Накатывая рывками, сознание постепенно возвращалось. Выгнувшись, как от удара дефибриллятора, я с огромным трудом, словно впервые в жизни, сделала вдох. Расфокусированное зрение мутными мазками проясняло окружающую картину. Наконец дыхание вернулось из разряда подвига к необходимости. Зрение окончательно пришло в норму. Но слабость во всём теле не давала пошевелиться, ощущения были очень противоречивыми, я маленькая, хрупкая, беззащитная. Это неприятно, от этого противно. Но… Я жива. Я жива? Как?! Глаза пытались найти ответ на этот вопрос. Первым делом я увидела металлическую поверхность.
Помещение, освещённое холодным светом люминесцентных ламп и выкрашенное целиком и полностью в тёмно-зелёные тона, пребывало в молчании. В двух противоположных стенах находились механические двери серой окраски. Посредине комнаты располагались две ширмы, делящие пространство пополам, дальний угол занимало оборудование и несколько стоек для капельниц. В тусклом свете и благодаря конденсату, который местами оседал на влагосборниках, цвет стен в этом месте начинал казаться чрезмерно тёмным. Впрочем, отчасти этому способствовала их однотонность. Один единственный элемент, который выделялся из одинаковой текстуры всех четырёх стен, это большой, в четверть плоскости, логотип на одной из стен. Большая половинка кленового листа красного цвета, «NERV» — как гласила надпись снизу.
Приложив значительное усилие, я перевернулась набок, свернувшись в позе эмбриона. Убедившись, что я находилась на кровати лазурного цвета, подношу раскрытую ладонь к лицу, и когда она оказалась в поле моего зрения, начинаю смотреть на свою руку не отрываясь. Это не моя рука! Я смотрела на крохотную ладошку, лишь в треть моей прежней руки. Скосив взгляд ниже вижу ожидаемую картину: худое, даже чересчур худое, тело, на которое была надета больничная пижама минимального размера, тоненькие ножки, ступни были облачены в пару простых белых, носочков. Я — ребёнок. Да ладно, пусть, ребёнок так ребёнок, но я умерла будучи практически совершеннолетней и каким-то ведомым лишь вселенной способом переродилась в теле девочки, которой от силы лет этак 8-10. И я не сошла с ума. И это не сон, боль слишком ярко ощущается. Ой, кааак же так… Это очень странно, если подумать. Мне бы радоваться. Но нет. Вжавшись в подушку, я поняла, что уже не начинаю задыхаться от любого резкого движения. Продолжая эту мысль, я села, свесив ноги с края. Я так и осталась сидеть в таком положении.
Дверь слева открылась, через неё вошли двое мужчин и одна женщина. Высокий, худой, седовласый, в лабораторном халате, одетым поверх серой рубашки. Блондинка средних лет в синей блузке, длинной глянцевой юбке и таком же лабораторном халате. Ещё один мужчина, чей возраст приближался к пятому десятку. Чёрные волосы, очки в простой пластиковой оправе, слегка заметная щетина на щеках и подбородке, чёрная рубашка, брюки. Последний подошёл ко мне, глядя сверху вниз спросил ровным тоном:
— Ты меня понимаешь? — спросил он.
— Да, — ответ прозвучал идентичной, ровной интонацией, с лёгким дискомфортом в оной.
— Тогда… Ты помнишь кто я такой? — спросил человек, выжидающие, смотря на меня.
Нет! Я не знаю кто вы. Мне хотелось кричать, но я старалась держать себя в руках. Неизвестно какую реакцию это вызовет.
— Нет, — сказала правду, смысла лгать нет никакого.
— Ты знаешь кто я? — в голосе явно чувствовалось раздражение с нетерпением, однако мужчина продолжал говорить достаточно тихо.
— Нет, — ответив, я задумалась на секунду прежде, чем самой спросить. — Это проблема?
— Неважно, — он вновь, словно с трудом, вдохнул, а затем выдохнул воздух. — Ты?
— Я? — им что-то нужно от меня.
— Да. Ты можешь сказать кто ты?
Опустив голову вниз, я взглянула на свои раскрытые ладошки. Как оказалось, это тот вопрос, на который нет однозначно точного ответа. Я и сама хотела бы это знать. Самым близким к такому, впрочем, было следующее утверждение:
— Я — это я. Это всё что мне известно.
Услышав ответ, мужчина отвернулся и сжал в руках полы своей рубашки.
— Похоже, что мы снова потерпели неудачу, Икари, — медленно и с явной горечью проговорил человек с сединой.
— Ты прав, Фуюцуки. Воспоминания полностью стёрлись при замене оболочки. Но почему?
— Возможно, дело в смешении генетического кода, — включилась в разговор блондинка. — Я всё ещё не могу до конца понять, как у вас это получилось.
— Может, мы слишком много пускаем на самотёк, — предположил Фуюцуки.
— Может, а может и нет. Может, мы упускаем из виду нечто важное.
Тот, кого называли Икари, развернулся, вновь смотря на меня, по-прежнему сидевшую на кровати.
— Запомни, тебя зовут Аянами Рей. Ты была создана как пилот Евангелиона. Детали тебе расскажут позже. Ты меня поняла?
Это было крайне исчерпывающе. Сказав так мало, тем не менее, на меня смогли вывалить огромный пласт информации. Но главное, меня теперь ждала совершенно новая жизнь, пока мне ничего не ясно. Определенно это будет нечто весьма своеобразное. И пожалуй значимое для меня, ведь получается, что я теперь другой человек, может личность и характер у меня и не примерят разительных изменений, однако мне предстоит прожить жизнь с нуля. Звучит как просто констатация факта, но даже попытка осознать это автоматически выводит мне в голову синий фон. Похоже, мне пока следует смириться с этим. До тех пор, когда поднять эту тему вновь будет иметь смысл. Теперь я — Аянами Рэй.
— Да, — совершенно искренне, наконец ответила после почти минуты раздумий.
— Хорошо, — сказав это, он переменился в лице.
Он снова смотрел на меня, однако вместо холодной выжидательности в его взгляде было что-то иное. У всех нас есть нечто, что заставляет нас испытывать полностью противоположные эмоции. Зависть и гордость за кого-то, любовь и ненависть, печаль и радость. Быть может мне просто показалось, быть может я ищу смысл там, где его нет?
Пока я пребывала в раздумьях, по комнате начал разносится высокий жужжащий звук. Седовласый старец запустил руку под халат и изъял оттуда продолговатый телефон прямоугольной формы. Выдвинув из его верхней части антенну, тот приложил его к уху, начав разговор:
— Я слушаю…
Через несколько минут он, сложив антенну, убрал телефон на место.
— Ну что там?
— Институт Gehirn полностью расформирован. Вся его собственность и активы переходят к NERV.
— ООН в очередной раз показали себя как сборище близоруких тугодумов, поверив в эту «замену».
— Рицко, позаботься обо всём, — проговорил Икари, направляясь к выходу вместе со вторым мужчиной.
***
— Ну, раз так, Рей, — проговорила Акаги, смотря на меня взглядом почему-то совмещающим в себе безграничное любопытство и сухой интерес одновременно. — Давай поступим следующим образом. Я проведу твоё полное обследование и возьму сверх этого образцы для анализа. После ты можешь задать вопросы. Хорошо?
Звучит как взаимовыгодное предложение. Хотя такой интерес… Они сказали, что я была создана, не рождена, а именно создана. Теперь я ощущаю себя ещё более странно, ничего не ясно, а в то, что ясно, ни фига не веришь. И похоже, что в ближайшее время поделать с этим ничего не выйдет. Плыть по течению для меня сейчас единственный вариант, даже если это не имеет перспективы развития.
— Да, хорошо, — отозвалась я.
Приняв мой ответ, Акаги подошла к кровати и, присев, достала из-под неё пару маленьких белых туфелек, с округлым носком и тонкой подошвой. Поставив их возле меня, она подошла к скоплению аппаратуры в углу и достала оттуда два простых металлических стула. Поставив их возле кровати, она снова вернулась к технике. Обувшись и встав на ноги, я подвигала конечностями, чтобы убедиться, что не упаду при первом шаге. Стояла я, как оказалось, весьма уверенно. Присев на один из стульев, продолжила наблюдать за потенциально главным, а может единственным, источником информации. Вытянув из металлического ящика несколько вакуумных проектов, она, предварительно сложив всё на поднос, села на второй стул. Смотреть на меня просто так она, похоже, не собиралась:
— Ладно, давай начнем с простого, — с этими словами мне на лицо был направлен луч фонаря, и пока я морщила глаза, Акаги начала делать выводы.
***
— Всё ясно, — закончила щупать, тыкать, постукивать, колоть, щекотать и освещать меня доктор. — Если не учитывать повышенную светочувствительность, то все безусловные рефлексы в норме. Внешних физиологических отклонений, кроме недостаточного веса, я не обнаружила. Основные пигментации хоть и на грани аномальных, но думаю в твоём случае это не опасно.
В моём случае?
— Открой рот, — приказным тоном потребовала она, указывая на меня медицинской «ложечкой».
Зубы и горло у меня целы. А после осмотра в целостности ушей я не уверена. Кости ВНЕЗАПНО тоже в норме (ну надо же, ходила я, видимо, на мышцах и коже). Если опустить многочисленные исследования моего тела, включая лежание под рентгеном и МРТ, или что-то очень на него похожего, то я, во-первых, чуть-чуть более развитая физически, чем стоило бы ожидать от десятилетнего ребёнка, а во-вторых, у меня снижена частота работы сердца, 50-60 ударов в минуту, как следствие — сниженная температура тела до 35,5 градусов Цельсия (95,9 по Фаренгейту). В принципе, для меня это не столь важно, но вот доктор Акаги вздрагивала, касаясь меня.
***
— Ай, — непроизвольно вырвалось из моих уст, когда не найдя отпавших волос, Акаги просто вырвала один из них пинцетом.
— Хорошо, это есть, — едва слышно проговорил «вор волосиков». — Теперь дай мне руку.
В первой руке у неё располагался небольших размеров пластиковый шприц, а во второй — смоченная в чём-то сильно пахнущем ватка. Шприц пуст, похоже им нужно сделать много тестов. Иначе, зачем им: волосы, фрагмент ногтя, мазок слюны, ресница и кровь. Ну да ладно, протягиваю свою левую руку ей, в смоченную плоть входит игла, весьма нежелательные ощущения, не зря игольные метафоры используют для описания нестерпимых ощущений. Когда шприц заполняется на две третьих, иголка покидает проделанное ей же отверстие, из маленькой красной дырочки начинает течь алая кровь. Перелив содержимое в пробирку, подписанную как «A project. DNA test.», и залепив мне место инъекции пластырем, леди доктор принялась распределять образцы по карманам своего халата.
— Я закончила, место укола не трогай и старайся, чтобы оно не намокло. Если хочешь, можешь поспать, — выдав рекомендации, блондинка уже собралась покинуть помещение.
— Доктор Акаги, — обратилась я к ней, заставив остановиться на полпути.
— Да?
— Вы говорили, что я смогу задать вопросы после осмотра.
— Верно, — поняв, что её затея «тихонько свалить» провалилась, она вздохнула. — И что тебя интересует?
— Кто я такая? — прямо, не скрываясь, спросила я.
— Хм… — сказав это, она приложила к подборку оттопыренный указательный палец. — Сложно сказать. Думаю, что самым точным определением будет… Гибрид.
— Гибрид?
— Именно. Особь, полученная от смешения двух видов, в нашем случае — искусственно.
— Человека и…
— Ангела.
— Что?
— Ангел.
— Я не понимаю.
— Я тоже.
— Что?
— Что?
Этот разговор стремительно скатывается в пучину абсурда, или бреда, как кому удобней.
— Кто такие Ангелы?
— Ну смотри, какое человек существо? — задала наводящий вопрос доктор.
— Разумное? — ответила я самое логичное, что пришло мне в голову.
— Верно. Интеллект — это то, что выделяет нас на фоне всех иных форм жизни. Но нередко раскрыть его полный потенциал мешает короткий срок жизни, зачастую сильно зависящий от внешних факторов. Так вот, Ангелы — это противоположность нас в этом плане.
— Резистентные к внешним воздействиям, обладающие неограниченным сроком существования, но подчиняющиеся, преимущественно, инстинктам.
Глаза Акаги заметно расширились. Её взгляд и лицо превратились в сплав удивления, подозрения и… восхищения? Быть может, мне показалось.
— Это, ну… весьма… точное определение, — выйдя из состояния крайнего удивления, ответила она мне. — только они ещё в несколько десятков или даже сотен метров в высоту. И нет, тебе это не грозит.
— Это…
— Странно?
— Да.
— Ты привыкнешь, — констатация факта.
–…
— Ещё вопросы?
— Я могу о чем-то попросить? — с надеждой спросила я.
— Думаю, я могу принести тебе книгу из местной библиотеки завтра. Интересует?
— Да, спасибо.
Нить диалога оборвалась. Я осталась одна сидеть на стуле, в этой влажности воздуха зелёного помещения.
