнула она. — Это определённо стоит отпраздновать. — Ага… и… не знаю… — Эмме почему-то стало неловко. — Может, это не самый великий день в мировой истории, но для нас с тобой он выдался хорошим. Я подумала, это заслуживает внимания, особенно после череды ужасных событий. — Не могу не согласиться, — Реджина погладила её руку. — И знаешь, — продолжила Эмма воодушевлённо, — может быть, со временем мы доживём до момента, когда хорошие дни перестанут быть особенными событиями, но пока мы здесь… не знаю. Может, это глупая идея? — она попыталась разобраться, что вообще натолкнуло её на мысль, что в её истории — и Реджины — найдётся место лёгкости или беззаботности. Реджина в замешательстве нахмурила лоб. — Что в ней глупого? Эмма со вздохом принялась нервно теребить бегунок на молнии красной куртки, одетой специально по этому случаю. — Не знаю. Генри мог запудрить мне мозги. Сказочная романтика, все эти долго и счастливо… но наша жизнь не такая. Мгновение Реджина задумчиво смотрела перед собой. Нащупала пальцами помолвочное кольцо на шее и погладила большим пальцем. — Мэри-Маргарет кое-что сказала… в день нашего первого свидания, — пробормотала она, тихонько посмеиваясь. — Она сказала, что вера, даже в саму возможность долго и счастливо, может быть очень могущественной. — Думаешь, она права? — осторожно спросила Эмма. Реджина пожала плечами. — Полагаю, нам предстоит это выяснить. Понимаю, я не… Да, я долгое время прожила в неверии, но когда я с тобой… не знаю. Я просто верю. У Эммы перехватило дыхание, а глаза защипало от подступающих слёз, когда она, перегнувшись через стол, обхватила ладони Реджины. — Я тоже верю, — прошептала она. — Из-за тебя. Я верю. Являлась ли вера в долго и счастливо на самом деле верой друг в друга? Чёрт её знает, Эмма понятия не имела, но когда смотрела в глаза Реджины, она чувствовала зарождающееся внутри и исходящее от них обеих тепло. И понимала, что никогда ещё не ощущала себя такой могущественной. — Тогда поживём — увидим, — проговорила Реджина, и по её улыбке Эмма поняла, что она тоже это чувствовала.