⚜⚜⚜
Арсений просыпается резко и неприятно, садясь на черной гальке и проводя рукой по лицу – оно мокрое, и Арс узнает в этой влаге слезы. Зная его, соленые и злые, но их наличие выбивает из колеи еще сильнее, чем сон, и Арс буквально летит к своим владениям, не оглядываясь на это чертово Черное море. У него челка растрепана, словно ее действительно трогали и гладили, а кожа горит, как от прикосновений то ли соленых морских волн, то ли чьих-то ненавистных рук. Ну, например, тех, которые сначала отобрали у него печать, а теперь пытаются языком жестов объяснить, что это все во благо. − Во чье? – Рычит Арсений, наступая на очередную ящерицу в тенистом саду своего дворца; наверное, это какой-то мелкий демон, но ладно, он извинится как-нибудь потом. Покается, так сказать. – Во чье благо? Во всеобщее, может? В мое? В твое? Все эти годы Арсений отчаянно пытался (периодически, но это уже лучше, чем ничего) отделить разум от эмоций и трезво рассудить мотивы и действия Антона, но всякие такие попытки заканчивались гольным желанием перегрызть принцу горло. Не помогали ни праведные речи Бебура, ни рассуждения Руслана, ни кого бы то ни было разумного или околоразумного: не все в Гоэтии могут похвастаться способностью мыслить здраво, но даже такие персонажи вызывали у Арсения исключительно раздражение и капризное весьма пубертатное поведение в стиле «меня никто не понимает». И сейчас, когда так или иначе близится сорокалетняя дата с того момента, как Антон где-то спрятал Арсов сигил, Арсений ловит себя на неприятной лично для него мысли, что желание вцепиться в глотку уходит на второй план. Если вдуматься, то даже оказавшись впервые рядом с Антоном в верхнем мире, Арсений не бросился чинить расправу, а даже начал говорить словами через рот. Криво и косо, но все-таки через рот, а не через жопу. И Антон ему ответил, что в условиях прошедших тридцати семи лет казалось фактом просто невозможным. Чем больше проходит фаз, чем больше меняется времен года, в нижнем мире весьма условных, тем чаще Арсений ловит себя на мысли, что пытается хотя бы понять, пусть пока и не осознает, почему у него в принципе возникает такая потребность. Обычно для того, чтобы хотеть кого-нибудь наказать или уничтожить, совершенно необязательно его понимать; Арсений сомневается, что сам Антон прямо вот так хорошо понимал его, когда даже в условиях своих пацифистских настроений линчевал его на глазах у всех Гоэтии. Пока Арсений добирается до своего дворца, он десять раз кривится от какого-то воя, писка, скрежета, сейчас гораздо более громкого, чем обычно – ну конечно, скоро колядный шабаш, и мелкие низшие демоны чувствуют его приближение и начинают радоваться. А чего бы не радоваться пиру на весь мир (или даже два), жертвоприношениям и украденным для этого людским телам и душам? Концертмейстер делает все в лучшем виде. Забавно, что такая добрая пися, как Арсений величает Антона в своей голове, уже тысячи лет устраивает в нижнем мире сатанинские шабаши. Арсу иногда хочется Антона в эти шабаши ткнуть носом, как котенка – кто говно наделал? А? А? Кто какаху навалил? Сначала защищаешь людей, а потом поощряешь шабаши с людским жертвоприношением, оправдываясь тем, что это необходимо для поддерживающих порядок ритуалов – нигде не жмет? Арс берет себе на заметку пошутить шутку, у какого мастера Шастун заказывает себе столько обуви, чтобы постоянно переобуваться. − Ты как всегда проигнорируешь? – Раздается ленивый голос, и Арсений, вынырнув из собственных мыслей, наконец обращает внимание, что в саду он не один – на его любимых садовых качелях развалился Егор. Жрет что-то, какую-то очередную траву, судя по всему. – Зарево уже собирается. Небо действительно за несколько недель до шабаша начинает наливаться алым заревом, что сигнализирует для демонов скорое начало праздника; Арсений брезгует любым подобным сборищем, считая себя выше таких развлечений – на шабаше он был всего раз или два, и это было еще в те времена, когда они проводились в земном мире и состояли из десятков отбитых на голову ведьм. Весело было, потому что ковенов по всему миру в Средние века была масса, и не то чтобы инквизиция сильно ошибалась, когда жгла на кострах очередную партию несущих околесицу странных женщин. Арсений с этого постоянно хихикал – мужиков-ведьм было не меньше, но почему-то этого даже в голову никому не приходило. Нет, не-а. − Не пойду, − буркает Арсений мрачно, но Егора не шугает, потому что мог бы назвать его приятелем, а это в нижнем мире явление настолько редкое, что не стоит лишний раз им рисковать. В период восстановления Арса Егор не раз и не два жертвовал для лечебных обрядов свою силу, потому что его энергия одна из немногих, которая Арсу подходит – это как делать переливание крови. Энергия Крида такая же темная и легкая, и Арс пил ее много и жадно, чтобы быть способным хотя бы ходить. − А ты, я вижу, уже трусы праздничные надел, − продолжает Арсений, обходя качели по кругу и придирчиво рассматривая красивую золотую корону. Тонкая, как кружево, глаз не оторвать, хотя Арсений кому-нибудь бы что-нибудь сейчас оторвал. – Ну да, конечно, ты же у нас главный по оргиям. Как вы вообще терпите эту ссанину? Это же мерзко. Слышать от демона, что что-то вообще может быть мерзким – забавно, но Егор даже ухом не ведет, потому что Арс очевидно прав: ни одна оргия не может обойтись без Крида, потому что такова одна из частей его демонической сути. − Это все потому что ты жопа графская, − пожимает плечами Крид и поднимает на Арса насмешливый взгляд; впрочем, беззлобный, только извечно любопытный. – Как это так, в куче, фу, говно жопа, некрасиво, мне не нравится, потому что я самый пиздатый. Я тебя не виню. Эд вон тоже бесится, так я его и не зову туда. Захочет – сам придет. − Он все еще злится, кстати? За этими разговорами Арсений даже забывает о странном сне, где Антон зачем-то целует его в лоб – нашелся, блядь, святой отец. − Не. Но если попадешься ему на глаза – снова быканет. Ты же его знаешь, он как вспыхивает, так и остывает быстро, но ты здоровскую какаху ему подложил, так что советую пока не лезть. − Я и не собирался. Арсений садится на мокрую траву напротив и поднимает взгляд на алеющее небо, которое с каждым часом и каждыми сутками становится все насыщеннее: когда оно наполнится гранатовым оттенком, это будет означать, что принц Вассаго готов трубить о начале демонического колядного праздника. У людей одно Рождество, а у них совсем другое, но суть одна. − А ты зачем пришел вообще? На качелях на моих посидеть? − Не поверишь – да. Мне ужасно тут нравится, − Егор снимает корону и, положив ее на колени, откидывает голову назад, щурясь на алое небо. – Красиво. − Просто я закопал под ними череп одного из ликов Сатаны, который он сбросил однажды. Подумал – чего добру пропадать. Арсений уходит в библиотеку, не в силах усидеть на одном месте, и Егор со скуки тоже увязывается вслед за ним – там, в огромном часто пустующем зале, находится Дима и еще несколько высших маркизов и рыцарей, на которых Арс не обращает внимания, а Егор незаметно неодобрительно скалится. Характер у него, конечно, бывает исключительно в двух полярных вариантах: сучка и булочка. Третьего не дано. − Вот скажи, − Арсений берет с полки очередную книгу и сдувает с нее пыль случайно так, что Крид, покрывшись ее слоем, отчаянно чихает и едва не роняет корону. Арс хихикает. – Вот скажи мне, красавица моя, помнят ли вообще о нас в земном мире? Сейчас, когда они смотрят новости по жид-ко-крис-тал-ли-чес-ко-му те-ле-ви-зо-ру и читают все в ин-тер-не-те? Арсений забавно произносит эти слова по слогам, хотя прекрасно знает их значение и суть – просто ему бесконечно нравится высмеивать тот факт, что человечество, получив доступ ко всем знаниям мира, делает мемы в интернете. − Призывают ли кого-нибудь из нас? Читают ли «Лемегетон»? − Да нет, конечно, − Егор кривится, отмахиваясь от пыли, и смотрит на Арсения с недовольством, потому что этот урод, конечно, в курсе, что титул титулом, а аллергии на пыль никто не отменял. – Люди давно уже не призывают демонов. К богу да, взывают, черта помянут, но все это теперь для них лишь сказки. Мы для людей теперь только картинки в раритетных книжках, красивые игральные карты, коллекционные такие, крафтовые, их за большие деньги продают. Мы теперь просто картинки, а не демоны со своей сутью и предназначением. Мы не нужны им, Арс, и ты сам это знаешь. Арсений знает, конечно, но все равно на всякий случай спрашивает, потому что Егор часто бывает в верхнем мире, и он всегда был одним из самых любимых людьми демонов; способный вызывать страсть и любовь, способный на любой приворот и любые связи, он никогда не знал недостатка в призывах и жертвах – люди призывали его и приносили в дар все, что он потребует. И если сейчас даже Егор говорит, что они людям не нужны – среди них нет никого, кто не был бы вот так забыт. − Мне нужно, − говорит Арсений тихо, ложится на длинный стол, как он любит, и смотрит на свечи внутри огромной люстры под потолком. – Нужно, чтобы кто-то меня призвал. Человек там, наверху, близкий Антону. С которым у него есть какая-то связь, чтобы я смог подняться в верхний мир максимально близко к нему. Я чую, понимаешь? Чую, что смогу узнать, куда он спрятал мою печать, если буду постоянно находиться близко к нему. Однажды он ошибется и даст мне подсказку, это неминуемо, и я заберу печать и буду таков, мне ниче больше не надо. Арсений отмахивается от Крида, который мстительно собирает в руки огромные клубы пыли, чтобы непременно ткнуть их Арсу в лицо. − Ты ебнутый? Ты вообще меня слышишь? − Да слышу я. И ты должен понимать, как это сложно. Хотя бы потому, что вряд ли Шастун так вот просто связывается с какими-то людьми в верхнем мире. Еще чтобы и додумались призвать? Арс вдруг улыбается, и Егор узнает эту улыбку – странную и не слишком приятную, потому что она всегда означает, что в голову губернатору пришла какая-то идея. − А если воздействовать на человека и натолкнуть его на мысль?⚜⚜⚜
andreas scholl – vivaldi’s nisi domunis .mp3 Услышав дребезжащий хохот, Антон вскидывает голову и едва успевает увернуться от огромного черного крыла, которое чуть ли не бьет его по лицу наотмашь – и если бы не слух и реакция, ему вполне могли снести голову, будь он десять раз принцем и третьим демоном в иерархии. Чем ближе колядный праздник, тем сильнее и яростнее беснуются низшие демоны даже здесь, в мире людей. Бесы, сумевшие прорваться сюда вместе с высшими. Много среди них и демонов из легионов – значит, вполне вероятно, что недалеко может быть кто-то из Гоэтии, раз Шаст чует беснующиеся легионы. Люди не видят, а вот Антон прекрасно замечает, что смурное небо затянуто разномастными тенями, принимающими разные виды и формы – мелкие демоны радуются, кричат, визжат и завывают, встречая очередной праздник, и Шастун хмыкает, потому что понимает, что они ждут шабаша. Едва он даст им знак – они все метнутся в нижний мир, чтобы урвать кусок от жертв и силы, не понимая, что тем самым все сильнее делают себя зависимыми от демонов высших. Неразумные. Они все – неразумные, потому что если сила есть, ума уже не надо; неразумной толпой управлять гораздо удобнее и эффективнее. Антон передвигается по городу перебежками, чтобы не попасться под перекрестный огонь веселящихся демонов – не то чтобы он опасается сильно, но все-таки не хочет потом зализывать даже незначительные раны. Он тут и там оставляет знаки, объявляя о времени начала праздника, и демоны, учуяв его метки, беснуются еще яростнее – Шастун видит их в каждой шипящей кошке, в каждой кричащей вороне, в каждом уличном безумце, уязвимом для проникновения мелкой бесовщины. − Скоро грядет неотвратимое, − бормочет какой-то бездомный, больно вцепляясь в руку Антона костлявыми, словно у старухи-смерти, пальцами, и поднимает на него бледные полуслепые глаза, горящие в темноте, как фары автомобиля. – И ничего ты не сможешь сделать с этим, ничего! Бездомный смеется, и Антон брезгливо отталкивает его от себя – с силой, так, что тот падает в лужу мокрого подтаявшего снега на проезжей части, и визжат тормоза, закладывая уши. Он не перестает почти истерически смеяться, и Шаст ощущает себя так, словно у него разом заныли все зубы. К середине декабря выпадает плотный полог снега, в католических приходах начинаются красивые литургии, и бесы заглядывают в витражные церковные окна, кривят лица и морды – у кого что; растягивают в улыбках тонкие губы и издевательски подпевают, никем неслышимые и никому невидимые. − И ты ничего не сможешь с этим сделать. Ничего! Антон не знает, успела ли затормозить машина перед тем бездомным, но все еще слышит его голос в своей голове, и он там смешивается с новостями из телевизора в какой-то безумный радиоэфир – санкционировали применение оружия, и ты ничего не сможешь с этим сделать; есть первые жертвы среди мирных жителей, и ты ничего не сможешь с этим сделать; повстанцы объявили о начале войны, и ты ничего не сможешь с этим сделать. В груди снова ноет, и Антон сгибается пополам, прижимая к ребрам ладонь.⚜⚜⚜
− Давайте в людей поиграем? − Ты о чем? − Ну, пообедаем красиво. Типа, позовем всех, поставим стол, украсим все, будем пить вино и всякое такое, − иногда Мирону в голову приходят какие-то всратые мысли, видимо, от скуки. – Мы давно так не делали. − Ага, давай, − тянет Марк лениво, поднимая голову от книги. – Закажи сделать нам тазик оливье, селедку под шубой, налить шампанского и включить обращение президента. Или о, слушай, можно прямо заставить президента выступить перед нами, у нас их вон, жопой жри. Арсений, Бебур, Стас, все титулованные по самое не балуйся. − Вам нормально ваще? Временами кажется, что адекватный здесь только Охра, но это, конечно, обман восприятия – сходящие с ума от скуки короли, которым неинтересно уже даже в верхнем мире, способны на какие угодно интеллектуальные извращения, лишь бы развлечься. Впрочем, скоро Рождество, а это значит, что будет большой шабаш – а там обычно всегда весело. Наворовать заблудших человеческих душ и наблюдать за ними, вовлеченными в ритуалы перераспределения сил и подчинения – это добавляет, знаете, перчинки в скучную повседневность. Руслан этих разговоров просто не выдерживает, поднимается с трона и выходит из зала, тут же оказываясь в окружении розового марева – небо уже настолько алое, что окрашивает воздух в розоватый цвет; воздух этот густой и душный, он пахнет кровью и силой, и чем ближе шабаш, тем сильнее это ощущается. Руслан не хочет никакого оливье, но из-за Марка вспоминает президентов – точнее, персонально одного президента, пусть Арсений и не любит, когда его так называют. Между равноценными титулами президента и губернатора он выберет губернатора, но первым титулом для него всегда будет графский. И даже в «Лемегетоне» он записан также – граф и губернатор Гласеа-Лаболас. Руслан понимает, что после того скандала со сворованной печатью Эда он еще ни разу Арсения не видел и не разговаривал с ним, а зная, с каким презрением и отвращением Арс относится к шабашам и всему, что на них происходит, он буквально испытывает нужду увидеться – очень не хотелось бы, чтобы разозленный Арс опять выкинул какое-нибудь коленце. Руслан тридцать семь лет назад был единственным из высших королей, кто попытался Арсению помочь – по крайней мере, был на его стороне, но в условиях нейтралитета остальных сделать что-то оказалось невозможным; что, чем мог Белый помочь – это иногда, как и Егор, подпитывать Арса энергией, пусть его и не была такой идеальной для переливания. Максимум просто помогала протянуть до следующей порции, которую мог отдать Крид. Руслан, если честно, уже и не помнит, как между ними завязалось это подобие дружбы – хотя, наверное, с того момента, как Арсений умудрился влюбить Руслана в земной мир, который тот никогда не любил. Однажды прицепившись к Руслану и вынудив его подняться туда вместе, Арс показал ему, как классно и свободно может быть там, где десятки стран, тысячи городов, сотни людей, за которыми можно наблюдать и которых можно изучать от первого до последнего шага. Арсений показывал Руслану земной мир с крыш соборов, с вершин гор и со дна океанов, и Белый только так, наконец, сумел понять его красоту – и начал подниматься уже сам, по своему желанию, каждый раз вспоминая смех Арсения, когда он в очередной раз ловил в руки белых голубей, вырвавшихся из голубятни. Гладил и отпускал, и они летели восвояси; эти воспоминания, наверное, останутся с Русланом навсегда, потому что с тех пор никто и никогда не был способен показать ему земной мир так, как делал это Арсений. И когда Арса заперли здесь, внизу, Руслан хоть как-то, но старался ему помочь, пусть то единственное, что ему удалось – это вложить в одно из зеркал в покоях Арсения способность отражать земной мир и то, что в нем происходит. Но можно ли считать это помощью – или соль на рану? Дворец Арсения – викторианская готика, рыцарские латы в коридорах и высокие витражные окна, сквозь которые красиво пробивается кружевной свет – недалеко от тронного зала королей, и Руслан действительно застает Арса там, в саду, сидящего в высокой траве, скрестив ноги. Перед ним на куске ткани в ряд разложены разные вещи: приглядевшись, Руслан различает там проволоку, пули, разорванные гильзы, обломки наконечников от копий, лезвия ножей и камни с рукояток когда-то богато украшенных мечей и ножен. Арсений поначалу Руслана не замечает, склонив голову над своим занятием – кажется, он скручивает и сгибает проволоку, вплетая в нее пули и наконечники, чередуя их и перемежая с камнями и пусть и ржавыми, но все еще острыми осколками лезвий. В руках Арсения все это превращается в подобие красивого высокого венка. − Привет, − Арс замечает Руслана прежде, чем тот понимает, что подошел слишком близко. – Как тебе? Красиво, правда? Руслан кивает и, подогнув ногу, садится напротив, сцепляя пальцы в замок и лишь удивляясь, как Арсений не порезался ни об одну из этих вещей – выглядит это все очень острым, а руки у Арса белые и чистые, как всегда, хотя он даже без перчаток. − Красиво. Что это? − Корона, − едва заметно улыбается Арсений. – Моя. Руслан поднимает на Арсении взгляд, молча наблюдая, как он вплетает в проволоку пулю, напоминающую чем-то заряд от парабеллума; забывает даже, о чем вообще хотел поговорить, да и вряд ли у него была какая-то особенная тема. Он хотел понять, что происходит с Арсением сейчас, в канун колядного шабаша, и, пожалуй, понимает – ничего не изменилось. Белый часто своей короны не носит, хотя, как король, имеет на это право, а Арсений из пуль и лезвий плетет себе корону сам взамен когда-то отобранной. Когда несколько веков назад Руслан соглашался с идеей Марка изъять короны у всех, кроме королей и принцев, чтобы ужесточить иерархию, он не думал, что Арсений будет переживать это так болезненно. Арсений заканчивает плести кружево из проволоки и скрепляет два конца так, чтобы они образовали собой обруч – корона получается серая и хаотичная, острая, но на удивление тонкая и легкая, пусть даже каждое из ее звеньев и способно само по себе при желании убить. Арс поднимает ее в ладонях и смотрит долго, улыбается, чтобы потом протянуть Руслану со словами: − Коронуешь?⚜⚜⚜
В двадцатых числах декабря начинаются обильные снегопады, и небо затягивается плотной серой пеленой – прогнозы погоды называют это циклоном, но Антон знает, что это полупрозрачные демоны заполонили собой каждый свободный сантиметр на высоте, сплетаясь в неразрывную ткань, из которой день за днем идет снег. Снег идет, окрашивая город в белое, и Шаст раз за разом поднимает взгляд на небо, отсчитывая дни до Рождества, когда ему нужно будет спуститься в нижний мир и ослепнуть от алого зарева, возвещающего начало шабаша. От одной мысли об этом красном цвете глазам становится больно – слишком яркий контраст с нынешним земным миром, заснеженным этим странным декабрем. Этот декабрь странный даже в его демоническом понимании. Антон живет здесь почти обычной человеческой жизнью, засыпая по ночам и просыпаясь по утрам, выкуривая сигарету и просматривая ежедневные новости, где по-прежнему нет потрескавшихся голосов дикторов военных времен; его внешне ничем не отличить от обычного человека, он одет так же и разговаривает неотличимо – и разве что иногда в его присутствии происходят странные вещи. Вор опускает руку или пистолет в руке убийцы дает осечку. В зависимости от его желания, а Антон довольно миролюбив. Антон встречает Иру в магазине на первом этаже их дома двадцать третьего декабря, и он тогда покупает сигареты, а у нее в руках целая тяжелая корзинка с разными продуктами, которую Антон предлагает помочь ей дотащить до кассы; Ира рассказывает, что к ней приедут друзья, семейная пара из Чехии, и они будут праздновать католическое Рождество. Попросили приготовить традиционных русских блюд. − Может быть, заглянешь тоже? – Предлагает она, и Антон был бы даже не против, потому что Ира ему нравится. В прошлый раз, когда он все-таки заглянул на чашку кофе, то умудрился найти общий язык даже с ее котом. – Они привезут классные кексы такие рождественские, знаешь? − Гато де ноэль, − машинально говорит Антон, а потом даже с каким-то сожалением качает головой. – Нет, Ир, извини, в Рождество никак не могу. Нужно будет уехать за город. Дверь магазина распахивается от воющего ветра, бьется о стену, пугая покупателей, и охраннику приходится приложить силу, чтобы ее закрыть; она не поддается, словно закрыть ее пытается не взрослый мужчина, а трехлетний ребенок, и Ира поднимает на Антона чуть испуганный взгляд. Для всех здесь воет ветер, но Антон слышит крики мелких бесов.