Дорогою добра

Середина осени нещадно умаляла день, вечерело стремительно. Дождь прекратил лить, но с веток и карнизов домов еще осыпались перловые капли, а в воздухе парила влажная, горьковатая прохлада. Альбус брел не по старинному парку, а по далекому прошлому, на каждом шагу воскрешая в памяти какую-нибудь незначительную, но милую сердцу мелочь из событий давно минувших. Там, в его воспоминаниях, тоже была осень, тоже октябрь, душистый вечер с привкусом древесной смолы, с привкусом несчастья, которое легло в основу нового витка поиска Даров смерти, хижина за хвойным лесом у самого обрыва горного массива, куда даже тролли не добирались. Тогда юный Альбус себя ненавидел, потому что прошло только полтора месяца после похорон, а он уже не мог хранить свой «целибат», потому что совесть его должна была раздирать, а в сущности он просто боялся, что Аберфорт начнет давать показания об убийстве. А еще, он хотел объяснить тому, кто скрывался некоторое время в той хижине, что так нельзя поступать, что это безответственно и низко, но всякий раз у него происходило замыкание — само предвкушение близости, само осознание пары, само наличие рядом этого жемчужно-палевого, морозно-альпийского берсерка, пропитанного зеленью полей и синевой океанной, дарило некое единение с самим собой. Это было такое чувство, когда человек и мир становятся одним целым, — это был тишайший, бездонный, никем не воспетый рай, искристое чудо, пронзающее Альбуса и заполоняющее своим сиянием, превращая его в сгусток неугасимого света, природный источник энергии. А потом ему становилось страшно и стыдно, что все это его заставлял чувствовать реальный фанатик и садист, однако он продолжал его покрывать, ведь Геллерта из-за дурмштрангских инцидентов оставили под надзором, и авроры точно взялись бы за него, профигурируй он в каких-либо еще… «несчастных случаях». Мысль терялась среди кустов колючего остролиста, поскольку сейчас профессор шел с юным Темным Лордом по мокрой дорожке вглубь парка и не желал проводить никаких аналогий с уже имеющимся опытом общения с одержимыми колдунами. Он скосил взор вниз на ребенка, идущего от него по правую руку, тот посмотрел на сопровождающего, как на бесцельно прохлаждающегося глупца. — Мы ушли далеко, сэр, — несколько напряженно констатировал Реддл. — М-да, согласен. Далековато. — В приюте через полчаса ужинают. — Пожалуй, к ужину мы вернемся, — успокоил Дамблдор. Реддл немного расслабился, приобретя свой обычный вид после нескольких минут медленного шага. Похоже, все время до этого мальчишка ожидал, что его будут обвинять, отчитывать или учить добру, — ведь из ментального содержимого мадам Коул он быстро выудил тему, которая велась на повестке дня. Никакие ожидания Реддла не подтверждались, Дамблдор ни словом не обмолвился об укушенных девочках. Здесь был поистине волшебный уголок. Образы былого возникали совершенно непроизвольно, навеянные совокупностью запахов, атмосферой, душевным состоянием или капризами погоды. Это возникновение также зависело от проблемы принятия выбора: восставать или пустить на самотек, — да, Альбус все еще колебался с выбором и, в принципе, мог самоустраниться. Как взять опеку над злом? Кто бы смог позволить себе это? Одно дело воевать с Темными Лордами, но совсем другое — вкладывать в них часть себя, чтобы потом оказаться с пустотой внутри, выйдя из строя на долгие годы. Он искал любой повод для отступления от ответственности, которая вообще-то была более чем косвенной, но вторая личность Альбуса, одержимая благом, на сей раз не простит ему побега. И пока волшебник думал, как далеко он может зайти в своем воспитании, они с воспитанником приюта Вула зашли уже в самую отдаленную глушь, где аллея заканчивалась и все фонари оставались позади. Они просто шли молча вплоть до маленького пруда, весьма запущенного, но покамест не разящего стойким болотом. — Долго еще нам ходить? — спросил Реддл, когда волшебник повел их вдоль водоема. — Сэр. — Да-м, прогулки имею свойство затягиваться, — ответил Дамблдор, спускаясь ближе к воде, отделенной от насыпи камушков кромкой компоста, куда обувь погружалась на пол-каблука. — Мы, ведь… сэр, не просто гуляем? — мальчик начал отставать, вероятно заподозрив что-то. — Ну, не совсем, Том, — они уже сошли с тропинки, а заросли лаврового кустарника значительно уплотнились, тогда Дамблдор решил, что здесь магглы им не помешают, и достал палочку. — Я бы хотел провести с вами первый урок. Если позволите. Идущие остановились у непролазной поросли лавра, сбоку от них залег пруд, густое небо в пятнах и буграх сизо-синих туч нависало сверху. Дамблдор склонил подбородок, ожидая ответа от мальчика, внезапно заметив боковым зрением, что они на верном пути, — меж прогнивших в гумусе веток скользнуло нечто длинное и юркое. Наверняка, они приближались к гнезду, об этом свидетельствовали змеи-посыльные, которые шпионили за теми, кто забредает на их территорию. — Здесь? — лицо маленького попутчика было таким же бледным и каменным, однако голос вознесся на октаву выше. — Да. Вы готовы? Что-то мешало ответить мальчику однозначное «да», но любопытство было сильнее, и он кивнул. Уголек света появился на кончике волшебной палочки от невербального «люмоса», затем отделился и плавно поднялся выше, паря в воздухе и освещая небольшое пространство между волшебником постарше и юным колдуном, который следил за всеми жестами с бесноватым огоньком в глазах. — Световые чары, — пояснил взрослый маг. — Вам доводилось вызывать их? Реддл, застывший в двух шагах от учителя, мотнул головой отрицательно, метая взгляды то на палочку, то на шарик света. — У меня же нет такой… — указал на палочку сиротка и его губы, как могло показаться при тусклом освещении, будто бы обиженно поджались. — У вас будет такая, невзирая на ранний для владения волшебной палочкой возраст, — сказал Дамблдор. — Вы говорите правду? У меня? Такая? — Реддл прищурился, словно силился разгадать: что по правде за этим стоит. — Будет, с соблюдением некоторых условиях. Если вы станете послушным учеником, который всегда говорит правду. — Я говорил вам правду, сэр, — мальчик впился взглядом в лицо чародея, догадка за догадкой мелькали за его зрачками, но выражение оставалось столь же невозмутимым, как и этот заиленный затон, в черной воде коего отражался невесомо парящий комочек света. — Прекрасная и опасная вещь — правда, — возобновил поход Дамблдор, спустя несколько секунд. — Немногим она сладима, но вкусив ее полынь, становишься лишь сильнее. Лгут куда более слабые. И слабые, как правило, забывают, что у правды есть очень неприятная особенность: она в любом случае выплывет наружу. Нужно обладать достаточной смелостью, чтобы взглянуть правде в глаза, вы согласны со мной, Том? — он оглянулся на позади идущего и глухой лиственный шум сбоку от них. — Согласен, сэр, — после недолгого раздумья выпалил Реддл, тоже незаметно покосившись в сторону шуршащих веток. — Отрадно, — улыбнулся Дамблдор, засвечивая на кончике палочки еще одну световую сферку, потом легонько взмахнул палочкой, раздвигая ветви кустарников. — Не возражаете, если мы зайдем еще дальше? Он шагнул в образовавшийся просвет, уверенный, что змееныш понял теперь все абсолютно ясно, — тот обогнул кустарник чуть не наперерез, но дальше не двинулся. — Зачем нам идти туда, профессор? — почти возмущенно вырвалось из юных уст. — Порой, за правдой следует идти в самые непредсказуемые места… — Дамблдор видел лишь мальчишечье лицо, худощавое, выпрямленное в рост тело в приютской форме и простенькой курточке, и напряжению негде уже было скрыться, ни за какими покровами беспристрастности, ни за какой-нибудь ложной любезностью. — За правдой, сэр? — Реддл тянул время, строя непричастность весьма скверно, в какой-то момент он начал заламывать пальцы, жуликовато оглядываться, передергивать плечами или делать вид, будто ему холодно. — За правдой, — подтвердил профессор. — Вы поможете мне ее обнаружить? — Я не знаю как, сэр… — почти прошипел слизеринский продолжатель родословной. — Я вас научу. Вы же хотите стать хорошим и овладеть волшебными знаниями? — Давайте вернемся! — звонкий до противного голос перекрыл шелест. Но Дамблдор услышал, как зашуршало где-то за его спиной, прежде чем похожий шорох раздался сразу в нескольких местах слева и справа от него. — Эа, вы чего-то боитесь, Том? — Раздвинутые заклинанием ветви стали раскачиваться, словно земля под ними собралась разверзнуться из-за того, что сквозь нее прорывалось что-то огромное и маневренное, но ни учитель, ни мальчик не уделяли этому событию особого внимания. — Я хочу уйти! — воскликнул ребенок. — Том, в вашем приюте происходят нехорошие вещи. Девочки из вашего приюта попадают в беду, а вы хотите уйти, когда можете… — Я не сделал тем девчонкам ничего плохого! Я думал, вы поверили мне! — Поверил, но я хотел бы, чтобы вы помогли мне кое в чем. — Я не плохой! Это вы лжете! — начал пятиться Реддл. — Стойте на месте, Том! — приказал Дамблдор, меняя окрас речи вне официоза. Вдруг порыв стихийной магии сдул верхний слой мелкой листвы с кустарников и взметнул вверх, листья очертили бешеный пируэт во тьме, затем со свистом устремились вниз, и чародей медленно раскрыл зонтик, пробормотав щитовые чары. Реддл удалился назад так скоро, что его перекошенное злобой детское личико скрылось в тени, прежде чем Дамблдор усилил световые чары, которые вмиг осветили сырые ветви под ногами, кишащие змеями. Этот уединенный чертог мог стать идеальным для преступления, задуманного юнцом, если бы оно было реально продумано, а не спонтанно, — решил профессор, когда несколько змей кинулись мордами к его туфлям, а юный колдун отошел еще дальше, так что остался виден лишь его темно-серый силуэт на фоне черной воды. Стихийный выброс мог быть отвлекающим маневром, устроенным Реддлом, а после — мальчишка завладевает желанной палочкой и заодно избавляется от новоиспеченного наставника. Но ничего не вышло — желтоватый луч из палочки Дамблдора ударил прямо в землю под ногами и заклинание разнеслось парализующей волной над участком, равным квиддичному полю. — Кому сказано — стоять на месте? — подскочил к ребенку Дамблдор, в момент соударения секущих мотыльков осенней зелени с его зонтиком и прозрачным щитом над головой. — Я… я не нарочно! Сэр… — у юного Темного Лорда получилось произнести это обвинительно, и придирчиво, и слегка наивно, старший чародей старался тоже ничего лишнего не выказать. И хотя оба были внешне спокойны, если бы каждый день сталкивались с пробужденным роем спящей саранчи… а именно на этих летающих тварей стали похожи шпоры травинок и листьев, обрушившихся сверху и разметавшихся с последними мерцающими пылинками магического щита по черной ряби пруда. — Вот, что я имел в виду, говоря о контроле над магией, — сказал Дамблдор, приблизившись к мальчику, будто это в самом деле было случайным всплеском, а не специально подстроенной ловушкой. — «Не нарочно» может повредить и окружающим, и тебе за компанию. Сейчас настало время Дамблдору решить: будет ли он делать вид, что не понимает настоящих намерений зла, или попрет напрямую по-гриффиндорски? Было очевидно, что Реддл хотел подстроить еще кое-чего похлеще, но это было не запланировано, ведь он не знал, что профессору приспичит идти в логово змей, примерное месторасположение коего красочно описали магглы. На лице дитя застыл след нереализованного акта, недовершенного предвкушения, исступленного разочарования, его пальцы подрагивали, а дыхание сбивалось, глаза разучились моргать, став живыми омутами с дегтем, где поблескивал многогранными плавниками хоровод крошечных звезд. — Что вы наделали? — выпалил Реддл спустя несколько секунд, оглядевшись и заметив при свете «люмоса» замерших на земле змеят. — Решил не дожидаться, пока на нас нападут. Ничего серьезного. Просто заклинание оцепенения. Маленький колдун стал каким-то невменяемым, обойдя Дамблдора и осматривая змей, залегших в менее чем семи футах от них, иногда он склонялся над ними или присаживался на корточки, — там было около дюжины парализованных особей. — Они не нападают… — обойдя по кругу прокричал змееныш шепотом. — Если им не приказать? — дополнил профессор, пугающе тихо, хотя и не пытаясь имитировать кричащий шепот. Реддл задумался на миг, после чего опять начал пятиться, но уже будто обезоружено и по-настоящему боязливо, будто перед ним враг почище маггловских докторов. — Так что, Том? Нападает ли этот серпентарий по приказу кого-то, к кому приползает… шепчется с ним… — Я ни в чем не виноват! — воскликнул ребенок, перебивая негромкую речь. — Я же ни в чем не обвиняю. Всего-то спрашиваю. — Вы не поверите мне… я знаю! — Если согласен помочь, я с большой охотой доверюсь твоему слову, — тактика Дамблдора, еще кажущаяся по всем педагогическим меркам сыроватой, ведь они контактировали с мальчиком так недолго и шатко, по идее обязана была сработать — она заключалась в вовлечении зла в борьбу с ним же. Реддл пребывал в замешательстве, было ясно, что ему становилось тесно средь этой рощицы. И очередной всплеск магии мог быть не таким безобидным, нежели предыдущий, поэтому затягивать паузу в их общении не следовало: — Мм, наш урок… — начал профессор. — Заключался не в демонстрации световых чар, волшебных палочек или стихийных магических выбросов. Признаюсь, я рассчитывал, что вы познакомите меня с вашими друзьями. Сделавшись таким по-сиротски унылым, юный злодей, кажись, проклял его на серпентарго, но от разговора это Дамблдора не удерживало. — Мы попросим ваших друзей оставить это место навсегда. — Каким образом? Они ведь… они парализованы! — Конечно. Однако, они все-таки слышат. — Чего вы хотите от меня, сс… сэр? — Вы действительно этого не понимаете, Том? Я хочу, чтобы вы помогли мне спровадить тех, кто вредит другим. Раз уж это были не вы. Раз уж не вы причинили вред бедным девочкам, я верю вашим словам. Это были змеи, своевольно решившие напасть. Я хочу, чтобы вы объяснили вашему серпентарию, что здесь больше не их дом. — Но… здесь их дом, — очень осторожно подбавил метала в голосе вернувшийся к расхожему облику юнец. — Сэр. — Да. К несчастью, — Дамблдор повел рукой к кустарнику, где вероятно было гнездо. — С некоторыми из наших друзей приходится расставаться, когда они приносят вред ни в чем неповинным людям. Взгляд Реддла сосредоточился на лице волшебника, на миг ожесточился, а несколько секунд спустя стал будто бы безвольным, водянистым, больным. Он отследил указывающий жест, обозрел кустарник, и побрел туда, к гнезду, совершенно расхлябано, волоча подошву по грязной почве и шаркая гниющей листвой. Дамблдор последовал за ним, подсвечивая палочкой. В ветвях обнаружился широкий ров с норой и множество оглушенных гадюк, застывших в закольцованных позах. Змееуст велел им уходить, после чего развернулся и молчаливо, без оглядки пошел к тропинке. — Вы большой молодец, Том. Подумайте о тех, кого вы этим поступком выручили, — похвалил по дороге обратно учитель плетущегося и закрывшего рот на замок юного Темного Лорда, который ни о ком, вырученном им, явно не думал. Дамблдор сопроводил воспитанника к порогу сиротского пристанища, там и закончилась их встреча. Аппарировав к воротам Хогвартса с непосильным камнем на душе, Альбус думал даже заглянуть в трактир и тяпнуть чего-нибудь, пообщаться еще с кем-нибудь, но не мог. Уж слишком он вовлекся сам в свой воспитательный ад и пощечина от детской нелюбви лихо полетела и залепила по его беззащитной скуле. Назавтра у декана Гриффиндора было дежурство, в школе он вновь убедился, что любим и нужен всем. Проведя остаток вечера в компании Армандо Диппета, Альбус испил прекрасного ликера и, наконец, выспался кое-как. Визитов в приют Вула легкий отдых не отменял, да только переместившись ближе к ночи к пункту назначения, волшебник никого тревожить не стал — лишь пронаблюдал за безопасностью маггловского персонала. Хотя… был риск, что Том Реддл сорвется на ком-то, но тут все было чисто. Вероятнее всего, мальчишка сейчас ненавидит Альбуса чище чем трех Хизер, десять Март и двадцать мадам Коул вкупе. Он явился в понедельник лично удостовериться, что все хорошо, но женским уговорам не поддался и к воспитаннику со странностями не зашел. Нынче между ними хоть бы на призрачную долю симпатии утратились всякие надежды, все пути к межличностной аттракция были перекрыты. Во вторник опаски Альбуса подтвердились, но с тем же одновременно он благостно выдохнул. Первое: потому что никакими положительными установками для контакта с ним будущий чернокнижник не располагал, а второе: потому что данный механизм поведения все еще был свойственен ребенку, у которого забирают игрушку. Несправедливо, конечно же, по его мнению. Да, изначально возникшее устойчивое отрицательное восприятие никак не могло развить положительные чувства от того, как Альбус поступил. Но по крайней мере, он все-таки разбирался в этой области, покамест змееныш не вымахал в василиска, ну или… озлобленного, пьяного питона, вроде Морфина, обладающего дурной привлекательностью для субъектов, желающих завернуть весь мир в добро. К слову об озлобленно-пьяных питонах, отчасти они, один из них, послужил причиной, по которой у преподавателя трансфигурации горел свет в окне глубоко за полночь. Альбус изучал кучи врученных ему родовых регалий — медальонов и колец, — отдельные из них были обычными безделицами и вообще не имели отношения к родословным. Великое огорчение принесли искателю Даров все добытые кольца, посему он отправил письмо Итану Пруэтту в ту же ночь на тему: «любезнейший товарищ, не осталось ли точек сбыта, где проверку артефактов черной магии провести не удалось?» Под утро Альбуса посетила мысль проверить каждый медальон по поисковым чарам. Из дюжины только два медальона вывели его к местности, но ничего похожего на деревушку Литтл-Хэнглтон в округе не оказалось. В среду после занятий Дамблдор планировал прибыть в приют Вула налегке, но погода выдалась некстати. Письмо от Пруэтта гласило, что лавка «Горбин и Бэркс» подверглась менее тщательному досмотру, так как ее владелец слыл неимоверным пройдохой, что вынуждало связаться с местным коллекционером Фэмвиком и перекупщиком ценностей Флетчером по своим каналам. Тогда же профессор отослал сову Гонту о том, что навестит его в субботу или воскресенье. Лучше предупредить, что поиски весьма неприятно затянулись и что шансы найти предметы их скверной, инцестной, чистокровной династии уменьшаются с каждым заплывом в бюрократический омут. Впрочем, каков шанс, что воровка семейного достояния распрощалась с этим всем через казенный ломбард? Это вполне могла быть частная контора, типа «Горбина». Но все это следовало обрисовать Гонту при личном визите, поэтому «исследователь древних родов» описал подробно разве что свои рекомендации: каким заклинанием проветривать помещение и выводить запах, несколько чистящих для деревянных поверхностей и ткани, — он сам сверялся с журналом домохозяйки, — с четким руководством по произношению заклинания и маневрированию палочкой. После такого послания любой уважающий себя черный маг поймет, кто напрашивается на жесткий трах без обезболивающего зелья. Конечно, Гонт с черным магом не валялся и близко, поэтому не поймет. И даже не дочитает до конца, но написанное уже жалко выкинуть. Таким образом Дамблдор прибыл в приют Вула отнюдь не налегке, а со множеством вариантов развития диалогов по всем его вопросам на уме и с печатью всех этих дум на лице. — Мистер Дамблдор, я рада вас видеть. Проходите, дети пока ужинают, — мадам Каллман, удивительно точно произнесшая фамилию постоянного гостя, провела его в прихожую. Вкратце она уверила сотрудника далекой школы Хогвартс, что все у них складывается неплохо, проверок не присылают, девочки идут на поправку. Это и так было заметно, что все неплохо, когда Том спит. Но на тот момент Том не спал. Воспитанники расходились по комнатам и мадам Каллман попросила мальчика заглянуть в гостевую, поздороваться с профессором. По говорящему выражению юного Темного Лорда можно было догадаться, что ненавидеть учителя он пока что не устал и поблажек в общении делать не собирался. Его веки чуть сузились, когда он увидел сидящего на диване волшебника, и он стоял до тех пор, пока тот настойчиво не предложил ему присесть рядом. Он зажато кивнул в знак приветствия на наказ Марты проявить манеры, после чего женщина оставила их наедине. — Как ваши дела, Том? — добродушно осведомился Дамблдор, Реддл пожал плечами, молча глядя в коридорный проем. Они провожали глазами ребят, те расходились после приема пищи, а когда не осталось никого из детей, маг постарше решил порастягивать все же свои нервы. — Я думаю, вам стоит набросить верхнюю одежду, — сказал он мальчику, бесстрастно сидящему поодаль, держа ладони на коленях. — Мы прогуляемся к пруду снова, — пояснял он медленно поворачивающемуся к нему, как к основе всех бед земных, продолжателю рода Салазарова: — эм, надо бы предупредить отставших друзей, что их дом переправлен. Будет не очень порядочно оставить их в неведении, не так ли? Острый взгляд Реддла напоминал скрежет по стеклу. То ли ему хотелось содрать шкуру, освежевать человека, сыплющего соль на рану, то ли просто накрыть черной тряпкой, закопать и никогда больше не видеть, но прекрасно было то, что он казался живым — хотя бы это его трогало. Дамблдор выждал время, и спустя полминуты маленький колдун поднялся и отправился к себе, а еще через минут пять они уже шли по аллее. Вечер стелился прохладой, они опять прохаживались вослед крупного дождя, что способствовало применению водоотталкивающих чар. Реддл так же жадно исподволь следил за волшебной палочкой, но старался не показывать произведенного впечатления. Такой внимательный и пылкий возраст, — как помнит профессор по первокурсникам магглорожденным или тем, кто рос в изоляции и запретах в магии, — каждое новое заклинание, как первый поцелуй. Наверное, нет. Подобные сравнения неуместны, но в принципе весьма логичны в контексте того, что трещит на кончиках пальцев и требует воплощения. Нечто незримое, как чары, которые нужно облечь… сберечь, сохранить что-то, чему уже не будет повторения. Потом будет возможно только носить это в себе, впитать мгновения, как родной запах, носить этот запах на своей коже, наполнить собой, и быть вечной частью тех иллюзий, где отпечатался, словно тень, когда те иллюзии были еще чем-то дорогим. — Пусть ваше состояние не пугает вас, мой мальчик, — нежно повел речь Дамблдор, чтоб не проминать себе череп грузом прошлых лет, глупыми воспоминаниями. — Добро порою болезненно. М, да. Может статься так, что горечи от него будет на сердце не меньше, но правильно не всегда просто. Неприязнь, вред гораздо легче. Я теперь вижу, что вы способны преодолевать себя, это очень хороший первый урок… Ничто не помогало заболтать мысленный монолог и ничто не способствовало формированию у Реддла дружеских чувств. Учитель это понимал прекрасно, как и то, что нет лекарственной привязанности, позволившей бы сделать из жертвы чистой крови, Гонта, нормального члена общества — в ладах с головой и в ладу с социумом. И это загадочное желание прыжков в бездну в чем-то его роднило с мальчиком. Альбус был исследователем бездн, а Том — их жителем. Том стремился туда, чтобы укрыться от света, а Альбус — чтобы отыскать там свет. Ну, это немного странно, разумеется. А если заменить одно имя, то еще понятней. Да, не Том был отправной точкой, но мог стать эпилоговой. Если бы только проверить на примере Тома Реддла опытным путем ту общность между разными полюсами… насколько сильным окажется каждый из полюсов или насколько стертой окажется граница между ними? Может ли Благо стать Общим для всех, все-таки? Или это утопия юношеского рассудка? Всегда найдутся люди, которые будут испытывать инстинктивную неприязнь к… добру? «Неприязнь, — писал Спиноза, — это бунт души против какого-либо предмета, который, как мы знаем или предполагаем, вреден или враждебен нам по своей природе». Неприязнь — не ненависть. У нее нет определенной причины. Я могу не испытывать ни малейшей неприязни к человеку, чьи убеждения противоположны моим. Мы сознаем, что придерживаемся различных взглядов, и уважаем мнение друг друга. Напротив, я знал людей, с которыми все, казалось бы, должно было меня роднить, но к которым я тем не менее испытывал неприязнь, и они платили мне взаимностью. Бывает, не идеи, а темпераменты и натуры сталкиваются между собой. Человек агрессивный, вспыльчивый, сварливый, несговорчивый шокирует человека спокойного, беспристрастного, доброжелательного и мирного. Тот, кто презирает всех людей, больше всего презирает того, кто старается их любить. Человек умеренный приводит в бешенство фанатика. Вы всю жизнь будете встречать людей, о которых с удивлением скажете: «За что он меня невзлюбил? Я же ему ничего не сделал». Ошибаетесь! Вы нанесли ему самое тяжкое оскорбление: вы — живое отрицание его натуры. * Вот над этой неприязнью и работал Дамблдор: плюсуя до кучи и ненависть, и всякие моральные извращения, он получал притяжение, как не крути. Он хотел прикоснуться к границам дозволенного, пусть не более, чем физически, но в подобном совокуплении света и тьмы существовал баланс для него. Существовал ровно столько, сколько совокупление длилось, и пружина вновь отбрасывала его к началу. Само собой, эта теории в силе для обеих сторон, если бить по классике: деспот-страдалец-спаситель, а вот если одна из сторон лишена способности сопереживать? Это было интересно, ибо — откуда фильтровать эмоции? Если садист не получает удовольствия от чьих-то мучений, то цепочка обрывается. Если у мучеников перестает вырабатываться эндорфин от унизительных посягательств, то садисты теряют востребованность. С этим багажом теории преподаватель отправился к замку в Шотландии, потому что для разговоров со слизеринским дитятей он был сегодня, очевидно, не в форме. Реддл только раз что-то пробормотал по-своему, и дар прорицания не нужен, чтоб угадать — какую-нибудь гадость. Забежать к уголовнику Гонту на пару палок чая тоже не ахти затея, по сути ничего может и не станется, а чтобы за просто так сидеть в грязи, наслаждаясь болотом и пьяными воплями, нужно определенное настроение. Лучше — Хогвартс, директор, кегли и какао. К тому же, он уже неделю не мог проверить конспекты. В пятницу профессор Дамблдор был абсолютно выспавшийся и заговаривал с каждым, кто попадался ему на пути в школьном коридоре, шутил с выпускным курсом и много смеялся за общим столом над шутками Кеттлберна и Бири. Омрачал день лишь тот факт, что письма от Фэмвика он так и не дождался. Часы на астрономической башне пробили шесть и в следующий миг, неподалеку от хижины лесничего, что-то взмыло вверх. Альбус аппарировал под рыжую сень паркового насаждения близ приюта Вула. Он не мог допустить, чтоб молчание сиротливого зла негативно отразилось на окружающих магглах, и счел своим долгом совершить еще один поход к змеиному гнезду. Вернее, к месту, где оно раньше было. Том Реддл предстал в тех же красках, что и накануне. В скупом кивке выразилась вся радость, с которой отпрыски справляют нужду против ветра. Старший волшебник и юный колдун шагали в молчании вплоть до затхлого водоема. Они сошли с тропы, вода поднялась из-за дождей и корни кустарника погрузились в воду, последняя змея была отослана восвояси. — Они ушли, — повернувшись к Дамблдору, монотонно возвестил мальчик. — Сэр. Стоящий в нескольких футах от него, чародей приподнял брови в удивлении: — Тогда возвращайтесь, Том, иначе совсем вымокнете. Они почавкали по кочкам, и едва оказавшись на твердой дорожке, Дамблдор, достав палочку из верхнего кармана, высушил обувь и наколдовал очищающие чары себе и своему ученику. Реддл попятился, как в тот раз, потом опустил взгляд на ботинки и снова посмотрел на Дамблдора, сдвинув брови. — Не нужно было, — обиженно сказал он. — Отчего же? Вы желали бы простудиться, как я погляжу, — Реддл вздохнул так, будто общался с полным кретином, еще раз осмотрел профессора целиком, и развернувшись, медленно направился по аллее. Они вместе отправились вдоль освещенного фонарями участка сквера. — Надеюсь, Том, — начал Дамблдор, идя рядом, раз уж между ними появился диалог. — Теперь вы понимаете, как важно говорить правду. Утаи вы такое безобразие со стороны ваших друзей, скольким еще конечностям не удалось избежать укусов? Реддл повернулся к нему. Читай, как: «признайся ты в содеянном, и драгоценный серпентарий остался бы цел». Пройдя еще какое-то расстояние, мальчик просто встал, вглядываясь впереди себя. Профессор не расценил это за угрозу — стихийный фон он чувствовал незначительным напряжением в пространстве. Постояв так немного, Темный Лорд в зародыше вильнул вбок и уселся на скамью. Дамблдор не получил и намека на приглашение, но постояв, также занял место на скамье, предварительно полностью просушив ее от влаги. Некоторое время они молча сидели, глядя на пересечение улиц меж деревьев, где еще маячили далекие прохожие. Еще не время, — всякий раз одергивал себя Дамблдор, когда делал вид, что не видит, как мальчик косится на него, — он заговорит, обязательно, не следует торопить события. Это тоже чувствовалось в воздухе. Желание что-то сказать. — Я понял, сэр, — выпалил Реддл спустя долгие минуты. — Понял, как важно говорить правду. — Так, — улыбнулся Дамблдор: — и, что же? Все же, маленький Великий Темный этого не озвучил. Он застыл, пялясь на блик фонарного света на отшлифованном покрытии дорожки. — Я буду говорить правду, сэр. Я это понял, — ни ранее, чем минута паузы понадобилась Реддлу для того, чтоб произнести это, однако уже наступающая секунда внесла конкретику. — Теперь я могу владеть палочкой волшебника, сэр? Дамблдор чуть было не рассмеялся, сдерживался, но возможно, все-таки, прыснул. Повернувшись к мальчику, он был уверен, что тот смотрит за его реакцией. — Мг… Том, — задерживая вдох тяжести, а может и полного умиления. — Свою волшебную палочку волшебник покупает в специальной лавке, где эти волшебные палочки изготавливают… — Покупает? У меня нет денег, — заявил Реддл напрямик, не слишком вслушиваясь в повествование. — Не беда. В Хогвартсе существует фонд для уче­ников, которые не могут купить учебники и форменные мантии самостоятельно. Возможно, тебе придется покупать подержанные книги закли­наний, но… — Где продаются книги заклинаний? — не дослу­шав, перебил мальчик. — Но! — настоял профессор. — Погоди, давай: по порядку. — Реддл сперва насторожился, но потом вздохнул так, будто ему скучно. — Как ты уже знаешь, в школу для волшебников и ведьм поступают с одиннадцати лет. В этом же возрасте будущие студенты приобретают свои волшебные палочки в предназначенном для таких покупок месте. — Но… вы сказали… — Что ты сможешь пользоваться волшебной палочкой раньше, — дополнил Дамблдор мягко, отметая официоз. — Я сказал тебе правду. И ты действительно сможешь попробовать применять заклинания, но пока тебе нет одиннадцати, своей палочки у тебя быть не может. И тебе придется пользоваться чужой палочкой. — Чьей? — глаза Реддла округлились. — Моей. — Вашей? — в неверии смутился он. — Сэр. — Да: «вашей, сэр». Несомненно. Я позволю тебе пользоваться моей палочкой раньше срока, Том, но вначале научу делать это, как подобает. — Я уже видел, как подобает, — Дамблдор, улыбаясь, качал головой: — Здесь имеется в виду нацеленность на хорошие дела. — Мне нужно стать хорошим? — Именно так. — Что нужно делать, чтобы стать хорошим, сэр? — Как думаешь — что? — Дамблдор с неподдельным вниманием следил за тем, как лицо маленького колдуна даже не пыталось изобразить посредством мимики какое-нибудь озарением мыслью. — Наверное… помогать кому-то, — голос Реддла звучал рутинно, прозаично, будто его обладатель отвечал на безумно надоевший вопрос. — Хорошо, — кивнул Дамблдор. — Кому помогать? Как и в чем? — сиротка посмотрел на учителя так, словно тот бессовестно валит его на экзамене. Спустя полминуты взгляд ребенка устремился в никуда. У него есть базовые представления, но то, что не находит отклика внутри, сложно запомнить. Сложно представить и тем, у кого откликается, что возможно как-то иначе. Учителю магических дисциплин оставалось лишь делать скидку на возраст и малограмотность детдомовского персонала, слабый авторитет людей вокруг, дающих право проникать за ширму их разума. Как раз это хотелось произвести в отношении ребенка, поскольку его не могла заполнять пустота, но необыкновенно крепкие, ментальные щиты от природы Темного Лорда однозначно расценили бы это в качестве нападения. Посему Дамблдору стоило капельку подсказать: — Приходилось ли тебе видеть кого-нибудь из твоего окружения, кто просит о помощи? — юный колдун дернул плечом. Профессор дал ему еще некоторое время для размышлений, хотя было понятно, что Реддл мало отягощался ими. — Наверное, сэр. Мне нужно сделать, чтоб кто-нибудь просил моей помощи? Времени не хватило, Дамблдор не успел задавить смешок: — Думаю, мы найдем более экологичный метод. Для закругления беседы волшебник поднялся со скамьи. Временем нельзя запастись впрок, нужно было возвращаться, воздух наливался прохладой, как глаза Реддла мстительной ядовитостью от осознания, что сегодня ему не удастся провести практические испытания заклинаний. — Вы придете завтра, сэр? — спросил воспитанник Вула, когда они попрощались около ворот ограждения приюта, пожимая руки. — Обещаю, — ответил Дамблдор. Эту прогулку он мог назвать вполне успешной, по крайней мере малец больше не утверждал свою беспрекословную хорошесть, а спросил, как надо соответствовать данному определению. Учителю верилось, что не все потеряно, и в тот же самый момент в нем звенела некая тревожная струна. Звенела, что не все гладко. Пусть это будет связано с прошлыми Темными Лордами, — думалось, — пусть это будет просто эхо. По возвращению в школьную обитель, искатель Даров забаррикадировался в книгах и корреспонденции. Письменный столик в покоях гриффиндорского декана утопал в макулатуре, где среди залежей пергамента и чернил прятался он сам, а масляная лампа парила под чарами над столешницей, когда громковещатель от мистера Фэмвика воспроизводил возмущенные крики владельца лавки «Горбин и Бэркс»: «Мои товары не имеют черномагических свойств! К заднице акромантула вас со всеми вашими проверками! Каждую неделю кольца, колье, амулеты и медальоны перепродаются туда-сюда, редкие вещицы эти ваши артефакты, для них лицензий не напасешься! Может они и краденные, мне почем знать? У меня таких нет! А если и были, то их сбыли давным-давно, а мой подмастерье вообще немой, так-то!» Альбус водил кончиком писчего пера по губам, думая какая Меропа… умница. И как нужно было любить семью своего отца? Отклоняясь от риторики, профессор подчеркнул кое-что из копии томика Морфина «Труды Смерти». Там указывались гербы родов, чьи способности позволяли практиковать некромантию. Он обвел в кружок герб в форме треугольника, по типу Мантии невидимости, и полез в свои старые записи, где точно такой уже попадался на глаза. Итак, большинство чистокровных родов носили геральдические щиты, у Блэков был ромб, у Гампов — прямоугольник, у Гринграссов — овал с острым основанием, у Лонгботтомов, Лестрейнджей, Макмилланов — аналогично, Кэрроу и Краучи — счастливые обладатели шестригранников. Сколько волшебных семейств и совершенно никого подходящего, чтобы взять опеку над Томом Реддлом, — Альбус достал из-под клетки служебной совы «Природную знать» и углубился в энциклопедирование. Отчетливые треугольники наличествовали на гербах Поттеров и Принсов, разница была лишь в прямом и перевернутом их начертаниях. И к кому бы из них подкопаться? У Флимонта наследственный бизнес зелий красоты, можно наслать на него какие-нибудь проверки, которые внезапно найдут нечто незаконное. Внезапно! Флимонт, конечно же, придет за помощью к Альбусу, так они и подружатся. Есть такая заведенная традиция в магической Англии — ходить за помощью к Альбусу Дамблдору. Рассуждения… это конечно хорошо, ко прочему Альбус уверился в догадках по поводу Мантии невидимости, — переключиться после неудачи с Воскрешающим камнем было необходимо, — только он заметил за собой, что все его мысли стягиваются не в ту степь, и вскоре он просто начинает прикидывать: какая из семей послужила бы лучшей в плане опекунства для маленького Великого Темного. Это и был тот вечер, когда ему выдалось время поработать над своей одержимостью. На фоне выходных все выветрилось из головы и он даже не успел потешить воображение перед сном. Впору вносить пометки: освобождаться ночью от стресса, накопленного при таком распорядке. Вообще, взглянув на Альбуса, не всякий поверит, что он может чем-то отягощаться. Субботним утром в Хогвартсе все было слишком мирно, и после завтрака профессор устранил свои упущения в ванной, а также побрился — да, он планировался однажды отпустить бороду до колен, но это попозже, — причесался и надел бледно-брусничную мантию, в которой все хвалили его внешний вид, под стать факультету. Как оказалось, все это было ради собрания Родительского комитета, впервые оно перенеслось с ноября на неделю раньше. Таким образом, визит в Литтл-Хэнглтон Альбусу заменился любезным общением о целесообразности отмены предподготовок в программе расширенных курсов по всем предметам. Армандо погладил по спине, едва публика удовлетворенно начала расходиться: — Никто перед твоей речью не устоит. Превосходно, Альбус. — Мг, спасибо, директор. Все, люблю вас. Мне пора. — Дело молодое, — пожал плечами старик. Быстро встав, одернув одежду, маг улыбнулся и сманеврировал палочкой, веля документам лететь к секретеру руководителя. — Мм… ну почти, — повернувшись к Диппету, улыбнулся профессор и вышел из-за стола, кланяясь. — До сегодняшнего вечера или до завтрашнего утра. Уже никаких молодых дел быть не могло, потому что… потому что Том Реддл. На мгновение задержавшись в коридоре сокращающем путь, Дамблдор окинул взглядом портрет Варнавы Вздрюченного. Что ж, придется учить троллей балету, — он сказал «обещаю». Незаметно аппарировав, Альбус тихонько спрятался за деревом, как однажды. Дети из приюта завершали прогулку на свежем воздухе, у них еще было время для игр и личных нужд перед ужином. Настигнув Марту, волшебник поздоровался и заодно наврал о небольшом Лондонском филиале школы для одаренных детей, где он работает пока в одиночестве, ибо больно часто он совершает поездки из Шотландии, чтоб не напороться на маггловские подозрения. С этим тоже надо было что-то решать. Мадам Каллман сказала, что позовет Тома, так как от прогулки со сверстниками он отказался: за своеволие его уже давно не наказывают — себе дороже. Дамблдор дожидался ученика в холле на диванчике. Он в очередной раз убеждался, наблюдая за магглами, — некоторые из воспитанников были калеками, кто-то тяжело болел и кашлял, словно захлебывался, голосок из ясельной группы постоянно звал маму, — что ему повезло, не взирая ни на что, повезло больше, чем остальным. И он впервые почувствовал что-то… короче, этому чувству не находилось эквивалента со всем уже имеющимся опытом чувств. Он хотел прогнать это чувство, оно не приживалось внутри, отторгалось рассудком, но мальчик по имени Том сходил по каменным ступеням, поспешая… и оно облекалось в плоть.