Ромашковый чай

Туман. Это всё, что осталось у Лютика в голове. Он живёт в тумане, он дышит туманом, он сам — туман. Жизнь идёт своим чередом, всё так же расплёскиваясь вокруг разноцветными искрами событий. Лютик не видит ничего. Он посещает колледж, делает домашнее задание, обслуживает посетителей кофейни. Улыбчивый, обаятельный, красивый. Пустой. Лютику снятся медовые глаза, он чувствует поцелуи горячих губ и жар чужого тела, комкает простыни, задыхаясь от собственных сновидений, затем просыпается, — и всё, что остаётся внутри — всепоглощающая боль. И Лютик долго пытается уснуть снова, глядя в потолок и ощущая, как катятся по вискам слёзы. *** Лютик долго смотрит на календарь. Ровно неделя с того самого воскресенья, когда они с Геральтом ходили в парк аттракционов. Всего лишь неделя. Неделя, полная отрицания, злобы на самого себя, слёз и, наконец, осознания, что всё это — правда. Лютик просыпается поздно, захватывает чехол с гитарой, спускается на кухню, наливает себе крепкого чёрного чая и идёт умываться, пока горячий напиток остывает. Ему совершенно всё равно, чем завтракать. Он машинально делает сэндвичи с холодной куриной грудкой, заставляет себя поесть, убирает со стола и накидывает ветровку. Эсси ушла гулять с собакой. Родители уехали в супермаркет. Никого. Лютик идёт в глубину городских улиц, окунается в суету с головой. В воздухе — тяжёлый аромат сирени, голоса людей, лай собак, гул проезжающих мимо машин. Он добирается до любимого холма и раскидистого дерева, сбрасывает кроссовки и ложится на траву, подложив под голову чехол с гитарой. Это место теперь не только его. Их место. И пусть никаких «их» больше нет. А может, и не было. Лютик смотрит на густую траву, вспоминая, как впервые соприкасались пальцы, как ласково теплели жёлтые глаза, как ветер трепал длинные серебристые волосы. «Ты веришь в предназначение?» Лютик помнит ласковую улыбку в ответ на свой вопрос. Помнит, как за тем диалогом последовал жаркий поцелуй. А на следующий день он задыхался от желания, когда Геральт ласкал его, прижимая к дивану, и на столе остывал никому не нужный чай с чабрецом. Лютик приподнимается, садится, расстёгивает чехол, вытаскивает гитару, блокнот и ручку. Он помнит, как говорил Геральту, что напишет песню. А может быть, даже две. Он больше не притрагивается к лютне, хотя её звук всегда нравился ему больше, чем звук гитары. Не сейчас. Слишком больно. Ручка скользит по бумаге, губы бесшумно проговаривают слова, он смотрит в небо, пытаясь подобрать рифму, горячо жестикулирует, будто споря о чём-то с самим собой, зачёркивает написанное, вырывает листы, комкает и бросает на траву, и впервые за целую неделю живёт. Эмоции, так долго съедавшие его изнутри, наконец вырываются наружу, но Лютик больше не плачет. Он пишет. Долго, взахлёб, матерясь сквозь зубы, когда что-то идёт не так. Закончив с текстом, он берётся за гитару. Мелодия складывается быстрее, чем стихи. Многого и не нужно — несколько простых аккордов. Лютик любит сложную музыку, но сейчас ему хочется лёгкости. Когда небо становится персиковым, и солнце медленно клонится к закату, Лютик поднимает голову от блокнота. Он только что закончил записывать аккорды. Лютик удовлетворённо выдыхает, глядя на написанное. Затем снова берёт в руки гитару, и вполголоса начинает петь: — Ты — ветер, сметающий мысли и чувства в моей голове и горящей груди. Безумие, преданность, боль, безрассудство, — мне страшно оставить тебя позади. Мне страшно жить дальше и больше не встретить знакомой улыбки в медовых глазах. О, мой до костей пробирающий ветер, ты — память о глупых и странных мечтах. Прости меня, ветер, за то, что я болен, простужен тобой — и спастись не сумел. Прости, что себе раствориться позволил, прости за слова, что сказать не успел. За всё, чего ждал я, за всё, чему верил — прости, и, прошу тебя, дай мне покой. Мне снятся закрытые наглухо двери: за ними останется встреча с тобой. Лютик допевает последнюю ноту и опустошённо смотрит на розовое небо — туда, где медленно садится солнце. *** В колледже царит суматоха. Близятся переводные экзамены, студенты списывают друг у друга задания, берут недостающие записи лекций. Атмосфера накалена до предела. Многие нервничают перед предстоящими зачётами, в коридорах почти ежедневно происходят мелкие стычки. — Эй, Юлиан, — к Лютику обращается Лео Бонарт. — У тебя есть конспект по истории? — Да, сейчас, — он достаёт тетрадь, листает её в поисках нужных записей. — А это что такое? — внезапно подошедший Вальдо Маркс поднимает с пола выпавший из тетради листок. Портрет Геральта. Лютик старается сохранить спокойствие, чувствуя, как краска заливает щёки. — Неважно, — он протягивает руку за листком. — Отдай, пожалуйста. — То есть, слухи про тебя ходят не просто так? Ты и правда педик? — Вальдо насмешливо и нарочито громко произносит последнюю фразу, переглядываясь с Лео, который тут же начинает ухмыляться. Слухи действительно ходят. Вот уже третью неделю, с тех самых пор, как кто-то заметил, как Геральт встречает Лютика у ворот колледжа. Ровно до этого момента было плевать. Пусть обсуждают. Пусть издеваются. Теперь вообще ничто не имеет значения. Но именно сейчас его берёт злость — не за оскорбление, а за то, что кто-то вот так нахально смеет совать нос в эти воспоминания — самое дорогое, что есть у Лютика. — Заткнись, Маркс! — он говорит сквозь зубы. — И отдай мне листок. — А ты отними! Лютик тяжело вздыхает. Вальдо всегда раздражал его, ведя себя так, будто ему десять лет, но это уже переходит всякие границы. Конфликта ужасно не хочется, тем более — на глазах у всех. — Все слышали? Леттенхоф — педик! — кричит Маркс и громко хохочет, Лео тоже смеётся. Вокруг начинают собираться любопытные однокурсники. — Заткнитесь! — Трисс быстрым шагом подходит к ним. — Это я попросила его нарисовать портрет. Отдай мне. Сейчас же, если не хочешь проблем. Она смотрит на Вальдо в упор, и тот, стиснув зубы, протягивает ей листок. Связываться с Трисс не хочется никому: её мать — директор колледжа. — Что, Маркс, девчонки испугался? — говорит кто-то из собравшейся толпы. — Пошли отсюда, — Лео хлопает его по плечу, и он бросает на Лютика недобрый взгляд. — Зачем ты это сделала? — Лютик смотрит на девушку полными благодарности глазами, когда окружающие наконец расходятся по своим делам. — Ты не заслуживаешь насмешек. — Трисс возвращает в его тетрадь рисунок и кладёт руку ему на плечо. — Что случилось, Лютик? Ты сам не свой в последнее время. Извини, что лезу не в своё дело, просто… Ты никогда таким не был. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Лютик несколько секунд смотрит на портрет, затем закрывает тетрадь. — Спасибо тебе, Трисс, — он накрывает её ладонь своей, кивает ей и молча уходит в кабинет, где через пару минут начнётся лекция. Вечером его ловят у ворот колледжа. Вальдо Маркс и ещё двое каких-то парней на голову выше Лютика. Лютику удаётся отделаться царапинами, синяками и разбитым носом. *** В кофейне непривычно тихо для вечера пятницы. Лютик листает «Вино из одуванчиков», бесцельно скользя взглядом по бумаге, случайно задерживаясь в самом начале. На страницах книги Дуглас Сполдинг натыкается на паутину на лесной лужайке. «День будет не такой, как все» — думает Дуглас, — «Что-то должно случиться». День будет не такой. Лютик переворачивает листы, стараясь углубиться в роман и отвлечь себя от ненужных мыслей. Дверь в кофейню открывается, он быстро откладывает книгу и поднимается со стула. — Добрый день! — приветливо говорит он. — Привет, Лютик. Сделай, пожалуйста, капучино, — давно знакомая дама тепло улыбается ему. Он кивает, быстро готовит кофе, протягивает стакан, принимает оплату. Женщина пристально смотрит на большую царапину на его щеке и почти сошедший синяк на скуле. — Это ерунда, — беспечно говорит Лютик, опережая её вопрос. — Упал с лестницы. — Смотри, — тепло произносит она. — Будь осторожнее. Спасибо за кофе! — Не переживайте, — усмехается он. — Всего доброго, хорошего вечера! Что-то должно случиться. Когда дама уходит, Лютик снова берётся за книгу. До закрытия остаётся около получаса. Он наконец-то погружается в чтение с головой. Тихая музыка, абсолютно пустая кофейня и запах книжных страниц. — Ромашковый чай, пожалуйста. Лютик подскакивает на месте, отбрасывает книгу, поднимает глаза на внезапно появившегося посетителя — и не может произнести ни слова. Перед ним стоит Геральт, улыбаясь своей невозможной улыбкой. Лютик долго и ошарашенно смотрит ему в глаза, затем медленно выходит из-за барной стойки, нетвёрдо держась на ногах, подходит к Геральту и несмело касается его груди трясущимися пальцами. Геральт рывком притягивает его к себе, прижимает, вдыхает его запах, Лютик хватается за его плечи, утыкается в грудь, и, дрожа всем телом, плачет: сначала тихо, потом - навзрыд, уже не в силах сдержать себя. Геральт обхватывает его лицо ладонями, сцеловывает слёзы со щёк, век и уголков глаз, целует в губы — глубоко и жадно, так, будто Лютик — кислород, а сам он задыхается в безвоздушном пространстве. Лютик, зажмурившись, отвечает на поцелуи, совершенно не веря в происходящее. Он убеждён, что, открыв глаза, увидит перед собой только пустую кофейню, и всё это окажется просто сном, который он увидел, задремав над книгой. — Посмотри на меня, солнце, — Геральт с трудом отрывается от его губ. — Ты не исчезнешь? — голос Лютика дрожит, он говорит шёпотом. — Никогда больше, — Геральт тихо смеётся, целует его в кончик носа, и, когда он наконец открывает глаза, произносит: — Я приехал домой, Лютик. И я никуда больше не уеду. — Ч-что..? — перед глазами всё расплывается, он не может поверить в то, что услышал. Во всё, что сейчас происходит. — Помнишь, как я однажды сказал тебе, что пока не нашёл места, которое мог бы назвать своим домом? Теперь — нашёл. Геральт молчит некоторое время, затем шумно выдыхает и продолжает: — Я хочу быть с тобой, Лютик. Угощать тебя мороженым, носить на руках в душ и обратно, хочу целовать тебя — и больше никого в этом грёбаном мире. Уехать отсюда было самой большой ошибкой в моей жизни. — Я думал, — Лютик говорит тихо, его голос всё ещё прерывается всхлипами. — Я думал, что только я всё это чувствую. — Какой же ты дурак, — Геральт снова целует его, ласкает его язык своим, посасывает его губы, Лютик зарывается пальцами в серебристые волосы, целует в ответ, утопая в нём, растворяясь, расщепляясь на атомы. Отстранившись, Геральт замечает царапину и синяк на его лице, хмурится и строго спрашивает: — Что это, Лютик? — Это... С лестницы упал, — он краснеет и отводит взгляд. Геральт всё понимает. Его взгляд становится жутким. — Я переломаю им все кости, клянусь тебе, — от его внезапно грубого голоса, наполненного жестокостью, Лютику становится не по себе. Он робко касается его руки и говорит: — Не надо, Геральт. Геральт замечает тень страха в его глазах, касается ладонью его щеки, успокаивающе целует в кончик носа и произносит: — Мы ещё поговорим об этом. А теперь — закрывай смену, звони родителям и говори, что дома ты сегодня не появишься. Лютик обхватывает его за пояс, прижимается щекой к тёплой груди и выдыхает: — Я так по тебе скучал… *** Один из владельцев кофейни, господин Регис, сидя за ноутбуком, привычно просматривает записи камер наблюдения за сегодняшний день. Когда на видео появляется седовласый посетитель, бариста выходит из-за барной стойки и почему-то бросается в его объятия, а за этим следуют поцелуи, Регис удивлённо поднимает брови, затем вздыхает, мгновенно закрывает запись и молча стирает её. Он ничего не скажет ни второму владельцу, ни самому юноше. Это же Лютик, в конце концов.