Турнир НЕтрёх волшебников

Этой ночью под утро мне приснилось, что Забава Путятишна узнала-таки о моей выходке в подземелье и теперь стоит, нависнув надо мной, вооруженная лопатой, и орет: — Невеличко! Горбатого только могила исправит! Я вскрикнула и свалилась с кровати. Продрала глаза… и вскрикнула еще раз: надо мною действительно нависала Надысь. Без лопаты. С запиской от директора Хогвартса, где говорилось, что он «очень ждет профессора Забаву Путятишну Надысь и ее студентку Нину Невеличко у себя в кабинете сразу, как только они получат это письмо». — Поскольку совы частенько подвержены топографическому кретинизму, у тебя есть пятнадцать минут, чтобы собраться и вкратце пересказать мне свои подвиги. А потом мы «получим письмо» и отправимся в Хогвартс. Пришлось сознаваться, в подробностях рассказывая всю правду. К моему удивлению, Путятишна не начала читать мне мораль в оставшееся отведенное на сборы время (скорее из-за его нехватки, чем из-за отсутствия прецедента), а сухо бросила: — Что бы ни происходило в кабинете профессора Дамблдора, говорить буду я, а ты — молчать. Сможешь? Или немоту на тебя навести от греха подальше? — Смогу, — мрачно заявила я, мысленно дав себе клятву, что никакие провокации со стороны профессора Снейпа и этих мелких Малфоя, Крэбба или Гойла не заставят меня произнести ни звука, потом повернулась к друзьям. — Ну что, ребята! Кажется, сейчас из сладкой парочки Снейп-Невеличко кого-то отправят домой. И это буду либо я, либо я. — У тебя раздвоение личности, либо раздвоение личности, — отшутился мне вслед Ватутий. — Никто тебя не выгонит. Теорию надо знать… Тогда я не совсем поняла, что он имеет в виду. Поняла много позже и удивилась, как я могла забыть о такой элементарной вещи, до определенного момента дарующей мне полную безнаказанность? Тогда же я шла следом за Путятишной, томимая очень скверными предчувствиями. Приготовившись увидеть в директорском кабинете Снейпа и Малфоя с телохранителями, я была крайне удивлена, обнаружив там… до фига шкафов, заставленных книгами и всевозможными приспособлениями не всегда понятного назначения, вычурную резную подставку, на которой лежала старая остроконечная шляпа с широкими полями (если это один из головных уборов Дамблдора, то «Модный приговор» по нем не просто плачет, а бьется в истерике), массивную жердочку, на которой с видом, что это он здесь начальник, расположился феникс, и совсем другого волшебника: расфуфыренного высокомерного длинноволосого блондина с холодными голубыми глазами, явно потеплевшими при виде Путятишны. Видали мы такую «оттепель»… Каждый март у нашего Бонапарта такая. Потом мысли завертелись где-то в области «блондина»… Я присмотрелась… И чуть было не нарушив данное слово, завопила (про себя): — Морда слизеринская! Таки нажаловался папашке! — родственные узы, связывающие двух блондинов, были на лицо, и чем дольше я всматривалась, тем отчетливей проступало сходство. — Профессор Надысь, — обратился Дамблдор к Забаве Путятишне, когда директора и отец «хорька» (хотелось бы, конечно, назвать его «хорьком»-старшим, но оснований не было — информация, что «Грозный Глаз» Хмури превращал в кого-то отца, как сына, до меня не доходила) сошлись возле директорского стола, а я под прикрытием фениксовского пышного огненного оперения приткнулась возле окна у одного из шкафов, старательно делая вид, что я — его часть. — Разрешите представить вам мистера Люциуса Малфоя, члена школьного попечительского совета и по совместительству отца одного из наших студентов, Драко Малфоя. Я поморщилась, наблюдая, с каким видом Малфой-отец в подтверждение «приятного знакомства» целует руку Путятишне. Вот уж точно в попечительском совете он — не мозг, а… то самое. Сразу видно: бабник. — Так вот, мистер Малфой утверждает, — продолжил директор Хогвартса, когда трое взрослых уселись в удобные кресла, а мне почти удалось «мимикрировать» под обои, — что студентка вашего училища, мисс Невеличко, вчера в подземельях зверски избила его сына на глазах соучеников и преподавателя… — Позвольте я, Дамблдор, — прервал директора Малфой-старший, поворачиваясь к Путятишне и окидывая ее сальным взглядом (Решил совместить приятное с полезным, красавчик? Ничего, сейчас Путятишна тебе покажет! Объяснит, что у нее год японской культуры в России). — Профессор Надысь! Я — маг занятой, мой день расписан поминутно, сейчас я должен бы быть в Министерстве на совещании по очень важному вопросу, но я вынужден его пропустить, поскольку вчера вечером филин принес мне письмо от Драко, где он… Далее следовал наиподробнейший (куда дотошнее, чем мой утренний) пересказ вчерашних событий, приукрашенный такими эффектными деталями (некоторые, по ходу, были добавлены Драко для большей закрученности сюжета, а некоторые — явно выдуманы на ходу здесь и сейчас), которых в реальности не то, что не было, но даже и быть не могло. Мне потребовалось собрать в кулак все силы, чтобы не рассмеяться: как оказалось, проявив редкостную прыть и жестокость, из засады, чуть ли не с потолка (Так вот ты какой, магловский «человек-паук»!), я упала на бедного, ничем такого обращения не заслужившего мальчика, отоварила его как следует кирзовыми сапогами сорок второго размера (Я с любопытством изучила свои ноги, до сего момента умещавшиеся в тридцать восьмой размер) и скрылась в неизвестном направлении, попутно отобрав редкую, практически уникальную, коллекцию значков с изображениями великих волшебников прошлого, настоящего и будущего. Позже обнаружилась еще и пропажа кошелька с галлеонами на карманные расходы, двух бесценных трактатов по Зельеварению и банки с крыльями златоглазок, очень редкого ингредиента для зелий, которые парень от имени отца должен был передать любимому преподавателю. Я ни минуты не сомневалась, что Забава Путятишна не поверит ни единому слову (исключая подтвержденное мной) этого откровенного бреда, но видели бы вы, с каким уважением на меня пялился феникс. Дальше — больше. Пользуясь тем, что сидящая напротив с совершенно невозмутимым лицом Путятишна не пытается его прервать или возразить, следующий час мистер Люциус Малфой потратил на разглагольствования о недопустимости такого поведения в принципе, что уж говорить о подобном поведении в отношении младшекурсника, почти ребенка (потрачу кровные, куплю ребенку соску). Далее следовало лирическое отступление о моральном облике современных девиц, а завершилась долгая и прочувствованная речь отца-заступника вполне ожидаемым и абсолютно для меня не новым перечислением мест, которые по мне плачут. Даже если бы Надысь не взяла с меня слово молчать, мне бы все равно не удалось вклиниться в монолог сэра Люциуса, чтобы попытаться что-то исправить или объяснить, поэтому поначалу я терпеливо слушала страстное выступление, не забывая демонстрировать то оскорбленную невинность, то искреннее раскаяние в особо напряженных местах. Потом, разглядывала трещины на потолке. Их было всего лишь четырнадцать, хотя на первый взгляд могло показаться, что их в два раза больше. Далее была занята тем, что старалась не уснуть, еле-еле удерживаясь от зевков, искренне завидуя директору Дамблдору, который с видом человека, прикрывшего глаза исключительно для того, чтобы зрение не мешало слуху воспринимать безумно важную информацию, последние часа полтора вовсю видел сладкие сны, используя в качестве подушки подголовник своего массивного председательского кресла. За заключительные сорок восемь минут от нечего делать мы с Фоуксом успели (изъясняясь на языке жестов) познакомиться, подружиться (потрясный доброжелательный и общительный птиц у Дамблдора в питомцах), и теперь увлеченно резались в крестики-нолики на подоконнике, используя за «решетку» тень от оконного витража подходящей формы, а за «крестики» и «нолики» — заскучавших жуков и пауков, сползшихся к нам со всего кабинета. Вместе ж оно веселей! Именно в момент, когда «нолики» (я и жуки), предприняли решительную попытку окончательно урыть «крестиков» (феникса и пауков), Малфой-старший неожиданно закруглился, и раздалось требовательное: — Вы же со мной согласитесь, профессор Надысь? Поскольку последние несколько минут я не следила за пылким спичем, естественно, оказалась не в курсе сделанных «дракочкиным папочкой» выводов и предложений, а потому с легким беспокойством уставилась на Путятишну. Проснувшийся Дамблдор сделал то же самое. Надысь, расправив затекшую от долгой неподвижности спину, вновь откинулась на спинку кресла, не удостоив взглядом меня и Дамблдора, натянула на лицо улыбочку, скрестила руки на груди и эффектно закинула ногу на ногу. Полы ее мантии разошлись… И если бы дело не касалось его отпрыска, член попечительского совета с удовольствием закончил бы официальную беседу, потому как облаченные в джинсы-стрейч и обутые в полусапожки на высоком устойчивом каблуке ноги омолодившейся Забавы Надысь произвели впечатление даже на феникса и насекомых. — Разумеется, я соглашусь с вами, мистер Малфой, — тот неохотно перевел взгляд с ног на лицо Путятишны. — Как только вы передадите мне доказательства поубедительней, чем просто слова… — То есть моего слова и слова моего сына вам не достаточно? — Малфой-старший нахмурился. — Поймите меня правильно, мистер Малфой, вы предъявили моей подопечной очень серьезные обвинения, — Путятишна улыбнулась еще шире. — У меня нет причин сомневаться в вашей честности или честности вашего сына, особенно после рекомендаций многоуважаемого директора Дамблдора… Но вас я вижу в первый раз, а Нину знаю много лет… И, смею надеяться, как директор, очень хорошо знаю. Да, она девочка вспыльчивая и резкая. За словом в карман не лезет, да и по шее дать — у нее не заржавеет. Но подобные демарши не в ее характере. За свои семнадцать лет Невеличко никогда не была замечена в чрезмерной жестокости и экспроприации чужого имущества. Как вы понимаете, мне нужны более веские доказательства, чем устное заявление потерпевшего и заинтересованного лиц. Я зааплодировала мысленно, а «крестики» с «ноликами» — всамделишно. Помните, я говорила, что наша Надысь — классная тетка? Помните, я говорила, что другим она нас в обиду не дает? Вот, любуйтесь, как красиво и аргументировано она это делает. Пребывающий под двойным впечатлением (от красоты Надысь и ее слов) Малфой чуть не обрушил кучу пергаментов, наваленных на край директорского стола: — Я думаю, директор Дамблдор не откажется пригласить профессора Снейпа и тех слизеринцев, кто вчера присутствовал при инциденте… — И гриффиндорцев, я полагаю, — вставила Путятишна, что несколько привело Малфоя в чувство. — Э… А причем здесь гриффиндорцы? — выдавил он. — Они тоже присутствовали при инциденте, разве не так? Они тоже все видели. Ну, даже если не все, не с момента нападения, то уж процесс побега и подвергшееся налету тело вашего сына они должны были видеть, — терпеливо, как ребенку, объяснила Путятишна и вдруг сделала вид, будто ее вот только осенило. — Кстати, а мистер Малфой-младший может предъявить следы от побоев? — Разумеется, нет! — Малфой-старший недовольно скривился, как человек, когда ситуация развивается не так, как он планировал. — Но на их излечение потребовалась почти вся ночь! — Потребовалась как минимум медиковедьме мадам Помфри, я полагаю? — абсолютно нейтрально уточнила Надысь. — Нет, профессору Снейпу… — сэр Люциус встрепенулся так яростно, что Фоукс обоими крыльями показал «класс». — Вы же не станете подвергать сомнению его право вмешаться, как декана, и его квалификацию, как профессора? — Не буду. Но хотя бы один след от кирзового сапога сорок второго размера он сохранил? Хотелось бы сравнить… — улыбочка Путятишны приобрела запредельную слащавость. Мне аж пить захотелось. — Что сравнить? — судя по тому, как он сглотнул, у старшего Малфоя тоже много где послипалось. — След с сапогом, — охотно пояснила наша директриса. — Наверняка, если ваш сын говорит правду, мы найдем у Нины означенную пару обуви и ту кучу носков, которые она напялила на себя, чтобы сапоги на четыре размера больше с нее не слетели, даже если девочка их трансфигурировала или уничтожила. Кстати, то же самое относится и к телесным повреждениям… — притворно задумалась Путятишна. — В арсенале мракоборцев есть специальные заклинания, позволяющие… — То есть вы хотите, чтобы мой сын, Драко Малфой, наследник одного из влиятельнейших и древнейших магических семейств, предъявил свой… зад?! — Малфой аж подскочил от возмущения, а мы с компанией, не сдержавшись, тихонечко захихикали, в красках представив потенциальное зрелище. — Зачем же сразу зад… Если наследник одного из влиятельнейших и древнейших магических семейств был зверски избит, следы должны будут проявиться и в более приличных местах, — тут Забава Путятишна доверительно наклонилась к собеседнику. — Если они, разумеется, там были… Глаза Малфоя забегали так же, как вчера глаза его сына. Все, находящиеся в кабинете, с любопытством уставились на сэра Люциуса. Надысь и Дамблдору, видимо, было интересно, станет ли отец дальше настаивать на заведомо ложной версии или расколется. Нас с Фоуксом интересовало, могут ли глаза пойманного на горячем члена (попечительского совета, разумеется) бегать еще быстрей. Жуки и пауки (вот не ожидала от насекомышей такой кровожадности) держали пари, что папаша предпочтет: признаться, что их благородное семейство достойно ордена имени Барона Мюнхгаузена, или собственноручно оттузить любимого сынка для сохранения фамильной чести. Мистер Малфой выбрал нечто среднее: он больше не стал разыгрывать чрезмерно пострадавшую сторону, а встал и направился к выходу. — Все равно я этого так не оставлю! Я буду настаивать, чтобы мисс Невеличко выслали из страны, как социально опасную, — гневно проговорил он, стараясь не смотреть на Путятишну, как раз в этот момент «засветившую» поддетую под мантию кофточку с декольте. — Увы, Люциус, — наконец, и Дамблдор соизволил подать голос. — До конца Турнира Волшебников мисс Невеличко никто никуда не вышлет. С ней заключен магический контракт, — вот тут-то я и поняла, что подразумевал Ватутий, обещая, что все будет хорошо. — Что бы она ни натворила, покинуть страну она сможет только после окончания третьего состязания. Кроме того, у меня есть подозрения, что ты преувеличиваешь социальную опасность мисс Невеличко, как и ее роль во вчерашнем происшествии. Я склонен верить характеристике, данной своей студентке профессором Надысь. Но чтобы ты не волновался… — директор, а вслед за ним и остальные, посмотрел на меня, выглядывающую из-под крыла Фоукса. — Мисс Невеличко! В стенах школы вам запрещено приближаться к мистеру Малфою-младшему ближе, чем на пятнадцать футов. Вы меня поняли? — Поняла, директор Дамблдор, — кивнула я. — В стенах школы, Нина, — чуть позже, пока Дамблдор провожал не совсем, но все же удовлетворенного гостя, прошептала Путятишна. — Ты меня поняла? — Поняла, Забава Путятишна, — снова кивнула я. И я, действительно, поняла. Помимо школы есть еще столько замечательных мест, на которые запрет директора не распространяется. Это раз. А ругать меня сегодня вечером все же будут. Но не за то, что отлупила «змееныша», а за то, что попалась. Что ж, я мстю, и мстя моя страшна. Берегись, Малфой, теперь-то я буду готова к встрече с тобой.