Турнир НЕтрёх волшебников

Когда утром в понедельник объявившаяся, наконец, Забава Путятишна сообщила, что посещать уроки мы будем с семикурсниками хаффлпаффа, мы совсем не удивились, потому что ожидали чего-то подобного. Когда на невысказанный вопрос: «По какому Хогвартсу вас Дамблдор носил, профессор Надысь?» — Путятишна, собственно, подчистую снимая его, ответила на чистом японском: «Апохари макаки такие?» (что в переводе, если кто не знает, означает: «Разве я должна вам что-то объяснять, славные дети?») — мы удивились совсем чуть-чуть. По той же причине. В жизни всяко бывало… Правда, раньше наша директриса как-то не была замечена в пристрастии к японской культуре. Когда перед завтраком нам раздали расписание занятий, мы очень удивились, потому как подобного совсем не ожидали. Ну, допустим, вместо Монстроведения в Хогвартсе изучают Уход за Магическими Существами, вместо Предвидения — Прорицание, вместо Криптологии — Руны и Арифмантику, вместо Алхимии — Зельеварение. Как говорит Нептуныч, все это: те же Фаберже, только в профиль. Предположим, у них нет Международной Магономики и Теории Заговоров, зато есть История Магии и Магловедение. Но где же Квантовая конвергенция? Где Мануальная симбиотика? Где Ментальное сквернословие? И почему тут от Темной Магии только Защита? Та самая, которую ведет профессор Хмури. А где же Нападение? Или они в одну кучу мешают пассивные освоение энергии «цыц», маскировку по дуб и создание флуктуационного щита с агрессивными умениями загибания пальцев, закрытия чакр, битьем баклушей и грозным хрюкотанием? — Ну… — задумчиво протянул Ватутий, — Забава Путятишна же предупреждала нас о разнице в программах… — Но она не говорила, что это — такая большая разница, — Любаня, а вслед за ней и мы все, резко взгрустнула. — Представляете, сколько времени уйдет на дополнительные занятия? Мы представляли. Но выбора не было. Поэтому мы собрались (и с вещами, и с духом) и отправились в Хогвартс. Впервые получив возможность обозреть студентов всех школ в их повседневной школьной форме, мы убедились, что наши темные мантии с серебристо-серыми нашивками «ССМУ ОСКО» гораздо лучше сливались с мантиями хогвартсцев, чем голубые мантии Шармбатона, красные — Дурмстранга и розовые — Махоутокоро. Хаффлпаффовцы, не спускавшие умильных взглядов с Седрика Диггори, разговаривали с нами прохладно, видно помнили нашу с Ромкой вчерашнюю выходку. Но нам ни фига не было стыдно. Мы бы и сегодня ее повторили, если бы была необходимость и возможность. Но сегодня стол гриффиндора, как и все другие столы, был забит под завязку, и Поттер с одной стороны плотно соседствовал с Гермионой, которая усиленно пыталась выступить связующим звеном между Гарри и Роном, с другой — с одним из рыжих близнецов, которые, судя по хитрому виду, еще не потеряли надежды раскусить «второго чемпиона Хогвартса». И, кажется, замышляли что-то против «первого чемпиона», еще ни в одном состязании не участвовавшего, но уже «увешанного медалями» в лице девчонок со своего факультета. Первым уроком у Хаффлпаффа, а, следовательно, и у нас, стояло совместное с Рейвенкло Прорицание. Чего-то особенного от этого предмета мы не ожидали, потому как в деле предсказания будущего повсеместно действуют одни и те же методы с незначительными вариациями. Поскольку обязательному условию результативного использования данных методов — наличию «третьего глаза» — среди нас отвечала только Любаня, остальные четверо уверенно готовились к привычному конспектированию с последующим безрезультатным практикумом. Наша уверенность пошатнулась уже на подходах к кабинету. Его расположение в одной из высших точек школы можно было оправдать периодической необходимостью созерцать звездное небо. Но, по-моему, нужно либо очень любить предмет, либо испытывать серьезную потребность в его изучении, чтобы как обезьяна по лиане, карабкаться в класс по веревочной лестнице. Но дальше — больше! Оказавшись в аудитории, моя «внутренняя мартышка» была укомплектована турецкой феской и шароварами: интерьерчик помещения, выполненный в восточном стиле, больше напоминал курильню опиума с полным штатом женщин… э-э-э… с пониженной социальной ответственностью и здоровой (в смысле размера) долей плюрализма в почасовом выборе спутников. И над всем этим великолепием царила она. Стрекоза на люстре. — Здравствуйте, профессор Трелони! — поздоровались со «стрекозой» хаффлпаффцы, и я поняла, что укутанная в невероятное количество шалей, увешанная амулетами и украшениями, точно новогодняя елка, дамочка с ловцами снов в ушах и очках в сто диоптрий — преподаватель. — На прошлом занятии мы вспоминали основы тассеографии, а сегодня припомним принципы гадания на кофейной гуще. Выбирайте чашки, наливайте себе кофе и располагайтесь поудобнее, — начала урок профессор, попутно, точно поп кадилом, обмахивая проходящих мимо студентов странным плетеным амулетом на кожаном шнурке. — Все допили? Теперь возьмите свои чашки и резко переверните их, чтобы гуща стекла по стенкам. Затем посмотрите на получившийся рисунок и истолкуйте его. Если кто-то забыл значение фигур, можете проверить себя по учебнику, — прорицательница внимательно следила за тем, как студенты выполняют задание, тихо ходя между нами, расположившимися на пуфиках около столиков, заглядывала в наши чашки. По серьезному лицу профессора Трелони и без учебника можно было понять, что она что-то ищет. — Жертву на сегодня она ищет. День прошел зря, если профессор Трелони никому не напророчит смерть поужаснее, — шепотом ответил на мою высказанную вслух ремарку Энтони и процитировал, классно пародируя голос «стрекозы» — Прорицательницу не обмануть, она всегда чувствует, к кому несчастье протягивает свои когтистые лапы… — Не обмануть, как же, — фыркнула пристроившаяся за наш стол рейвенкловка Дана Инглби. — Так, как она предсказывает, так и мой домашний филин может. Как только я соберусь надеть какую-то мантию, так сразу выясняется, что пять минут назад именно ее он и обгадил, — говоря это, Инглби чисто машинально что-то подрисовывала в гуще, пардон, своей кофейной гущи. — Что здесь происходит? — раздался над нашими головами строгий голос преподавателя, от которой не укрылось наше неуместное оживление. — Ну-ка, Дана, покажите, что там у вас? Инглби с обреченным видом протянула чашку прорицательнице. Та с сосредоточенным видом принялась рассматривать подправленное Даной изображение, поворачивая чашечку в разные стороны и многозначительно кивая головой: — Боюсь, мисс Инглби, это не очень хорошие знаки… Над вами нависла смертельная опасность… Даже мне, полному профану в гадании любого вида и сложности, захотелось возмутиться такому откровенному дилетантизму (возмущение удалось сдержать, а вот смех сдержать не удалось, пришлось маскировать хиханьки под кашель, что только придало ситуации трагичности), что же тогда говорить о Любане? — Простите, профессор, — Одаренная, увы, не сдержалась. — Но как вы можете пользоваться для толкования кофейных образов принципом Дамуса-Ностра если за окном не зеленое солнце и даже нет ни одного квадратного облака? Здесь необходим метод Бафомета, ведь сегодня четное число нечетного месяца, и мисс сидит спиной на север. И получается… — Любаня довольно бесцеремонно забрала чашку из рук «стрекозы», — что Дана сегодня просто порвет колготки… Мы торжествующе переглянулись. Это, безусловно, было очко в нашу пользу. Даже наш предсказатель, Олег Геннадьевич, проходящий под кличкой «Вещий», опасается спорить с Любаней, а тут… какая-то «стрекоза». Однако, взгляд, которым преподаватель «отоварила» студентку-иностранку, был преисполнен покровительственного сочувствия: — Деточка, вас извиняет только то, что у вас нет таланта к предсказаниям, но тут ничего не поделаешь… Наверное, то, как икнул оставленный в теремке гипнопотам Зубик, ощутили не только мы, но и хаффлпаффцы с рейвенкловцами, а от расправы «студентки-иностранки» над посмевшей поставить под сомнение ее дар преподавательницей Трелони спас только конец урока. Следующей была совместная с Гриффиндором Трансфигурация, на которой мы просто отдохнули душой. Профессор МакГонагалл оказалась классной теткой, которая не делала разницы между своими и приезжими, и ровным счетом никак не выделяла свой подопечный факультет. Вместо объяснения нового материала, деканша гриффиндорцев весь урок исследовала уровень нашего «мастерства», предлагая трансфигурировать предметы разной степени простоты в предметы разной степени сложности, неживое в живое и обратно. Начали с элементарного: трансформировали спичку в иголку, чайник в курицу, канарейку в бутылку, стул в ежа и тому подобное. В принципе, все справлялись. Вот только одна махоутокорийка, Херанука Пороялю, все время трансфигурировала не тот предмет, на который указывала профессор. Как объяснил Тояма, у нее плохо работало заклинание-переводчик. И вообще это осталось бы незамеченным, если бы Пороялю трансформировала в ежа не тот самый стул, на который планировала усесться госпожа Минерва. Да мы с Ванькой прокололись. Как бы я ни старалась (выглядеть прилично), но канарейка у меня все время превращалась не в пустую, а в полную бутылку (и каждый раз это была не минералка), так что профессор, реквизируя «досадные оплошности», нехило пополнила свой личный бар. Ну, а Падаван… у него всегда были проблемы с фантазией, на почве любви к особенным животным. Поэтому, когда нам выдали перо и предложили трансфигурировать его «по желанию», он на автомате сварганил свою заветную мечту. Лысую, зубастую, большеглазую и фиг ее знает еще какую. — Чупокабра… — нервно хихикнула Викки Фробишер с Гриффиндора. Оставшееся время мы дружно приводили ее в чувство. Из следующего урока, коим была История Магии (опять вместе с Рейвенкло) я вынесла только то, что профессор Бинс — призрак, то есть «История Хогвартса» не врала. А Флер Делакур, на пару с другими шармбатонками прикрепленная к «воронам», умеет спать с открытыми глазами. Я, увы, нет. Самый большой плюс Защиты от Темных Сил, где мы снова соседствовали с Гриффиндорцами, заключался в том, что она шла после Истории Магии. То есть мы успели хорошо отдохнуть и выспаться, прежде чем попасть в добрые руки аврора-профессионала, профессора «Грозного Глаза» Хмури, который с первой минуты включил «режим прапорщика» и начал гонять всех без исключения, как своих начинающих подчиненных. — «Кондрашкины дети», что вы знаете о непростительных заклинаниях? — обратился он к нам так резко, что мы даже забыли по привычке обидеться. — Прежде всего, то, что, если к тебе такое применили, это не прощают! — бодро отрапортовал вскочивший и вытянувшийся в струнку Ромка. — Так точно, боец, — гаркнул Хмури. — Но как ты собираешься не прощать «аваду кедавру», если после нее не выживают? — Но от нее уворачиваются, — по-прежнему энергично ответил Стогоберега, — а потом поворачиваются… и не прощают. — А как у вас в училище учат вести себя с «империо» и «круцио»? — продолжил допрос Хмури. — «Империо» нас учат сопротивляться, а «круцио» — не бояться. И уворачиваться, — на этот раз ответила я, потому как Ромка стормозил, не успев набрать воздуха в грудь. — И что? Ваши преподаватели прямо на уроках применяют к вам непростительные, чтобы научить вас лучше уворачиваться? — по прищуренному настоящему глазу аврора любой бы догадался, что вопрос с подвохом. — Никак нет, — «третьим богатырем» вытянулся во фрунт рядом с нами Ватутий. — Применение непростительных заклятий запрещено! Но никто не запрещал применять их условно, заменяя «ступефаями» или стульями, на худой конец. И угадайте, что мы делали дальше? Уворачивались от стульев, которые гоняли «ступефаями». Вот тут нам точно не было равных. Ведь мы пятеро — чемпионы ССМУ по уворачиваемости от «ступефайных» стульев любой сложности. Домашним заданием было написать эссе на тему: «Что я буду делать, если во время полета сидящего за мной друга собьют непростительным заклинанием». Тут уж не подкачал Иван, вызвавшийся ответить сразу и устно. И заявивший: — Я сразу выровняю метлу для восстановления аэродинамического баланса, нарушенного в результате внезапного уменьшения веса метлы, а затем приложу все усилия, чтобы исчезнуть. — И никакого розового сиропа, — довольный Хмури аж прослезился и заявил, что с такими познаниями к нему на Защиту мы можем больше не ходить. У нас у всех автомат по всем зачетам и до конца года. Ха! А кто бы сомневался? Последним уроком на сегодня было Зельеварение в дуэте со слизеринцами, и всю дорогу до подземелья хаффлпаффцы, считай, объявившие временное перемирие, нас «правильно настраивали». В итоге мы узнали, что добрая половина Хогвартса профессора Снейпа ненавидит (злую половину после этого даже страшно спрашивать). Что у декана Слизерина самая отвратительная память на свете — он помнит все! Что горгулья у кабинета Дамблдора раньше была живой, но окаменела от его взгляда. Что очки Дамблдора при виде него из полумесяцев превращаются в кругляши. Что при первых звуках его голоса искусственный глаз Хмури начинает слезиться, как при конъюнктивите. И, наконец, что методы преподавания Северуса Снейпа настолько суровы, что его давно бы пригласили комендантом в Азкабан, если бы дементоры не боялись его до усра… трясучки. Получилось. Настроили. Они, вероятно, думали, что при встрече мы перед Снейпом будем, как, мать их, дементоры. Фигушки. Едва войдя в подземную лабораторию, мы на автомате перестроились в боевой порядок и чисто в профилактических целях наложили на себя весь известный арсенал охранных и защитных заклинаний, добавив кое-что из несертифицированных секретных разработок. Эффект от сложения получился потрясающий. В смысле, лабораторию, да и весь Хогвартс, ощутимо потрясло. Когда стих звон бьющихся склянок, осели пыль и штукатурка, перестали качаться светильники и кататься по полу котлы, из сохранивших вертикальное положение остались мы, дверь, капитан слизеринской квиддичной команды Маркус Флинт (так было написано на его тетради) и… профессор Снейп. Он стоял, как несокрушимый монолит, в идеально-черной профессорской мантии, к которой ни пылинки, ни соринки не прилипло, со скрещенными на груди руками и совершенно спокойным лицом. Вот только по этому спокойному лицу (обычно оно, как при морской болезни, вы помните) мы и поняли, что он близок к истерике. По лицу да еще по тому, как он обратился он к нам совершенно спокойным голосом: — Эффектное появление. Но во что, Мерлин подери, вы превратили мой класс? Это у вас в Чародвинске так принято впервые появляться в незнакомом месте? — Нет. У нас в Чародвинске принято впервые в незнакомом месте еще до появления пускать вперед себя пару-тройку самонаводящихся файерболов, — ответила я, поздно сообразив (на ногах-то мы устояли, но нас все же слегка контузило), что вопрос был риторическим. — То есть нам еще повезло? — спокойный голос чуть дрогнул, в конце сорвавшись на фальцет, общая доля вложенного в реплику сарказма пока еще перекрыла неприятный казус, но в воздухе отчетливо запахло грозой (в переносном смысле, разумеется). — То есть вас еще пронесло… — в несколько нетипичной для себя манере согласился Иван, и если бы он не начал тараторить, развивая свою мысль дальше, а промолчал, дальнейших событий, возможно, удалось бы избежать. — В смысле, дело обошлось малой кровью. Мы просто не успели поставить флуктуационный щит в режим ответного удара, когда направленные на него действия отражаются с адекватной силой противодействия. Тогда цепочка воздействий стремилась бы к бесконечности с коэффициентом затухания одна целая двести пятнадцать тысячных. Это, конечно, приблизительно… на глазок… но зачем я вам все это объясняю? У вас жопа-то больше? — Что у меня больше? — лицо профессора Снейпа приобрело нереально-бледный цвет забытого на грядке шампиньона. Слава Кондратию, Любаня успела прикрыть Падавану рот ладонью до того, как тот пустился в объяснения, и максимально отчетливо выговаривая слова, прояснила ситуацию: — Он сказал: у… вас… же… опыта… больше… — Я смотрю, общение с Поттером не пошло вам на пользу, — спокойный голос как-то ненавязчиво преобразился в змеиное шипение с функцией постепенного увеличения громкости. — Ваша дерзость переходит все границы. Как говорится, с кем поведешься… — …от того и забеременеешь, — буркнула я, рассчитывая, что меня не расслышат. Видно, плохо рассчитала. Или уровень слышимости профессора увеличился вместе с уровнем громкости. — Да как вы смеете! — распрямив руки и сжав ладони в кулаки, профессор Хогвартса навис над нами, как угроза вымирания над мексиканским тушканом. — Издеваться надо мной? Какие-то приезжие «Кондрашкины дети» позволяют себе насмехаться над заслуженным преподавателем высшей категории?! Знаете, что я с вами за это сделаю? — Директору Надысь это не понравится… — осторожно вставила Любаня, имея в виду «детей», хотя что-то мне подсказывало, что и дальнейшие действия Снейпа в наш адрес Путятишне не понравятся тоже. А в том, что они не понравятся нам, я была просто-таки уверена. — Да в виду я имел и вас, и вашу Надысь! — Снейп окончательно вышел из себя, заорав так, что попадало все то, что до этого не упало (то есть Флинт, дверь, ну и мы), а то, что уже упало, включая студентов, парты и два семирожковых подсвечника, начало ненавязчиво отползать подальше. — Простите, кого вы имели, профессор? — Ватутий не хамил, не подумайте. Контузия. Он просто не расслышал. В глазах Северуса Снейпа появились цифры. «Обратный отсчет жизни Ватутия Кузнецова» — гласила надпись поверх них. В воздухе запахло грозой в прямом, а не переносном смысле. Послышался треск пока еще невидимых глазу молний. — Вас и вашу Надысь! Эту… эту… молодящуюся старую перечницу!.. — все же ответил Снейп, и если бы мы уже не рухнули, то сделали бы это сейчас. Что может заставить мужчину отзываться о женщине, пусть и сохранившей свою красоту и молодость с помощью магических ухищрений, в таком недостойном, недопустимом тоне? Правильно. Только то, что он к ней подкатывал, а она его отшила. Однако, воскресенье у Забавы Путятишны прошло куда интересней, чем у нас. Тридцать секунд мы удивлялись, как это страшное, сальноволосое, крючконосое… преподаватель Зельеварения посмело подкатить к нашей Забаве Путятишне. Тридцать секунд восхищались нашей Забавой Путятишной, единственно-правильно отшившей это страшное, сальноволосое, крючконосое… преподавателя Зельеварения. Затем я заметила, как Любаня и парни меняются в лице. — На вашем месте, профессор, мы не стали бы так отзываться о директоре одной из школ-участниц Турнира… — проговорил Ромка, а я не к месту вспомнила об одиночном нельсоне. — Нашем директоре! — Это еще почему?! Я как говорил, что ваша Надысь… (Нет! Не буду больше это писать! Еще не хватало повторять за всякими!), так и буду говорить!!! Что, в довершение ко всему, — Снейп обвел рукой раскуроченную аудиторию, — кинетесь защищать свою директрису?! — Да нет, просто эта (дальше вы в курсе) стоит сейчас у вас за спиной, — раздался ледяной голос Забавы Путятишны как раз из заявленного места, и так и не пролившаяся гроза, обвисла с потолка сосульками. — И она вполне способна сама себя защитить… О том, что было дальше, мы можем только догадываться, потому что нас Путятишна очень действенным заклинанием «Маршдодома!» отправила в цветок-теремок, думать над своим поведением (ой-ой, ничем хорошим это не грозило), а сама в сопровождении профессора Снейпа отправилась к директору Дамблдору. О чем и как беседовали директора и профессор, никто так и не узнал, но горгулья, закрывающая вход в кабинет директора Хогвартса, при виде Надысь еще долго отворачивалась и краснела. На ужине профессор Снейп прилюдно извинился перед Забавой за свою несдержанность. После ужина мы были направлены на ликвидацию последствий дела рук своих (под искренние аплодисменты младшекурсников трех факультетов, чьи сегодняшние вечерние занятия в подземелье были отменены по нашей вине). А перед отбоем нас собрала Путятишна и объявила (ущипните меня кто-нибудь, а лучше держите меня семеро), что поскольку, как ей удалось выяснить, местная программа от нашей отличается гораздо больше, чем предполагалось (точнее совпадений нет вообще), мы можем посещать (по разрешению Дамблдора) только те уроки, которые нам захочется, и с тем курсом, с которым захочется. Это первое. Второе: уроки Зельеделия в этот список не должны попасть от слова «совсем». И третье. Она приглядывала за нами в ССМУ, когда мы готовились к поездке, и теперь, зная, кто из нас куда пойдет работать после обучения, готова прям здесь в конце года принять у нас (точнее у Любани, Ваньки и Ватутия, мы то с Ромкой и так освобождены) выпускной экзамен экстерном, и по возвращении нам останется только получить дипломы. А если я или Ромка победим в Турнире Волшебников, то даже экзамен можно не сдавать. За него зачтется помощь нам в подготовке к состязаниям. Сказать, что я офигела, значит, ничего не сказать. И другие, кажется, разделяли мою точку зрения. Но, что ни делается, все к лучшему. Уже перед сном я услышала, как за перегородкой Ватутий радостно докладывал своему саблекрысу Троглодиту: — Вот здорово! Я завтра на Травологию с первым курсом пойду. Они там будут мандрагоры пересаживать, а я давно хотел себе одну, чтобы проверить, как тепличные мандрагоры чувствуют себя в крайних условиях севера. То есть в условиях крайнего севера! Проникшись соседской радостью, я попыталась прикинуть, а куда же завтра пойду я, но заснула раньше, чем успела придумать что-то достойное.