Augen auf

      Россия стремительно падает вниз. Он инстинктивно пытается двигать конечностями. Но невозможно зацепиться за воздух. Внезапно триколор видит, как к нему сверху приближается силуэт. Третий Рейх, вытянувшись как по струнке, стремительно нагоняет русского.       — Какого чёрта ты здесь делаешь?! — республика кричит и от страха смерти, которая настигнет через несколько десятков секунд, и от ветра, создающего помехи.       — Тебя спасаю, — невозмутимо отзывается немец. Его лицо немного нахмуренно, но выточенные черты почти не изменились.       — Да мы же теперь оба погибнем! — на глаза-сапфиры ложится плёнка слёз, делая их ещё бездоннее.       — Не нагнетай, лучше помоги мне достать тебя. — Федерация, не понимая, как это им поможет, всё же вытягивается, теперь падая в вертикальном положении. Умереть вместе будет легче, так? Фриц хватается за юношескую щиколотку. Сверхдержава оказывается на том же уровне, что и сын СССР, просто использовав его тело, как средство передвижения, проползя по нему. РФ смущенно выдыхает. Никто его ещё так нагло не облапывал. Встреча взглядом с нацистом ещё больше смущает светло-русого. Нордист крепко обнимает мальчика и, прижимая к себе, говорит: Обхвати мою шею.       — Ч-что? — это выходит за все возможные рамки приличия.       — Выполняй, а не то мы разобьёмся! — оскаливается блондин, но в этом жесте нет злости или агрессии, направленной на славянина.       Россия неуверенно заводит руки за голову Нацистской Германии, пока фриц закидывает его ноги на бёдра, скрещивая с обратной стороны колен. Личико триколора краснеет: они оказались слишком близко, что полностью почувствовали изгибы тел друг друга. Немец ощущал, как чужая аккуратная плоть и кости прижаты к нему. Подросток удивился, обнаружив больше мышц, чем можно было предположить по худощавости арийца. Федерация хотел спросить, зачем ему находиться в такой интимной позе, как услышал, будто расходится молния на одежде. Через секунду стран словно подбрасывает вверх, точно они стукнулись о воздушную подушку. Юноша округляет глаза и приоткрывает ротик, когда видит, по какой причине они не разбились, оказавшись в сотнях метров над землёй. За спиной Рейха находились большие крылья. Их перья были чернее сгущающийся ночи. Переливающиеся серебром, как у воронов — символов смерти.       — Удивлён? — с довольной ухмылкой поинтересовался немец. Обладатель шапки-ушанки кивнул, смотря вверх.       — Как ты их придумал?       — Das не моя разработка. Пару недель назад вырвал аналогичные у Польши, — приоткрыл клыкастую пасть от ласкающих воспоминаний, — и усовершенствовал. Теперь я могу изменять высоту полёта, — ефрейтор держался на отметке около 500 метров, чтобы их не достигли пули с земли и РФ не было слишком холодно.       — Как ты ими двигаешь? — русский переключил внимание со смущающей позы на крылья, будто бы принадлежащие падшему ангелу.       — Сокращаю мышцы спины и пояса. Не очень легко, однако, — кивнул голову в одну сторону, ибо плечами пожать было бы проблематично, и продолжил смотреть прямо вперёд.       — Я чувствую, как перемещаются твои лопатки, — сам себе напомнил про то, что их тела слишком сильно соприкасаются. — Я могу хотя бы ноги опустить? — посмотрел в холодные серо-голубые глаза. Они выглядели так, будто немного устали по причине, что повидали очень многое. Но национал-социалист не создавал отрицательную атмосферу вокруг себя по отношению к мальчику.       — Тогда у меня не хватит сил одновременно держать тебя и доставить нас в Лондон, — безэмоционально доложил Третий. Светло-русый понимающе кивнул с более спокойным, даже немного печальным лицом.       — Рейх… почему ты прыгнул за мной? — перевёл ультрамариновые омуты снова на молодого человека. В них плескались надежда и нечто большее, какое-то странное, ранее невиданное, незнакомое чувство. Но Федерация это не осознавал.       — Ещё спрашиваешь? — изогнул светлую бровь. — Я был пойман грязными животными. Мне оставалось только отступить, а ты предоставил прекрасную возможность для осуществления этого запасного плана.       — А для чего ты кричал моё имя? Ты был единственный, чей голос я услышал, — поставил удивительный факт обладатель полосатой рубашки.       — Я предполагаю, что тебя всё ещё можно использовать, чтобы предотвратить падение Третьей Империи-меня. Найдётся несколько сердобольных стран, которые не переживут смерть шестнадцатилетнего ребёнка. Они попросят остальных согласиться на мои условия, чтобы вызволить тебя из моего плена. Я поиграю на их чувствах, воззову к совести, гуманности, что они так яростно не признают у меня. Я неплохо умею уговаривать. Таким образом хотя бы сохраню какую-нибудь часть фирмы, — спокойно рассуждающим тоном ответил фриц.       — Вот оно как… — поник Россия. Личико утратило какие-либо проявления светлых чувств. Сапфировые омуты потемнели. Хотя на что, собственно, Федерация рассчитывал? Это ему стал не чужд Нацистская Германия. Немец же говорил только о стратегическом преимуществе содержания советской республики у себя. Ни о чём другом речи никогда не шло. Светло-русого изнутри начало сжимать и опустошать. Вроде бы ничего не произошло, но стало так больно. В груди давило. Дабы слёзы не стали течь и не появились признаки истерики, триколор заморгал.       — Тебе стоит поспать. Не уверен, что в последнее время тебе удавалось это сделать, — сверхдержава погладил кистями рук по юношеской спине, также крепко прижимая к себе. Словно нёс слиток золота. Его движения были такими нежными, насколько вообще способен убийца быть чутким и заботливым. — Я не дам тебе упасть, — предупредил национал-социалист, чтобы русский мальчик мог спокойно заснуть. Во сне пустота в сердце перестанет чувствоваться. Фриц поудобнее взял Россию, положив его голову на своё плечо и грудь. Хотя, точнее, направил. Ведь русский был снизу. Славянин, вдыхая аромат чёрной военной формы, отключился под звук равномерных и нечастых взмахов крыльев.

***

      Наследника Союза похлопали по плечу, выводя из состояния дремоты. Сна не было — только бесконечная чернота. Россия открыл глаза и поморгал ресницами, приспосабливая зрение. Первым, что он увидел, был Нацистская Германия, второй рукой придерживающий его за плечо. Очнувшись, республика встал полностью на ноги. Немец стоял достаточно близко. Лицо с впалыми щеками было серьёзно и холодно. Юноша осмотрелся.       — Туман? Давно его не видел, — тот, как клубы пара, стелился по улицам, доставая даже до третьего этажа. Казалось, будто на город вылили парное молоко: в паре метров уже ничего нельзя было различить.       — Ранним утром это обычное явление. Gehen, — национал-социалист взял русского за рукав рубашки и повёл в туман. — Мы на моей территории. Попробуем добраться до базы "Gewalt".       — Почему мы сразу к ней не подлетели?       — На всякий случай, если мои опасения подтвердятся, — коротко ответил немец. Похоже, сейчас он не был настроен на диалог. Такое случалось, лишь когда сверхдержаве необходимо было срочно придумать новый план или изменить текущий. Федерация был не против помолчать. Светло-русый получил последние воспоминания, заставшие его не поникнуть, но притупить эмоции, отображаемые мимикой. Честно сказать, юноша был расстроен. Чем? Не мог чётко сформулировать. Для него это оставалось тайной, покрытой мраком, как и мощеные камнем улицы Лондона. Такой же загадкой, как и ориентирование фрица в непроницаемом тумане. Вдруг тот остановился. Блондин присел, отпуская ткань удивленного и заинтересованного РФ. Рейх взял какой-то предмет и повертел его в руке, вынося вердикт: Вещь, что выронили совсем недавно. Это эмблема англичанина, — встал и показал собеседнику.       — Думаешь..?       — Они уже рыщут в поисках нас, — нордист выронил вещь, выпавшую сквозь длинные пальцы, вернув обратно, где нашел. Третий, сложив руки на пояснице, задумчиво повернулся спиной к триколору и отошёл на пару шагов: Россия, можешь идти, — синеглазый вскинул бровки. Нацист отпускает его? — Я не смогу сбежать от погони, синхронно с этим удерживая тебя рядом. Ты свободен. Отныне больше не мой пленник. Прощай, — сказав последние слова, как сухие листы, Нацистская Германия и направился в туман, чтобы раз и навсегда уйти из жизни Федерации.       — Стой! — страна схватил его за плечо, как будто он был спасительным кислородом после долгого погружения в воду. — Подожди. Не уходи, — сковано и рвано говорил отрывки из предложений, что хотел молвить на самом деле.       — Warum? Разве бы ты не хотел, чтобы меня больше никогда не было рядом? — стоя спиной, почти прошептал Третий.       — Нет…       — Так больше никто не будет мучить, ломать тебя, глумится над твоим телом, — в уголках сапфиров выступили слёзы. Как гадко! Немец знает, как СССР обращается со своим правопреемником, но всё равно говорит это! Подло лжёт республике и самому себе, хотя оба знают, что это ложь.       — Почему ты просто не можешь понять? — на тон тише вопрошает Федерация. — Ты стал мне лучшим собеседником, единственным, кто понимал и всегда мог выслушать меня. Кроме тебя у меня нет ни друзей и, похоже, ни семьи. Я не хочу потерять тебя и остаться один. Снова. Не хочу! — только на последних словах голос стал подрагивать. Российская Империя мог гордиться тем, что внук стал взрослее. Шовинист полностью обернулся. На нём не было лица, но обладатель шапки-ушанки этого не видел. Та закрыла ему обзор, когда русский опустил взгляд. Он убрал руку с плеча фрица. Держать его таким образом равнялось держать около себя. Такую дерзость по отношению к становившейся фактически чужой стране славянин не смел.       — Никто никогда не говорил мне подобного, — хрипловатым голосом разорвал тишину Рейх, словно вынося приговор. Тон не имел оттенков. — Я был чужим везде, где бы ни появлялся. Никому не нужен. Если бы я умер на войне, никто бы не оплакивал, не хоронил мои останки, — страны смотрели друг другу в глаза, не отрываясь. Наци был пуст. Ни ухмылки, ни покровительственно-насмешливого тона. Неожиданно его лицо как-то изменилось. Оно осталось прежним, но воспринималось триколором иначе. В расчётливых и бесчувственных глазах растопился лёд:       — Россия, ты самое дорогое, что есть у меня на Земле.       Мальчик приоткрыл ротик. Признание скрытного и чёрствого сверхдержавы было неожиданным. Хотя Федерация его ждал. Надеясь всей душой (хоть это было безумие), что для фрица русский - тоже не пустой звук. У светло-русого немного участилось сердцебиение. Тепло от слов убийцы заполняло пустоту в груди. Диктатор продолжил:       — Я не способен чувствовать ни раскаяние, ни сожаление о своих поступках. Но я прошу у тебя прощения за всю боль, что причинил тебе, — официально проговорил нордист. — Меньше всего на свете я хотел бы расстаться с тобой.       Нацистская Германия подошёл к юноше. Нешироко распростёр руки для объятия, будто вопрошая, каков ответ на его чувства у Российской Федерации? Немцу было не просто нелегко - очень тяжело признать самому себе, что он привязался к синеглазому настолько, что был готов убить абсолютно всё живое, даже выгодное ему, лишь бы ничто не мешало им. Россия с зардевшимися щёчками смотрел на кровавого диктатора, предводителя Оси. Страна подошёл к сверхдержаве ближе, и они заключили друг друга в объятия. Те сильно отличались от происходивших во время полёта. Тогда оба чувствовали, что между ними провели черту, сделавшую их чужими. Грань, проведённую ими же. Сейчас страны через кожу ощущали искренность слов и намерений друг друга. РФ не считал отвратительным и страшным запах чужой крови, которым пропиталась чёрная военная форма нациста. Блондин не брезговал приблизить кого-то к себе, хотя республика активно провел последние деньки. Немцу нравилось чувствовать тепло, подаренное русским. Как и славянина грело то, что он теперь не один. Их теперь двое. Но двое против всего мира.       Понимая обречённость их существования, ариец выпустил из спины аспидно-чёрные крылья. Они заботливо укрыли триколора, делая объятия ещё чувственнее. Подросток повернул голову в сторону правого крыла, с интересом рассматривая перья. Шовинист аккуратно перевернул юношу в объятиях, прижимая к себе уже его спину и освободив ему руки. Пальчиком Россия прикоснулся к крылу. Перья были шелковистые, приятные на ощупь. Он провел по ним ладонью, пока Рейх по-собственнически изучал его грудь. Фриц вспомнил, как точно так же прижимал русского в переулке. Но рука не легла между юношеских ног. Наци обратно развернул Россию к себе и взял контур его лица ладонями, поглаживая большими пальцами.       — Как жаль, что мы сказали это слишком поздно, — молвил Третий, пряча крылья. — Нам осталось провести вместе не больше получаса, и потом нас обязательно найдут союзники. Мы больше никогда не увидимся.       — Может, нас посадят в одну тюрьму? Тогда мы будем вместе.       — Исключено. Нас в первую очередь разделят. Скорее всего, тебе простят, хотя твоя персона многим не угодна. Но меня однозначно убьют. Или посадят в далёкую крепость на другой стороне земного шара на оставшиеся годы, — спокойно констатировал нордист, словно обсуждал обыденные вещи. Федерация же стоял с мокрыми глазами, сильнее прижимаясь к сверхдержаве:       — Почему мы не могли встретиться раньше? Если бы мы знали, чем всё обернётся, то не допустили бы этого!       — Lieber Russland, счастье — это глюк. Как в немецком, так и в жизни. Das Glück, — напев, провел по скуле юноши. — Не всем рожденным в этом мире суждено быть счастливыми, — приблизил своё лицо.       Синеглазый удивлённо заморгал, когда между ними расстояние сократилось до пары сантиметров. Он понял, к чему ведёт Рейх. Федерация видел в Рейхе замену отцу, но воспринимал его, как старшего брата. Хотя республика тщательно отталкивал от себя мысли, что ариец его привлекает и в другом смысле, славянин не мог не признавать, что не против этого с диктатором. Уста нациста накрыли губы России. Они закрыли глаза при обречённом поцелуе. Он был не напористый, невинный… только первые несколько секунд. Губы оказались такими мягкими, а сверхдержава решил узнать, каковы они на вкус. Мускулистый язык прошёлся по ним, облизывая. Наци изменил положение рук: одной взялся за затылок сына Советов, массируя его, второй придерживал триколора за талию. Немецкий язык проник в рот светло-русого. Федерация не сопротивлялся, стараясь правильно отвечать на ласки. Нацистская Германия взял инициативу на себя, сплетая их языки вместе, одновременно изучая чужую ротовую полость. Вскоре кислород закончился, и им пришлось отстраниться друг от друга. Россия был покрыт румянцем и смущенно смотрел в серо-голубые глаза, все же не отводя взгляд. Третий улыбнулся. Искренне, беззлобно, как не делал никогда. Странам понравился их первый и последний поцелуй.       — Für uns gibt es… Keine Liebe ohne Leid. Nichts hält für die Ewigkeit, — тихо напел Рейх. Его голос, несмотря на хрипловатость, звучал красиво и мелодично. Всё-таки, наци был по-настоящему творческой личностью, созданной для искусства и просвещения, как и заметил Федерация при их первой встрече: Keine Liebe ist dir gnädig. Es gibt keine Liebe ohne Leid, ohne Leid, — заботливо поправил шапку-ушанку, одна сторона которой часто была чуть выше другой. Провел по светло-русым волосам, что через несколько месяцев станут каре, пока Россия завороженно слушал немца. Ещё раз провёл тыльной стороной ладони по левой стороне лица. Длинными пальцами приоткрыл ротик и удостоверился. У синеглазого были клыки. Как у вампира. Keine Liebe ist dir gnädig. Unsere Liebe hält nicht ewig, — коротко поцеловал в лоб, как на прощание.       — Я не перережу себе горло, чтобы ты не видел моей смерти. Хотя мне так не нравится перспектива достаться Антанте живым, — республика напряженно сжал пальчиками военный камзол фрица. — Я не верю, что после смерти нас ожидает пламя Ада. Так что я буду тебя ждать в образе духа, наверное. Только не спеши ко мне, — серьёзно посмотрел в сапфировые очи и продолжил только тогда, когда русский кивнул. — Я хочу кое-что отдать тебе… — ариец, чуть-чуть отстранившись, достал из кармана свой любимый кинжал. Тот самый, которым он игрался и разрезал рубашку РФ. — Я дарю его тебе, как память обо мне, — Нацистская Германия отдал в руки славянина оружие. Юноша поднёс его к себе поближе, чтобы рассмотреть. Клинок с треугольными зазубринами отливал серебром. А на чёрной рукояти был орёл с расправленными крыльями, держащий свастику в когтях. Восточный славянин перевёл глаза на диктатора. — Он теперь твой, как и я, — Россия вновь обнял нациста, сильнее прижимая к себе, будто это помогло бы им остаться вместе. Сверхдержава заключил русского в последние объятия.       Послышался топот приближающихся людей. Поданных стран Антанты. Сын СССР спрятал в одежде подаренный кинжал. После положил свои кисти на руки немца, держащие его лицо.       — Lebe wohl, Российская Федерация.       — Прощай, Третий Рейх.       Так время, отпущенное Нацистской Германии и России, подошло к концу.