Aytekin Atas – Palace of Tears .mp3 башня Адалет, наши дни
Солнечные лучи кружевами прошивают резные решетки, добавляя воздуху пряное тепло: если вдохнуть его глубже, можно почувствовать, как легкие мягко согреваются, а ноздрям щекотно настолько, что хочется чихнуть. Такое же пряное тепло греет пальцы – в них небольшой пузатый стаканчик с крепким черным чаем, от которого поднимается пар. По площади неспешно ходят люди, зачем-то проснувшиеся в настолько ранний час, а тонколапый полосатый кот сидит на одной из каменных скамеек и умывает лапой морду, задевая длинные белые усы. Арсений вытягивает ноги, удобно прислоняясь спиной к каменной стене, и глубоко затягивается простой бумажной самокруткой: украл ее у одного из торговцев, пока шарился по утреннему рынку. Он мог бы сделать это десятком самых разных демонических способов, но это было бы неинтересно, и самокрутка очевидно не была бы такой вкусной. С каждой затяжкой в голове становится на удивление прозрачно, а сердцебиение все медленнее и спокойнее, и Арс ощущает, что начинает думать хоть о чем-то, кроме опьяняющей силы, которая буквально бурлит внутри и почти обжигает. Девчонка мертва, и он своими собственными руками убил ее, отрезав себе путь к долгому пребыванию в верхнем мире, но он не мог иначе – иногда демоническую сущность не удается контролировать даже ее обладателю, и Арс должен был предполагать, что не сможет сдержаться. Полученная после столь долгого перерыва сила так велика, а желание настолько очевидно, что разум отступает на задний план. Да, Арсений убил ее, но какое-то время контракт будет действовать, и даже когда сила начнет уменьшаться, он сможет гулять по верхнему миру еще очень и очень долго. Пока не найдет свою печать: уверенность в том, что она где-то рядом, крепнет с каждым проведенным в верхнем мире мгновением. Что есть справедливость, и почему она всегда существует только для одной стороны? Арсений докуривает, допивает чай и встает с каменного пола, прикрытого сухим пыльным ковром, тонким от шагов тысячи ног, стоявших на нем; и он стоит тоже, смотрит на площадь сквозь резные решетки, вспоминая, как когда-то сотни лет назад и здесь вершилась справедливость, и тогда он знал ее вкус. У справедливости был вкус крови и металла, вкус пороха только-только появившегося огнестрельного оружия и земли, когда спотыкаешься и падаешь, разбивая об нее губы. Потом справедливость осталась только для жертв, а жертвами стали все, у кого хватило на то наглости – и ноги стали головой, и мы, скрываясь от дождя, попали под бурю. У Арсения нет плана, что делать дальше, кроме как попытаться привести в порядок мысли – оставив Иру на руках у Антона хуже, чем просто мертвую, он ушел, гонимый на волю бурлящей силой; и только теперь, оставшись наедине со своими мыслями в пустой и прохладной башне Адалет, он жалеет, что сделал так мало. Нужно было взять себя в руки и оставить ее в живых хоть на какое−то время, потому что она отдавала бы ему силу так же, как все это время отдавала ее Антону – только волей контракта. Арс же хапнул сразу, все, проглотил, даже не прожевав толком, хотя логичнее было бы растянуть во времени. А здесь, получив сразу все, он толком не знает, что с этим делать: тело, отвыкшее от силы, от ее избытка сейчас даже ноет. − Стоило ли оно того? Арсений сидит на берегу Босфора, свесив ноги в воду с каменной набережной, и болтает ими, пугая мелких рыб и редкие пластиковые бутылки, когда слышит за спиной голос – и его обладатель садится рядом и тоже свешивает ноги в воду, потому что привык в верхнем мире повторять все за Арсением. Хотя и у самого теперь опыта в человеческих удовольствиях – хоть жопой жри. − Ну, я в целом, − поясняет Руслан и лезет в карман джинсов за пачкой обычных человеческих сигарет. Наверное, купил, как порядочный, за призрачные деньги в магазине или на рынке, хотя Арс сто раз говорил – укради, так вкуснее. – В целом про ситуацию. Арсений хмыкает, опуская взгляд в воду, и думает о том, что стал очень предсказуемым, раз Руслан так быстро и безошибочно нашел его – с другой стороны, куда еще мог пойти Арс, чтобы подумать грустные думы о том, почему справедливость всегда достается только кому-то одному? − Стоило, конечно, − отвечает он просто. – Все, что угодно, чтобы найти себя. Поиск себя и своего места оправдывает любые жертвы, Рус. На секунду я вдруг подумал – может, не стоило так? Ну, нужно было быть спокойнее, рассудительнее, мудрее. А потом осознал, что если бы мне дали возможность вернуться на несколько часов назад, я бы все равно сделал то же самое. Я бы все равно убил бы ее и забрал у Антона. И так со всем, что я когда-либо делал. Понимаешь? Арсений оборачивается к Руслану и протягивает руку, и тот понятливо отдает ему пачку сигарет – Арс не может не улыбнуться, ведь они вроде как не то чтобы не умеют читать мысли, но просто однажды условились не делать этого, а вот такая повседневная и немного трогательная догадливость осталась. Сколько раз на берегу Босфора Арс протягивал Руслану руку, и в целом всегда получал то, что хотел – будь то сигареты, чай или рука в ответ. − И что теперь будешь делать? − Руслан чертыхается, потому что цепляется кроссовком за какую-то водоросль, и она мерзко лижет его ногу. Иногда человеческий мир ничем не отличается от ада. – Где ты будешь искать ее? Лицо Арсения темнеет, но он почти сразу же улыбается. − Понятия не имею. Знаю только, что я очень близко, а все остальное заблокировано, но я чувствую, что однажды и этот блок сломается. Антон слабеет прямо на глазах, и я все никак не могу уловить причину, потому что сил пудрить мне мозги у него еще предостаточно. Все, что я могу, это максимально долго быть здесь, быть где-то рядом с ним. Я чувствую, что сделал все, что от меня зависит. Я отдамся случаю. Поднимусь на самую высокую гору, спущусь на самое дно океана, сожгу Нотр-Дам, буду откалывать льдины от ледников, кусать павлинов за жопу, не знаю. Буду искать везде и однажды найду хоть что-нибудь. Буду рядом с Антоном, потому что он ключ ко всему. Все эти ключи сраные, а. Мало мне было одного – теперь еще и этот. Арсений сам хихикает своей шутке и кивает на Босфор – минуты за две до прихода Руслана он выкинул в воду «Малый ключ», который забрал из квартиры Антона с собой, чтобы тот не смог учуять след Егора на книге. Все-таки тот сослужил Арсу очень неплохую службу, подкинув Кузнецовой гримуар и нашептав на ушко имя нужного демона, и подставлять его Арсений не хочет − если бы Антон понял, кто здесь еще замешан, еще одной войны было бы не миновать. Вот тебе и мир, дружба, жвачка. − А что там, внизу? Руслан фокусирует на Арсении взгляд, будто не ожидал вопроса, и только спустя несколько мгновений пожимает плечами – докуривает сигарету, тушит ее о камни и встает, отряхивая ноги и джинсы, которые тут же становятся сухими, и кивая в сторону города. − Да все как всегда. Короли не будут ни во что вмешиваться, пока не будет нарушен баланс, ты же знаешь. Пошли гулять, я ужасно хочу кофе. Представляешь, зашел в кофейню, а они там мне из какой-то машины какую-то хуйню налили, все настроение испортили, пидорасы. − Ой, а ты чего хотел? – Умиляется Арсений, вставая вслед за ним и смеясь. – Почему обидели бубочку? − На песке хотел, − бурчит Руслан. – Нормальный. Арсений потягивается и смотрит на подернутое дымкой восходящее солнце. − Ты такой старый дед, Рус. Муэдзин призывает на утреннюю молитву.⚜⚜⚜
У Иры все еще бьется сердце, а дыхание греет руки, когда Антон опускает ее на голые камни уединенного уголка набережной – он вполне способен сделать так, чтобы здесь не было никого в этот момент. Ира дышит, Ира способна двигаться и раскачиваться из стороны в сторону, словно связанный пациент в комнате с мягкими стенами – и она смотрит на Антона стеклянными, как у куклы, бездушными глазами, и ее душу где-то на Босфоре жадно доедает граф и губернатор Гласеа-Лаболас. Или уже доел. Антон опускает ее на камни, и она даже не пытается встать – в ее движениях, дыхании и самом существовании уже нет смысла, потому что это очевидно хуже, чем быть просто мертвым. В этом состоянии человек способен прожить столько же, сколько и любой другой, и Арсений сделал все и даже больше, чтобы задеть Шаста – он не просто убил ее, а вынудил сделать это самого Антона. Шаст не чувствует в ней больше ни единой, даже самой маленькой искры, которая позволила бы ему попытаться сделать что-то – Арсений выпил ее буквально до дна, оставив только сухую оболочку, и наглухо обрубил для Антона этот источник силы. Забавно – Антон только сейчас начинает чувствовать боль, и это не только ворочащийся, как котенок, сигил внутри его груди; это что-то больше. Впрочем, Арсений всегда был специалистом в том, как сделать кому-то больно. Антон проводит ладонью по лицу Иры, опуская ее веки, и снова чувствует запястьем теплое дыхание – старается не думать о том, что она все еще живое существо, она все еще дышит, и ее сердце все еще бьется. Он знает, что не сделает лучше, оставив ее в таком состоянии, и с какой-то несвойственной демону горечью думает, что ему будет непросто нести этот груз. Антон присаживается рядом с Ирой и подносит к ее губам кубок, появившийся в его руке буквально за мгновение – заставляет сделать несколько глотков и про себя отсчитывает секунды, когда яд начнет действовать, и ее физическое существо выдохнет последний кислород и слишком стремительно начнет холодеть. Антон опускает ее голову на камни почти бережно, когда перестает слышать мерный стук сердца, и взмахивает рукой, наблюдая, как сначала мелкие, а потом все больше растущие огоньки окутывают ее тело и одежду. Демонический огонь не дает ни запаха, ни гари, и проходит совсем немного времени, прежде чем от человеческого тела остается только пепел, и ветер разносит его над неспокойной сегодня рекой.⚜⚜⚜
Антон больше не возвращается в ту привычную квартиру, уходя с набережной пешком; он убирает руки в карманы и смотрит на смурное небо, низкое и тяжелое, и даже идти ему трудно, будто внутрь наложили огромных камней – или это чужая печать в груди тянет к земле. Он курит; горечь табака оседает на языке, и ее впервые хочется отскрести, но она тянется, как смола, и норовит смыкать зубы до тугой боли. Он пытается понять, что чувствует сейчас, но не идентифицирует ничего, кроме тупой тяжелой усталости. Она идет за ним, наступая точно в его следы, и кладет широкие ладони на плечи сзади, и Шасту приходится сесть на камни, едва пройдя несколько сотен метров. Боли нет, сожаления тоже, потому что в смерти Иры он вроде как не виноват; она выбрала свою судьбу гораздо раньше, чем попыталась призвать демона – еще в тот момент, когда впервые столкнулась с Антоном в метро. Уже тогда ее судьба была решена, и рано или поздно это все равно случилось бы, но Антон не мог предполагать, что именно вот так. Его, по сути, руками, его печатью, его велением; Арсений сделал все так, чтобы задеть Антона как можно больнее, и глупо спорить, что получилось у него прекрасно. Антон не жалеет о том, что когда-то сблизился с Ирой, потому что это было хорошее время – демоны умеют ценить по-настоящему сильные и питательные души, которые способны сослужить добротную службу. Ира была такой; Антон даже, возможно, по-своему был привязан. И это фантомное чувство благодарности сейчас рождает усталость, сожаление и даже немного вины. Антон сожалеет, что недооценил Арсения; уязвленный и обиженный демоненок в десятки раз опаснее демоненка просто-напросто сильного, так что говорить о высших? О графах, о губернаторах, о принцах и королях? Обида снабжает ум изворотливостью и упорством, и вкупе это рождает идеи страшные, но все-таки по-своему гениальные. Но страшные. Но гениальные. И обидеть надо суметь – Антон смог. Антону неприятно признаваться себе в том, что он был слеп, очарован и окрылен своей победой и успехом, и эти крылья буквально закрыли ему глаза на правду, которая для многих была очевидна – Арсений просто не сможет оставить все, как есть. Антон бы, может, и прислушался, да только никто ничего не говорил, потому что в нижнем мире не принято лезть в чужие дела, пока они не выйдут из-под контроля настолько, чтобы вредить всеобщему благу. Антон встает и идет дальше, потому что идти вроде как надо, но он совершенно не понимает, куда: он не вернется ни в ту квартиру, где они жили вместе с Ирой, ни в те места, где он перебивался в другие годы, он даже не сядет снова в купленный недавно автомобиль, потому что это не сделает ему легче. Антон поднимает взгляд на небо, которое словно взяло свое целью опуститься на него сверху, чтобы он больше не поднялся; пытается высмотреть в плотной серой пелене хоть какой-то проблеск, но лишь чувствует, как на щеку падает первая тяжелая капля дождя. Затем вторая, третья – на губы и шею. Четвертая, пятая – на глаза, заставляя жмуриться. Антон оглядывается туда, где совсем недавно оставил Иру, от которой не осталось совсем ничего – ветер послушно разнес пепел над рекой, и она приняла все молча, без ропота, и если бы всю тяжесть внутри можно было бы развеять так же, Антон бы и ее сжег, не задумываясь. Да только демоны не всемогущи и не всесильны, и поэтому он шаг за шагом идет дальше, превозмогая почти физическую боль. В груди снова рождается то чувство наполнения, которое через край, когда места уже нет, потому что рядом с его сердцем бьется чужое, обиженное и сильное, болезненно рвущееся наружу, и сдерживать его становится все сложнее – сейчас, когда Арсений так близко, в одном с ним измерении, это ощущается в разы ярче и сильнее, и Антон понимает, что если сейчас не спустится вниз, в Гоэтию, то рискует уже больше не встать. Арсений не пойдет вниз, пока у него есть силы быть наверху – Антон это точно знает. Не надышался, не наигрался, не нагулялся. Антон слабо улыбается, проводя ладонью по груди, и вдыхает полной грудью тяжелый дождливый воздух, прежде чем подойти ближе к берегу реки и склониться над ее неспокойной гладью – он смотрит в свое отражение, нечеткое и подернутое рябью, ловит взгляд глаза в глаза и падает в воду ничком с высоты роста, чтобы, утонув, в следующее мгновение спиной упасть на пыльные подушки постели в своем поместье. В котором ветер гуляет из разбитых окон, и ветки вечнозеленых деревьев бьют по стенам, разбив окна и бойницы; здесь ощущается чье-то недавнее присутствие, и Антон, повернувшись на живот и обняв подушку, вспоминает, что говорил Арсений. Он был здесь; он ходил по этим коридорам и сидел в этих креслах, он пил из этих кубков и смотрел в эти зеркала – Антон тихо стонет от боли, прижимая к груди подушку, и видит на белом пыльном атласе темные следы крови. Антон сжимает зубы и встает, подходя к зеркалу в полный рост; одним движением руки снимает с него налипшую паутину и делает шаг вперед. Он в тонком кремовом свитере, через который мокрым пятном проступает кровь ровно по длинному белому шраму, который рассекает грудину в том месте, где спрятан сигил; Антон рычит, срывая с себя свитер и вытирая им следы сочащейся из шрама бурой, словно грязной крови, и зло отбрасывает его, запуская пальцы в волосы, и они тоже окрашиваются в бурый. – Арсений. Антон рычит, и рычание это больше похоже на хрип.⚜⚜⚜
– Арсений! Руслан заглядывает за угол, но Арсений появляется откуда-то из-за его спины с огромной охапкой только что срезанных роз, у которых даже не удосужился удалить шипы, и они впиваются в его руки, царапая до крови, но Арсу все равно – он с наслаждением вдыхает розовый запах, прикрывая глаза, и смеется. Арсений смеется, и смех этот больше похож на весеннюю капель. Он срезает ножом все розы в королевском саду и приносит их Руслану, роняя охапку под ноги и усаживаясь на газон. Скрещивает ноги и поднимает взгляд на синее небо, чистое и высокое, и даже отсюда чутким слухом через тысячи километров слышит вой истребителей, вылетающих в сторону Газы. Срабатывает Железный купол, и боеголовка взрывается яркой вспышкой в ночном небе Иерусалима. Арсений наслаждается каждой минутой, проведенной в верхнем мире, и соразмерно этому люди, словно почуяв его присутствие на каком-то животном уровне, идут по улицам быстрее, зябко кутаясь в шарфы и невольно оглядываясь постоянно – не идет ли за ними какой-то незнакомец, не таит ли опасность темный угол дома или неосвещенная арка между дворами; на пустынную святую землю садятся истребители, а ооновский миротворец на границе Северной Митровицы опускает на глаза голубой козырек, перекладывая винтовку из одной руки в другую. В тропическом вьетнамском лесу словно от дуновения душного ветра срабатывает почти рассохшийся капкан; на тихом поле Хатыни одиноко и невовремя бьет единственный колокол, и высокие деревья содрогаются от этого звука. В башне Адалет, скрипнув, с подсвечника падает давно не зажигавшийся огарок свечи, и от нее с ковра поднимается легкое облачко пыли. В лаборатории военного городка старший научный сотрудник вставляет в штатив последнюю запаянную капсулу зарина. Арсений опускается спиной на чуть влажный газон и жестом предлагает Руслану сделать то же самое; они оба чувствуют, как колеблются энергетические потоки вокруг, а это значит, что в верхний мир приходят и уходят разные демоны, и это обычная нынешняя жизнь. Только один раз у Арсения внутри екает что-то сильнее, чем обычно, и он поднимает голову, как ищейка, учуявшая добычу – и понимает вдруг, что это Антон. Он спустился в нижний мир, и Арсений отчетливо ощущает это; как и то, что скоро Антон вернется – это невозможно объяснить логически, поэтому Арс просто верит этому подспудному и бессознательному. Антон вернется, потому что что-то зовет его сюда, в это измерение, и сколько бы он ни старался спрятаться, у него вряд ли получится. Демоны не всесильны, хотя слишком часто пытаются таковыми быть. – Не пойдешь за ним? – Руслан срезает с каждой розы шип за шипом, складывая их в большой букет, и Арсений коротко качает головой, снова прислушиваясь. Голоса дельфинов в океане смешиваются со звуковыми волнами авианосца, рождая неповторимый для его слуха звук, и афалины ускоряют ход, стремясь спрятаться от машины в толще океанских волн. – Нет, Рус, в этом нет необходимости. Он сбежал, но это ненадолго, потому что его тянет ко мне так же, как и меня к нему. Я не знаю, почему так, но это и неважно до поры до времени. Пока я только знаю, что со мной ему лучше, чем без меня, если выбирать из двух зол меньшее, – Арс давит смешок и утыкается лицом в розы, вдыхая их запах. – Когда он обнимал меня там, внизу, нам обоим вдруг на мгновение стало спокойно. Все, что я знаю – он помнит об этом. Инстинкт иногда сильнее разума и воли. Да нет, не иногда. Всегда. Руслан уходит в нижний мир этим же вечером, потому что собирается королевский совет, и причина его как всегда может быть совершенно разной. И уж скорее там будут обсуждать, как избавиться от крикливых демонических чаек на берегу Черного моря, нежели вопрос, например, спрятанных корон или кое-чьего украденного сигила. Арсений думает об этом и вдруг хихикает, вспоминая, как он сам крал сигил у Эда, когда ему срочно нужно было в верхний мир, но это ведь другое – он ненадолго и вообще с возвратом. Неважно, что Эд тогда едва не двинул кони, а Арсений отхватил по морде; без этого было никак, и это стало началом возвращения всего на круги своя. Арс до сих пор помнит вкус того самого первого спустя годы глотка силы, который дал ему физическую веру в то, что он все еще способен нормально существовать, не побираясь на коленях. Глоток силы от чужой печати, выхаживание Бебура, неспособного пройти мимо даже конченого мудака, если у него перебита лапка, шабаши, мерзкие и грязные, но такие необходимые для поддержания элементарной жизни – осталось только найти свою корону, в которой тоже кроется немало, и тогда Арс сможет на максимальных возможностях продолжать функционировать и без своего сигила, пока не найдет его. Но и на это нужно время. И куда больше изворотливости ума, чем для того, чтобы украсть у Эда сигил – тот простачок ведь даже ничего не заметил, пока его не ткнули носом, а Арсений к тому времени успел уже сделать все свои дела. В поиске корон так или иначе затронуты все верховные, и короли, укрывающие короны, связаны обетом молчания, найти обход которому гораздо сложнее, чем обдурить Эдика или даже заставить девчонку Антона призвать в верхний мир демона. Арсений слишком осознан, чтобы не понимать этого: у него есть всего одна лазейка, и лазейка эта – Руслан. Тоже связанный обетом молчания, но находящийся достаточно близко, чтобы попытаться. Арсений возвращается в питерскую квартиру, где все по-прежнему – и пыль, и Герника в коридоре у стены с небрежно накинутой на нее тканью, и ars moriendi на столе; и только еще одна перевернутая страница и едва уловимый запах в воздухе дает Арсу понять, что Антон был здесь. Пусть и недолго, но был, и неясно, что он искал здесь. Арс проводит рукой по верхнему ребру картины и закрывает глаза. Конечно, он будет терпелив.⚜⚜⚜
– Ты уже здесь? Бебуру не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто пришел в его поместье, потому что без позволения сюда нельзя даже заглянуть – не то что войти; Паша молча останавливается за плечом демона-лекаря и с любопытством заглядывает на его рабочий стол, выставленный прямо здесь, в саду, потому что вне помещения ему работается куда лучше. Бебур в принципе большую часть времени проводит вне стен, ходит босым и воду пьет из фонтана. И сейчас он сидит в густой изумрудной траве, скрестив ноги, и не глядя протягивает Воле флакончик из темного стекла – обычное зелье, позволяющее немного приободриться, потому что в последние фазы в нижнем мире почему-то часто бывает неспокойно. Таких зелий Бебур за последнее время приготовил уже достаточно, чтобы понять, что происходит что-то из ряда вон выходящее – однажды к нему приходил даже Марк, который в силу распределения энергии никогда не нуждался в таких подачках. Зелье решает вопрос только на ограниченный отрезок времени, как кофе в человеческом мире тоже не купирует сами причины отсутствия сил, и Бебур старается прислушаться к себе, но пока не ощущает ничего похожего. С другой стороны, его изначальная близость к естественной среде обуславливает силу пусть и менее глобальную, но гораздо более стабильную. – Антон вернулся, – говорит Воля негромко, откупоривая флакон и в несколько глотков выпивая зелье; Бебуру всегда интересно наблюдать, как демоны с трудом переносят привкус полыни на языке – кто-то кривится, кто-то старается держать лицо, а Арсений, которого Бебур в свое время буквально ежечасно отпаивал этим снадобьем, пытался даже пинаться и грозился однажды запихнуть ему ногу в жопу. Как только поднимется на ноги. Но нет – оказался вполне себе благодарный пациент. – Знаю. Не понимаю до конца, что происходит, но это все будто расшатывает баланс, с которым у нас и без того вечные проблемы, – Бебур встает и, отряхнув светлые штаны от травы, оглядывается на Пашу. – Идем, покажу тебе кое-что. Тебе уже лучше? – Да, гораздо. Спасибо. Бебур ведет Волю по густому запутанному саду вглубь поместья, мягко ступая по траве, а вот Паше приходится следить, чтобы не угодить в плен так и норовящих связать его растений; они все здесь имеют инстинкты и субъективное существо, какое-то внутреннее «я», заставляющее их то ли защищаться таким образом, то ли баловаться. У демона-лекаря большое поместье, и почти всю его территорию занимают сады с выходом к лесу, где проходит незримая граница между его домом и уже единой общей территории Гоэтии. Бебур выводит его на заднюю часть садов, где густая короткая трава постепенно вырастает в острую жесткую осоку – и останавливается, убирая руки в карманы штанов. – Что ты хочешь показать мне? – Паша останавливается снова за его спиной, не идет вперед, потому что хорошо знает – в чужих домах по-хозяйски вести себя нельзя. Андрей вдруг протягивает руку, и Воля замечает то, ради чего, видимо, тот и привел его сюда: в пространстве прямо между ними, словно рассекая реальность, тянется тонкая неровная полоса, похожая словно на надрыв ткани или какую-то трещину. Паша обходит ее со всех сторон, замечая, что она остается статичной – ни за ней, ни впереди, ни по бокам ничего нет, и выглядит она абсолютно одинаково. Как трещина, внутри которой ничего нет – чернота, и она ярким росчерком выделяется на фоне зелени поместья. – Ничего, – подтверждает Бебур спокойно. – Она почти не меняется во времени и пространстве, но с тех пор, как я впервые заметил ее, она стала чуть длиннее. Он привычно перекатывает на языке букву «р», подходит ближе к полосе и протягивает руку, погружая ее в расселину по самое запястье. То же самое можно сделать с любой стороны, и рука не проходит насквозь, пропадая внутри черноты; когда Бебур вынимает ее оттуда, она падает вдоль тела обессиленной и парализованной. Паша невольно отдергивает свою руку, которой хотел было прикоснуться к этому пространственному изменению, на что Андрей только улыбается, как всегда безмятежно и спокойно, будто знает в десятки и тысячи раз больше, чем любой из самых коронованных высших чинов. – Я уже пробовал так делать. Парализует ненадолго, но через несколько часов это проходит, и рука работает нормально. Но ощущение слабости держит еще долго, как будто там пустота внутри, или не внутри, а за, это сложно объяснить. Еще одно такое искажение я встретил у грота на берегу Мертвого моря, если переходить его с юга на север, там оно в слепой зоне, поэтому вряд ли кто-то специально его искал. Оно шире и больше, и эффект от прикосновения похожий, только сильнее. Я не чувствовал кисть около суток. Паша отходит дальше и скрещивает на груди руки – у него явно не возникает желания проводить такие эксперименты. – Что же это может быть, – он смотрит долго и пристально, пока не делает еще один шаг назад, почти неосознанный. – Находиться рядом неприятно, как будто в любой момент можешь туда упасть. У тебя есть такое? Бебур кивает. – Да. Я почти не прихожу больше на задний сад поместья. Я пока не знаю, что это, и я ни разу не встречал ничего подобного. Если это искажение продолжит расти, мне придется уйти из этого места. Андрей разворачивается и такой же дорогой, буквально по собственным следам на примятой траве, уходит обратно. – Нам нужно быть осторожными.