Сборник драбблов по БНХА

Сколько Хитоши себя помнит, он был «плохим». У него «плохая причуда», а значит, использовать ее можно только для «плохих целей». Он привык. Они всегда так считали, сколько бы он ни пытался их переубедить, а может, переубедить себя. Он не должен использовать свою причуду для собственных извращенных злодейских целей. Это нечестно. Нечестно? —  Поцелуй меня, — приказывает он, смотря прямо в глаза своего учителя, наставника, первой любви. Порог моральных принципов уже давно перейден, границы извращений держатся только на «Он ведь может и сопротивляться», — поэтому все, что дальше поцелуев, Хитоши оставляет на ночь, когда он наедине с собой и своими повернутыми желаниями, и никто не может их ему обломать. Аизава покорно льнет к нему, впечатывая свои губы в его, целует глубоко, но неторопливо и вдумчиво. Хитоши отвечает жадно и нетерпеливо, зарываясь пальцами в длинные черные волосы учителя, притягивая его ближе, вжимаясь в него и постыдно постанывая в поцелуй. Он закрывает глаза, чтобы не видеть поблекшего бездумного взгляда пойманного под контроль преподавателя. Шинсо кусает его губы, сплетает их языки и умирает, чувствуя, как бешено колотится собственное сердце о грудную клетку. Шинсо не чувствует сопротивления, впрочем, и держит он довольно крепко. В конце концов, должна же быть хоть какая-то привилегия человеку с «плохой» причудой. Шутка ли, единственный человек, который решил сделать из него героя, огребает сейчас именно за это. За то, что поверил в него. Кажется, это называется backfire, и это совсем не шутки. Это нечестно и неправильно. Это, как минимум, отвратительно. И это очень сильно похоже на предательство. Но ему семнадцать, и каждая тренировка с Аизавой — проверка на стойкость. Он оказывается совсем не стойким. Ломается, стоит тому первый раз прижать его к стене. Ломается, чувствуя чужие крепкие руки на собственном горле, и блять, как же это заводит. — Еще, Шота, — выдыхает Хитоши, отрываясь от мужчины, чтобы вздохнуть и перехватить его за кофту. — Обними меня и целуй еще. И Аизава покоряется. Румянец на щеках Шинсо алеет, распространяется на лоб, уши и шею. Кожа начинает гореть от возбуждения. Просто Аизава целуется так же хорошо, как и сражается, просто называть его «Шота», — слишком сладко, просто… Им так хорошо вдвоем, почему нельзя этому быть взаимным? Хитоши торопливо запускает руки под черную кофту геройского костюма Аизавы, ощупывает напряженный пресс, грубые шрамы от многочисленных поединков со злодеями, поднимается выше к соскам, давит, обводит осторожно подушечками пальцев, чувствуя, как они твердеют от его действий. Он также чувствует, как твердеет член Аизавы у его бедра. Очень хочется наложить руки и на него, но есть большая вероятность, что Шота очнется, и будет сложно объяснить, что Шинсо забыл в штанах Аизавы. Хотя… Может, только если один раз… — Как же, блять, я тебя хочу, — он рычит, углубляет поцелуй, сжимая его талию. — Замри. Учитель покорно замирает, позволяя Хитоши прижаться к нему теснее, провести руками по своим рукам, прощупывая мускулы под кофтой, уткнуться носом в шею, втянуть запах пота, смешанный с легким ароматом одеколона. — Блять, — снова выдыхает он, чувствуя собственный стояк больнее. — Убийственно горячо, учитель… Шинсо касается губами его уха и прихватывает мочку, чуть царапая зубами. — Подрочи мне, — приказывает он. Всего один раз. Один чертов раз. И больше никогда. Чужая рука по приказу проникает под его спортивные штаны и белье, обхватывает член. Ебаный в рот… Хитоши стонет, закидывая голову назад и отдаваясь руке учителя. Медленный, насмешливо неторопливый темп размазывает его сознание по черепной коробке. Блять, как же охуенно. Он тянется к члену учителя, но, неожиданно, его останавливают. — Это вся твоя концентрация? — Шинсо распахивает глаза. Улыбка Аизавы почти насмешлива. Не считая неодобрения на его лице. Сердце Хитоши делает сальто-мортале и замирает. Кажется, где-то в процессе он потерял контроль над чужим сознанием, увлекшись, либо для учителя никогда и не было проблемой вырваться. Второе капец как вероятно. Он ждет, что Аизава отодвинется, наорет на него, возможно, ударит. Но черноволосый мужчина стоит, все также обхватив его возбужденный член. И это капец как тяжело пытаться не подаваться вперед в его руку. Ну блять. — Что же ты, — подбадривает его Шота, медленно проводя рукой по члену. — Кот язык откусил? И неодобрение сменяется насмешкой. — Ты потерял контроль, — низкий голос проникает под спортивную куртку и майку, пробегается мурашками по коже. — Очень плохо. Я ожидал большего от человека, который использует свою причуду, всего-то, всю жизнь. Сильная рука крепче сжимает его член, большим пальцем растирая выступившую смазку по головке. Это и болезненно, и охуенно. Хитоши закатывает глаза, шумно втягивая носом воздух, и впивается в чужие плечи руками. Он все-таки подается вперед, призывая к действию, но Шота больше не в его власти. — Проебешься так еще раз, — Аизава хватает его за волосы и притягивает к себе так, чтобы ухо парня оказалось наравне с его губами, — И я выебу тебя насухо лицом в пол, жопой кверху, это понятно? Хитоши кивает. Тело бьет мелкая дрожь страха и возбуждения одновременно, и это почти убивает. — А что так можно было? — ухмыляется он, едва сдерживая стон. — Если бы знал, давно бы попросил. Аизава ломает его. Тянет за волосы, заставляя запрокинуть голову назад, вгрызается в кадык и ускоряет движения рукой. Хитоши кончает, когда учитель добирается до его губ и целует его, так, как целовал его сам Хитоши: жадно, слюняво и нетерпеливо. Содрогаясь в оргазме, парень стонет чужое имя. Шота уходит первым. Он оставляет Шинсо на полу у стены с опухшими губами, оцарапанными щетиной учителя, приспущенными штанами и неловкостью. — Что ж, — говорит он в пустоту, — урок усвоен. Осталось проебаться.