Наруто Наоборот

Год резни в клане Учиха.(Пятилетие Саске). Флешбек. – Кэн, познакомься, это – Энгецу. Она на твоем попечении, – Данзо показал на блондинку. Альбинос посмотрел на нее и улыбнулся из-под маски. – Скажите, что вообще у вас в заключении, – перебила Энгецу. – Это неважно. Кэн, твоя задача: охранять и всюду сопровождать ее, – объяснил Данзо. – А вы мне так легко дадите уйти, – сдавленно произнесла Энгецу. – И составить ей общество, разумеется. Если же общаться только с нашими неразговорчивыми хирургами, то можно сойти с ума от одиночества, – подмигнул Данзо. – Сейчас ее уведут и покажут покои, а ты получишь все необходимые инструкции по этому делу. Девушку вывели. – Это что, больница для одного пациента? – спросил Кэн. – Нет, - надменно ответил Данзо и принялся рассказывать об устройстве­ новой лаборатории АНБУ. – Вам принадлежат только несколько комнат на этаже. Расписание составлено так, чтобы объекты исследований даже не подозревали о существовании друг друга. В комнатах и операционных звукоизоляция. Нам иногда, видишь ли, приходится идти на вивисекции. «Объекты» скооперироваться никак не могут. К каждому приставлен джонин-охранник. Ему разрешается и рекомендуется находиться с подопытными хоть двадцать четыре часа в сутки, если они ведут себя неспокойно. Мы убили на эти исследования десять лет, и этические предрассудки не должны мешать нам довести его до конца. Для предотвращения побега сделано все: десять километров заповедного леса АНБУ оснащены камерами, его охраной занимаются сто сотрудников «Корня». Так что, если даже она тебя… обезвредит, – тут Данзо сделал паузу, так и не уточнив, в каком смысле он употребил последнее слово, – то мои люди всегда подстрахуют. Однако, если это произойдет, то зачем ты тогда мне будешь нужен? – усмехнулся Шимура. Четыре дня она молчала. Кэн отводил ее в медицинское отделение и забирал через несколько часов. Приказ Данзо показался альбиносу немного странным: территория базы была переполнена спецназовцами, ему разрешалось следить за подопытной круглые сутки, но ограничителей чакры на руках у Энгецу не было. Что такого Данзо хочет увидеть в ее духовной энергии, если запрещает сдерживать. Он просматривал ее личное дело: его подопечная была родом из клана Ходзуки и в принципе не являлась опасной, главное, чтобы в ее руки не попало холодное оружие. Кэн начинал понимать, почему именно его поставили охранять заключенную. После работы в медицинском отделении ее приводили обратно в комнату, и Кэн снова принимал ее под охрану. Врач что-то лепетал: - Она так долго не выдержит!.. Чтобы часто не менять человеческий материал, который и так доставляется с большим трудом, то надо бы ее получше кормить, наверное, и вообще «объект» должен вести здоровый образ жизни, иначе на все опыты «бревен» не напасешься!.. «Нашли к кому обратиться! Здоровый образ жизни! Ага, прямо завтра, как проснемся,­ будем вести ваш образ жизни! – раздраженно подумал альбинос. – Особенно, если учитывать состояние после ваших процедур. Энгецу как возвращается, так несколько часов неподвижно смотрит в одну точку. При ходьбе она держится за стены, от любого резкого движения стискивает зубы… Когда же я снова отвожу ее в медицински­й корпус, чувствую, что ее колотит дрожь. Она считает меня садистом, так как я ее спрашиваю о том, что там происходит. Эта девушка думает, что я прекрасно информирован и у хирургов от охраны нет никаких тайн. Вот и промолчала она два раза, не ответив. Один раз коротко бросила сорванным голосом «Ничего там не происходит­», а в последний раз дала пощечину», – думал Кэн. – Хорошо. Потребую для нее завтра вдвое больше продуктов, – отделывается от медика АНБУ дежурной фразой. – Не забудьте сообщить о нашем решении Данзо-саме, – заискивающ­е смотрит на охранника врач. – А это, кстати, на случай возможной горячки – жаропонижающее. – А вы ей что, чужую ча… – А вот это уже не вашего ума дело, молодой человек! – гораздо жестче отвечает ирьенин, когда вопрос касается его миссии. Кэн никогда не думал, что члены клана Ходзуки могут бледнеть: казалось бы, куда уж больше? Оказалось, могут, особенно, если приглядеться. Лихорадка началась, когда прошло несколько часов. Разумеется, те пилюли, что вручил шиноби-медик, не помогали, если только не усиливали процесс. Пришлось срочно вызывать врачебную бригаду АНБУ. А они больше записывали что-то в свои блокноты, чем лечили. Жар спал после трех дней. Кэн был готов поклясться, что в Энгецу вводили чужую чакру, почти не запечатывая ее, а предоставив организму сражаться с новым геномом самому. Чужая духовная сила тяжело принимается, поэтому шиноби страдает от лихорадки три дня, а потом наступает кризис, когда или человек принимает новую чакру, или гибнет, если, конечно, не помогать пережить этот период. Через эти три дня барьер был сломан. Когда Энгецу очнулась, докторов уже не было. – А ты бывал в Кири? – спросила она единственного человека, которого увидела в своей комнате. – Делать мне нечего в земле Тумана. А вот в стране Воды был. По молодости. И удавалось сойти за своего. Эта была такая деревенька, скорее, даже промысловый городишко. Там была пристань. Почти все жители были заняты рыболовством. Ну, и там я счастливо подрезал кошельки. Но местные так любят повоевать, а мне тогда меньше всего хотелось разбираться: отчего один клан не уступил другому и из-за чего началась очередная гражданская война. А второе – тогда мне уже было тринадцать, а ты не поверишь, как много это для мужчины, чей город на военном положении. Я не хотел, чтоб какой-нибудь местный феодал, которому не хватает нормальных воинов, поставил меня «в копье». Промысел мой пошел на убыль, поэтому я срочно и нелегально эмигрировал в Страну Огня. И, видно, мой туманный ангел тогда отступил от меня. Тогда я совершил самую большую ошибку в своей жизни, – иронически произнес он. – Только не говори, что тебе не нравится служить у Данзо, – куноичи внимательно смотрела на стражника, пытаясь понять: насколько можно доверять сказанному и может ли она найти в этом человеке недовольного, которого можно было бы использовать в своих целях. Но по выражению его лица нельзя было точно определить, говорит ли альбинос правду, или это – очередная легенда, которую он рассказывает всем заключенным, у которых состоит в личной охране. – Воровство – это дурно, и я понял это, когда обокрал одного господина, одноглазого иностранца. И я бы даже убежал, если б он не владел мерцающим шагом, – с легкой грустью, которая не соответствовала значимости этого происшествия в его жизни, сказал Кэн, отчего его признание прозвучало немного назидательно и фальшиво. – А я даже не знал тогда, что это такое, «шуншин». Между эшафотом и службой в АНБУ, в свои неполные тринадцать лет, я выбрал «Корень» АНБУ. – А, значит, он заставит тебя отрабатывать?! – многозначительно спросила Энгецу. – Нет, я просто из профессионального вора переквалифицировался в профессионального наемника, – иронически заметил молодой человек. *** А потом началась игра. Энгецу считала, что стражник, нестрого придерживавшийся инструкций и даже немного афиширующий это, как нельзя лучше подходит для ее плана. Врачи убеждали Кэна, что его подопечная должна как можно больше проводить времени на воздухе, а режим должен быть как можно более здоровым. Сказано – сделано. Зачем же еще нужна десятикилометровая зона оцепления, как не для оздоровления объектов опытов. То, что это – провокация, чтобы узнать о текущих способностях куноичи, не вызывало у Кэна никаких сомнений. И Энгецу с легкостью попалась на нее. Они были всего метрах в тридцати от базы АНБУ, когда девушка перешла на шуншин. – В секторе три побег! – доложил Кэн по переговорнику. – Поймайте ее. Догонять ее самому мне лень. Время выполнения – двести десять секунд. Когда найдете, можете немного проучить, но без тяжких телесных. – Кэн-фукутайчо, она опасна!? – ответили на другом конце. – Выполнять! Иначе я ее сам мечом достану, – закричал он в рацию. Через три минуты приказ действительно был выполнен. Энгецу за руки вели два сотрудника АНБУ, а сопровождали еще четверо. Та подняла глаза на шиноби в лисьей маске. – Идиоты, – констатировал охранник. – Да, я сказал «проучить». Вы без следов не можете? На самом видном месте, лицо портить – это вы умеете, – альбинос показал на синяк под глазом. – Мне ведь придется объяснять этим коновалам, чего мы не поделили. Он рванул Энгецу за рукав и увел внутрь корпуса. – Вы сказали, что придется объяснять, что мы с вами не поделили, то есть вы не собираетесь рассказывать о побе… – Нет. Не собираюсь, – резко ответил шиноби в маске. – Это была провокация. У нее было две цели: показать тебе, что бежать отсюда невозможно и посмотреть твои реальные способности. Ты попалась. Я не думаю, что нужно давать психологам АНБУ повод для гордости. Удар нанесен профессионально, будет трудно придумать такую ложь, чтобы в нее поверили. Но все отчеты Данзо и твои хирурги принимают только через меня. На этом можно сыграть. В следующий раз это было нападение. Кэн входил с тележкой, на которой стояли лекарства и еда. Внезапно на него набросились и попытались схватить за горло. Ходзуки он видел прямо перед собой, поэтому у него не было сомнений, что нападавший – клон. Легкий удар в живот свободной рукой, и двойник рассеялся. Но Энгецу, видимо, была настроена серьезно - она сложила печать и произнесла: «Мицу камикири!» Волна, созданная с помощью чакры, должна была разрезать Кэна напополам, но тот уклонился, и она врезалась в железную дверь, повредив ее. Кэн с помощью шуншина оказался за спиной Энгецу. Он уже хотел вырубить девушку ударом по затылку, но та заблокировала выпад. Альбинос выкрутил ей руку. – Ну, чего добиваешься? – спросил он. – Отзывай своих упырей! И говори, как выбраться отсюда, – прошипела она, глядя ему в лицо. Кисть Энгецу таяла в руке Кэна, а сама Ходзуки превращалась в водяную жижу. – Ты хочешь сказать, что мне не удержать тебя!? – рассмеялся Кэн, увидев, как Энгецу рассеяла технику и пришла в прежнее состояние, но находилась уже у почти открытой двери. – Мне придется тебя наказать. Гендзюцу: Хакуфуку. Энгецу вышла из своих покоев, но пройти ей удалось только несколько шагов, а потом она упала навзничь. Кэн аккуратно взял девушку на руки и перенес в ее комнату. «Прости, но нападения на себя я оставить просто так не могу. Придется походить в браслетах, – Кэн ушел и через несколько минут вернулся с ограничителями в руках. Он защелкнул их на запястьях девушки. – Ты меня еще благодарить будешь. Это ослабленный вариант, без цепочки, которая бы сковывала движения рук, но с помощью чакры ты мне уже навредить не сможешь». Альбинос оглянулся по сторонам, пытаясь понять, что еще Энгецу может использовать в качестве оружия. «Кажется, нам нужна новая дверь», – подумал он. *** – Что это на мне? – спросила Энгецу, когда пришла в себя. – Ограничители чакры. Данзо запретил использовать их сразу, но ты сама так захотела, – спокойно, как будто и не было столкновения, ответил молодой человек. Через несколько дней. – А в Кири сейчас не так жарко, – произнесла Энгецу, щурясь на солнце. – Оно там даже летом почти всегда скрыто облаками и… – Ты хочешь вернуться в свои покои? – спросил Кэн. – С чего это вы взяли? – Энгецу поняла, что ей удалось разговорить анбушника, и теперь не хотелось упускать диалог. – Ты впервые жалуешься на погоду в Конохе. Или, может быть, ты хочешь, чтобы я был так любезен и принес тебе стакан воды? Ироническая улыбка. – Хм, в Кири все по-другому: там туман большую часть года, а еще много прохладных рек и логов, – рассказывала Энгецу. – И ты любила пропадать в этих логах… – продолжил за нее Кэн, делая вид, что он знает, о чем девушка будет рассказывать дальше, потому что уже слышал тысячи подобных историй. Энгецу хитро посмотрела на АНБУ, но ничего не ответила. Молчание длилось несколько секунд. – Вы дальше этого городишки, я забыла, как он у вас называется, и страны Воды больше ничего и не видели. Несчастный вы человек. – Энгецу понимала, что нельзя было снова оставить этого человека в привычной ему, немного аутичной обстановке, наоборот, нужно говорить, отвечать, эмоционально реагировать на ее слова, жесты, намеки. Сохранять же при этом ледяное спокойствие и удерживать равнодушную мину, это ослабляло АНБУ, могло вывести из себя и допустить ошибку. – Ну, почему? Видел, когда убегал, правда, у меня не было слишком много времени, чтобы рассматривать красоты местных водопадов! – коротко ответил Кэн – А какая там весна! Правда, ведь жалко, что сейчас конец июля? – продолжала она ничего не значащий разговор. – Но я надеюсь, к будущей весне все-таки сбежать отсюда. Самый неожиданный ход – это абсолютно честное признание, и часто именно его не берут в расчет, особенно, если уже есть одна провальная попытка. – Если будешь и дальше пытаться, то к будущей весне сбежишь отсюда вперед ногами, – был ответ. Опять же спокойствие. Чтобы понять этого человека, нужен был особый подход: он не пришел в ярость от такого признания, не засадил ее после таких слов в «каменный мешок», этот тюремщик не посмеялся над ее угрозой, как человек, который уверен в том, что защита его темницы безупречна; не посчитал это шуткой. Он просто констатировал факт. И это приводило в бешенство. А еще у Энгецу было чувство, что ему действительно наплевать: сбежит ли она, убьют ли ее при побеге, и что такой расклад станет провалом его миссии и, возможно, концом службы у одноглазого человека. Слишком странное равнодушие или презрение к жизни. Как будто вместо сердца у него в груди зияла дыра. Пус-то-та. Ей казалось, что даже для АНБУ это было слишком. Она вспомнила одну легенду и отмахнулась от возникшей ассоциации. – Как странно! И кто это у нас еще боится? Не ты ли на меня эти ограничители нацепил? – куноичи заглянула Кэну в глаза и коснулась его рукой. – "Уж и нрав у меня спокойный, уж и очи у меня ясны, отпусти-ка меня, конвойный…" – затянула она какой-то острожный мотив. – Ты права, «судьба одна». И меня тоже отсюда никто не выпустит. И в тебе я не волен. Акан-на! – Кэн перешел на полузабытый им диалект Кири. – Вот и мне тоже – «акан-на». (Акан-на (японский диалект Осаки) – запрещено). Нельзя мне здесь оставаться, – Энгецу приподняла майку. – Соблазнительно? Не правда ли? Тело девушки было исполосовано шрамами. – Я бы сказал, что мне жаль, если б это было правдой, – был ответ. – На спине тоже самое, если не хлеще! Показать? Мои легкие их почему-то очень интересуют. Ты, кстати, не спрашивал, что же они со мной такого делают, когда приносят меня под наркозом, – все больше распаляясь, говорила она. – Меня это не волновало, – сухо ответил Кэн. – Мне кажется, теперь я хотя бы понял, зачем твои доктора просили меня заботиться о твоем здоровье. Но вскоре все выяснилось само. Все началось с того, что Энгецу стали приносить не спящую, а бодрствующую. Она выглядела измотано, а ткань, которой ее накрывали, вся была в кровавых пятнах. В обязанности Кэна входило вколоть ей успокоительное, так как врачи даже не считали нужным волноваться по этому поводу, хотя и оставляли несколько ампул с сильным снотворным и обезболивающим. Однажды он заметил, что на руках Ходзуки сорваны ногти, на следующий день он увидел ожоги на теле, на третий – след от веревки. Кэн не мог понять, зачем нужно так мучить человека, который и так в их власти, а все тайны можно узнать с помощью генджицу. На четвертый день она попросила. Пересохшими и потрескавшимися от жара губами она прошептала: «Воды… И, пожалуйста, не делай мне инъекцию». – Ты соображаешь, что ты просишь? Это ж болевой шок, – воскликнул Кэн и непонимающе посмотрел на девушку. – Да они… Я хочу рассказать. Они мучают меня и чего-то ждут. Они что-то ввели мне и теперь ждут, – бормотала она сквозь бред. И тут до Кэна дошло: разумеется, они ввели ей необычную чакру, а кекке-генкай, и они пытают ее, чтобы он пробудился в стрессовых условиях. – Тебе бьякуганчик пойдет! – отозвался он, вводя анальгетик. *** Охранник привык, зная характер Энгецу, реагировать даже на шорох в ее комнате. Это означало, что у девушки появился еще один бредовый план побега. На этот раз был удар в дверь. «Она что, пытается ее выбить?» – подумал альбинос и решил, что это вполне возможно, потому что на месте стальной двери, которая была искорежена огромными «Мицу камикири» еще три недели назад, теперь стоит деревянная, которую они устанавливали вместе с Ямато-куном. Сотрудник АНБУ использовал шуншин и через несколько секунд был у камеры заключенной. Он открыл ее как раз вовремя, потому что Энгецу готовилась для второго удара. Голова ее была разбита, со лба текла кровь. Энгецу шатало, а ее мучитель расплывался перед глазами. – Твою мать! – крикнул Кэн. Куноичи сделала несколько шагов по направлению к альбиносу: – Ты не понимаешь?­ Завтра операция. Они все ждут чего-то. Я больше не хочу, чтобы они меня кромсали. Они проводят виви… вивисек… Они по-живому, без наркоза… Мне жутко… – Ну, если ты еще раз долбанешься об дверь, то можешь довести себя до состояния растения, когда тебе уже все равно, что с тобой сделают, – предупредил Кэн. – Я чувствую, тебе приятно об этом говорить, – оскалилась Ходзуки. – Ошибаешься, мне все равно. Я тебе рассказывал, – медленно и с расстановкой произнес Кэн. Тон, каким он произносил эту фразу, был намеренно фальшивым. – Я проведу тебя в мои покои! Там можно будет перевязать тебе голову и приложить чего-нибудь холодного, но я не думаю, что тебя это остудит, – решил стражник. – Кстати, ты заработала внеочередную встречу со своими врачами-изуверами. С помощью шуншина АНБУ оказался возле девушки. – Сволочь, – инстинктивно Энгецу подалась вперед, схватила стражника за воротник, пытаясь выполнить бросок, но силы в руках уже не было. Она бы не удержалась на ногах, если бы Кэн не держал ее крепко за плечи. – А как же! Не могу же я от них скрыть такое! Сама виновата: у тебя же сотрясение. А других медиков тут нет! Пошли-пошли, – Кэн потянул куноичи за рукав и повел в соседнюю комнату. – А знаешь, у нас уже был такой буйный, который бился о стены. – И что с ним стало? – Сгнил. – Энгецу нервно сглотнула. – Сгнил в каменных казематах АНБУ. Это был военный преступник, он жил во времена Второго Хокаге. Он поднял против него мятеж и проиграл. – Кэн забинтовал Энгецу голову и теперь прикладывал к ней лед. По переговорнику он вызвал медиков, но не думал, что они придут быстро и не воспользуются поводом для того, чтобы обеспечить Ходзуки еще одну стрессовую ситуацию. Через пару минут альбинос достал толстенный том и открыл нужное место. – Вот физиономия этого мятежника, – сказал он. Широкий лоб выдавал в изображенном человека умного, у него был проницательный, слегка снисходительный взгляд. Красивые, правильные черты лица. Из пышных каштановых волос выбивалась одна прядь. Карие глаза пристально всматривались в читателя. – А ваш бунтовщик,­ оказывается, был интересный мужчина, – Энгецу выдавила из себя слабую грустную улыбку. – Да. А вот тут фотография суда, где он в ограничителях. Он был опутан ими с ног до головы, и печатей на нем тоже было поставлено немерено. Еще на суде он спятил, объявил себя «ками», заявил, что никто не смеет его держать под стражей и судить, и всего через четырнадцать лет его сожрала болезнь чакры: от долгого запечатывания его каналы атрофировались. Это – очень мучительная смерть. И он тоже бился о двери. Он был высокомерен, и потому его поместили в камеру с очень низким ходом, чтобы выходя из камеры или возвращаясь, если вдруг его будут допрашивать, он бы кланялся. Так вот, он разбил себе голову об этот низкий косяк, – рассказывал альбинос. Кэн немного отвлекся, ставя книгу на место. В следующий момент он увидел, как Энгецу сорвала со стены танто и собралась с силами для броска, который должен был стать для альбиноса последним. Лед был оставлен, повязка развязалась, и из небольшой раны вновь капала кровь. «При таких обстоятельствах сил и концентрации у нее должно было хватить всего лишь на несколько секунд. Вероятно, Ходзуки решила, что если не освободится, то хотя бы заберет мою жизнь», – пронеслась мысль в сознании АНБУ. – Вакидзаси но кайзо, – произнес Кэн и обнажил меч. Его клинок резко увеличился и выбил оружие из рук Энгецу. – Сувенирный, – сказал он, глядя на раздробленное лезвие. – Это – подарок от Данзо-самы, который он вручил мне, когда я стал тюнином. Тогда же я ушел в АНБУ. Совсем неопасный танто, почти не закалённый и плохо заточенный­. Я не стал бы хранить здесь настоящее оружие. Видишь, он раскололся от одного удара. Но я-то знаю, что вы, Ходзуки, и авторучкой заколоть можете. *** После тех опытов, которые над ней провели, Энгецу стало трудно передвигаться. О попытках компенсировать эксперименты «здоровым» образом жизни - пришлось забыть. Когда закончился первый этап операций, она встала только через пять дней. Даже хирурги не трогали ее в этот период, всерьез опасаясь за жизнь подопытной, хотя, нет, скорее, за продолжение эксперимента. Оставалось несколько дней до новой фазы опытов, а куноичи не хотела снова ложиться под операционный нож и воспользовалась тем, что стражник-альбинос не находился в ее комнате круглые сутки, как рекомендовалось инструкцией. Поэтому, за то время, пока она была одна, Энгецу разорвала на полосы простыню и рубашку. Из этого она сделала веревку, которая выглядела не очень надежно. Но прикрепить удавку к кровати так, чтобы можно было потом затянуть ее, не получилось. Покончить с собой, не привлекая внимания, тоже не удалось: сначала на пол упала табуретка, потом обломилась под весом хлипкая гардина, которая могла выдержать занавеси, но не была предназначена, чтобы на ней вешались. Кэн вбежал в камеру и вытащил Энгецу. Он поднял ее, едва сдержавшись, чтобы не ударить: – Ты что удумала? Ты же ценный материал для Данзо-самы! – сказал Кэн. Еще одна ироничная ужимка. – Может быть, я хочу… – Энгецу высвободилась из рук охранника и отступила назад. – Кстати, мы здесь уже месяц почти одни, ну, не считая тех изуверов-хирургов. Других людей я здесь и не видела. Да и люди ли они? Идиоты-роботы, которые ничего не чувствуют и выполняют приказ своего хозяина, цепные псы, да нет, хуже цепных псов, хирурги-мясники, а еще качающийся из стороны в сторону китайский болванчик с нарисованной улыбкой и холодными, как лед, руками. «Нет, еще одной такой ухмылки не выдержу. Сойду с ума от этого вечно улыбающегося демона. У него все чувства свелись к насмешке», – мелькнула мысль в голове Энгецу. – Вам важно, что о вас думает фарфоровый болванчик?­ Тогда я всерьез опасаюсь за ваше состояние, – съязвил Кэн. – Кстати, эти цепные спецназовцы, которые меня ловили, помяли меня больше, чем ты! – Энгецу расстегнула легкую куртку. – Неужели я тебе так совсем не нравлюсь? Ни капельки желания? – Она сбросила легкую накидку. Кэн театральным жестом скинул с себя хаори. – А ты не слишком много времени провела в этой петле? Гипоксия на мозг подействовала?! – спросил он и протянул руку, чтобы потрогать лоб Энгецу. Та перехватила его руку, а второй обняла его за шею и, привлекая к себе, откинула маску. Она жадно прильнула к его губам. В этом вымученном поцелуе не было ни любви, ни страсти к мужчине, а что-то больное, неправильное. Сухим, с запекшейся кровью ртом она впилась в его узкие губы, с которых на мгновение исчезла лукавая ухмылка. Затем она нерешительно подалась назад, посмотрела на своего охранника, к которому вернулось привычное выражение лица, неловко встряхнула волосами… – Ну, если это для того, чтобы мы с тобой оба сняли стресс, или после того, как я тебя поимею, у тебя мозги встанут на место, то я согласен. Чисто инстинктивно. Если же ты надеешься, что пробудишь во мне сочувствие или сострадание, то эту блажь из нас еще в школе АНБУ выбили. То, что ты перешла так быстро от самоубийства к соблазну, только доказывает, что у тебя истерика в последней стадии. На других АНБУ, как ты уже поняла, тоже пробовать не советую. Но, если тебе так неймется, то советую поберечь силы, потому что, как только закончатся эксперименты, тебя толпа шиноби с особыми способностями оттрахает. За всю Коноху я, конечно, говорить не могу, но за «Корень» АНБУ ручаюсь. Как ты думаешь, почему они взяли для опытов именно молодую девушку, а не, скажем, ребенка, хотя дитя могло бы быстрее перенять геном? А потому, что ты для них ин-ку-ба-тор. Сосуд. Самка. Подопытный кролик, который дает экспериментальное потомство с интересующими генами. И, конечно, они тебя во благо Конохи вы… Кэн получил смачную пощечину. – Умница. Пришла в себя. Этим и должно было закончиться: сама приставала, сама дала пощечину. Позже Кэн жалел об этом разговоре, потому что он имел далеко идущие последствия. (конец флешбека) * Снежное замедление