non gradum magis

Ночь прошла гладко, а ближе к обеду оставшиеся близнецы на пару с Вебби и Скруджем снова появились в больнице — дядю должны были ввести в курс дела, поэтому он оставил детей в палате, на прощание улыбнувшись. Пока они были дома, он свыкся с новой ответственностью, и даже пытался разбираться в психологии племянников, их состоянии и прочих вещах, которые должны были облегчить ему заботу за ними в сложившейся ситуации. Признаться честно, они были благодарны ему за это. В коридоре было спокойно. Люди ходили редко, соседние палаты молчали, иногда по полу шаркала туфля Вебби, которая смотрела в мобильник Луи, оперевшись на его плечо. Ему, к слову, было уже получше — он перестал трястись и даже мог посмотреть на Дьюи, не впадая в истерику. Зайти в палату парень отказался, сказав, что не хочет стоять над больной душой. В палате были только сам пациент и Хьюи. Старший тройняшка плохо спал, не ощущал чувства голода, и на фоне отсутствия естественных потребностей отдавал всего себя заботе о брате. Он, на самом деле, хотел посвятить этот день медицинским статьям и справочникам, но эту мысль сдуло тут же, стоило Скруджу только заикнуться о поездке в больницу. Ему хотелось быть с Дьюи сейчас — оказаться рядом, когда он проснется, и ни за что больше не отходить более чем на пару метров. Хьюи не знал своих истинных намерений, не лез в эти дебри, и искренне старался думать только о том, что он просто хочет позаботиться о больном и дорогом ему брате. Парень долго сидел возле койки, держа Дью за руки и не отрывая взгляда от его безмятежного лица. Смотреть на него, пусть и спящего, было лучше, чем на белые стены и кафельные полы, и гораздо лучше, чем на стены породнившегося поместья. Хьюи допускал возможность того, что у него просто шалит воображение из-за недосыпа, но, когда он собирался утром, то четко видел окровавленное лицо близнеца под умывальником. Это повторялось, этот образ мерещился ему во всех темных углах, и поэтому Дак сбежал от темноты, стараясь быть как можно ближе к солнцу — к настоящему Дьюи. Будто бы услышав эту мысль, близнец начал подавать признаки жизни. Он слабо сжал его ладонь, его веки дрогнули, а на лице появляется улыбка. Аккуратная, но живая улыбка живого Дью. Туман в сознании, спустя чёрт его разберёт сколько времени, наконец стал медленно отступать, сдавая пост законному здравомыслию. Парню казалось что он видел смерть, он был от неё на расстоянии вытянутой руки, но где он теперь? Он всё же коснулся её, и теперь в раю, да? Глаза предательски отказывались открываться, а всё тело словно онемело — незнакомое для него, как гиперактивного ребёнка, чувство. Если сильно напрячься, можно почувствовать какие-то отдельные детали, например, чьи-то руки, чьи пальцы переплетаются с его. Приятное, невероятно тёплое чувство. Если постараться сильнее, можно было даже пошевелить пальцами, слабо сжав руку в ответ. Улыбка сама по себе всплывает на лице, даже без усилий, потому что Дью знает, чьи руки так заботливо держат его, чьи руки он только что сжал сам. Всё же поднять веки у парня получается не сразу, но когда получается, он понимает, что старался не зря — у его кровати действительно сидит Хьюи, уставший и бледный, и так удивлённо смотрит на него. Удивлённо, с неверием, с надеждой в глазах. — Хью, — слабо хрипит Дьюфорд, медленно отходя от наркоза, пока приятное чувство нежности наполняло его изнутри. Он пытался ухватиться за чужие руки крепче, так крепко как было возможно вообще, но с его количеством сил и затёкшими конечностями это пока было не совсем возможно. — Рад видеть тебя, Хью. Дьюи всё улыбался, радуясь обществу старшего брата, молчаливого и всё ещё до жути бледного, но не отпускающего его ладони из своей. Хьюи пропускает тот момент, когда у него начинают течь слезы — он смотрит в глаза брату, едва ли веря в то, что он видит сейчас. Ему кажется, что это сон, что он отрубился, уткнувшись лицом в больничную койку, но нет, Дью сжимает его пальцы, улыбается, светит своей улыбкой, и только скатившиеся по щекам слезы возвращают старшего близнеца в этот мир. Он встает и обнимает брата, на эмоциях целует куда-то в щеку, держит в своих руках, держит так, как держат самое ценное сокровище. Когда молчание близнеца стало невыносимо напрягать, улыбка медленно пропала с лица Дьюи, уступая место сосредоточенному выражению лица. Вот только сокровищам не нужно объяснять, что с ними случилось. Сокровища не падают с крыш и не ломают ноги, и не лишаются их. Хью вспоминает об этом слишком поздно — тогда, когда Дьюи задает прямой вопрос. — Что-то случилось? Почему ты всё молчишь? — Э-э... Видишь ли... Дью, разве это важно? — старший Дак пытается держать лицо, но голос дрожит, на горло давит и перед глазами вновь встают слезы. — Это неважно, милый, п-поверь мне, правда неважно, главное, что ты жив, что ты ц- Он одергивает себя, но все равно слишком поздно — срывается на плач, прижимая брата к себе. Когда ситуация доходит до абсурда, когда Хьюи полностью не вывозит происходящее и не в силах связать нескольких слов, приходит — прибегает — дядюшка. Он замирает, когда видит их обоих, но все равно подходит ближе, берет плачущего племянника за плечи и выводит из палаты, передавая в руки Веббигейл. На сердце у него сразу же тяжелеет, стоит только вернуться обратно. Вопрос в глазах среднего племянника ощущается подобно выстрелу, и Скрудж словно истекает кровью изнутри, предчувствуя самый тяжелый разговор в его жизни. — Дьюи, — он садится на стул и откладывает трость, сцепив руки в замок, — мне очень жаль. Мне очень жаль, правда, последние сутки мы думали только о тебе, нам всем очень жаль, но… Он ищет опору, не то для себя, не то для самого Дьюи — не глядя кладет руку ему на колено. На колено, которого нет. Когда Скрудж клал руку, Дьюи ожидал, что он почувствует. Он ожидал, что может и нет, он же не знает сколько и где ещё действует анестезия? Он не ожидал, что одеяло под рукой дяди словно пройдёт сквозь его ногу, а потому в ужасе уставился на чужую ладонь, тем не менее умело сдерживая накатывающую панику. — Что- Чт- Что такое, как это- Он пытался сказать слишком много сразу, хватаясь то за голову, то за больничную рубашку, и поднимал широко раскрытые глаза на дядю Скруджа, который был, кажется, в примерно таком же состоянии. Дью боялся и одновременно больше всего желал поднять, наконец, одеяло, и посмотреть, что за чертовщина — почему он не чувствует определённо конкретные части тела, почему Хьюи ушёл в истерике, почему дяде так сложно. Скрудж пытался его успокоить, положить руки ему на плечи и объяснить словами, но слова не шли, а терпения у Дьюи и в обычной ситуации до ужаса мало. — Пожалуйста, спокойней, спокойнее, Дью, спокойнее, не паникуй, пожалуйста, — слов не было. Не было подходящих фраз, чтобы успокоить ребенка, чтобы объяснить ситуацию как можно мягче, не было, не было ничего подходящего — Скрудж хотел выругаться, но подавил желание, пытаясь сдержать парня. — Пожалуйста, спокойнее, будь спокойнее. — Да что вообще происходит?! — Дьюи психует, не слушает и совершает ошибки — отталкивает дядю, поднимает одеяло, смотрит на ноги. Это стало ещё одной ошибкой. Глаза отказывались закрываться, шокировано пялясь в полутьму образовавшейся «палатки», а мозг не хотел верить в увиденное. На ум ни шло ни одного приличного слова от вида двух перемотанных кровавыми бинтами остатков ног. Остатков. Дьюфорд остался без ног — из-за своего безрассудства разом лишился самого необходимого. Чёртов идиот. Мальчик наконец смог выйти из оцепенения, но только чтобы схватить себя за плечи и громко заплакать. Слезы катятся по его лицу, когда он осознает случившееся, Дьюи рыдает и воет, как мантру повторяя отрицание. Он не верил, он не хотел верить в это, он решил, что это всё страшный сон, значит чем громче он будет плакать, тем быстрее проснётся. Но не просыпался. Едва контролируя себя, он поднимал руки вверх по плечам, по лицу, вытирая слёзы, запустил их в растрёпанные волосы, резко потянув вниз с громким воплем негодования — клоки волос остались меж пальцев, но он стряхнул их на кровать, неясно чем руководствуясь. Нет, нет, нет-нет-нет, нет, такого не может быть, это всё не с ним. Ему кажется. Он всё-таки умер? Такого не может случиться в жизни, в его жизни, прекрасной и беззаботной жизни четырнадцатилетнего мальчика. Это просто нереальная, гипотетическая ситуация, которой можно припугнуть, такого же не бывает. Мальчик продолжает громко плакать, хватаясь пальцами за бортики кровати, продолжает, громко крича, что такого не бывает, продолжает, пытаясь вырвать из вены катетер, он не верит и не хочет верить. — Дьюи, пожалуйста, перестань! — Скрудж срывается, не в силах совладать с собой и уж тем более с истерикой племянника. Он хватает его за руки, надеясь, что парень ничего себе не повредил, сжимает запястья и оцепенело смотрит ему в глаза, не зная, что сказать. Дверь в палату раскрывается, впуская внутрь перепуганного Луи. Он только пришел, но уже попал в гущу событий — в коридоре рыдал старший брат, в палате верещал средний, и нигде не было взрослых, которые объяснили бы ему, что случилось. Когда он видит заплаканного Дьюи, его культи в кровавых бинтах и кровь, стекающую из места, где был катетер, то понимает, что лучше бы не приходил. Слышно, как в дальнем конце коридора кто-то бежит. Парню страшно, он смотрит назад с надеждой, что до палаты никто не доберется в ближайшие несколько минут — запирает дверь и забирается на кровать к Дьюи, берет его лицо в свои ладони, заставляя посмотреть на себя. — Дью, Дью, пожалуйста, выслушай меня. Выслушай, черт подери, прекрати орать! — когда брат всхлипывает, но открывает глаза, Луи становится еще хуже. Он не сможет, у него нет столько сил, чтобы вынести это, он не сможет, а шаги снаружи слышатся сильнее. — Мне очень жаль, нам всем очень-очень жаль, но это не шутка, Дью. Это была бы очень тупая и несмешная шутка, никто из нас не стал бы проворачивать такое, даже если бы мы тебя ненавидели! Когда Дьюи скулит что-то про неправду, у Луи щиплет в носу и на сердце скребутся монстры с длинными когтями, а в дверь стучат. — Хьюи не стал бы плакать, будь это неправдой, ты понимаешь? Тебе чертовски повезло, что ты остался живым, ты мог умереть, понимаешь? Мне очень жаль, Дью, но, пойми, — стук в дверь становится невыносимо громким, врачи кричат и требуют открыть, — ты хотя бы жив остался! Сердце бешено бьется под горлом, стук отдается в ушах, а дверь с грохотом ударяется о стену, впуская в палату перепуганных санитаров. Они мечутся, кто-то помогает Скруджу отойти как можно дальше от койки, кто-то гремит ящиком тумбы, стоящей у стены, чьи-то руки хватают Луи поперек живота и стаскивают с кровати, усаживают на стул и тут же возвращаются, чтобы усмирить пациента. Невысокая девушка проходит мимо, кидает ему на колени салфетки и уходит к Дьюи — в другой ее руке зажат наполненный шприц. Это успокоительное, понимает Дак, глядя на то, как перестает дергаться и обмякает на кровати брат. Он опускает голову вниз, глядя на салфетки, и замечает свои ладони. Они все в крови. Луи трет руку салфеткой, дрожа от страха и волнения. Спокойнее, это просто кровь, она просто пошла из-за того, что Дью выдернул катетер, это просто темная кровь, которая запачкала простынь, рубашку самого Дьюи и толстовку Ллуэллина, все вокруг, и парню кажется, что он никогда ее не отмоет. В коридоре, вжавшись в кресло, скулит Хьюи — его проигнорировали, и он не мог понять, хорошо это или плохо. Его никто таким не увидит, но никто его и не утешит. Вебби было грустно смотреть на старшего тройняшку — никогда ещё она не видела его настолько подавленным и напуганным, как маленькое беззащитное животное, которому, кажется, не избежать участи жертвы. Вандеркряк рвано вздохнула, подсаживаясь ближе к Хьюи, и крепко окольцевала его руками, заключив в объятие. Она шептала ему, что всё в порядке, что всё в порядке, а ему стоит дышать чаще и отвлечься на мысли лучше тех, что сейчас захватили его бедный мозг, травмируя всё сильнее. Дышать чаще и не смотреть в огромное незашторенное окно палаты. Не удержавшись от мысли, Вебби посмотрела в окно, увидев там то, что лучше бы не видела — вокруг Дьюи плотным кольцом стоят санитары, вливая в него успокоительное, и сбоку рядом сидит испуганный Луи, вытирая свои окровавленные руки. Картина не для слабонервных; Вебби отвернулась чтобы снова продолжить успокаивать старшего близнеца, который потихоньку поддавался под её нежные поглаживания по голове. В полубессознательном состоянии, чувствуя, как по венам растекается что-то новое, что-то растягивающее жизнь в три раза, помутняющее рассудок и не дающее ему психовать дальше, Дьюи успел заглянуть в окно, где наткнулся на испуганное лицо Веббигейл, но не оно. Не оно привлекло его внимание. Яркое красное пятно в её руках, что, как он позже понял, было его старшим братом. Он излучал. Энергию. Неприятную энергию испуга, истерики. Такую сильную, что едва видя, Дью тоже испугался. Себя испугался, испугался, потому что слишком резко отреагировал, как будто не он сам виноват, как будто исход не был очевидным как будто- Его медленно начинает погружать в неестественный сон, так что он теряет нить рассуждений довольно легко и быстро, уходят из реальности в тёмный покой сознания и теплоту снов. Последнее что Дьюи слышит, перед тем как выключиться, это как дядя Скрудж успокаивает Луи, пока его самого пытается отвлечь врач, на важный разговор. Луи. Луи, его младший брат. Заботливый такой, не по годам умный младший брат, который как ни старается изображать из себя сильного и независимого, всё равно всегда возвращается в круг семьи, где его любят и ждут. Луи всегда был великолепен в человеческой психологии, это одна из его черт, которые отличают его от братьев. Луи всегда убедителен, и в этот раз тоже не прогадал, успокаивая среднего близнеца, осторожно трогая его, осторожно объясняя. Луи прав — Дью вообще повезло, что он выжил. Дью повезло что он всего лишь лишился ног. Ему повезло, что рядом всё ещё есть семья, готовая ставить его на ноги, готовая подать руку помощи. Дьюи повезло, чертовски повезло.