Красный — цвет солнца на закате.
Умирая, солнце брызжет кровью на светло-синее небо, стекает по белоснежным облакам, разрезает атмосферу, застывает в воздухе, превращаясь в радужные снежинки. Умирая, солнце утягивает за собой в звездную могилу очередной день, погружая мир в черноту, холод и снег. Он чувствует, как замерзает. Стопы промокли и промерзли, сковывая кровь ледяными цепями, ломая колени. Меховая накидка разодралась о промёрзшие ветки, ветер без приглашения пробирается под куртку, под рубашку, под сорочку, заполняя собой все пространство не только снаружи, но и внутри. Ветер прятался в костях, щекотал легкие и обнимал сердце ледяной своей рукою. Его тяжелый меч больно бьется о ногу. Он чувствует, как с каждым шагом все глубже и глубже погружается в глубокие лесные сугробы. Кажется это все. Ветер закручивает снежинки вокруг него, спугивая с деревьев нахохлившихся птиц. Перед глазами начинают танцевать серые пятна. Очень хочется спать. Так сильно, что, кажется, закрой он глаза лишь на секунду, лишь на мгновение… Громкое воронье карканье пускает дрожь по телу, разбивая усыпляющие оковы холода. В стремительно темнеющем небе проносится что-то большое, на мгновение перекрывающее умирающее солнце, забирающее последнее тепло. Это тот самый монстр, о котором ходили слухи в деревне? Чудовище, живущее в замке, терроризирующее жителей и нагоняющее на них волков? Оледеневшие пальцы в тонкой коже перчаток смыкаются на рукоятке меча. Ее не вытащить из-под снега, даже если приложить все оставшиеся силы. Но что же это? Дракон? Нет, размах крыльев слишком маленький. Феникс? С чего бы фениксу жить в замке? Тень между тем останавливается, зависает в воздухе ровно над ним и начинает спускаться. Хруст собственных замерзших мышц теряется в свисте крыльев приближающегося чудовища. Он из последних сил вытягивает меч из ножен, однако, о том, чтобы отбиться от атаки даже не идет и речи. Удар мощных лап выбивает остатки сознания.Красный — цвет перьев на подушке.
Он открывает глаза, когда покалывание в пальцах ног и рук становится невыносимым. Осознание реальности приходит очень медленно и очень частично: удобная подушка под головой, мягкость дивана под окоченевшим телом, скрип поленьев где-то совсем рядом над ухом, яркий оранжевый свет, пробивающийся сквозь плотно закрытые веки, и теплый воздух. Звенящая тишина, нарушаемая шепотом огня и чьим-то мерным дыханием у самого уха. Его собственное тело неловко-недоверчиво жмущееся к теплому чему-то… Кажется, к перьям, что щекочут кожу ладоней, а если их коснуться, окажутся ли они обманчиво прочными, но тонкими и нежными. Наверное, где-то за длинными скрываются короткие пушистые перышки, только до них не дотянуться пальцами, но все же стоит попробовать. Движение — совсем короткое, едва уловимое. Его пальцы ловят пушистое перышко, смыкаются и слегка сжимают. Словно, чтобы проверить, настоящее ли. Мягко. Из груди невольно — полу стон, полу хрип — осознание собственной были. Осознание, что живой, что не замерз в чертовом лесу. Резкое движение у самого бока, громкое хлопанье крыльев; холодный ветер, опаляющий лицо со старым шрамом и взъерошивающий короткий ежик темно-красных волос. Тепло исчезает, впрочем, ненадолго. Тяжелая шкура падает на него, поднимая клубы пыли в воздух. Откашливаясь, он, наконец, полностью приходит в себя. — Где я? — хрипит он до неузнаваемости слабым голосом. Это его голос? Голос победителя монстров, убийцы драконов и демонов? Его? Рыцаря номер один в королевстве? Тодороки Энджи? — Убирайся! — стены замка, словно заколдованные, подхватывают чужой голос, искажая, и эхом разнося его по всему залу, отражая от каждой горгульи, чьи очертания различаются в пламени каминного огня. Он не может распознать голос: рычание ли это, шепот ли это, мальчишеский ли, девчачий ли… Эхо кривит и ломает его. — Кто ты? — Энджи надрывается в пустоту, щурясь, смотрит вверх, старясь разглядеть в темноте силуэты. Мужчина чувствует, там на перилах балкончика ведущего на второй этаж притаился его спаситель. — Уходи, — шипят, свистят, рычат горгульи, отражая голос хозяина замка. Рыцарь, придавленный теплой медвежьей шкурой, не находит в себе даже попытки движения. Его руки и ноги истерят острой болью от набежавшей в них крови, которая парализует даже голосовые связки, разбегаясь мурашками по телу. Сейчас бы чаю. Горячего, спасающего, расслабляющего сжавшиеся от холода мышцы. Теплота и тяжесть медвежьей шкуры усыпляет. Сил разговаривать почти не остается. Энджи удобнее устраивается на подушке, носом зарываясь в медвежий мех. Пальцы рвутся ощутить привычную сталь меча у подушки, но натыкаются на мягкие перышки и их колкий стержень. Тодороки с трудом вытаскивает руку из теплоты шкуры, чтобы поднести перышко к огню. Темнота не помогает определить цвет, очерняя, однако, рыцарю все же кажется, что это перо будет красным. Утром, когда он проснется. Если он проснется. — Уйду… — выдыхает он, впрочем, вряд ли его затихающий шепот услышат. — На рассвете… Веки наливаются свинцом, роняя ресницы на ресницы, спутывая их, не позволяя разомкнуть глаза. Проваливаясь в забытье, он чувствует, как разрезают пространство мощные крылья, когда их владелец срывается вниз, проносясь точнехонько над ним. Длинное перо скромно пикирует рыцарю прямо на нос, щекочет нежную кожу с каждым вдохом — выдохом, но у Энджи нет сил его скинуть. Утомленный тяжелой дорогой и холодом, разморенный неожиданным теплом и полностью растерянный, он засыпает, и во сне к нему приходят тонкие пальцы с длинными заостренными ногтями. Они танцуют на его скулах, царапают подбородок, давят на сонную артерию, словно стремясь проколоть, разорвать, но в самый последний момент исчезают, оставляя острый холод мурашками танцевать на оголенной коже.Красный — цвет ленты в волосах.
Рассвет не наступает. За ночь расшалившийся ветер закрыл небо снегом, взломал замки и пробрался в главный зал замка, спрятался в стенах и дымоходах, оживил разодранные гобелены, вступил в схватку с огнем свечей. Рыцарь сидит, завернувшись в медвежью шкуру, уставившись на огонь. Этим ранним утром, или это уже день, в замке холоднее, чем было ночью. Нахохлились, греясь, каменные горгульи под потолком. Огромный тронный зал сейчас в свете множества свечей кажется магическим, зачарованным. Тени играют в догонялки с ветром, оживляя статуи и случайные вещи. Таинственные звуки и шорохи щекочут сознание, заставляя инстинкты рыцаря деревенеть. Нечто, являющееся хозяином замка, прячется в множественных тенях, хлопает крыльями, недовольно скребет когтями каменную кладку стен. Совсем рядом. И в тоже время недостижимо далеко. — Тебе тут не место, — наконец выносит вердикт существо, и его голос снова эхом разносят горгульи. — Выметайся! Энджи вздыхает. Он ожидал подобного, ведь сам сказал, что уйдет с рассветом. Однако, если вчера, заплутав в лесу и потеряв лошадь, он едва не умер от холода, то какой у него шанс сегодня, когда ветер сваливает деревья, когда не то, что неба, собственной руки не увидишь в такой пурге. — Я умру, едва выйдя за порог, — говорит он, поднимаясь. Шкуру все еще очень тяжело с себя снять, все же она теплая, нагретая. Всполох красного мелькает перед глазами. Несколько перышек опадают на пол перед ним. — А мне какая разница? — раздается из тени неподалеку. На этот раз чудовище говорит своим голосом, не прячась за эхом. И Тодороки поражает сколь юн этот голос. Он едва ли старше его сына. Юный и озлобленный, обиженный, но не пугающий, не голос жуткого монстра. — Ты спас меня вчера, принес сюда… — размышляет Энджи, делая шаг к тени. Несколько перьев проносятся мимо его лица, одно рассекает скулу. Мужчина замирает. — Грел своим теплом, потом организовал ночлег… Еще один шаг, уже чуть менее широкий. Перья чуть длиннее предупреждающе вонзаются в потрескавшийся каменный пол, разбивая кладку у самых носков ботинок рыцаря. — Неужели столько труда, чтобы дать мне погибнуть в утренней метели? Или чтобы убить меня? — он делает еще один шаг, сбрасывая шкуру. Он так близко, что может различить темный силуэт невысокого человека с огромными крыльями, сложенными за спиной. — Выйди на свет. — Чтобы ты бросился в атаку?! — рычит существо, выдергивая длинное перо из своего левого крыла и выставляя его словно меч. У Тодороки даже не возникает сомнения, это оружие разрежет его пополам вместе со стеной позади него. — Не подходи, человек. — Ты забрал мой меч, — спокойно отвечает Энджи, не двигаясь с места. Это не его замок, он здесь гость и он еще довольно слаб. — Как бы я мог тебя атаковать? — Не прибедняйся, Тодороки Энджи. Слухи о тебе дошли даже сюда, тебе и меч-то не нужен, убийца чудовищ! — в голосе существа сквозит горечь и отвращение. Действительно, Энджи, кажется, в полтора раза крупнее хозяина замка, если постараться, можно было бы скрутить его и вырвать ему крылья. Но есть такое понятие, как рыцарская честь. — Ты и подобные тебе забирают чужие жизни ради шутки, ради славы. Вы хуже тех, кого называете чудовищами! — Я не имею привычки убивать того, кто спас меня от смерти. Я в долгу перед тобой. — Ветер срывается с гобеленов и прячет слова этого существа прямо в сердце рыцаря. Он садится на одно колено, показывая свою искренность. — И больше всего я бы хотел увидеть лицо своего спасителя. Темнота замирает. На мгновение рыцарю кажется, что каждая горгулья зала уставилась на него с высокого потолка, ожидая реакции своего хозяина. Словно бы одно его слово и они расправят свои каменные крылья, выпустят свои когти, оскалят пасти и бросятся на него. Существо раздумывает, все еще держа острое перо наготове. И, решившись, выступает вперед. Невысокий молодой человек выходит на тонкую полоску света, отбрасываемого канделябром на стене. Энджи оказался прав, он не выглядит старше Тойи, возможно, даже младше. У него отросшие неряшливые белые волосы, забранные назад красной лентой, широкий лоб, большие желтые глаза, по-птичьи заостренные у носа, красивый прямой нос и тонкие губы, сжатые в неуверенности, на подбородок забрались тонкие полоски щетины. На нем теплая светлая куртка отороченная мехом, руки облачены в толстые кожаные перчатки. Штаны в тон куртке из которых выглядывают огромные птичьи когти. Перо-меч все еще направлено на Тодороки, красные крылья чуть приподнялись, перья растопырились. — Доволен? — хмуро осведомляется парень, склоняя голову на бок. — Ты не феникс и не гарпия, и, конечно же, не дракон, — осторожно произносит мужчина, поднимаясь. Парень ростом едва ли достает ему до шеи, однако, крылья выглядят довольно опасными. — Что, жители деревни обещали тебя жуткого монстра? — фыркает блондин, заметно расслабляясь. Его крылья, каждое движение которых бесконечно завораживает, снова становятся гладкими. — И большую награду, да? Когти, предостерегая любое движение рыцаря, угрожающе скребут кафель пола. — Да, — честно признается рыцарь. — Я шел убить монстра, терроризирующего деревню. Глаза существа сужаются, перо в руке поднимается, горгульи готовятся к атаке. Энджи чувствует их всем своим существом, он уверен, эти твари, облепившие тронный зал, следят за ним, прожигают его, стреноживают. Одно неверное слово — и его разорвут на части. — Но я не встретил его, похоже, слухи о чудовище в замке — всего лишь слухи, — он старается не делать резких движений, потому что сейчас внимательный взгляд каменных статуй, устремленных на его спину, особо ощутим. Блондин удивленно хлопает глазами. Кажется, ему хочется сказать: «Вот же я прямо перед тобой». — А взамен? — спрашивает он, когда, наконец, понимает, к чему клонит рыцарь. — Позволь остаться, пока погода не уляжется, — Энджи нервно дергается, когда за спиной раздается непонятный скрип. Ему кажется, или эта каменная кошка с крыльями была выше, когда он последний раз на нее смотрел? — Этот замок не придется тебе по душе, человек, — качает головой парень, скрещивая руки на груди. — Все лучше, чем снежная могила в безымянном лесу, — настаивает Тодороки. Ему самому не особо нравится идея оставаться рядом с непонятным существом, однако, погода за окнами совсем не радует. Молчание между ними натягивается, звенит и режет нервы тупым ножом с зазубринами. — Хорошо, — наконец соглашается блондин. — В главной зале мало приятного ночевать, ее даже прогреть толком не получается. Я покажу тебе спальню. Он взмахивает крыльями, мгновенно оказываясь на лестнице, ведущей на второй этаж. — И все же, — Энджи, плотнее завернувшись в медвежью шкуру, торопится за ним. — Кто ты? — Тебе этого знать не надо, — холодно бросает парень. — Но должен же я к тебе хоть как-то обращаться? — Нет, — он резко оборачивается, и в золотых глазах его танцует огонь свечей. — Лучше бы тебе не пришлось. И, продолжив свой путь по длинной балюстраде второго этажа, добавляет чуть более мягко: — О твоих нуждах позаботятся, — кто уточнения не происходит. Энджи решает обозвать его ястребом, уж очень крылья похожи. Ястреб останавливается возле одной из многочисленных дверей и открывает ее. — Будешь спать здесь. Комната представляет собой типичную спальню для гостей, только пыльную и мертвую. — Благодарю, — Тодороки слегка кланяется. — Ты очень добр. — А ты нет, — огрызается Ястреб. — Все вы — люди — отвратительные. Рыцарь делает попытку возразить, но громкое урчание его живота заглушает слова. Смутившись, Энджи проходит в комнату. — Северное крыло замка в твоем распоряжении, рыцарь, — коротко добавляет хозяин. — Сунешься в южное, разорву тебе горло. Это ясно? — Кристально, — кивает мужчина, рассматривая пыльную комнату. — Скоро будет подан завтрак. Прощай, Энджи Тодороки. — Что? Нет, подожди… — он разворачивается, но хлопанье крыльев сообщает, что Ястреб уже улетел.