Сборник драбблов по БНХА

У них плохо получилось признаться: неловкое касание пальцами, такое же неловкое их переплетение и взгляды в разные стороны. Их первый поцелуй: красные щеки, поджатые губы и взгляды в разные стороны. У них совсем не получалось общаться: шелест страниц в тишине и хлюпанье чашек. Приглушенное бормотание телевизора и едва сдерживаемые стоны. И откровенно плохо получилось проститься: Аизава запрыгивает в ночной автобус до Токио. Тошинори готовится к защите курсовой. Пятнадцать лет спустя у них также изуродовано выходит поздороваться: Тошинори стоит на мосту с невысоким мальчуганом, чья копна зеленых волос скорее напоминает брокколи, нежели волосы. Аизава курит и выдыхает дым в лицо Хитоши, который морщится и пытается измазать его мороженым в ответ. Тошинори, раза в полтора меньше, чем он был перед их расставанием, что-то рассказывает, размахивая руками, а мальчик радостно улыбается и кивает головой так сильно, что кажется, она у него отвалится. А Шота чуть ли не давится дымом, замирая прямо у моста. Хитоши моргает удивленно, переводит взгляд со своего без десяти минут приемного отца и стоящую парочку. — Шота? — зовет фиолетоволосый парень его, дергая за рукав. — Ты чего? Тошинори, продолжая говорить, поворачивается и тоже застывает. С широко раскинутыми руками и открытым ртом. — Шота? — выдыхает он шепотом, Аизава не слышит, видит его губы. — Тоши? — также шепотом переспрашивает он. — Да? — Хитоши хмурится еще сильнее. — Земля Аизаве. Мы шли в наш новый дом, нет? Или ты из Токио меня увез, чтобы мороженым накормить? Мальчик с копной брокколи на голове что-то говорит Тошинори, скорее всего что-то похожее. — Идем, — кивает Аизава, топчет сигарету и делает шаг на мост. — Эм, привет? — неловко здоровается Яги, и это удивительно, как, пятнадцать лет спустя, он находит в себе смелость заговорить первым. Шота в себе подобной смелости не находит. Кивает молча, стараясь пройти мимо как можно скорей, но ноги спотыкаются, словно натыкаясь на невидимую преграду. — Ты… Вернулся? — Аизава не знает, как ответить. Он обещал Шинсо, что они здесь лишь на год, чтобы парень смог закончить школу и спокойно сдать экзамены, не беспокоясь, что шизанутый отец-абьюзер найдет его. Потом они смогут вернуться в Токио. — Я… Наверное, — выдавливает он из себя. Яги представляет Изуку как своего сына. Шота следует за ним, представляя Шинсо. — Может, выпьем как-нибудь? За встречу? — предлагает блондин, старательно выискивая сходства Хитоши и Аизавы. Как ни странно, их можно найти целую кучу, чего не скажешь об этом Изуку. — Может, — он кивает и прощается, подталкивает Хитоши в спину, едва ли не убегает. — Твой старый друг или.? — Шинсо в свои семнадцать, будем честными, слегка более проницательный, чем это нужно. — Или. — Вы выглядели как два жирафа, — парень, наконец, позволяет себе рассмеяться. И это даже хорошо, наверное, потому что Шинсо не смеялся с того момента, как они пересекли зачеркнутый знак «Токио» восемь часов назад. Выпить у них тоже не получается: Аизава шипит, зажимая рот ладонью, когда его вдавливают в стену, и глазами умоляет не шуметь, когда брюки Тошинори с лязганьем (мелочь, ключи, бляшка ремня) падают на пол, потому что Хитоши в соседней комнате смотрит видео. — Я не скучал, — говорит Яги, одеваясь. Несколько темнеющих засосов на шее будет сложно объяснить своей жене и сыну. — Я тоже, — соглашается Шота, завязывая волосы в пучок и одергивая рукава серой кофты. — Я здесь только ради Тоши… Это даже не смешно. Их имена так стремно похожи. — Хитоши. Как только он закончит, скорее всего мы уедем. — В школу нужен учитель, — Тошинори поправляет волосы в крохотном зеркале и прикидывает, чем можно прикрыть синяки. Шота тихонько смеется и дает ему шарф. Это не особо поможет, но все же. — Я думал стать алкоголиком, — честно признается Шота. — Сидеть дома, готовить отвратительный завтрак и гонять непутевого сына. Денег с проданной квартиры должно хватить на вполне достойный алкоголизм в этом захолустье. Тошинори уходит, не прощаясь. Только кивает слегка. Они не умеют прощаться. И разговаривать. И любить. И жить как-то фигово получается тоже. — Это очень дерьмовое начало новой жизни, — говорит не-по-годам-смышленый Хитоши, выглядывая из своей комнаты. Приглушенный звук стрельбы и взрывов говорят Аизаве, что он сел играть. — Да черт! Он же женат. И его сын будет ходить со мной в один чертов класс. — Это всего лишь на год, — и непонятно, что конкретно: Изуку или Тошинори. Или жизнь в целом.