⚜⚜⚜
Руслан согласен не потому, что эта идея кажется ему хорошей. Арсений широко улыбается своему отражению в зеркале, поправляя мягкое жабо на черной рубашке, и тянется к шкатулке с сапфировой брошкой: до шабаша еще много времени, но готовиться он начинает уже сейчас, потому что ему хочется выглядеть безупречно. Перед кем — Руслану неясно; разве что перед обдолбанными низшими красоваться, да только их максимум это ноги ему слюнявить и восторженно выть, а не оценивать прелести церемониймейстера. − Эй, птичка, полегче, − Руслан ловит Арсения за рукав, когда тот, вспомнив о чем-то, принимается размахивать руками, как крыльями. — Послушай, это не лучшая идея, чтобы Антон выманился из своего верхнего мира. Тебя действительно может сильно потрепать, и что тогда будет? − И что ты предлагаешь? — Арсений мгновенно ощеривается и вырывает у него рукав. — Не мни. Руслан вздыхает: иногда с Арсением совершенно невозможно разговаривать, потому что он воспринимает в штыки любое слово, которое противоречит очередной его ебнутой идее. − Я могу провести шабаш в порядке исключения, − и рукав ему не мять, цацочке, может, еще в жопу поцеловать в золотую? — Антон почует и придет в любом случае. Но ты хотя бы будешь в здравом уме и твердой памяти. − И без силы! Арсений взрывается и загнанным зверем принимается мерить шагами покои, на потолке которых зеркальная гладь идет рябью и истерически меняет картинки событий, городов и людей, и кадр через кадр там так или иначе обнаруживается лицо Антона. Сосуды в глазах полопались, губы потрескались, а зрачки расширены, словно он вгоняет в себя кровь низших внутривенно. − Нахуя мне нужен этот здравый ум и твердая память без силы? Нет, Рус, я хочу, чтобы он пришел и увидел меня на своем месте. На своем обосранном троне, понимаешь? Так же, как он занял мое место в верхнем мире. Хочу отобрать у него все, чем он дорожит, но даже это не уравняет наших потерь. И вообще — с каждой такой ситуацией я чувствую, как становлюсь к нему ближе и чую его все сильнее. Я уверен, что однажды это даст мне понять, где он прячет мою печать. − Ты не поймешь, пока он не позволит тебе этого, − Руслан садится на пуф около зеркала, и то опасно покачивается. − Я заставлю его позволить. Арсений больше даже слышать ничего не хочет в отношение любых конструктивных предложений Руслана, и тот понимает, что сделать с этим ничего нельзя — Арс всегда был своенравен, и перипетии демонической судьбы ничуть его не изменили. Озлобили — да, ожесточили — безусловно; но он все так же вьется вокруг Руслана, когда они идут к Черному морю, и строит воздушные замки о том, как он однажды снова сможет гулять по верхнему миру, есть человеческую еду, и в какие места он все еще хочет Руслана отвести. Арс честен в своих побуждениях и мечтах, какими бы они ни были, и только это заставляет Руслана согласиться с решением остальных королей о том, что граф Гласеа-Лаболас может провести ближайший шабаш в зодиакальную фазу рака. И все равно в глубине души надеется, что Антон явится в нижний мир раньше, и у Арса не будет возможности подвергнуть себя риску. Пан или пропал: слабое существо, что сейчас и есть Арсений, в условиях шабашной силы либо расщепится, либо вознесется до мнимых небес. Арсений ойкает — порезался о прибитую к берегу волнами бутылку; нечего было туда лезть. Руслан вздыхает и протягивает ему платок.⚜⚜⚜
Мавзолей Гур-Эмир, Самарканд 19 июня 1941 года
О налитые жарким теплом камни старых улиц можно обжечься, если ненароком прижать ладонь дольше, чем на несколько минут; марево висит в воздухе хрупкими вибрациями, через которые иногда сложно смотреть — картинка дрожит и искажается, и мулла призывает к полуденной молитве. В гробнице напротив — темно и прохладно, и Арсений кутается в темный плащ, сидя на высокой крышке самой главной из них; он улыбается, покачивая ногой, и склоняет голову. Он терпеливо ждет, потому что знает, что люди обязательно придут, а все остальное будет совершенно просто. Он делал это все не раз и не два — сотни, тысячи раз он принимал роды, в которых в муках рождалась война. Все мы смертны. Придет время, и мы уйдем. До нас были великие и будут после нас. Если же кто возгордится, вознесется над другими и потревожит прах предков, пусть постигнет его самая страшная кара. Арсений свободно опускает пальцы сквозь крышку гробницы и скользит ими по выбитой внутри надписи, вспоминая, как наблюдал за тем, как ее создавали — кажется, то было косвенной волей Антона. Антон никогда не хотел войн, потому что они нарушают равновесие и несут боль, да и посыл был хорош; только вот он не учел, что самый действенный способ заставить людей сделать что-либо — сказать этого не делать. Не трогать мокрыми пальцами розетку. Не залезать в трансформаторную будку. Не злить собаку. Не засовывать лампочку в рот. Не тревожить гробницу Тамерлана. В конце концов, черным по белому написано — иначе начнется война; чего непонятного? А Арсений не творец, Арсений не может породить войну, он просто может помочь ей родиться, сложив в верной последовательности причины и следствия, все детали и пазлы. Найти верный действенный повод. Скажи человеку не делать что-то, и он обязательно — будь совершенно уверен — сделает это и будет для себя прав. Арсений слышит голоса, слабо пробивающиеся через толстые стены гробницы, и встает, вдыхая прохладный мокрый воздух всей грудью и улыбаясь. В груди щекочет чувство сладкого предвкушения, и едва шаги людей становятся ближе, Арс в последний раз проводит ладонью по крышке гроба и бесшумно исчезает, уже через мгновение входя в тканевые двери чайханы через несколько кварталов от Гур-Эмир. Он несколько дней с честным любопытством наблюдает за экспедицией, восхищаясь тем, с каким упорством и талантом люди определяют личности похороненных, как выстраивают теории, складывают мозаику истории; он пьет крепко заваренный в стаканах без ручек чай, кладет в рот кусочки мягкого лукума и от солнца скрывается под широким капюшоном. Когда доходит очередь до гробницы Тамерлана, Арсений погружает мавзолей в темноту и ждет, пока люди выйдут на перерыв — и дожидается, подходя к одному из отбившихся от группы операторов. Интересно, что люди хотят узнать и доказать? Что там действительно похоронен Тимур? Ну да, он — Арсений бы и сам ответил, если бы они у него спросили. Но они все сами, сами, самостоятельные такие. Додельные. − Ты из экспедиции? — Спрашивает Арсений тихо и хрипло, и оператор видит перед собой морщинистое лицо старика с яркими голубыми глазами. — Тимура открыли уже? Растерянный кивок в ответ, и Арс поднимает лицо к палящему солнцу, качая головой; к ним подходят еще несколько человек из экспедиции, и они тоже видят лишь высокого старого мужчину в черном плаще. − Не тревожьте его прах, − говорит Арсений тихо. — Иначе начнется великая война. Он уходит, скрываясь за поворотом, и люди, пытающиеся его догнать, никого не находят, конечно, потому что Арсению это не нужно — шагнув за поворот, он снова оказывается в чайхане и делает глоток горячего крепкого чая, чтобы уже через несколько часов увидеть, как люди один за одним возвращаются в Гур-Эмир, чтобы продолжить раскопки. Тимура открывают — Арсений слышит восторженные голоса археологов, понимающих, что перед ними действительно тот, кого они так долго искали. Арсений смеется тихо, и на следующий день начинается война.⚜⚜⚜
Если поначалу план разобрать оставшиеся вещи в новой квартире Шеминовых предполагал ну максимум дня три, то уже после первого дня и Ира, и Оксана, и Дарина выглядят так, словно неделю делали подкоп к пирамиде Хеопса, а это оказался общественный сортир. Квартира вроде и небольшая по меркам вселенной — трехкомнатная и в нормальном состоянии, но владелец оставил здесь практически все вещи, потому что уезжал за границу, и непрозрачно намекнул, что многие из них вполне можно втюхать в какой-нибудь антикварный магазин. Какие-то червленые украшения Дарина сразу оставила себе, часть всего этого великолепия была торжественно вывалена на помойку, когда Стас вернулся с работы и помог с коробками, а вот все остальное продолжает вызывать вопросы. И если Дарине тут еще жить, то Оксана с Ирой уже постепенно начинают жалеть, что вообще ввязались помогать. Хотя какие-то интересные штучки достались всем. − Антон приедет к восьми за мной, и мы эти коробки увезем с собой на помойку, − зевает Ира и без сил ложится на пыльный ковер, делая глоток вина из каких-то охуевших бокалов, выглядящих так, будто в них срал Фридрих Второй. — Не понимаю, откуда здесь столько вещей? И это мы еще за книги не принимались. Оксана зажимает в зубах кусок хлеба для тостов (ничего дома больше нет, Стас обещал привезти еды, но его задержали на работе) и привстает на носочки, оглядывая книжные полки. − Ну, тут каждый найдет себе по вкусу. Есть Донцова, есть Библия в пересказе для детей, есть Эккзелистас. − Экклезиаст, − слышится вдруг голос Антона, и сам он появляется как всегда неожиданно и неслышно; иногда это пугает, но никто особо не задумывается об этом. Антон в принципе передвигается очень тихо и быстро что во времени, что в пространстве. — А то Эккзелистас звучит как то, что мог бы написать Стас, а я бы не рискнул это читать. − Откуда ты знаешь, что это? — Ира, привычно чмокнув Антона в щеку, лезет в пакеты с едой. Все-таки они не ели весь день, но Антон вроде об этом не знал, однако все равно притащил всякого — обычно так и бывает. Он словно читает мысли, и Ира перестает удивляться этому раз на третий, потому что это удобно. Такое, знаете, взаимопонимание. − Изучал как-то, − уклончиво отвечает Антон. Не будет же он говорить, что когда Экклезиаст попал в нижний мир, они всей Гоэтией прошерстили его вдоль и поперек в попытке найти хоть какую-то зацепку, которую мог оставить дядька Соломон о том, как им снова выбраться на свет белый. Пару столетий после того, как Соломон заточил демонов Гоэтии в кувшин, они совсем не могли никуда вырваться, но затем люди научились использовать «Лемегетон», чтобы призывать бесоту на землю, и стало как-то полегче. Экклезиаст не помог никак, кроме мудрых сказок на ночь. Потом его скурил Эдик, когда научился делать земные самокрутки. Экклезиаст в карманном формате и мягком переплете, и Антон с позволения Дарины сует его в карман и уходит перегонять машину, потому что во дворе кто-то сигналит — его Тахо напрочь перекрыл выезд из арки. Дел в этой квартире еще много, но Антон не стремится использовать свою природу, чтобы решить их побыстрее, потому что ни к чему привлекать лишнее внимание. Ира зачем−то еще раз лезет в уже упакованные на выброс коробки с хламом и среди годовой подписки журнала «Все о рыбалке» откапывает ветхую, древнюю даже на вид книгу. Вензеля на ней удивительные, страницы состарившиеся и высохшие, иллюстрации похожи на грубое кружево, а название полностью незнакомое. Lemegeton Clavicula Salomonis какой-то, не суть важно. Ира последние три недели увлекается скрап-букингом и доделывает уже второй планер ручной работы, поэтому из этой книги можно вырезать красивые иллюстрации или сделать классные стикеры. − Дариш, я заберу ее себе? — Ира показывает книгу Дарине, и та лишь пожимает плечами. − Конечно, зая, я все равно хотела ее выкидывать. И никто из них, включая зоркую Оксану, не видит, что на парапете незастекленного балкона сидит кто-то — светловолосый, в светлых джинсах и толстовке, но зато с короной; сидит и улыбается, показывая острые клыки, когда видит, что Ира убирает книгу в свою сумку. Не видит его и Антон, спустившийся вниз, потому что если Егор не хочет, чтобы его видели, этого не произойдет. И пусть это всего лишь первый и крохотный шажок, Егор уже доволен, потому что дальше должно пойти куда проще — самую главную часть просьбы Арсения он выполнил, а дальше тот пусть разбирается сам. И нет вообще никаких сомнений, что Арс из кожи вон вылезет, чтобы его задумка удалась; его сила в том, что ему совершенно нечего терять. Он и так все давно потерял.⚜⚜⚜
Чем ближе фаза рака, а с ней и начало шабаша, тем более Арсений понимает, что Антон скорее всего обосрался и планирует дальше сидеть в верхнем мире. По крайней мере, те разы, что Арсу удается увидеть его размытый образ в зеркале-телевизоре, Антон не выглядит так, словно сильно желает поскорее спуститься вниз и хапнуть говна вместе с мелкими бесами. Да, он обязан, но обязательство в Гоэтии может быть настолько эфемерным, когда дело касается сильных демонов, что это даже смешно называть обязательством. В конце концов, разве смогут короли как-то серьезно покарать Антона, если он снова не придет? Вряд ли. Третий демон Гоэтии, принц, ети его за ногу, Вассаго собственной персоной — с позиции силы не каждый король может разговаривать с тем, кто стоит на ступеньке выше него. Арсению это несоответствие всегда казалось несправедливым: как может быть такое, что король, высший по титулу, по силе оказывается едва ли не в последней десятке? Ладно он, граф и губернатор; в случае с ним все более или менее сошлось. Ощущение, что когда Соломон затолкал их всех в кувшин, он потом еще от души тряс баклашку так, чтобы все перемешалось и спуталось к чертям собачьим, и король Белиал со всеми своими титулами оказался на шестьдесят восьмой ступени. Если бы у Руслана было больше сил, он бы помог, Арс точно знает, но Руслан не может даже нарушить обет молчания и сказать, куда попрятали короны всей Гоэтии — и его, Арсову, в том числе. Ну ничего, с этим Арсений обязательно что-нибудь придумает, иначе он не будет Арсением. И с призывом на землю, и с Антоном, и с печатью, и с этими постоянными мыслями о том, как бы так побыстрее оказаться с Антоном рядом и прижаться к его груди — это калечное желание со временем не становится слабее, и Арс перестает искать ему объяснение. Есть и есть, и раз не можешь понять, с этим остается только работать. В ситуации, когда от прежней силы осталась только злая шутка, работать остается только мозгами. И в целом никому не дается испытаний, с которыми бы он не справился; вот если бы Эдику досталась такая война, где нужно работать головой, он бы проиграл без боя. Ему и не достается. Арсу — досталась. Арсений готовится к шабашу с маниакальностью невесты, которая с шести лет хотела свадьбу: он продумывает все до мелочей, часами сидит в саду поместья Бебура, латая любые прорехи и ранки, сутками пропадает в библиотеке, изучая все обряды и традиции. У Антона это уже в крови, он же здесь как наивный студент-первокурсник, опасающийся совершить любую ошибку. Умом он понимает, что даже если он ошибется, все это поправимо, и ему сможет помочь тот же Руслан — или Егор, который проявляет к нему ощутимое сочувствие. Все-таки демоны одного поля — если бы и существовало здесь деление на добро и зло, на черное и белое, то они с Егором точно играли бы за черных. А так — к чему все эти разговоры, если демоны не добро и не зло, и только Антон ходит постоянно в своем белом пальто и ревниво следит, чтобы на него не дай свароже никто не насрал? − Киса, − Егор обрушивает рядом с Арсением стопку каких-то пыльных книг и, вдруг нездорово покосившись на его руку, вцепляется острыми клыками в его плечо; Арс вскрикивает и шлепает его по лбу. — Бля, прости! Меня перед фазой клинит, а у тебя такое аппетитное… − Что, плечо? — Шипит Арсений, потирая ладонью укус, и белая рубашка мгновенно пропитывается бурой кровью. — Ладно бы хоть жопа, но плечо? Ты долбоеб? − Ну если бы ты встал, я бы и за жопу укусил. Звините! У нас не было нормальных шабашей уже черт знает сколько, так что тут немудрено начать ехать кукухой. Должен же быть какой-никакой, но баланс. Смотри, я нашел еще несколько гримуаров, они должны помочь. На самом деле, это объективный факт: без шабашей тяжело и высшим, и низшим, потому что это единственный двусторонний инструмент, позволяющий соблюдать относительный баланс. Низшим — получать свой кусок от господ, а господам — делиться избытками и вычищать помутненное сознание. Как кровопускание, в общем — полезно. А не то всякие принцы будут кусать за жопу. Арсений понимает, что для него любой исход будет хорош: если Антон все-таки не придет, то ему перепадет здорово силы от циркуляции силы и энергии (если он выдержит накала, конечно), а если явится — то Арс точно сможет оказаться поблизости от него и попытаться понять, что происходит между ними, когда они в критической близости друг от друга. Ответ словно бы и на поверхности, но так далеко, что выть хочется — Арсений в рот ебал эти психологические фокусы, когда ставится запрет на загадку. Когда то, что ты ищешь, настолько близкое и огромное, что ты просто этого не замечаешь — оно в слепой зоне. Прямо под носом. Чем ближе шабаш, тем больше мандража, и Арсений в любых своих снах, поддавшись искушению снова почувствовать, что это такое, видит Антона — и их первую близость; Арсений всякий раз просыпается от боли, ноющей и вполне себе физической, и остаток времени до условного рассвета снова наблюдает за Антоном в зеркало на потолке своей спальни. С каждым днем по непонятным причинам лицо Антона в этих фильмах становится все четче, как и лица тех, кто его окружает — и Арс в одну из таких ночей впервые рассматривает женщину, с которой он живет. Красивая, но ничего особенного, а значит, можно сделать вывод, что в ней есть что-то такое, что делает ее важной для Антона. Скорее всего, она подпитывает его, помогая все дольше находится в верхнем мире безвылазно. Наверняка Антон превратил ее в свой якорь, или она была ему для этого суждена — Арсений кривится, рассматривая ее лицо поближе, и вдруг улыбается. Видит в ее сумке старую книгу, которую она взяла из квартиры своей странной подружки — все люди такие странные? Если да, то Арсений готов часами смотреть этот ситком, да и развлечений у него особых больше нет. Всю доступную мелкую бесоту из легионов Антона он уже отловил и пожрал, а на что-то серьезнее сил у него сейчас в обрез, и тратить их нельзя. Антон живет с этой Ирой, периодически общается с Матвиенко, который, забыв их прошлые победы, совсем скурвился в своей человеческой автомастерской; да и пошел ты, раздраженно думает Арсений и смахивает его изображение. Какая-то эта Дарина, Стас и Оксана, какой-то некрасивый парень с птичьей фамилией и рыжий медведь, с которым Антон по выходным пьет человеческие хмельные напитки типа пива. Совсем очеловечился. Арс смахивает и эти картинки, чтобы увидеть Антона сверху спящим в постели; он раскинул руки, стащив одеяло и открыв взору острые ключицы и безволосую грудь. Арсений внимательно вглядывается в его лицо и скользит взглядом ниже, задерживаясь на грубом шраме, проходящем через всю грудную клетку — он видит его впервые. Шрам припухший, розовый, словно бы свежий, хотя ниток в нем не наблюдается, и даже из другого мира через зеркало видно, что он болезненно пульсирует, и Антон морщится во сне. Скорее всего, ему больно, но Арсу до этого дела нет — ему интересно, что это может быть. Если бы зеркало давало возможность хоть на мгновение прикоснуться, Арсений дотронулся бы именно до этого шрама. Антон болезненно морщится во сне, и Ира, вздохнув, перекидывает руку поверх его груди, не просыпаясь — и тот распахивает глаза, закусывая губу, чтобы не застонать от боли. Арсений чувствует от этого почти животное веселье, наблюдая, как Антон убирает с себя женскую руку и накидывает на плечи рубашку, находя на тумбочке пачку сигарет и поднимая на потолок настолько осознанный взгляд, что начинает казаться, будто он знает об этом зеркале. И просто уже не в состоянии блокировать его действие. Может, и знает — Арсу все равно. Через несколько дней Арсению откроют двери в общий тронный зал, потому что поместье Антона не впускает никого, и он пройдет по пути до трона — пусть и без короны, но он уверен, что это лишь пока.⚜⚜⚜
На автобусной остановке у перекрестка, где останавливается Антон, после резкого порыва пыльного ветра лопается толстое стекло и водопадом удивительно мелких осколков обрушивается на людей; они кричат, и Ира на пассажирском сидении вскрикивает тоже, закрывая руками рот — да тут бы любой испугался. Антон только хмурится устало, опуская голову, и даже бровью не ведет на образовавшуюся пробку и просьбы вызвать скорую помощь. Сейчас снова пойдут новости о самоубийствах, отравлениях угарным газом по неосторожности и крупным автомобильных авариях — знаем, проходили. У безумцев начнутся обострения, люди в пьяных разборках чаще начнут хвататься за нож, а Антон все так же и бровью не поведет, потому что знает, откуда все это берется. В груди болезненно тянет и ноет — печать снова просыпается и зовет хозяина. Удивительно преданная вещь, хотя если вспомнить, что сигил есть буквально часть каждого демона, все становится на свои места. − Ир, мне надо будет уехать. На пару дней. Останешься с Люком одна. Ира даже не отвечает ничего, просто кивает, потому что Антон приказал, и она не имеет возможности ослушаться. Она вообще вряд ли поняла, что произошло, и даже ничего не услышала — и тем более не будет задавать вопросов. Так было всегда и будет впредь; Антон бы и не ушел, если бы не ощутил смутный укол в груди поверх и без того поселившейся там боли. Антон довозит ее до дома, провожает до квартиры и гладит кота по привычке. Тот рычит и больно кусает его за палец, и Антон, отобрав у него руку, выходит из квартиры, а из подъезда — уже нет. Сам по себе глохнет мотор Тахо на парковке, а Ира, заварив чай и взяв кота, уходит в спальню смотреть сериалы — у нее ощущение, что Антон ей все объяснил и все рассказал, и вопросов у нее никаких нет. Зато есть подписка на Нетфликс, чай, вино и скрап-букинг, который очень успокаивает, да и планер нужно успеть доделать до дня рождения Дарины, а это не так уж и далеко. Ира вспоминает о старой книге, которую забрала из новой квартиры Шеминовых, достает ее из сумки и стирает плотно прилипший слой застарелой пыли — выцветшие полустертые золотистые буквы гласят, что это «Малый ключ царя Соломона», хотя Ира уверена, что раньше буквы здесь были латинские. Она открывает книгу и скользит взглядом по первой странице.⚜⚜⚜
Арсений вскрикивает, отшатываясь от сильного удара и не удерживаясь на ногах — он падает и бьется виском о каменный угол трона, почти теряя сознание, и по лицу стекает струйка крови, попадая на сухие губы, чтобы почти сразу впитаться в трещинки на них. Антон делает шаг в тронный зал в ту же секунду, когда шабаш готовится начаться, и взорвавшиеся было воем мелкие бесы разом замолкают, затихают, и Арсений в следующую секунду вскидывает голову, почувствовав жаркую волну практически возбуждения; от него темнеет разум и слабеет воля. Уже в следующее мгновение он чувствует хлесткий удар, и Антон рычит, встряхивая его, прежде чем отбросить от себя — Арс бьется виском об угол трона, и на камне остается бурая демоническая кровь, испускающая такой запах, что мелкие бесы снова начинают визжать, погружая тронный зал в хаос. Антон зол, взбешен, и в голове у него ничего, кроме желания поставить Арсения на место, потому что вдумайтесь только! Этот выскочка пожелал присвоить то, что принадлежит ему, третьему демону Гоэтии, присвоить его право и его власть, и ему сейчас в порыве гнева совершенно неважно, что и он присвоил чужое, и это чужое сейчас стонет в его груди и тянется к своему хозяину, истекающему кровью на каменных плитах тронного зала. Антон не успевает понять, что он должен делать дальше, потому что Арсений открывает глаза и тянет к нему руки, и все вокруг меркнет по сравнению с этим жестом — вместо того, чтобы ударить еще раз и размозжить череп, Антон падает рядом с ним на колени и слышит тихое: − Ты пришел. Не злое, не яростное, а тихое и даже счастливое — или торжествующее? Арсений тянет к нему руки, льнет ближе, разрывая пальцами рубашку в месте, где проходит грубый вертикальный шрам — и прижимается щекой к груди, вдруг затихая с совершенно блаженной улыбкой на губах. Антон ожидает вспышки нестерпимой боли, но она лишь на мгновение становится сильнее — и вдруг успокаивается, отходя волнами и исчезая под прикосновениями холодных окровавленных пальцев впервые за долгие последние годы. Эта боль давно стала для Антона бессменной спутницей, и сейчас он буквально не верит в то, что она становится все тише, пока не исчезает из его груди совсем. Печать узнает своего хозяина.