non gradum magis

После истерики в палате Дьюи прошло несколько дней — подходил конец госпитализации, и совсем скоро парень снова окажется дома. Вот только узнает ли он в этом месте свой дом? В тот же день Скрудж — отойдя от стресса, конечно же, — занялся вопросом перепланировки комнаты и поиском новой мебели. Он потратил на это всю ночь, а на следующее утро, за завтраком, представил свои идеи оставшимся близнецам. Детскую либо переделают, либо оставят как свободное помещение. Трехспалку было решено продать и вместо нее купить две удобных кровати. Они, как и вся остальная мебель, и вещи мальчишек, и даже их гардероб, переедут на первый этаж, для удобства среднего тройняшки. Дядюшка говорил долго, показывал свои наброски по этой теме, много спрашивал и много отвечал, всерьез загоревшись этой затеей. Луи разделял его энтузиазм, все пытался уговорить МакДака на то, чтобы прежняя комната отошла ему, но дядя был непреклонен, и парниша капитулировал. Хьюи это не было интересно. Он не думал о новой комнате, о мебели, о том, какой же его младший брат все-таки вертихвост — вся его голова была забита мыслями о Дьюи. Они будут спать вместе. Это не должно было удивлять его, они раньше и втроем могли заснуть, если этого требовала ситуация, но отчего-то на душе было неспокойно. Почему так? В рассказе дядюшки казалось, будто бы они с Дьюи парочка, чья связь настолько крепка, что они просто считаются за одного человека. Это не смущало его, ни капли, но задело — задело нетронутые ранее темы и вопросы, которые Дак хотел задать сам себе, но никак не находил времени. Что между ним и Дью? Брат цеплялся за него всю их жизнь — в раннем детстве, несколько лет назад, до травмы и после нее. Он видел в нем авторитет, он видел в нем опору, того, на кого можно положиться, кому можно довериться, того, кто не будет против, если посреди ночи он появится в его кровати, мучившийся от бессонницы. Может, они действительно ближе, чем думают? Может, дядя поступает правильно, расставляя роли так? Может, на самом деле, они что-то другое, а не бра- — Так что ты думаешь? Скрудж и Луи уставились на него, будто бы на лбу у парня внезапно начали появляться буквы, складывающиеся в послание. Будь его воля, то он бы хотел, чтобы в послании была просьба о помощи и о том, чтобы оставить его одного, ну или повторить то, что они сейчас обсуждали. — Что ты думаешь насчет всего этого? Возможно, я даже разрешу тебе возиться со списками, — дядя отпил из чашки, хитро улыбнувшись. Такая маленькая уловка, будто бы капелька, но каплями делают океан, переполняют чаши, а еще окончательно ставят точку в этом вопросе. — Я согласен. Тебя, — он кинул взгляд на брата, который вертелся и ерзал, предвкушая шелест купюр в своих руках, — к подобным вещам и близко подпускать нельзя. И я хочу, чтобы Дьюи узнал об этом только от меня. — С вами очень приятно работать, молодой человек, — МакДак улыбается, шутливо пожимая ладонь племянника. — И, к слову, тебе стоит начать собираться — сегодня его выписывают. Одна поездка с Зигзагом — спокойная и даже в какой-то степени приятная — и Хьюи снова стоит там, откуда пытался уносить ноги каждый раз. Тут пахнет так же, как и в прошлые разы, тут такая же нагнетающая и страшная атмосфера, но солнце светит в широкие окна достаточно ярко, чтобы затмить собой пугающие силуэты, возникающие в полутьме коридоров, а еще у него впервые есть мотивация находиться здесь. Находиться ближе к Дьюи. В его палате тихо и спокойно, потому что никаких развлечений, кроме мобильника, у Дью не было, и он нещадно прожигал время в интернете. Что уж говорить, если он даже брата не заметил сразу. — Скучаешь? — Хьюберт накидывает на плечи халат и садится на край кровати, растрепывая волосы парня. Тот улыбается, откладывает телефон в сторону и поднимает голову — так, чтобы было удобно поцеловать его в щеку, совсем недалеко от губ. — Как ты? Все хорошо? Хьюи интересуется этим, потому что волнуется — а еще потому, что у стены палаты стоит инвалидное кресло. Такое простое, складное, оно не пугает и не выглядит страшным, но отчего-то парню кажется, что у Дьюи проблемы с этой вещью. — Скучаю. Дьюи наклоняется чуть вперёд, обнимая брата крепко, и утыкаясь носом ему в плечо, блаженно закрывает глаза. Теплые объятия Хьюи всегда делают ему лучше, как бы ни была плоха ситуация, и Дью всегда пользовался случаем, чтобы обнять брата. – Но теперь да, всё хорошо, — Дьюи улыбается, поправляя упавшие на глаза волосы, стараясь не думать о том, как позорно он поедет отсюда. — Когда ты рядом, всё всегда хорошо. Хьюи обнимает его в ответ, нежась и наслаждаясь чужим жарким дыханием на своей шее. Это нравится ему, это нравится Дью, так почему бы не растянуть этот момент навечно? Ему хочется провести с братом гораздо больше времени, сделать больше вещей, о которых он долго-долго думал — хочется и нет ни единой возможности, потому что надо собираться. — Рад это слышать, — он целует его еще раз, в уголок губ, а после встает, — и это взаимно. Парень поправляет рубашку и отходит к тумбочке, где находились все нужные пациенту вещи. Их немного, легко сложить в рюкзак, и у Хьюи сильное желание кинуть этот рюкзак в коляску, но нельзя. Нельзя. Сегодня она только для Дьюи. Средний близнец был невероятно благодарен, что именно Хью отправили забрать его, потому что он уверен, что не смог бы доверить себя кому угодно ещё, но руки старшего ему роднее любых других, поэтому довериться ему ничуть не страшно. Не страшно, если именно он посадит его на коляску, не страшно, если именно он будет рядом, если именно он потащит сумку с вещами первой необходимости. Дьюи точно не будет плакать над своей судьбой при Хьюи, потому что Хьюи знает, что ему итак плохо, и говорить ничего утешающего не будет — так только больнее, они оба знают. — Ну что, — средний тройняшка мнётся, натягивая любимую футболку, — ммм... Пора? — Ты научился кататься, или мне нужно будет везти тебя? Я не против, я не злюсь, просто хочу знать. Дьюи смеется, но говорит, что умеет, но Хьюи в глубине души страшно — коляска совершенно нетронута, будто бы только со склада, и ему кажется, что Дью начинает психовать, когда оказывается в опасной близости с ней. Успокаивать истерящего брата не хочется, видеть его таким не хочется, и старший Дак подвозит коляску к койке, тут же хватая руки брата своими. — Я буду рядом. Все будет хорошо. Если так страшно, то держись за меня, — и улыбается, улыбается своей красивой, доброй улыбкой, заставляя без пяти минут колясочника улыбнуться в ответ. Дью держится за него крепко, когда Хью усаживает его в кресло, и не отпускает, когда устраивается удобнее. Парень стоит, нагнувшись к нему и поглаживая по голове, внушая спокойствие. Управлять креслом трудно — Дьюи знает не по наслышке, хотя сидел в ней всего раз до сегодняшнего дня, по просьбе врача. Тот хотел убедиться, что мальчик жизнеспособен, и управлять своим новым транспортом умеет. Тем не менее, садясь, Дью равно выдыхает, берясь руками за колеса. Отпускать Хьюи не хочется, но и не хочется, чтобы тот напрягался ещё сильнее ради него, Дьюи, и ещё и вёз парня всю дорогу. Нет уж, остатки достоинства в Дьюфорде ещё говорили за себя. — Давай уже просто уйдём из этого филиала ада, — говорит он, с усилием двигая колёса. Всё ещё сложно, но он привыкнет. Или не успеет — Дьюи уверен, что дядя озаботится его ногами как можно скорее. А как иначе? — Меня всё тут достало, поехали домой. Они движутся к выходу невероятно медленно, но Хьюи не говорит ни слова, естественно понимая, как среднему брату не хочется становится обузой, а Дьюи всё ещё слишком гордый, чтобы попросить помощи, еле-еле управляется с коляской. Казалось, прошла вечность с момента, как Хьюберт держал брата, сажая в кресло, и вот наконец свежий воздух растрепал волосы Дьюи. Как давно он не чувствовал ветра так близко. Хьюи очень тревожится, наблюдая за неловкими действиями брата. Хочется помочь, взять за руку и утешить, но Дью гордый, и ни за что не сдастся, не разрешит ему помочь. Ему, Хью, оставалось только смириться. Несколько шагов до машины, в которую Дьюи пересаживал опять Хью, пока Зигзаг удивительно ловко складывал в багажник коляску, и вот они уже едут к дому. Дому который всё такой же, но как будто всё-таки другой. Немного, возможно. Дьюи вздыхает смотря в окно. Одна его рука сжимает руку Хьюи, и это придаёт ему столько сил сейчас, правда. – Хью, — тихо хрипит он, и прокашливается, чтобы говорить яснее, — Хью, можно я- Он, конечно кивает, и Дьюи обвивает его руками, крепко прижимаясь. На самом деле он очень (слишком) сильно любит своего старшего брата, всё время лезет к нему, хочет быть как можно ближе, касаться его чаще. Это очень странное чувство, начинающееся внизу живота, так приятно тянущее, и поднимающееся вверх в самую грудную клетку, спирая дыхание, заставляют задыхаться от эмоции. Эмоции какой? Дьюи не думает, Дьюи утыкается в грудную клетку брата носом, вдыхая его запах, запоминая каждую деталь. От брата, как всегда, пахнет хмелем и антисептиком, от футболки исходит запах чистоты (стирального порошка), и едва уловимый, почти незаметный настоящий запах Хьюи. Только его, его самого, так пахнет, скорее всего, его тело, само по себе, без лишних дополнений. Дьюи иногда думает, как он хочет ловить этот запах чаще. Когда он прижимается к Хью в машине, тот расплывается в улыбке. Ему лучше, когда он помогает брату через касания, потому что он видит отдачу, видит реакцию на себя. Гладит ладонью волосы, целует в макушку, позволяя неизвестному чувству заполнить себя изнутри. Чувствовать Дьюи рядом, наверное, самое лучшее, что он может испытывать сейчас. Это спокойствие, это нечто неизведанное, но приятное, и рой плохих мыслей покидает голову, уступая эйфории. Не успевают они насладиться моментом в полной мере, как машина резко останавливается, и Зигзаг с водительского сидения кричит, что они приехали. Хьюи подхватывает брата, вытаскивая из машины, а тот никак не отцепится от него, всё хочет быть ближе, и тянется руками, когда его снова садят на неудобную стационарную коляску. Усаживают, и старший тройняшка снова видит, как Дьюи коротит, как ему тяжело, дурно, неприятно сейчас. Один вздох разочарования спустя, Дьюи снова изо всех сил старается совладать с управлением, катясь рядом с намеренно медленно идущим братом. Впереди весь день — весь день на то, чтобы осознать всё для себя снова. Что-то скребется по ребрам Хьюи изнутри, когда он идет рядом, сопровождая и не имея права помочь. Они заходят в особняк через гараж, и Хью ощущает чужой взгляд на спине. Заинтересованный, но добрый взгляд, а после него шорох и звук приземления на ковер в гостиной. Вебби, которая их ждет. — Дядя Скрудж задумался над тем, как сделать твою... Нашу жизнь лучше, — Хью встает между коляской и дверью, присев и взяв брата за руки. — Теперь наша комната на первом этаже, тут, недалеко. Я с тобой, — шепчет он, наклоняясь и оставляя влажный чмок на лице юноши, — а еще Луи очень плохо спит, не пугайся, пожалуйста. И открывает дверь ногой, позволяя брату вкатиться в комнату под одобрительное приветствие Вебби и слабые, но все-таки присутствующие попытки заговорить от Луи. — Рад видеть тебя. Дью вздыхает. — Я тоже рад тебя видеть. В комнате пахнет странно — новой мебелью, опилками и пылью. Пространство явно не обжитое; видимо ещё одна никогда не использовавшаяся гостевая комната в особняке, которую дядя пожертвовал ради комфорта... Ну, только Дьюи, если честно. Вебби подбегает к другу, чтобы крепко обнять его и по-дружески взъерошить итак вечно лохматые волосы. Дьюи благодарно обнимает её в ответ, улыбаясь. Всё не так плохо. Всё наладится. Но вот нервный потрёпанный вид Луи заставляет немного окунуться в холодную, противную реальность, где из-за дурацкой непредусмотрительности и отсутствия тормозов в голове Дьюи упал с крыши, лишившись ног. Младший брат явно никак не мог понять, что во всей ситуации виноват один только Дью и никто другой — он сам швырнул карты, сам встал на крышу, сам не удержался на ней. Сам упал. А теперь Луи не спит по ночам, прокручивая в голове события того дня, обдумывая варианты, где он не сказал тех роковых слов, и варианты, где всё пошло слишком плохо. И те, и те делали больно, но никто не мог помочь ему справиться с новой психологической травмой. — Лу, — Дьюи подъезжает поближе к брату, смотря так жалобно — ему правда очень жаль, что из-за его рискованного решения теперь плохо всем. — Иди сюда. Средний Дак вытягивает вперёд руки, и Луи падает к нему в объятия, а сам Дью просто надеется, что извинения придут сами, выметая каждую проблему, каждую обвинительную мысль из головы брата. Брата, который не виноват в том, что решил пошутить. В комнате пахнет сухостью, необжитостью и невысказанными надеждами, обещаниями, извинениями. Пахнет новой жизнью, к которой никто не был готов даже теоретически. В комнате пахнет новой мебелью, пахнет слезами и бессонными ночами. В комнате пахнет непривычно, но скоро этот запах уйдёт, Дьюи уверен, уйдёт оставляя вместо себя запах жизни, счастливой новой жизни, запах уюта, запах доверия и высказанных слов. Обещаний. А пока что он обнимает брата, который тоже весь пахнет пылью и опилками, и так и жжётся у него в глазах — невыплаканные слёзы, что просятся наружу. Всё наладится, повторяет он себе, Луи, каждому в комнате. Старший близнец стоит рядом с ними, готовый ловить истерящих, вытирать слезы и успокаивать — готовый ко всему, кроме самого себя. Зрелище рвет его душу в клочья. На одного только Дьюи нельзя посмотреть без укола куда-то в нежную душу, а тут он, тут пограничный Луи, тут поникшая Вебс, и все ему дороги, и от этого внутри безумно больно. Луи заставляет его переживать едва ли не сильнее, чем пострадавший. Кажется, что в глазах брата блеснули слезы, что дрогнули его плечи, что сейчас он упадет на колени и разрыдается, но вместо этого он лишь обнимает Дью, на краткий миг улыбнувшись. Если не Луи, то Вебби — но увы и ах, она тоже отлично держится. Она улыбается другу, смеется, когда треплет его по голове, излучает энергию и любовь к жизни. Хьюберт смотрит на нее со слабой улыбкой, про себя оставляя в голове памятку попросить ее помочь Лу, если тот начнет плакать. Ему нужна поддержка. Они покидают комнату, чтобы дать переодеться и раскидать вещи по местам, сделать ужин, и тогда Хьюи начинает нервничать. Помогает Дьюи сесть на кровать, стянуть футболку и надеть новую, чистую, сделать то же самое со штанами, вместо которых теперь шорты. Он еще держится, но руки дрожат, и парень садится рядом с братом, одну из них положив ему на бедро. — Дью, — он смотрит на него так, как смотрел тогда, в палате, в тот ужасный день, — Дью, мне очень жаль. Я не могу просто так стоять рядом, я не могу. Пожалуйста, если ты... Если ты злишься на меня, скажи об этом. Пожалуйста, — приближается к лицу и кладет ладонь на щеку, — скажи мне хоть что-нибудь. Пальцы соскальзывают вниз, на плечо, и Хьюи как-то жалко жмется к брату, ища поддержки. Он дрожит, он едва ли не срывается на слезы, чудом держится, и чудо это смотрит на него с недоумением, неловко касается своей ладонью всклокоченных волос. Они сидят в обнимку, сжавшись в комок из стресса, вырвавшихся наружу слез и чувств. Хью приподнимается, чтобы коснуться губами щеки брата, но вместо нежного поцелуя дарит ему лишь соленый влажный чмок, и очень надеется, что Дьюи не будет противно от этого. Засыпают рано, свалившись набок и не дождавшись никого, не выпуская друг друга из рук. Так спокойнее, так надежнее, так лучше, так душу не терзает в клочья когтистая нечисть. Засыпая, Хью повторяет себе, что все будет хорошо, что все наладится.