нижний мир, ноябрь фаза скорпиона
Арсений сидит на столе посреди читального зала библиотеки, скрестив ноги по-турецки, и лениво листает очередной полуразвалившийся гримуар, ветхие страницы которого так и норовят остаться у него в руках – некоторые, самые наглые, так и делают, оборачиваясь маленькими летучими лисами и вцепляясь когтями прямо в пальцы. Их можно понять – они соскучились по вниманию и требуют ласки; этот гримуар, наверное, сотню лет никто не трогал. Не слишком-то и интересный. А уж тем более не трогали не простые легионные демоны, а сами графы-губернаторы – Арсений даже фыркает и, вздохнув, переводит взгляд в окно. Он не заметил, как их внутренний демонический мир стал настолько ярко зеркалить мир земной – те же города, те же улицы, да даже такая же мода в одежде; если бы не вечная тяга к странной смеси барокко-готичного пафоса, он бы периодически и сам не отличил, в земном ли он мире или в своем родном. Демоны все реже используют истинные имена, запечатленные теперь только в сигилах и гримуарах: все чаще называют друг друга именами земными и словно бы ставят себе целью стать неотличимыми от людей – и у них это получается. Арс кривится: у них, всех этих высших вроде него (да даже у простых легионов), хотя бы есть возможность в этот самый земной мир подниматься. У него – уже нет. Он зло комкает в пальцах одну из ветхих страниц, и она отзывается надсадным визгом – сжал до крови очередную летучую лису; одумавшись, Арсений ее отпускает, и она рассыпается пеплом, чтобы потом снова обиженно превратиться в страницу и отползти к забытой книге. Арсений злится от одной мысли, от одного упоминания того, что тогда произошло – казалось бы, прошло почти сорок лет, а он все еще не смог успокоиться. Антон все еще не вернул ему сигил, за Арсения до сих пор еще никто не вступился, а сам Арс до сих пор не смог придумать способа спрятанную печать отыскать и вернуть себе; прошло почти сорок лет, а Арсений до сих пор не может подступиться к этому чертовому принцу, восседающему на своей верхушке иерархии, и хоть как-то восстановить полный контроль над своими легионами, которые не до конца признают его без сигила. Без сигила он обычный демон, которому можно не подчиняться, потому что он как малолетка, пришедшая за пивком без паспорта − и злая тетя в ларьке говорит ему, мол, деточка, иди до дому, даже для папы не продам. Контроль, все дела. Отобрав у Арсения сигил, Антон фактически отобрал у него и его легионы. Как и – самое очевидное – способность подниматься в земной мир по собственному желанию и проводить там столько времени, сколько вздумается. Конечно, можно дождаться, пока кто-нибудь из людей его призовет, пожертвовав кусок души, но покажите, где в двадцать первом веке люди вызывают демонов из Соломонова ключа. Земной мир всегда был для Арсения отрадой, свежим воздухом, огромным количеством тех, на кого можно влиять и кем можно играть, переставляя их, как фигурки на шахматной доске – или скорее как фигурки солдат на карте с расчерченным полем битвы. Арсению всегда нравилось находиться в мире, где происходит постоянная война всех против всех, потому что это его стихия, его плоть и его кровь. Антон всегда считал иначе, и это какая-то шутка создателя, что он оказался на два десятка пунктов в иерархии выше, чем Арсений, и сумел однажды просто наступить ему на горло, буквально изгнав из мира людей. С тех пор Арсений задыхается в мире демонов, раз за разом листая страницы старых гримуаров в дворцовой библиотеке, которую он знает уже наизусть, потому что отсюда когда-то черпал все свои знания, в человеческом осмыслении почти бесконечные – и даже их все равно не хватает, чтобы найти и вернуть себе печать. Или – банально не хватает силы. − Если в библиотеке кто-то есть, то это с вероятностью в девяносто процентов ты, − за спиной Арсения, так и не слезшего со стола, слышится знакомый насмешливый голос, и Дима поправляет прямоугольные очки, близоруко прищуриваясь на это безобразие. Столу тысячи лет, он повидал, возможно, даже собрания рыцарей с королем Артуром, а Арсений вот так просто сидит на нем своей графской жопой и листает книги. – Что на этот раз? В период этой вселенской модернизации вот даже Амон, не слишком любящий земной мир, все чаще пользуется обычным именем и забавными очками, оставляя титул маркиза где-то в воздухе и отпечатанным на его собственном сигиле. Арсению это не по нутру, потому что он даже свой титул – графа и губернатора Гласеа-Лаболас – в последний раз на сигиле видел сорок лет назад, и с тех пор уже даже демоны-коллеги, кажется, начали забывать, кто он такой. Арсу все это отчаянно не нравится, и он скучает по временам, когда мог спускаться в зал заседаний в собственной короне. Да, когда-то даже у него она была, а сейчас они остались только у королей и принцев. У Антона, например, светлая такая, красивая, так и просится сломать ее, переломив через колено − Арсений знает, как это делается, потому что в бешенстве ломал короны демонов не раз и не два. − Скоро моя фаза, − отвечает Арс, лениво потягиваясь и укладываясь на длинный стол в полный рост; скользит взглядом по резному потолку, усеянному плавающими свечами, и ловит губами послушно упавшую каплю горячего воска. – Я хочу снова попробовать подняться в земной мир. Подышать, так сказать, свежим воздухом, а то у вас тут очень душно. − Открой форточку, − советует Дима, открывая реестр книг. Вот несмотря на то, что они с Шастом демоны одного порядка и одной стихии, Поз никогда не одобрял этих радикальных мер, предпочитая борьбе с насилием гармонию с ней; помочь Арсу, правда, ничем, кроме совета, не смог – хотя они пытались. – Говорят, кстати, что Антон уже давно туда ушел. Ты поэтому тоже рвешься? Арсений зло дергает ногой, даже не думая подниматься со стола, и так и скрещивает на груди руки, гипнотизируя свечи над головой – еще немного, и от такого взгляда они выстроятся в надпись «соси член». − Конечно, Дим. В условиях верхнего мира он не сможет прикрыться своими легионами и сделать вид, что меня не существует, − Арсений одним движением все-таки поднимается и, спрыгнув со стола, одергивает мантию на плечах. Казалось бы, ссаный условный ад, а сегодня холодно так, будто они не могут подкорректировать температуру, алло. Где жаровни? Почему не кипит масло? – И что он, не ебаться какой принц, с челядью вроде меня, да еще и без сигила и легионов, общаться не намерен. Урод. Арсений мечется по читальному залу, как тигр в клетке, и Позу его, наверное, немного жаль – никто, даже самый взбалмошный безрассудный демон, не заслуживает противоречащего его природе заточения; да, Арс творил много, творил от души, сея смуту и кровопролитие, но разве не в этом его суть? Разве не в этом его смысл, который, как металлическая гирька, стоит на противоположной от них чаше весов? Антон всегда был непримирим, и не то чтобы это было благоразумно. Арсению за все эти сорок лет ни разу не удавалось подняться в верхний мир, и все, что он мог – это разглядывать его в зеркалах, бессильно сжимая в кулаки бледные пальцы, и торжествующе улыбаться, раз за разом видя подтверждение тому, что даже без него люди умудряются продолжать его идеи. Потому что это, знаете – в их природе. − Беллум омниум контра омнес, − улыбается Арсений шально, раскидывая руки так, словно хочет обнять и Диму, и все гримуары в библиотеке, и все легионы, которые маячат по ту сторону окон невнятными бестелесными пятнами. – Я кое-что придумал на этот раз. Это было долго и трудно, но я полагаю, что справился сейчас, и нет, Дима, даже не спрашивай, я не хочу сглазить. И хихикает так, будто это самая смешная шутка в его бесконечной демонической жизни – сглазить демона; Арсений почти танцует, играя с длинными полами черной мантии, и, прокружившись вокруг себя, накидывает на голову широкий капюшон. В этот раз, стоит стрельцу войти в свою фазу, у него действительно есть шанс, пусть и небольшой, пусть и призрачный – не просто впервые за почти сорок лет подняться в земной мир, но и суметь приблизиться там к Антону на расстояние вытянутой руки. Ну а там по ситуации: привет, как дела? − Забавно, Поз, ты не находишь, − задумчиво говорит Арсений, вдруг останавливаясь и будто замирая – в такие моменты, Дима знает, ему в голову могут прийти как совершенно гениальные идеи, так и откровенный потрепанный мусор. – Сорок лет. Моисей сорок лет водил свой народ по пустыне, чтобы выскрести из сознания людей воспоминания о египетском рабстве. А я? Что из меня – воспоминания о земном мире? Арс растягивает губы в ледяной улыбке. − Да только я не забыл. Арсений в нижнем мире задыхается, не имея доступа к людям, и первое время после изгнания на него было буквально жалко смотреть – мало того, что он вернулся сюда искалеченным и поломанным, Андрей потом не только собирал его по кускам, но и вел долгие лечебные беседы, удерживая Арса от того, чтобы он не ринулся из последних сил душить Антона голыми руками. Арсений первое время не мог буквально ничего – даже элементарно передвигаться по улицам, потому что любой легионный низший демон мог ему навредить. А сейчас Арс, конечно, знает, что Антон наверху – знает это, как и множество других вещей, происходящих в Гоэтии и вне ее; остатки подвластных ему легионов собирают для него крупицы слухов и фактов обо всем совершенно, потому что Арсений уверен, что тот, кто владеет информацией – тот владеет миром. И сейчас, когда с каждым днем приближается фаза стрельца, Арсений чувствует себя все сильнее, и от этого ощущения в прямом смысле хочется танцевать – и он, вырвав из гримуара нужную ему страницу, комкает ее и сует в рукав мантии, салютуя Позову и вылетая через дворцовые двери в библиотечный сад. Под ноги прыгает ворон и заглядывает ему в лицо умным темным глазом, даже не выпрашивая, а горделиво намекая на угощение, и Арсений виновато разводит руками и широко улыбается небу нижнего мира, сжимая в кармане глиняный оттиск чужого сигила. Шакс будет в бешенстве, но Арсению плевать. Скоро грядет лунная фаза стрельца, а это значит, что граф и губернатор Гласеа-Лаболас снова поднимется в земной мир.⚜⚜⚜
− Привет. − Здоровались. Паша пожимает плечами, вступая по зеленой листве в заросший лианами и вековыми растениями зал – здесь воздух всегда такой кристально чистый и свежий, что поначалу даже кружится голова; хочется раздеться и впитать его в себя каждой клеточкой тела, но это было бы неприлично – не пристало чину королей. Короли должны носить подбитые темным мехом мантии и сдавливающие виски короны, потому что есть в иерархии вещи, которые должны существовать для поддержания порядка. Паше нравится здесь, где Андрей лечит словом и делом – и снова, как и каждый раз, думает о том, что когда люди поймут, что демоны не являются злом в чистом виде, вселенная, очевидно, схлопнется. Наблюдая, как Бебур в очередной раз собирает букеты лечебных трав, укладывая их на дно котлов, Паша вспоминает, как его призывали для каких-то темных дел, и Бебур до комичного не понимал, что от него хотят – делал, конечно, потому что воля призывающего законна, но делал через пень колоду и ужасно смешно. Бебур целитель ведь, философ, матчасть лучше читать надо – хотя вон Арсений со своими делишками прекрасно справляется и без призывов. Ну, точнее, справлялся. Андрей молчит, занятый отмериванием очередного порошка для зелья, а Воля привычно скользит взглядом по этой почти садовой обители, выцепляя его закрепленный в держателе сигил с красивым оттиском – губернатор Буер. Воля часто приходит к нему в поисках успокоения и ответов на какие-то свои вопросы: не потому даже, что Бебур способен на них ответить, а потому, что своим присутствием может на них натолкнуть. − Вот скажи, − Паша присаживается на сбитый край каменного фонтана, собирая ладонью пыльную крошку с его поверхности; фонтан не работает давно, он небольшой и очень древний, и на его дне сидит какая-то мрачная лягушка. – Нет ли у тебя ощущения, что скоро будет происходить что-то? Не знаю, хорошее или плохое, просто происходить, как факт. Как будто в воздухе меняется нечто, и я не могу точно определить, что. Бебур, вздохнув, откладывает ступку и, отряхнув руки, садится на мягкий мох, покрывающий почти весь пол каменного зала во внутреннем дворе – понимает, что в этот раз Воля пришел не просто посидеть и поразмышлять, как обычно бывает, и явно не за лечебными отварами. Небо нижнего мира хмурится, становится будто ниже – кажется, что можно протянуть руку и взять облако в горсть, смять и сунуть в рот, как вату. Хотя оно, наверное, несладкое – из воды же. Все, как в земном мире. − Да, наверное, − помедлив, отвечает он. – Я чувствую что-то, и мне это не нравится, если вообще есть смысл давать оценочную характеристику тому, о чем мы понятия не имеем. Паша хмыкает, и лягушка из фонтана смотрит на него с укором, уползая куда-то от тяжелого королевского ботинка – под таким не захочешь встретить смерть, даже если ты обычная лягушка из ботанического сада губернатора Буера. − Я просто всегда в такие моменты думаю, стоит ли делать что-то, пытаться узнать и как-то препятствовать – если это, конечно, противоречит интересам Гоэтии. Но сейчас даже мне почему-то не видно, что будет происходить, как будто плотную пелену на глаза накинули – закрываю их и даже так вижу только ее. Белая, как молоко. Воля кривится, потому что ощущение это почти болезненное: для демона пророчеств не видеть что-то – дурной знак. И непонятно даже, для кого – для него самого, для Гоэтии, для человечества или для кого-то вообще отдельного, и это вгоняет в иррациональную растерянность, духам пророчеств почти неизвестную. Бебур протягивает ему что-то, и тот берет, потому что не могут эти руки дать ничего в общепринятом понимании плохого – и действительно, веточка сладкой зеленой мяты, совсем молодой, явно собранной сегодня утром. Паша жует ее, задумчиво прикрывая глаза, и вроде даже успокаивает немного мысли – то ли мята помогает, то ли механические движения зубов, то ли присутствие Андрея, само по себе для нервов целительное. − Я понимаю, о чем ты, − Бебур только усмехается и плечами пожимает, закатывая белые рукава свободной рубашки. – А ты знаешь мое мнение, Паш. Я всегда за то, чтобы все шло своим чередом, хотя мы сами когда-то были созданы, чтобы перекраивать действительность. И все же я считаю, что есть нечто вокруг сильнее и монументальнее, чем даже мы, пространство даже не четырехмерное, а какое-то другое – и нам в него лезть не следует. − Сознательное бессознательное? − Так, если хочешь. Воля почти механически кусает веточку мяты, наблюдая, как Бебур возвращается к очередным лечебным соцветиям, и кристально чистый воздух его сада уже не кажется таким всепоглощающе прекрасным; ощущение неизвестности давит и стискивает словно изнутри, и корона кажется тяжелой почти физически – она сдавливает виски до пульсирующей головной боли. Для духа пророчеств нет ничего болезненнее неизвестности. − Какая нынче фаза грядет? – Просто для проформы задает он вопрос, чтобы хоть так наполнить вязкое молчание, и Бебур поднимает голову к небу, тоже для проформы будто бы о чем-то задумываясь, хотя все они до секунды знают, в какой фазе сейчас находится нижний мир. − Стрелец, − отвечает, помедлив, губернатор и опускает в теплую воду цветок лилии.⚜⚜⚜
Арсений считает дни, часы, минуты, раз за разом вдыхая холодный воздух и ощущая в нем все больше своего – вряд ли в году для него есть более любимое время, чем находиться в фазе наибольшей силы; тогда, когда Антон буквально пинком скинул его в нижний мир, растоптав и сигил, и легионы, и уже мнимую на тот момент корону (кто знает, где теперь материальная), Арсу не помогала даже фаза – истерзанный изгнанием, он переползал из одного угла покоев в другой и мог лишь мечтать о том, чтобы когда-то с таким воодушевлением ждать прихода стрельца. Сейчас сила ощущается в воздухе, словно ее можно схватить за хвост и уже не отпускать, и Арсений от этих ощущений пьянеет по-своему – смеется, кружась в ворохе тканей темной мантии, улыбается темному псевдозведному небу, отсчитывая секунды до того момента, когда он сможет сделать шаг вперед. Глиняный оттиск чужого сигила греет ткань в кармане мантии, пытается воспламениться, но не решается, потому что он всего лишь оттиск, а Арсений все-таки не низший демон, а граф и губернатор. Пусть и в некотором смысле низверженный со своего мнимого графского трона. Арсений ждет покорно, потому что сорок лет уже ждал, и последние минуты перед приходом очередной его лунной фазы могли бы казаться мелочью, если бы не тянулись вечность: сердце стучит, как бешеное, рвется из грудной клетки туда, наверх, и пальцы почти дрожат, когда Арсений сжимает в кармане оттиск сигила, обернутый страницей, вырванной из библиотечного гримуара. Ему понадобилось несколько лет затишья, просто тонна хитрости и изворотливости и весь запас таланта, чтобы хотя бы попытаться провернуть все то, что сейчас может в секунду обернуться пшиком. Или наоборот – чем-то вроде джек-пота. Небо нижнего мира темнеет, и луна начинает видоизменяться, потянув за собой изменение положения созвездий – Арс наблюдает за ними напряженно, стоя напротив высокого зеркала в полный рост, и ловит каждую вибрацию внутри себя и извне. Стрелец вступает в свои владения, и Арсений закрывает глаза, ощущая, как все его естество ликует, как если бы легионы римских войск снова поднялись под знаменем завоевания; только сейчас это уже вряд ли возможно, зато возможно сделать шаг и попытаться подняться туда, откуда его так бесцеремонно скинули. Глизе 783 в созвездии стрельца вспыхивает, и Арсений улыбается шально и возбужденно. − Elan tepar secore on ca Glasya-Lobolas.⚜⚜⚜
Мокрый земной ветер, смешанный с дождем, бьет в лицо, когда Арсений оступается на краю крыши высокого здания – и, обернувшись, вдруг видит прямо перед собой Антона, одетого в один тонкий не защищающий от дождя свитер; Антона, которого столько лет не видел ближе, чем за десяток легионов, укрывающих его от любого прикосновения и слова, от любой даже самой случайной встречи. Арсений хватает его за рукав и зло улыбается в лицо, утягивая вслед за собой. В глазах Антона на мгновение мелькает страх. Они падают вниз.