Я стану твоими ногами

***

      Утро выдалось довольно холодным и пасмурным, но проводить его взаперти не было ни малейшего желания. С момента их прибытия прошло пять дней, но Дже-Ха стал замечать некоторые странности в поведении Принцессы уже на третий. Она казалась подозрительно спокойной, и, в сравнении с недавним временем, говорила с ним гораздо чаще, пусть голос её и был по-прежнему слаб. Иногда на немного посвежевшем лице проступала и тень былой улыбки, той самой, что так сильно нравилась ему. Хотя на деле она нравилась им всем и согревала каждого, когда все они были ещё вместе.       Дже-Ха до сих пор не мог уверовать в тот факт, что больше не увидит своих братьев. И несмотря на то, что кровь дракона связывала его лишь с одним из них, эта чудовищная рана не переставала ныть с тех пор, как их не стало. И если бы не Йона, он вероятно и сам бы выглядел сейчас не многим лучше, чем она. Истощенная и измученная, почти что полностью сдавшаяся перед лицом безжалостного горя, Принцесса не оставляла ему и капли времени на то, чтобы дать волю собственным слезам, что так душили, но всё никак не могли пролиться. И все её нынешнее спокойствие отчего-то очень сильно настораживало, особенно в моменты, когда она вот так внезапно замирала и начинала задумчиво глядеть на океан, видневшийся со стороны обрыва.       Дже-Ха очень хотелось верить, что и этот вернувшийся румянец, и легкое дрожание уголков губ в попытке подарить ему улыбку были проявлением пусть и малого, но исцеления, а вовсе не глухой маской, за которой по-прежнему вопит душа. Он правда старался как мог, но развеять тревогу окончательно не получалось. Поэтому, даже когда ей требовалось уединение, Дже-Ха не позволял себе спускать с неё глаз полностью. — Йонушка, ну так как? Ещё не передумала? — спросил он, подойдя ближе, и встав рядом.       Принцесса опомнилась, легонько вздрогнув, и повернулась к нему. — Прости. Я что-то… немножко замечталась, — ответила она робко. — И нет — не передумала. Мне правда очень хочется на всё это взглянуть.       Она вновь улыбнулась, но в голосе не проскользнуло и отзвука печали. И это могло бы даже искренне обрадовать, не успей он разглядеть её глаза за секунду до этого. Ведь это был тот самый взгляд, что и тем вечером на корабле, когда он вытащил её из воды. И на следующее за тем роковым днём утро. Тот самый взгляд — холодный и пугающе пустой. Словно от той удивительной девушки, за которой он некогда решил пойти, ведомый лишь порывом внезапного любопытства, сохранилась одна только безликая оболочка. И теперь, когда его уже давно связывали с ней гораздо более глубокие чувства, Рёкурю просто не мог не почуять неладное.       Склонившись к ней и заглянув прямо в глаза, он уверенно взял её прохладную руку в свою и произнес: — Так чего же мы ждём, моя дорогая?       Он старался говорить так, словно ничего и не было, окружая её привычной атмосферой демонстративной обходительности. Будто там позади — вовсе и не временное пристанище только для них двоих, а наполненный шумом обыденной возни и тёплыми шутками лагерь. И Юн вот-вот начнёт ворчать, что кое-кто снова слоняется без дела. Дже-Ха правда старался. И оказался вознагражден.       Слегка стиснув в ответ его пальцы, Йона тихонько рассмеялась и улыбнулась вновь, на этот раз именно той самой улыбкой из прошлого. — И правда, — сказала она. — Пусть пока и не очень солнечно, но, думаю, уже к полудню распогодится.       Он был так счастлив, что едва сдержал порыв сгрести её в охапку и отчаянно обнять, ведь за этот месяц нескончаемой печали и мрака Дже-Ха уже почти и забыл, как звучит её смех. Но вместо этого он лишь ответно отшутился и, усадив её себе на спину, свободно оттолкнулся от земли. Полет впервые за долгое время настолько радовал его. А вскоре выяснилось, что она вовсе не ошиблась, ведь и правда распогодилось. И вместе с прояснившимся небом посветлело и на душе.       День оказался столь насыщенным и ярким, что время проносилось как песок на яростном ветру; оседая в памяти обрывками приятных воспоминаний, но неумолимо стремясь в ночную тьму. И когда они в очередной раз коснулись земли, оказавшись посреди шуршащего моря цветов, Дже-Ха с наслаждением наблюдал, как его израненная принцесса осторожно перебирает укрытые закатом лепестки, заботливо и очень осторожно, похоже, вовсе не желая унести с собою хоть один. Он был доволен, что они успели именно к закату, ведь в это время этот пейзаж особенно красив. И когда, уже немного налюбовавшись всем этим чарующим разноцветием, она тепло взглянула на него, буквально излучая благодарность и восторг, Рёкурю вновь, как и этим утром, захотелось крепко её обнять. Но чего бы сам он не желал — всё это может подождать. И пока она в подобном не нуждалась, он просто будет тем, кем был сейчас — стражем, что хранит её покой. Столько, сколько потребуется.       И как только ему начало казаться, что он наконец-то хоть немного преуспел, сами небеса словно решили над этим посмеяться. Ведь хватило и одного далёкого раската, чтобы мгновенно смыть с её лица оттенки радости и вмиг посеять панику в глазах.       Когда это случилось, шёл сильный дождь с грозой, до самого утра. И Рёкурю отлично помнил, как его трясло от тех отчаянных рыданий, пока он самолично отрывал её от тела бесспорно дорогого всем им храбреца. Но для неё он был не просто «дорог». И как бы больно не было ему тогда, Дже-Ха прекрасно сознавал — её боль понять он попросту не сможет… Всё тщетно, до тех пор, пока сама она жива. И эта до озноба ужасающая мысль мгновенно возвращала его в день, когда она лежала перед ним на мокрых досках. Не дыша.       Преодолев отделявшее их расстояние в один прыжок, он замер напротив, выжидающе всматриваясь в побелевшее лицо. Рёкурю безмолвно молил её не поддаваться и изо всех сил старался удержать ускользающую атмосферу столь редкого теперь счастливого денька. — Ну что ты, Йона, — сказал он настолько невозмутимо, насколько получилось, но голос всё равно предательски дрожал. — Всё в порядке, это всего лишь…       Гром оборвал его, а Йона тихо вскрикнула, вцепившись в свои плечи, отчаянно борясь сама с собой. — Д-да, ты прав, — отозвалась она, усмехнувшись через силу. — Прости, что я…       И вновь раскат накрыл собой слова, а в перепуганных глазах уже плескался страх, объятый болью. Ей было совестно и стыдно, но губы задрожали, а ноги подкосились, уронив её на пол холодного дворца, где вместе с тем, кого она так трепетно любила, остался и тот, кто «умереть не мог» до самого конца…       Он опустился рядом, осторожно сжав её прохладную ладошку. Она безудержно тряслась, а он больше не смел и слова ей сказать. Осталось лишь поверженно признать — сегодня им уж точно не покинуть этот дивный холм с улыбкой. И в довершение всему, по лепесткам вокруг тихонько зашуршали капли, а по её щеке скатилась первая слеза…