Дорогою добра

Вторая неделя в новом учебном году началась в щадящем для профессоров и учеников режиме. Альбус умел концентрироваться на насущных задачах, поэтому планы о самом главном фоновым ликованием, где-то в подсознательном, присутствовали, как нечто грандиозное, неизбежное, но покамест отошедшее ко вторым ролям. Еще никогда он не был настолько близок к своей модернистской, романтической утопии, — вечерами, после отбоя, когда не было ночных дежурств, волшебник вспоминал претерпенные скитания, долгие годы бесплодного поиска, каждый из дней, в прошлом питаемый лишь мечтой о мире, не знавшем бессчастья, бесчестья, бескровности. Его атаковали сомнения, его дороги были сотканы из меланхолии, ранее… тогда ему не удавалось упорядочить никакие знания, свидетельства и линии родословных Певереллов. Тогда борцу за благо казалось, будто его понурые потуги превращались в войну с ветряными мельницами или маханием рук в густом тумане. Пожалуй, Альбус Дамблдор был единственным чародеем, обладающим незаурядной силой, магическим мастерством во всех областях, которому не желалось бы власти, ибо власть — это принуждение кого-либо, это насилие над волей других людей. Ему отчаянно верилось во всепобеждающую мощь дружбы, любви, диалога, при помощи коих можно достигнуть соглашения даже между смертными врагами. В отношении управленческих полномочий устремления Альбуса были непорочными, его помыслы были красивыми. И ценил он всегда таких же личностей, кто был красив внутренне. И если уж говорить об управлении без власти, без провозглашения себя Лордом, без кресла Министра магии под задом, то Певерелловы Дары стали бы оптимальным выбором. И Альбус тут считал себя лучшим кандидатом, выстрадавшим по меньшей мере Воскрешающий камень. В понедельник поутру он написал одному из своих информаторов, то бишь — друзей, — молодому магу, мистеру Фоули, старшему сыну министра, выпустившемуся в год, когда Альбус только начал работать в Хогвартсе. Фоули был отличником и большим поклонником трансфигурации, общие темы перетекли в мизерные услуги, затем услуги более широкого профиля. Как например, — навести справки о ведьме по имени Меропа Гонт, ведь служащему при Министерстве, как и отец, Фоули это не должно составить особого труда. Таким образом вечер понедельника у Дамблдора был занят беседой с Фоули через каминную сеть, зато выяснилось следующее: Меропа Гонт числилась в зачарованном реестре — книге регистрации рождаемости и смертности, самообновляющейся по типу хогвартских учетных записей о будущих студентах. По магическим справкам о Меропе можно было с точностью утверждать лишь то, что она родилась в семье Гонтов, что она находилась на домашнем обучении, по идее, девушка должна была окончить школу одним курсом с мистером Фоули, и, что она умерла в двадцатилетнем возрасте, — сухая статистическая сводка, никакой конкретики. Хорошо, хоть такой учет велся. Во вторник Дамблдор уже еле сдерживался, чтоб не аппарировать в Литтл-Хэнглтон, из-за этого сдерживания у него дурная тревога оседала под ребрами. Все-таки, вряд ли Морфин Гонт выкинет нечто такое, чтобы опять сесть в тюрьму — очевидно, опыт пребывания в Азкабане никому бы не понравился. К тому же, было много уроков во второй половине дня, а вечером Дамблдора, уже поспешающего за территорию замка для аппарации, на ступеньках мансарды ведущей во двор, остановил паренек из Когтеврана. — Мистер Лавгуд, что у вас стряслось? — учитель не мог пройти мимо, он мог отвести парня к декану когтевранского факультета, но вместо этого он принялся утешать подростка. Таков был Альбус с его альтруистическими побуждениями, он видел свой смысл в высоких поступках, иногда забывая о своих личных нуждах. В него вливалась нега, если удавалось прекратить слезы ребенка, и он источал благодать, если успевал осознать в маете других дел, что совершил нечто стоящее. На практике жизни все, чего бы ему хотелось, так это — доставлять радость народу. И это началось с молодости, и Альбус знал, что это не прекратится, пока у гигантского кальмара не отрастут крылья и пока озерное чудовище не будет доставлять почту вместо сов. — Тебе необходимо привыкнуть к критике, мальчик мой. Понимаешь, кто-то всегда будет настроен скептически, но шанс отыскать ранее никому неведанное тоже есть всегда. Может, кто-то не верит. Чье-то неверие не умаляет вероятность внезапных чудес и спонтанных открытий. — Вы мне хоть верите, сэр, что морщерогие кизляки существуют? — напоследок уточнил когтевранец. — Конечно. Только тсс, — приставил палец к губам волшебник. — Никому ни слова. Что ж, вечер вторника сердобольный чародей убил на оправдание студентов, расстроивших юного мистера Лавгуда, утешения, прогулку вдоль школьного двора и препровождение воспитанника орлиной кафедры до коридора к башне общежития, а то кто знает, куда дитя в расстроенных чувствах могло забрести? А в ответе все равно наставники. Уроки, внеклассные мероприятия и дежурства завладели Дамблдором и в среду, но в четверг тянуть лукотруса за усик уже было нельзя — он аппарировал к мрачному поместью в болотной низине Литтл-Хэнглота в шестом часу. По обыкновению почтительный маг сперва постучал в двери с сухой змеей, как в прошлый раз, — не стоит пренебрегать этикой даже в обществе тех, кто далек от такого понятия, словно тролль от трапезной монархини. А учитывая все предупреждения волшебников, которым довелось общаться с Гонтами, что с этим семейством невозможно было сладить, Альбус и так зашел слишком далеко. Смеркалось довольно быстро, и сей неумолимый осенний факт заставил Дамблдора пустить сигнальные чары в окно, как в прошлый раз. Естественно, это не добавит баллов исподволь сглаживающему острые углы искателю древностей, но Гонта разбудит уж точно. — Кто? — раздался хриплый голос по ту сторону двери. — Ваш добрый знакомый, Морфин. Простите, если сильно вас потревожил… — дверь распахнулась и перед носом гостя возник наконечник волшебной палочки. — Тебе сильно скучно жить, видать, Вульфий? — Альбус линовал взглядом маршрут от наконечника волшебной палочки вдоль древка к основанию рукоятки и кулаку, сжимающему ее, по руке до плеча, и выше к выжидающе неприветливому лицу с резкими чертами. — Я забыл мою шляпу, — улыбнулся он. Гонт склонил голову чуть набок, будто осмысляя сказанное, и нехотя опустил палочку. Видимо, он первым же делом, получив галлеоны, после унизительных волшебных жестов Дамблдора в доме, отправился в лавку волшебных принадлежностей и приобрел палочку. Сомнительно, что бы преступнику на досрочном вернули его бывшее оружие. — За шляпой приперся? — За ней. Если вы позволите. Морфин высунулся из проема двери, когда визитер все еще стоял на пороге, поглядел влево, затем — вправо. Кругом было пусто, темно и разило отстойником. Кустарники с жухлой листвой слегка подрагивали от ветра. — Вы кого-то еще ожидаете? — спросил Альбус. — Тебя вполне хватит, — усмехнулся колдун. — Входи, коль так хочется. Из доступного гостеприимства наследник Слизерина просто оставил дверь открытой чуть шире. Дамблдор проследовал внутрь. Прихожая была столь же ужасна, как и три дня назад, в зале поприбавилось мусору и пустых бутылок, хотя Гонт выглядел трезвее, чем в их воскресную встречу. К прочим неприятностям гостиная была пронизана дымом, душком подгорелых грибов или чем-то вроде того. — Немного наддадим света, вы не против? — спросил гость и по велению его магии тусклый огонек в керосиновой лампаде засиял так, что осветил более чем обширное пространство комнаты. Тумбы, по типу кухонных, вдали комнаты, паутина над которыми теперь ошметками парила у потолка, а не тянулась нитями вниз к покрытию, были застланы какими-то тряпками. На пленке, укрывавшей одну из тумб, лежало сырое филе ягненка либо похожего копытного, из неудачно отрубленной части филе, вскрывшей вену, на пол капала кровь. Возможно, животное закололи сегодня, Морфин купил его только недавно, вечером, или прикончил сам? Неизвестно. Возможно, отрубленную часть Морфин пытался обжарить и теперь в доме стоял смрад. — О, ради Мерлина… — терпение Альбуса дало трещину. — Фу, Боже мой, не возражаете, если мы проветрим помещение? Хозяин молчал, но волшебник не выдержал: входная дверь зазвучала за стеной, открываясь наружу, а створка засмальцованного окна, наверное, никогда не открывавшаяся, вылетела, держась на одной петельке. Дамблдор приготовился забалтывать гнев, но ничего такого не случилось. — Полукровка наводит свои порядки, — змееут прошипел с приглушенной злобой, как-то странно обходя Дамблдора. — О вашем здоровье пекусь. Дышать гарью даже чистокровным не на пользу. Дым рассеивался уступая аромату застоялой воды от болота, что напирало на фундамент, все же свежий воздух просачивался в мизерном количестве. Владелец родовых регалий совершил обход по полуокружности в одну, затем в другую сторону вокруг чародея, косясь на него, точно на диковинку. — И с каких чертей бы тебя оно заботит… — словно для самого себя просипел колдун. — М, ну полагаю, заботит, раз уж я набиваюсь к вам в друзья, — Альбус запомнил фразу о том, кто сперва подкупает, потом метит в товарищи. Морфин еще раз завернул круг, медленно отступая, если бы хищник изучил добычу и она его не впечатлила. Он встал, подперев косяк двери в нескольких футах от Дамблдора. — Хочешь быть мне другом? — превозмогая желание прыснуть, осклабился хозяин дома, обнажив щель между зубами, в которой он ковырял салфеткой в «Дырявом котле». — Почему нет? Есть какие-то препятствия этому? — Ты, что ль, болен совсем, ага? — пренебрежительно мотнул головой мужчина. — Неужто только с больными дружите? — иронично приподнял бровь профессор. — Ладно, если таков ваш критерий… Гонт опять заходил по кругу, словно ему нанесли оскорбление. — Я, определенно, болен, судя по-вашему, — продолжал Дамблдор, тоже немного сторонясь, чтобы видеть собеседника. — У меня часто болит то, что у некоторых заключенных Азкабана отсутствует. Бывший узник остановился первым в затеянном странном хождении по комнате в полтора шага от собирателя артефактов. Наклонив голову в попытке осмысления сказанного, он вряд ли раскусил аналогию с дементорами, пожирающими души, или сумел-таки? Спустя полминуты колдун жадно вдохнул и вышептал что-то не вполне соотносимое с недавним обсуждением: — Ты пахнешь, как женщина… Через несколько секунд он попятился, прищурившись и сильнее ссутулясь. Дамблдор прочистил горло, приставив кулак ко рту и приподняв брови на сей раз — удивленно. Нет, не то чтоб ему было очень уж удивительно. Скорее многое решало время и место. — Поразительно чуткий нюх у вас, Морфин. Зельевары обзавидовались бы… Альбус мелко помахал ладонью, как бы рассеивая остаточный запах горелости у себя перед лицом. Колдун еще отступил, пока спиною в трюмо не уперся с таким видом, с каким студенты силятся обмозговать теорему Голпалотта. — Бери за чем притащился, полукровка, — сказал хозяин затравлено. — И вали. Не вовремя ты, слышишь? Мимолетно окинув взглядом стену с крючком, Дамблдор своего хомбурга не обнаружил. Наступила пора перейти к сути: уйти ни с чем было неприемлемо. — Да-с, весьма жаль, — вздохнул исследователь, почесав мизинцем краешек брови. — Я то думал вы минувшие дни посвятили поискам семейных ценностей. Выходит, я зря понадеялся, что кто-то из потомков Великих действительно чтит свои корни. — Ты ничего не смыслишь! Никто не знает, как я… что такое «чтить корни!» — захлебываясь спесью, Гонт выскочил в центр гостиной, топорно жестикулируя. — Я думал, вы нашли хоть малейшую зацепку о вашей сестре. Теперь, когда вы на свободе… — Морфин не дослушал, яростно махнув рукой. Он исчез в проеме двери. Несколько мгновений позже на улице раздался хлопок и створка окна врезалась в раму, захлопываясь со звоном стекла. Последовали попытки чинящего заклинания, одна из них увенчалась успехом. В это время Альбус обошел комнату, встав меж диваном без спинки, где образовался склад поношенных тряпок умоляющих о стирке, и просевшим креслом, где обитал хозяин. Волшебник чуточку сместил вещи, усаживаясь на диван. Он посмотрел на часы, в школе уже наверное трапезничают. Звук хлопка входной двери был устрашающе громким, проветривания помещения колдун точно не оценил. Альбус пытался угадать мысли без легилименции, едва мужчина появился в дверях гостиной и застопорился там. Сейчас выдался момент рассмотреть Морфина поподробней: ненавидящим, как ни странно, он не выглядел, дышалось ему тяжело, и с выбранного ракурса, с полуприкрытыми веками, в полутени, почти не видно было куда косили его глаза, однако один из них несомненно смотрел на Альбуса. Темная копна на голове казалась вымытой или, по крайне мере, намоченной водой или чем-то жирным, или вода и мыло от однократного использования не победили жир. Отдельные волоски, словно сосульки, ниспадали на глаза и обрамляли скулы, а физиономия несла печать союза жабы с гадюкой менее явно, чем при дневном свете. У него даже горбившиеся, без наслоения лохмотьев, после тюремной диеты, были широкие плечи, а в худой не по размеру грязно-белой сорочке с въевшимися пятнами чего-то розового-алого, они выглядели… И руки. Вымаранные, истертые рукава, закатанные выше локтя показывали поистине мужицкие, загребущие руки, переплетенные выпуклыми сизыми венами, так густо, как опоры под лозой. Они были усеяны темными волосами с внешней стороны и выглядели… в общем, тоже выглядели. Так, что Альбус, почему-то, глотнул. — Разрешите угостить вас ужином? — кротко призвал он. Хозяин родовой свинарни был настроен скорее выставить раздражающий фактор, чем мириться с ним, — да Альбус и сам понимал, что позволил себе много чего лишнего. Но будучи полностью убежденным, что никому так жить нельзя: в такой нищете, в такой дремучести, в глупости, во вражде, в антисанитарии, в конечном же итоге, он не мог не вмешиваться. — Слушай ты, — сквозь зубы угрожающе начал Гонт. — Мне не нужно, чтоб ты сюда припожаловал, когда вздумается! — Прошу, не надо нервничать. — Я тебя не звал! — Простите меня. Это было бестактно. Я должен был оповестить о визите… — Вот именно. Именно! — воскликнул Гонт, приближаясь к дивану и тыча пальцем сидящему. — Простите меня, Морфин. Я допустил оплошность. По правде говоря, мне некогда было даже отправить сову… — Все, закрой свою пасть в моем доме, — колдун скинул вещи с дивана на пол. — Где твой чертов ужин? Давай, раз заикнулся. А если и впрямь, по правде говорить, то Дамблдор просто повторял себе в эти секунды: «Воскрешающий камень, Дары смерти, наследник Певереллов». Он был волшебником достаточно уважаемым, уважительным, могущественным, если на то пошло… и терпеливым. Ужасно терпеливым. Вооруженным ангельским упорством, если уж на то пошло. Он старался смотреть на Морфина, словно тот был одним из обездоленных учеников, которых просто никто не обучил манерам. Но смотрел он на него, как на прямого потомка легенды, крадущей навечно разум тех, кто имел неосторожность однажды в нее поверить, прикоснуться к ней. Подавив гордость, Дамблдор двумя пальцами поднял первую попавшуюся тряпку из кучи на полу, уронил ее перед собою и трансфигурировал в миниатюрный столик, потому что тумба, оживленная заклинаниями в прошлый раз, куда-то испарилась. Предупредив о том, что столик, возможно, не прослужит так долго, как обычная мебель, учитель переместил по мановению палочки хогвартский ужин. Гонт алчно набросился на еду, — школьные домовики постарались: жаркое с тушеными овощами, картофельные корзинки с паштетом источали аромат, мгновенно запускающий желудок. Похоже, собственные потуги на готовку не пришлись колдуну по вкусу. Дамблдор следил за зверским уничтожением пищи, просто размешивая сахар ложечкой в чашке, полагая, что свою порцию тоже придется принести в жертву вопиющим аппетитам своего нового знакомого. И вообще, наблюдать за этой живописной расправой было крайне интересно, — во всем ли он, объект наблюдения, столь жесток? Вообще, у Дамблдора это уничтожение пищи вызывало радость, такую если бы он спасал человека от голодной смерти, и одновременно — отвращение… ну, поскольку это спасение выглядело совершенно неэстетично. Все летело, капало, чавкало, зато отличалось свирепым энтузиазмом. Пожалуй, профессор еще никогда не видел, чтобы кто-то ел настолько остервенело. И конечно, Альбус догадался о проблеме — из-за чего так не вовремя зашел. Он всегда очень ярко на эти энергетические вспышки реагировал, а тут лишь лопух ничего бы не заподозрил: мужчина провел в тюрьме не один год, — здоровый мужчина, крепкий, половозрелый. Вести беседы со статичной эрекцией беспрецедентно сложно, — взгляд Альбуса постоянно скользил от чашки с напитком по обтянутой замызгано-белой сорочкой груди, широкая кость грудной клетки казалась немного вогнутой, до похабно широко разведенных ног, где ширина штанин не скрывала ровным счетом ничего, и то, что она не скрывала выглядело… словно какое-то увечье, какая-то неестественная опухлость. И в общем-то, все бы ничего… но сливки у Альбуса в чае, почему-то, свернулись в творожные ошметки. Это заставило его прекратить размешивать давно растворившийся сахар. — Ну что, я прощен? — спросил он, когда колдун умял последнюю порцию и, отпустив звуковое сопровождение к окончанию застолья, откинулся на спинку своего скрипучего кресла. Один глаз смотрел так умно на Дамблдора, а второй — так пренебрежительно в сторону, будто их обладатель в самом деле размышлял над ответом. Затем Гонт вытер руки о штаны и осклабился… какой же отвратительный — прям-таки ненароком задумаешься о степени своего мазохизма. По крайней мере, лучше прекратить принимать ванную с ромашкой, ибо запах слишком женский, — тоже улыбнулся профессор. — Завтра приди со жратвой, и будешь, — прокряхтел, наконец, Гонт. — Завтра не могу. Только в субботу. — В субботу сюда инспекция нагрянет. Проверка… — Не на целый же день нагрянет. Кто у вас куратор по досрочному? Мистер Крауч? — Да, этот урод, — кивнул отпрыск древнейшего наследия, поправляя складки на штанах. — Эа, почему же сразу — урод? — мягко опротестовал чародей. — Именно мистер Крауч утвердил прошение на досрочное. — Урод. Он никогда не слушает, когда ему говорят. Только сам треплет за свои законы! — Ну, законы не лично его, а всеобщие. Вы уже знаете, что бывает, если их нарушать… — Ладно! Будь по-твоему, занудный полукровка, не-урод Крауч проверяет меня по субботам. Доволен? Будет, конечно, неудобно, ежели кто-то прознает, что залоги и письма шли не от лица фиктивного родственника Гонтов из-за рубежа, Берти Вульфрика, а достопочтенный маг действовал от его лица, как хороший знакомый, но этим лицом и был Альбус Дамблдор. Неудобно, ненужно и, разумеется, министерским работникам такие знания ни к чему. — Я буду у вас ближе к воскресенью, — произнес Дамблдор. — Мы займемся вашей проблемой, Морфин. — Какой тебе прок? Не можешь растолковать по-нормальному? — Я хочу помочь вам вернуть артефакты в семью. — А что тебе выгорает? — Я уже говорил. Артефакты вашего рода я изыму для исследования на несколько дней, после того как помогу вам вернуть их. Это будет честной платой за мою помощь с их поисками. Вы согласны? — Помощников я не нанимал! — Вы желаете действовать самостоятельно? — Да незачем действовать… Все кончено! Она со своим ублюдком, этим своим магглом, умудрилась похерить все! Сестренка моя… — Ах, точно, — улыбнулся Дамблдор с иронией. — Что ж, раз уж все кончено, давайте зальем бельма. Так, по-вашему: правильно? Гонт призвал бутылку, под чарами пробка выпрыгнула аж до потолка, и он с яростью и горечью приложился к горлышку, жадно хлебая, давясь и разбрызгивая. — Ты ничего не понимаешь. Ничего, ищейка ты картонная! — слова теперь отдавали мольбой, нежели злобой. Вероятно, установилась традиция поначалу встречать гостя с враждой, а потом спускаться до подобных диалогов. — Куда уж мне, — пожал плечами волшебник. — Охотишься за цацками да дело было совсем в другом… — Неужели? — Дамблдор перебросил колено через колено и уложил скрещенные в замок пальцы поверх них. — Да, «неужели». Мне не доказать свое право на регалии рода. Было полотно, наследственное. Гобелен шьют эльфы при помощи своей этой магии эльфовой, это дорого. Свои у нас извелись. Мы на словах знания о родословном древе передавали, ясно? Был медальон, оставленный в наследие Салазаром Слизерином. Был реликт обереговый для Лорда чистой крови, который из нашего рода выйдет, послание на руне. Оно ценностью не являлось, но цены ему не сложат… Было и кольцо с гербом семьи более древней. Если ты исследователь и вправду, тебе знакомы должны быть регалии Певереллов. Может, часть твоих не-маггловских корней тебе об этом скажут. Дамблдор кашлянул в кулак, стараясь не сверкать глазами. Это было то, что он так жаждал услышать, пусть даже в такой грубой форме. Он проглотил слюну, боясь походить на здорового, крепкого мужчину после тюремного заключения от одной только услышанной фамилии сказочных братьев-некромантов. — Я, конечно же, являясь исследователем, знаю о Певереллах, — приглашающе погладил воздух Альбус. — Знает он, ага. Узнают — засмеют. Мало кто понимает, что это был за род… что это вовсе не басенки бардовские! — Поверьте, Морфин, я понимаю, — поклонился одержимый Дарами маг. — А кстати, что за рунный реликт-обережник? — Послание чистоты крови. Может ты в курсе, Антиох и Кадм боролись за главенство волшебников в мире… — хозяин дома замолчал и вновь осмотрелся, будто и здесь могли быть чьи-то уши, как на улице. — Продолжайте, пожалуйста. Вам что-то мешает? — Я на досрочном, полукровка, помнишь? Обратно в темницы я не вернусь! — Никто не сажает в тюрьму за разговоры про его предков. Мы с вами просто говорим, Морфин. Просто говорим. Как не крути, приверженцы легенд автоматически записывались Дамблдором в друзья, в дальнейшем ему блефовать уже не придется. Увы, но чудище перед ним становилось все красивей и красивей, — колдун знал о том, куда знаток артефактов копал так долго и скрупулезно, столь много и достоверно, что впору начать плясать от восторга. По большому счету половина волшебных семейств Британии не владела развернутой информацией о далеких предках, и даже редко кто из чистокровных считал Певереллов реальными людьми — трое магистров смерти стали именами нарицательными. Гонт знал многое, они действительно передавали знания поколениями из уст в уста. Дамблдор не ошибся, нащупав их след в истории Даров, — это повергало в ликование. Теперь в нем поселилась уверенность, что камень с гербом и был Воскрешающим, но его не менее заинтриговал обережник-послание — знак отличия, указывающий, что именно этот род явит миру Великого Темного, словами обывателя — Темного Лорда, который восстановит традиции чистых кровей. Иначе выражаясь, это было предзнаменованием семьи, должной родить истребителя магглов в тандеме чистокровных потомков, коему не будет равных в магических способностях. По опыту Дамблдор мог судить, что такие вещи чертовски серьезны, но вид последнего потомка Гонтов меньше всего наводил на мысль о Темном Лорде: скорее жалок, нежели устрашающ. Родовым знамением предписывалось, будто спасителя чистых кровей, читать, как убийцу и узурпатора волшебной власти, произведет на свет именно нынешнее поколение. Поскольку обережная руна потемнела, когда Морфин и Меропа были произведены на свет. Теперь, мужчина сокрушался не только о ценностях, но и о том, что сестра запорола послание семьи, — Темный Лорд чистой крови должен быть зачат в инцестном браке. Для Альбуса не являлось новостью, что многие чистокровки еще культивировали такие браки. Мать Морфина доводилась Марволо кузиной, следовательно, их дети должны были стать друг для друга мужем и женой, поскольку других вариантов продления этой ветви уже не осталось. Разумеется, большую часть путанного повествования колдун сокрушался скорее о том, что спустил почти весь заработок от сделки с Альбусом на ведьм, продающих свою девичью честь в каком-то борделе Лютного переулка, — к несчастью, это не помогло, — и о том, что не умеет готовить, проклиная сестру за предательство рода, вероятно даже не осознавая ее физической смерти. — Ну-с, может, оно и к лучшему. А то бы, представьте, вы с Меропой воспитывали сейчас Темного Лорда, однажды он вырастает, убивает вас и полмира в придачу… — Ты умом скорбный, что ли? Зачем ему нас-то убивать, родителей? — Надо же на ком-то тренироваться. — У тебя точно чердак течет! Ничего ты в этом не соображаешь, полукровка… — Видите ли, обладая наглядными сведениями о тех, кому вбивались с пеленок идеи избранности, власти и привилегированности, могу отметить, что такие чародеи повреждены в уме гораздо больше, нежели простые полукровки. — Говорит, чистую кровь он уважает, а? — Уважаю. Однако, я не склонен приветствовать жестокость и садизм — неизменных спутников волшебной монополизации, а Темные Лорды — это именно бессмысленный геноцид и чудовищная гекатомба. — Что еще за словечки такие? — разозлился маг. — Мне лишь хотелось донести, что я насилия не приемлю. И такая вещь, как уважение, с этим никоим образом не связана. Ко всему прочему, множество чистокровных семей во всем мире поддерживают мою позицию и не нуждаются в установлении кровавого, — не чисто-кровного, заметьте, — кровавого режима. Гонт нахмурился всеми мышцами лица. Что-то в речи Дамблдора вновь заставило его присмиреть, — в интонации, скорее, в спокойствии, которое казалось ледяным. — Нет проку спорить… — через время пробормотал хозяин дома. — Таким, как ты, все равно не понять… — Боже правый! — взглянул Альбус на часы, показывающие начало второго. — Пора мне вас оставить. Само собою, никто и не думал препровождать гостя до двери или желать доброго пути. Укрытый туманом Хогсмид встретил аппарировавшего к школе волшебника. Назавтра гриффиндорскому декану предписывалось дежурство, отлучиться он никак не мог. Но история семейных ценностей Гонтов оказалась куда более занимательной, чем Дамблдор ожидал. Учитель читал свои пометки в кабинете, он ушел с ними в спальню служебных апартаментов, он просматривал записи, начатые еще в юности. В самом деле, как ему удалось выйти не просто на хранителей Воскрешающего камня, — хоть, зная столь многое, сами Гонты вряд ли подозревали о силе, сокрытой в обычном на вид перстне с гербом древнейшего рода… нет, не просто хранителей камня, поскольку существование реликта-обережника делало поколение этой ветки избранным. И единственный потомок, естественно, трактовал эту избранность по-своему, вероятно, как учил его отец, Марволо. В самом деле — как? Кто не был опьянен и вдохновлен не узнает, не одержимым чем-то не понять какими виражами порою крутят поиски. В любых записях ищется любая тень чего-либо, что может оказаться правдой, а пройти мимо того, что лежит на сердце, невозможно в принципе. Так в «Рукописях старого колдографа» было написано: «Премудрая дочь-тех-самых-отцов понесла от змеиного рода дитя». Понятно же что: «тех-самых-отцов» имелись в виду Певереллы. Сопоставить эту информацию с «Биографиями основателей школы чародейства Хогвартс», станет понятно, что род Певереллов по женской линии соединился с родом Слизеринов. Вот так собирают помешанные исследователи свои данные — по крупицам, основываясь на интуиции. На следующий день Альбус решился подключить посторонние лица во все это. Он связался с давним товарищем, служителем Аврората, Пруэттом, с намеком о маленьком одолжении. Это займет какое-то время, возможно, несколько дней, — но мистер Пруэтт пообещал справиться за неделю. Справиться с инспектированием всех точек перекупки магических товаров, особое внимание уделив лондонским лавкам. В противном случае пришлось бы тревожить Элфиаса Дожа с просьбой о проверке таких же торговых точек на материке, где друг на ту пору пребывал. Вдруг что-то такое, напоминающее кольцо, медальон или послание-реликт уплыло за океан, — за столько лет кто угодно и откуда угодно мог перекупить ценности Гонтов. Хотя, Альбусу всего этого делать не хотелось, ибо велик риск засветиться. Аврору Пруэтту он сказал, что искомые артефакты темные и нужно их изъять, пока кто-нибудь не пострадал. Что до реликтового послания о Великом Темном чистых кровей… волшебник был знаком с похожими безделицами — вне родословной они никакой ценности ни для кого другого, кроме членов семьи, не представляли. Это были обычные знаки на рунах, на манер скрижалей, обычно в виде чего-то устрашающего, некротического, типа черепов, оскаленных клыков, как правило изготавливаемые из лунного камня. И когда лунный камень чернел — это являлось предвестием, что послание должно сбыться очень скоро. В Дурмштранге такие ради шутки штамповали одно время. В общем, что бы не предвещали послания, а от уроков профессора Дамблдора они не избавляли. Парочка внеклассных мероприятий в субботу, получасовой диалог с магозоологом, Бири, и профессор трасфигурации был предоставлен самому себе. После обеденного часа он уже возлежал затылком на бортике ванной с душистой ромашкой, наблюдая, как мыльная пена волшебным образом превращается в барашков, — Аберфорт всегда любил этот нехитрый фокус, — это возвращало Альбуса к тому периоду жизни, когда его семья еще могла быть беззаботной и счастливой. Интересно, была ли семья Гонтов счастлива хотя бы мгновение? И в чем для них оно, это счастье, заключалось? Владение доказательствами величия рода? Воспитание Темного Лорда для массовых казней магглов? Барашки в ромашках говорили ему: «ну зачем, Альбус? Тебе действительно нечем занять эмоциональный фон?» Внезапно волшебник понял, что задремал, ведь ночь накануне минула без сна, — даже снотворное зелье не помогло. Было около двух часов дня, а комиссия по надзору за досрочниками из Министерства, обычно, решает все дела поутру. Было около половины третьего, когда Альбус уже экипировался: на сей раз шляпный выбор пал на светло-сиреневую, широкополую, и такого же цвета длинную, узкую мантию. День был солнечный, золотистый. Перездоровавшись со всеми по дороге за территорию замка, Дамблдор аппарировал в Литтл-Хэнглтон, где было чуть менее тепло, чем в Шотландии. По знакомому маршруту он прошел к уединенному окраинному дому, украшенному трупом змеи, и постучал в дверь, наивно полагая, что ему откроют с первого раза. — Это ты, чудак-полукровка? — послышался хрипловатый голос из-за двери. Значит, не наивно все же, Дамблдор аж удивился: — А, э, меня зовут несколько иначе… — волшебник хотел напомнить свое вымышленное прозвище, но створка двери перед ним уже распахнулась. — Слышу, что ты, — сказал Гонт, щурясь от света дня. Он выглядел точно таким, каким Дамблдор видел его той ночью откровений, в той же одежде и с легким перегаром. Кажется, комиссия хорошо на него влияет. Волшебник подал ему руку, мужчина проигнорировал рукопожатие, заходя внутрь. Ну… почти хорошо. Оставалось только пройти следом. Оба мага встали посреди гостиной, где весь интерьер также сохранил былое убранство. — Как ваши дела, Морфин? — непринужденно спросил Альбус. — Дела мои? — фыркнул колдун. — Издеваешься что ли? — Н-нет, вроде. Просто интересуюсь, — пожал плечами школьный профессор, обходя новое вещевое захламление, неподалеку от трюмо. — Как ваш мистер Крауч поживает? Ушел довольным? — Как же ушел? Вон он там прячется! — указал куда-то в затемненный угол зала мужчина. Дамблдор невольно перевел взгляд туда, пожалуй, этой быстроты хватило, чтоб Гонт рассмеялся паршивеньким, похожим на скрежет, смехом. — Прекрасно. У вас хорошее настроение. Видимо, все остались довольны, — улыбнулся Альбус. Хозяин поместья обошел его и завалился в свое излюбленное кресло. — Я имею в виду: довольство вашим поведением. — Ага, точно агнец господень. — Вот и славно. Визитер проследовал к дивану без спинки и присел, возложив ногу на ногу. Повисла пауза. Минуту Гонт рассматривал гостя весьма загадочным взглядом… или это его разнонаправленные глаза создавали эффект загадочности? Дамблдор, в любом случае, улыбался — это была его самая покоряющая маска, самое обезоруживающее заклинание, самое верное оружие. — У меня для вас есть приятная новость, — нарушил странное молчание Альбус. — Поиски реликвий вашей семьи уже ведутся. Сложность заключается в том, что они могут находиться и в маггловских ломбардах. Бракосочетание, ведь, было зарегистрировано магглами? Насколько я понимаю, ваша сестра осталась в незнакомом ей мире без средств к существованию, а в таких случаях выбор невелик: человек пойдет туда, где ему больше заплатят. — Нет разницы… пустое суетение, ничего это не изменит, пропала наша семья… — прошипел змееуст. — Все из-за этих уродов, Реддлов… все из-за них… Они успешно миновали стадию притирок и перешли к сути? И впрямь чудный денек. А еще собеседник выдал новых фигурантов сходу. — М, Реддлы? — Гм. Реддлы. Они живут там через поле, — перечеркнул жестом куда-то позади себя Гонт. — Отсюда около пятиста ярдов, где-то. Это все их угодья, богато разжились… богатая маггловская погань. Все и наш клочок земли к рукам прибрать грезили, да удаль не та. Зубы обломают. — Практически соседи. — Салазар бы отвел от таких соседей. Наглые, всюду хотят оттяпать чужое. Отец с ними все время воевал. У них в поселке дом самый заметный. — Погодите, кажется, что-то начинает проясняться. Что ж вы раньше не сказали. Выходит, Реддлы это те люди… — Дамблдор удивился, насколько все лежало на поверхности. — По обвинению за которых вас с Марволо осудили? — Да-да, — нетерпеливо закивал колдун. — Отца отпустили, а я сел в Азкабан. — О, понятно теперь почему вы напали на того несчастного маггла. — Я не стал бы за просто так на него нападать… — Честь сестры, надо думать, отстаивали? — Никто из нас не нападает от забавы! — Это радует. Вскоре Альбус вернул тему об украденном и методам поисковых работ, ведь разводить болтовню о возмездии, критиковать стороны конфликта либо вдаваться в уныние по поводу фактов, кои никак не дано изменить, было совершенно излишним. Морфин по-прежнему напоминал животное, затравленное и злое, иногда подшучивал, с саркастичной безысходностью, иногда мог вспылить практически на ровном месте, зато не забыл об обещанном пропитании. Или — жратве, — цитировал Альбус мысленно. После приема пищи общение, как правило, шло в гору. Так сталось и на сей раз — собеседники внедрились в каверзный диалог о деталях сожительства Меропы с ее роковым магглом, а ее брат был почти спокоен. Возмущало Гонта лишь хождение гостя по комнате, у Дамблдора плохо получалось сидеть на одном месте, когда он был чем-то одухотворен, охвачен перспективами. К тому же дышалось в доме отнюдь не свежо. Теперь, применяя какие-либо заклинания, волшебник вежливо осведомлялся у хозяина — можно ли? Дабы не вышло, как с проветриванием помещения, — Гонт тогда был по-настоящему зол, учитывая его состояние. Теперь, колдун с огромными усилиями соглашался: во-первых, вереница преподавательских доводов о полезности и целесообразности уборки была ему для слуха чем-то невыносимым, а во-вторых… В общем, Дамблдор умилялся этим: «во-вторых». По крайней мере, можно было с уверенностью сказать, что интерес мужчины заключался уже чуточку в большем, чем просто в материальной наживе. Нечто отдаленно похожее на товарищеское отношение начинало завязываться, лишь когда выпущенного острожника одолевала ипохондрия. Он уставал проклинать магглов и таращился в никуда, замолкая на несколько минут. В такие моменты Дамблдор оптимистично заявлял, что они непременно найдут положенные по праву Гонту наследственные ценности или переключал внимание на свои движения по дому. Такие, как например — розжиг камина. — Гарантирую, ваше поместье никоим образом не пострадает, несмотря на то, что сейчас — не зима. Это добавит уюта, хуже точно не будет, — после недолгих уговоров, Морфин подался. На улице смеркалось и сырело, когда затрещала первая кладка поленьев, кои пылились и обрастали паутиной возле очага с незапамятных времен. Предварительно, Альбус прочистил дымоход от копоти при помощи очищающих чар, наложил «экскуро» на кирпичный паз камина, — получилось не ахти чисто, но получше, чем до этих мер. Они расположили мебель ближе к огню, и Морфин, наконец, позволил изучить некоторые экземпляры уцелевших книг из семейной библиотеки. На заклинание: «акцио-книги» в гостиную прилетело менее полусотни томиков с цвелыми обложками и темно-желтыми, с характерным запахом трухи, страницами. Но это ничего — профессор обожал такие книги, заломы, потертости, налет древности на них. — Ты останешься, полукровка? — неожиданно вторгся в чтение исследователя наследник змеиной династии. Гонт сидел на кресле, возложив на столик, как-то трансфигурированный гостем, выпрямленные к камину ноги в ботинках, которыми можно было пшеницу молотить. В руках у него была бутылка бурбона, — не той дряни, что он себе раздобыл, а переправленной из «Трех метел» достойного качества выпивки. Он смотрел на мага, как на метафорическое, парадоксальное существо, как нечто галлюцинаторное. Между тем, в бликах пламени на лице прослеживалось, некое мистическое, неотвратимое упокоение, будто сама смерть отметила следующую свою жертву. Дамблдор так и застыл с раскрытой книгой в руке, изумленно приподняв брови, очки для чтения медленно съехали вниз по переносице. К этому времени он снял шляпу, мантию, скинул туфли, чтоб не лезть в них на диван без спинки, сидение которого было во стократ грязнее подошв его туфель. Он сидел свив ноги по-восточному, в светлых брюках, рубашке и жилетке, светлых носках. Вокруг его оккупировали магические томики, руки тоже были заняты книгой, поэтому чашка на блюдечке с ликерным чаем парила рядом под чарами левитации. — А надо? — спросил Дамблдор непринужденно, сглотнув от понимания того, что это, возможно будет самый одиозный, оскорбительный и… негигиеничный секс в его жизни. — Не знаю. Ты же здесь все обустроил под себя, верно? — Ах, так это был упрек, а не предложение… — пресная усмешка тронула губы волшебника. — Тогда нет. Конечно, спасибо, но мне есть, где остановиться. — Ты же черт знает откуда, небось? — Да, э… — Дамблдор, вообще-то, не прорабатывал так тщательно свою вымышленную личность. — Откуда же? — настаивал колдун. — Из Греции, — подумал учитель, почему бы и не из Греции. — Но… я поселился в Хогсмиде, знаете такое местечко? — Там живут одни маги? Деревенька в Шотландии, верно? — Альбус продолжительно кивнул. — Надо было нам давным-давно туда переселиться. Туда, где нет этих выродков… — Никогда не поздно решиться, — сказал чародей, уверенный, что просто льет воду в реку, ибо никто, ни на что не решится вовек. — Поздно. Все поздно, — обмолвился Гонт, откидываясь на спинку. — Ничего не будет… все — прахом… да и этот дом — я буду проклят отцом, всем моим родом, если брошу дом. Как эта тварь… — Ну может, отец бы хотел, чтобы вы еще пожили, а не зарывали себя в могилу, с ним вместе? — Отец меня ненавидит. Я подвел его… Дело близилось к ужину, но Гонту, похоже, понравилось сокрушаться о несбывшемся. Устремления у слизеринских потомков были, разумеется, не для слабых духом: сестру оплодотворить, Темного Лорда воспитать да чистую кровь спасти. Дамблдору нынче невыгодно разубеждать мужчину в чем-либо — как приятно порой заблуждаться. И незачем ему кого-то судить или, чего доброго, — учить, что Темные Лорды в роду — это мало почетно, жутко опасно, для общества в целом — антигуманно и для популяции чистокровок — непрактично. Ужасно, но распрекрасного ужина стало недостаточно, чтоб отвлечь Морфина от прошлого фиаско. Альбус делал взволнованный вид, ведь литературу, имеющуюся в распоряжении семьи, связанной корнями с Певереллами, он полностью проштудировать не успел… еще и всякие ассоциации от недавнего вопроса одолевали воображение. В сущности, волшебник больше переживал о том, сколько наводок из сохранившихся здесь книг он мог получить о других Дарах. Возможно, получится выйти на след Мантии-невидимости, может даже… на след Старшей палочки? По итогу встречи профессору не хотелось бы воротиться в школу с пустыми руками, поэтому он прикинул вопиющую вещь, вроде как утешение. — Можете мне не верить, Морфин, однако я убежден — ваша проблема все еще решаема, в отличие от Меропы. На свете множество волшебных семей, заключающих браки лишь с представителями чистокровных родов. Обретение ваших кровных регалий позволит вам доказать ваш статус. И подумать над будущим, в конце концов. Благо, что Темного Лорда уже никто не родит… — Альбус осекся. — Вот уж, простите. Я имею в виду, для всех окружающих это будет благом. К сожалению — не для вас… — В том-то весь сыр-бор, — проворчал колдун. — Темного Лорда уже никто не родит… никто этот гниющий мирок освободить не сможет от маггловщины… от этих маггловских выродков, возомнивших о себе невесть кого! — Мне жаль, что вы настолько упрямы в своих заблуждениях, которые губят вас, а вы грезите губить взамен, — признался Дамблдор, садясь на край дивана, натягивая обувь и наклоном головы выражая скорбь. — Ни черта полукровкам не понять! Ты ни черта не понимаешь, глупый ты полукровка! — начинал кипятиться Гонт. — Нет, любезнейший, это вы, боюсь, не понимаете. Ваши способности могли служить во благо, а не пропадать задарма. Где же здесь глупость? Мне просто горько. Видеть, как пропадает человек — это всегда боль. Не важно, по чужой воле он пропадает или по своей собственной… — Не смей меня тут воспитывать! Чушь ты несешь! Это бесит! Я это слушать не намерен! — свистящим, срывающимся в серпентарго, голосом хозяин жилья прикрикивал. — Все, чего я хочу, чтоб вы задумались хотя бы на одно мгновение о чем-то светлом. У меня нет цели бесить вас. Тем более — воспитывать. — Темный Лорд мог быть избранным смертью, мог владеть Ими… повернуть все к лучшему… — Беда в том, что имея возвышенные идеалы, люди выбирают порочные материалы их достижения. — Да ты вообще смекаешь, о чем тебе толкуют? Владеть Ими! Ты хоть знаешь, что Они реальны? Реальны! — Знаю, я знаю, — горячо заверил искатель Даров. Гонт в это время от спора подскочил с кресла и, из-за мизерного пространства между диваном и креслом, почти нависал над Дамблдором. Это будило в последнем самые разные воспоминания из юности: та же поза, та же тема спора. Но не тот человек вблизи. И не тем человеком был уже сам для себя Альбус Дамблдор. Он — приверженец культа, да. Но… он — не фанатик. — Ладно, в топку этот треп… — Морфин обошел диван без спинки по полукругу. — Великого Темного не будет, самозванцы будут повсеместно… только никто не сможет собрать Их… никто из тех самозванцев… Гость выдохнул, забарабанил кончиками пальцев по колену. Это как встретиться со зверем на лесной дорожке — главное эмоций не показывать, не встрепенуться, или самому потом не обернуться в зверя. — Все же, вас гложет отсутствие «карманного Темного Лорда», а не приходило ли вам в голову, что данная миссия возлежит на Меропе? — Что ты хочешь этим сказать, полукровка? — мужчина, увлекшийся наблюдением за огнем в камине, повернулся к Альбусу. — Лишь то, что ваша сестра, живя с магглом, могла иметь от этого последствия. — Не могла! — вспенился колдун, когда до него дошло о чем речь. — Ну… выражаясь вашими же словами: никто не застрахован. Дамблдор сам понять не мог: как ему такое на ум явилось и почему не явилось раньше. И даже, будь это лишь ложным соображением, ему придется проверить тех магглов. Если у рода была такая программа — произвести на свет Темного Лорда, то с большей вероятностью она передастся по линии матери. И необязательно в инцестном браке. Гонт же был абсолютно убежден, что сестра могла забеременеть лишь от него, а доводы собеседника вызывали у него гневную дрожь. — Эти Реддлы — полоумные! Этот кретин-Реддл распускал слухи о каком-то ребенке… — О как? Ну вот… даже, если магглы упоминают о ребенке… — Это чушь! Нет никакого ребенка! Они бредят. — Ваше ущемленное эго так говорит. — Что еще за? «Эго»… — перевести на змеиный свою речь Дамблдор не сподобился, продолжив: — К тому же, зачем людям распускать слухи о чем-то неблаговидном? Правильно ли я понимаю из ваших слов, что они тоже были не в восторге от внезапных родственных уз с вашей семьей? — Это все их россказни, мол, моя сестрица заманила их сыночка под венец ребенком! — Важно другое. Ваши безумные теории о Темном Лорде могли сбыться. — От магглов не рождаются Темные Лорды! — выругался Гонт. Исследователь артефактов оставался не в выигрыше от праздной ссоры, ему нужен был такой колдун, вроде Гонта, на своей стороне. Действительно мерзкий, не чурающийся черной магии и могущий проникнуть в любые двери, за которыми творились темные делишки. У Дамблдора было таких в запасе раз-два и обчелся, — Флетчеры, к примеру. Они не являлись приспешниками, профессор предпочитал называть их товарищами, друзьями. Дамблдор упомянул, на свою беду, что наследие передается по материнской линии, если уж брать в расчет Певереллов, род коих прервался по мужской ветви. Соответственно, все магические привилегии легли на женщин. Гонту смириться с неуникальностью своего семени было не по силам, — когда его иллюзии развенчивались железными аргументами, это бесило мужчину еще пуще. — Хорошо, давайте закончим разговор. Одними словами ничего не добиться, а мне уже пора, — Альбус поднялся, собираясь уходить. — Катись. И эту забери с собой… — Морфин помахал ему рукой таким образом, будто прогонял назойливую муху. — Эту свою чушь. Волшебник взглянул на часы — начало одиннадцатого. Благо, что завтра выходной. — Могу я кое о чем попросить? — хозяин дома не обратил внимания на вопрос гостя. — Я бы хотел одолжить ваши книги на несколько дней. Теперь хозяин дома сощурился, словно получил оскорбление, очередное, учитывая, что каждое слово несогласия с ним, чистокровкой уже воспринималось, как неслыханное попрание чести его рода. — Чего тебе еще, а? — наконец, выпалил Гонт, застыв у дивана. — Пока можно ограничиться книгами. Так я одолжу их? — Долг платежом красен. — И сколько? — Два куска, — Гонт ощерился. — Вы меня обворовываете, — улыбнулся Дамблдор. — Два куска или сделке конец! — колдун быстро достал палочку и направил на книги, лежащие на диване. — Я сожгу их. — Да вы с ума сошли? Они, ведь, ваши… — попытался вразумить учитель. — Я-то их помню наизусть, а вот ты — нет. Поторопись, пока я не поднял цены! Чародей еще не успел надеть свою мантию, а волшебная палочка была в ней, в боковом кармане. Конечно, он успел бы потушить пожар невербальным заклинанием, а потом схватить палочку и обезоружить Гонта, но зачем? Он не готов был ссориться со своим новым знакомым настолько. — Хорошо, Морфин, не нервничайте. Хоть это называется грабежом, а не платежом. Хорошо, завтра вас устроит? — Вот завтра и приходи за книжками, умник. Только завтра будет уже три куска галлеонов. — Боже, вы хотите меня раздеть в самом деле… — вздохнул профессор. — Нет, только деньги, — усмехнулся нагло вымогатель.