Insomnia

— Ты его поцеловал? — Геральт едва не подавился тостом. Цирилла смотрела на него с неподдельным интересом. — А… должен был? — он с трудом проглотил вставший ком в горле. — Откуда у тебя вообще такие мысли, мелочь? — Мне четырнадцать, а не пять. И я живу не в пещере. Ты что фильмы не смотришь? Ты ведь встретил его в аэропорту, значит обязательно должен быть поцелуй. Так поцеловал? — Нет, хоть это и не твоё дело, — он нахмурился. — Мы не в кино. — Ну и дурак, — припечатала Цири и принялась за свой тост, старательно обмазывая его мармеладом. — Не думаю, что это было бы уместно, Цири. Мы с Лютиком друзья. — Но ты же его любишь! — Геральт опешил. Такого он от Цири услышать точно не ожидал. — И тебя я тоже люблю, но целоваться мы с тобой точно не будем. — Гадость! — Цири смешно сморщила нос. — Конечно не будем! Но Лютик же не я. — Цирилла, прекращай думать о поцелуях и ешь, иначе опоздаешь в школу. Может лет через пять мы с тобой ещё поговорим об этом. — Я уже взрослая! И я видела как ты смотришь на Лютика. Тогда, на ярмарке. И как он на тебя. Я же не слепая. Геральт подумал, что в таком случае выходит, что слепым всё это время был он. — И ты слушаешь его песни в машине. И подпеваешь! — она обвиняюще ткнула пальчиком в его сторону. — Вовсе я не подпеваю, — ему стоило бы догадаться, что Цири заметит. — А вот и подпеваешь! Ты так забавно шевелишь губами когда думаешь, что я не вижу. — Не знал, что со мной живёт юный Шерлок Холмс. Даже если я подпеваю это значит лишь то, что мне нравится песня. — Потому что тебе нравится он. И ты должен ему об этом сказать! — Позволь мне разобраться в том что я должен или не должен самостоятельно, — Геральт понизил голос и Цири явственно поёжилась. Он признавал, что рычать на неё было низко, но спорить с Цириллой о своих чувствах к Лютику он хотел меньше всего на свете. Хотя бы потому, что он и сам не был уверен в своей правоте. И прежде всего хотел обсудить и расставить все точки над «и» с самим Лютиком. — Ты и про Йен говорил, что сам во всём разберёшься, — прошептала она. Геральт сделал вид, что не расслышал. Цири дулась на него всё утро, не отреагировала на его обещание как можно скорее перевезти вещи в новую квартиру и даже не попрощалась когда он высадил её у ворот школы. Хотя и знала, что они не увидятся по меньшей мере до следующих выходных. — Будь умницей, мелочь, — она дёрнула плечиком в форменном пиджаке, обозначая, что услышала его, но не обернулась. Геральт проводил её взглядом до дверей школы и только тогда тронулся с места. До вечера ему предстояло ещё немало дел. И он очень надеялся, что Лютик неожиданно не уедет куда-нибудь в Австралию до назначенного времени.

***

Лютик не уехал. По его виду, когда он открыл дверь было ясно, что Геральт поднял его с постели. На щеке чётко отпечатался след от подушки, а волосы торчали во все стороны. — Привет. Проходи, я сейчас, — он отступил, пропуская Геральта и потирая затылок поплёлся нога за ногу в сторону ванной. В крошечной квартире царил обычный лютиков творческий бардак. Разве что концентрировался он сейчас вокруг выпотрошенного как попало чемодана, а не дивана как обычно. Геральт успел заново, будто впервые осмотреться, отмечая тонкий слой пыли на полках, выдающий долгое отсутствие хозяина и поставить чайник, прежде чем Лютик вернулся, умытый и окончательно проснувшийся. — Прости, джет-лаг меня убивает. Чай будешь? — он достал из шкафа знакомую до последней завитушки банку с ромашковым чаем. — Буду. Это ты прости, стоило сначала позвонить. — Забей. Я бы всё равно вырубился после твоего звонка, — Лютик громко зевнул, прикрыв рот ладонью и потёр глаза. — Поэтому я и не люблю летать. Совершенно не могу спать в самолётах и потом чувствую себя как варёный. — Но Нью-Йорк того стоил? — Геральт оперся о подоконник, наблюдая за привычным ритуалом заваривания чая. — Спрашиваешь. Конечно стоил. Я даже песню написал, не терпится показать Мадлен, думаю ей понравится. Но жить там постоянно я вряд ли смог бы. Слишком много суеты. — Это хорошо, — Лютик посерьёзнел и бросил на него нечитаемый взгляд, но тут же улыбнулся снова. Чай пили под рассказ Лютика о путешествии автостопом через несколько штатов. Он показал фото — на фоне какой-то пустыни, в джинсах с прорехами на коленях, в запылённой майке, с рюкзаком и гитарой за спиной. Ни дать ни взять дух свободы, охраняющий всех бродяг и искателей приключений в мире. Геральт слушал его и всё никак не мог решиться нарушить уютную атмосферу разговором ради которого приехал. Ему страшно не хотелось начинать его. Не сейчас, когда Лютик устроился рядом на диване подтянув колени к груди и поджав пальцы на босых ногах. Не когда руки приятно согревала пузатая чашка исходящая ароматным паром. Внутренний голос нашёптывал, что всё и так хорошо, и незачем что-то менять, ступая на тонкий лёд выяснения отношений. И может если бы не три месяца собственных метаний от злости к желанию лезть на стену от тоски, не сотни неотправленных сообщений, Геральт отпустил бы ситуацию, сделал вид, что вечера перед отъездом Лютика никогда не было. Но они были и Геральт не мог оставить всё как есть. Потому что «как есть» тянуло внутри болезненным невысказанным желанием. — Спрашивай уже, — Лютик смотрел в чашку, нервно сжимая пальцами дымчатые стеклянные бока. — Ты слишком громко думаешь. — Зачем ты поцеловал меня тогда? — вопрос вышел тихим и жалким, совсем не таким, как планировал Геральт. Лютик фыркнул и отставил чашку. — Мне правда нужно отвечать на это, а, Геральт? Мне кажется, ты знаешь ответ, — он вскинулся, глядя в глаза. Как всегда прямо, без усилий выдерживая взгляд Геральта. Кроме единственного раза. — Нет. — Знаешь, — упрямо повторил Лютик. — Но если тебе так легче, то будь по-твоему. Потому что я тебя люблю. И уже довольно давно. Не буду преувеличивать, что с первого взгляда. Но… какое-то время. Гром не грянул и мир не перевернулся. Напротив, словно стал чётче и картинка сложилась, как наконец собранный до конца паззл. Вся забота Лютика обрела новый смысл, все его взгляды, улыбки, прикосновения невзначай. Геральт снова, как все эти три месяца, силился отыскать в себе хоть каплю отторжения. И не находил. Потому что напротив сидел не абстрактный мужчина, а Лютик, который, стоило ему уехать, неожиданно оказался нужен до дрожи. Потому что признание эхом отозвалось в нём самом. — Ты… почему ты раньше не сказал? — Издеваешься? — он нервно рассмеялся. — Это было чертовски страшно вообще-то. Потому что в лучшем случае ты бы надо мной поржал, не поверив что я всерьёз, а в худшем — ты дал бы мне по морде несколькими месяцами раньше и я потерял бы друга. Ни того ни другого мне не хотелось. К тому же у тебя была Йен да ещё Эсси и та красотка с которой ты развлекался на съёмках, ты с ними-то разобраться не мог. Я бы только усложнил всё ещё больше. Геральт подумал, что большей частью разбираться ему нужно было вовсе не с Йен, Эсси или кем-то ещё, а с самим собой. Потому что он всё время искал не там и не то. Годами цеплялся за Йеннифер, до выворачивающей нутро боли, пытался забыться с Эсси, убеждая себя что она сможет стать лекарством хоть ненадолго. Так же, как пытался забыться с Литтой. А в итоге оказалось, что Йен и Трисс всё же были правы и единственный человек, с которым ему было по-настоящему легко и спокойно, целый год держался рядом, любил и заботился, не требуя ничего взамен, а Геральт, как в хреновой мелодраме, ничего не замечал. Ни взглядов, ни признаний в песнях. И того, как сам успел влюбиться тоже. Последняя мысль окончательно расставила всё по местам. Он знал это с самого начала. Что Лютик красивый. Что несмотря на его болтовню без умолку, ветреность и несколько излишний оптимизм, Геральта всё равно тянуло к нему, как магнитом. К теплу и покою. Возможно его чувства к Лютику не были всё это время такими яркими и явными, как к Йеннифер, и совершенно точно не были такими же долгими, но не были они и настолько же разрушительными. Скорее наоборот. Он вспомнил собственный шутливый разговор с Регисом и понял, что средством от бессонницы всё же был не чай, а Лютик, и всегда только он. — Только не воображай, будто я страдал. Ты ничего не замечал, я ни на что не надеялся, мы отлично проводили время и всё было хорошо, разве нет? Мне было только немного обидно, что все вокруг поняли, кроме тебя. Даже Йен. Ты спрашивал меня что она сказала мне в тот вечер. Она поблагодарила. Йеннифер, которая меня не выносила с первого взгляда, которая должна была посмеяться над моими чувствами громче всех. Благодарила меня. Что я так забочусь о тебе, что я рядом и благодаря мне ты справишься. Знал бы ты, как мне хотелось её ударить. Всего раз в жизни хотелось изо всех сил ударить женщину. Потому что у меня ни пол шанса не было и нет на твою взаимность, а ей она была не нужна, — он поднялся на ноги и начал мерять шагами комнату. — Легко было терпеть, когда ты посылал меня к чёрту, а потом мертвецки пьяный жаловался на суку-любовь, громил квартиру и засыпал у меня на коленях. Я же был рядом чёрт возьми, был нужен тебе, это не так уж и мало. Мне и не нужно было больше! Да я даже не думал о том, что ты можешь реально ответить мне взаимностью. Только перед отъездом не удержался, прости. Я тогда всё-таки перебрал и сдуру принял твои слова за согласие. Не переживай, я хорошо понял свою ошибку. У меня была неделя, чтобы изучить все оттенки. — Почему ты не сказал, что уезжаешь? — Не знаю. Я хотел, но… ты собирался на съёмки, а в последний месяц был в таком раздрае из-за Йен, что я подумал, что не хочу тебя ещё и этим грузить. Думал, будем переписываться как обычно, тогда и скажу, — Лютик отпустил нервный смешок. — Привет из Нью-Йорка и всё такое. А получилось вот так. Я даже писать тебе трусил после того что произошло, хотя я видел твои извинения. И я ни капли не злился. Не на тебя во всяком случае. Геральт смотрел на то, как Лютик нервно взлохмачивал пальцами волосы, кусал губы, продолжая метаться по комнате и очень хотел остановить его. Ему не нравилась эта надрывность в голосе, ему не хотелось слышать эти горькие слова. Не после собственных бессонных ночей полных тяжёлых мыслей и невысказанных чувств. Пускай имя и очертания они обрели слишком поздно. — Я только одного не могу понять, Геральт, — Лютик, наконец, остановился и, скрестив руки на груди, буквально навис над ним. — Ты ясно обозначил мне, что думаешь по этому поводу. Я не виню тебя и не делаю из этого трагедию. Ты любишь женщин, я знаю это, чего тут трагического? Но сейчас, когда я вернулся ты приехал посреди ночи в аэропорт, чтобы меня встретить, оказалось, что от тебя был миллион пропущенных вызовов. И ты требуешь от меня объяснений, а Мадлен говорит что с самого моего отъезда ты был сам не свой. Какого чёрта, Геральт?! Может это тебе из нас двоих стоит объясниться? — в его взгляде мешались смятение, злость и отчаянная надежда. Геральту очень хотелось рассказать сразу всё. О том, что пожалел сразу же, о беспокойстве, ночи под окнами, о тоске, вернувшейся бессоннице, песнях на повторе, неотправленных сообщениях, о том, как рад был встрече, о том, что один только его запах в машине ночью подействовал вернее снотворного. И наконец о том, что до конца осознал только сейчас. Но ему казалось, что слов он не найдёт, у него не было красноречия Лютика, чтобы сказать всё правильно. Оставалось надеяться, что Лютик поймёт и без его неловких объяснений. Геральт обошёлся безо всяких намёков. Поднялся на ноги, сделал два медленных шага вперёд, давая возможность отступить или отказать, а потом молча дёрнул к себе за футболку и прижался к приоткрытым влажным губам своими. У поцелуя оказался вкус ромашкового чая и нетерпения, потому что Геральт, как оказалось, ждал этого слишком долго и хотел слишком сильно. Так сильно, что не смог сдержать довольного стона, от которого Лютик вздрогнул и наконец сбросил оцепенение. И сразу стало мало простого прикосновения губ, как это было в первый раз. Поцелуй с Лютиком оказался похож и не похож на другие — он был выше любой из женщин, что были у Геральта, у него твёрдые обветренные губы, кожу царапала его щетина и он позволил Геральту вести не дольше секунды, перехватил инициативу, запустил пальцы в волосы, не позволяя отстраниться. Это раззадорило, подталкивало проверить свой и его предел, пока достанет воздуха. По нарастающей, от отрывистых торопливых соприкосновений губ, изучающих, пробуждающих интерес и покалывающее кончики пальцев возбуждение до глубоких, голодных поцелуев, мокрых, шумных, щедро приправленных укусами и стонами, без доли стеснения или неловкости. Они сорвались в стремительное свободное падение вверх, вопреки всем законам физики, от него кружилась голова и захватывало дух. Когда они всё же отстранились друг от друга дольше, чем на мгновение, оба жадно глотали воздух. У Лютика был такой ошеломлённый вид, что на секунду Геральту показалось, что он вот-вот заплачет. Но Лютик облизнул губы, поджал их, словно пытаясь удержать ощущения подольше и рвано выдохнул, опуская ресницы. Геральт удержал его за плечи, устраивая ладонь на шее и гладя большим пальцем кожу за воротом футболки, чувствуя ответную дрожь и колкие мурашки, которыми покрывался от прикосновений Лютик. Заглянул в глаза, утопая в бледной синеве, проваливаясь в омуты расширенных зрачков. Ему хотелось ещё, но Лютик остановил, прижался лбом ко лбу и снова облизнулся, словно у него пересохли губы. — Дай мне… пару минут… я… — Не хочешь? — Шшш… — Лютик прижал палец к его губам. — Мне хочется ущипнуть себя, это слишком похоже на сон. Ещё минуту… просто… — Геральт поцеловал твёрдую подушечку и Лютик выдохнул с задушенным стоном. — Ай, да к чёрту… Его руки снова вплелись в волосы и потянули к себе, в новые и новые поцелуи, которых им обоим было мало. Во всяком случае, Геральту очень хотелось наверстать каждый упущенный день. Он не был уверен, что готов сейчас зайти дальше, но целовать Лютика, прижимать его к себе оказалось слишком приятно, чтобы однажды испытав это можно было просто отмахнуться. Возможно у Геральта окончательно снесло крышу от того, что последние три месяца он слишком мало спал и слишком много думал о Лютике. Но даже если так, Геральт не хотел сейчас останавливать это безумие. От него вгрызшаяся в кости пустота, появившаяся не вчера и даже не с уходом Йен, а много, много раньше, разжала наконец челюсти и отступила куда-то, оставляя лёгкость и яркое, искрящееся в крови возбуждение. Особенно когда Лютик толкнул его на диван и устроился верхом на коленях, с силой зачесал пальцами волосы, вытягивая из них резинку и заставляя запрокинуть голову. Он целовал куда попало — лоб, щёки, нос, дразнил губы жарким сбившимся дыханием, глухо застонал, стоило Геральту притянуть его к себе за шею, в медленный глубокий, поцелуй. Меньше всего хотелось останавливаться, чувствуя как Лютик прижимается, отзываясь на каждое прикосновение рук. От этого голова шла кругом и хотелось творить безумства. Геральту стоило титанических усилий остановиться, убрать ладони из-под его домашней футболки. Он стиснул Лютика в крепком объятии и уткнулся лбом в его плечо, давая себе, им обоим, время немного отдышаться и прийти в себя. Лютик прижался губами к его виску, ласково перебирая пальцами пряди, но его возбуждение с головой выдавала дрожь, заполошное сердцебиение и твёрдый член, прижатый к животу Геральта, красноречивым напоминанием, что Лютик не девушка. Это немного отрезвило. — Не хочешь? — повторил его собственный вопрос Лютик. — Не хочу спешить, — Геральт поднял голову, вновь окунаясь в ласковую синеву и почувствовал укол вины. — Мне нужно немного времени, чтобы…привыкнуть к тебе. — Я понимаю, — Лютик прикрыл глаза и медленно кивнул. — Знаешь, я был бы даже немного разочарован, если бы ты вот так сразу захотел пуститься во все тяжкие. Геральт усмехнулся, любуясь им — раскрасневшимся, взъерошенным, с яркими от поцелуев губами, сейчас страдальчески закушенными. Лютик попытался ускользнуть, бормоча какие-то извинения, но Геральт удержал. — Геральт? — с долей изумления. Он сам не знал, чего хотел добиться этим упрямством. Не хотелось заканчивать всё так, несмотря на собственные слова. Геральт поднял голову, встречаясь с вопросительным взглядом Лютика. — Уверен? — Геральт кивнул и тут же мотнул головой. Ни в чём он не был уверен. Но заметил, как уголки его губ чуть дёрнулись, в слабом намёке на улыбку и поддавшись внезапному приступу решимости, запустил ладонь под резинку его домашних штанов, приспуская их, сомкнул пальцы вокруг члена. Короткий стон, которым захлёбнулся Лютик был пожалуй одним из самых приятных звуков, какие Геральту доводилось слышать в жизни. В нём было всё: изумление, восхищение, благодарность и громче всего — неподдельное удовольствие. Кожа под пальцами была горячей и влажной, и Геральт двигал рукой уверенно, и страх растерять эту уверенность лишь подстёгивала предательская мысль, что он понятия не имеет как Лютику нравится на самом деле, но то как он цеплялся за его плечи, нетерпеливо толкаясь в ласкающую ладонь было лучшим подтверждением, что всё правильно, что ему хорошо. Геральту самому было невыносимо жарко и тесно в штанах и хотелось попросить об облегчении, но прежде чем он успел сказать хоть что-то, Лютик сам опустил руку между ними, погладил сквозь джинсы, так, что у Геральта дыхание перехватило. — Ты не обязан. — И ты не обязан. Не говори глупостей, Геральт, я не делаю ничего, чего сам бы не хотел. И надеюсь ты тоже, — он уверенно подцепил пуговицу, потянул язычок молнии и умудрился даже немного стянуть грубую ткань, что одной рукой да ещё и вслепую казалось невыполнимой задачей. Геральт помогал по мере сил и не смог сдержать стон, ощутив наконец прохладное прикосновение воздуха к головке и резким контрастом — горячие, твёрдые пальцы, уверенно сжавшие член. — То есть ты всё же хотел меня облапать? — Пошёл ты… — Лютик со смехом ткнул его кулаком в плечо и тут же сорвался на стон, от того, как Геральт обвёл большим пальцем головку. — Да тебя… только мраморная статуя не захочет… Лютик кусал губы и руки у него дрожали, хотя во взгляде плясали бесы. Он быстро подстроился под неровный ритм движений ладони Геральта и склонился, оставляя поразительно целомудренный поцелуй на губах. — Ты безумец, если думаешь, что я не фантазировал о тебе сотни чёртовых раз… — он шептал, обжигая дыханием и у Геральта от его откровенности повело голову. — Ты свалился на меня словно ожившая мечта, такой красивый, что за тебя и душу не жалко продать. Да я в старших классах столько не дрочил, как после знакомства с тобой… Геральт заткнул его поцелуем, не в силах больше слушать этот горячечный шёпот. Но и этого оказалось довольно, чтобы воображение нарисовало яркий образ Лютика, ласкающего себя и кончающего с его именем на губах. Геральт никогда и представить не мог, что его может так сильно завести подобная фантазия. Настолько, что захотелось воплотить её немедленно. Хаотичными движениями, грубоватыми ласками, тем, как Лютик прогибался и стонал. Геральт всё-таки различил в последнем, задыхающемся стоне своё имя, хотя у самого от удовольствия в ушах зазвенело. И липкие пятна на одежде и коже — меньшее, что его волновало в эту минуту. С ними можно было разобраться и позже. Притихший в его руках Лютик — вот всё что имело значение. Запоздало пришло понимание, что они так и не поговорили толком. Что в итоге высказался один только Лютик, а Геральт просто набросился в ответ так ничего и не объяснив. Он дал себе минуту собраться с мыслями и всё-таки тихо рассказал то, с чего стоило бы начать и Лютик слушал, не перебивая, даже когда Геральт замолкал, пытаясь подобрать слова, лишь вздыхал изредка и обнимал крепче, рискуя задушить. Геральт кожей чувствовал его улыбку. Широкую, светлую. Правильную. — Мы с тобой право друг друга стоим, Геральт. Парочка великовозрастных влюблённых идиотов. Хоть песни про нас пиши. — Тебя поднимут на смех за неправдоподобность. Попробуй себя в прозе, — Лютик едва не рухнул с его коленей от смеха. Геральт придержал его, выписывая большим пальцем круги на его пояснице. И подумал, что лучше будет счастливым идиотом, чем снова вернётся к той пустоте и серости, в которые загонял себя годами. Лютик не отпустил его домой. Вероломно закинул его заляпанную футболку в стирку, приготовил нехитрый ужин и попросил остаться. Геральт даже не пытался сделать вид, что не рад этой просьбе. Лютик, в свою очередь, совсем не был против того что Геральт засыпая сгрёб его в объятия, расслабляясь от тепла и запаха луговых трав и ромашки.