※ ※ ※
Джин сидел посреди своей просторной светлой гостиной на полу. И ждал. Вдохновения. И звонка от критика, который отказывался звонить уже третий день. Нет, Джин не думал о нем денно и нощно. Думал о нем реже, чем о той работе, которую ему необходимо было сделать. Но когда он ловил себя на этой мысли, что вдруг раздастся телефонный звонок, и он услышит знакомый тембр, на его лице появлялась улыбка. Нет, он до сих пор считал Мин Юнги совершено несносным и крайне самоуверенным, но теперь ему не хотелось его убить. Или покалечить. Или хотя бы ударить. Ему хотелось чего-то другого. Например, поболтать за бокалом пива в какой-нибудь совершенно непретенциозной атмосфере. О чем можно написать рассказ на пять тысяч печатных знаков? Этого, очевидно, мало, чтобы развернуть обстоятельный экшн с завязкой, кульминацией и эффектной развязкой. Этого, очевидно, мало, чтобы описать и раскрыть чьи-нибудь взаимоотношения. А для чего этого достаточно тогда… Запиликал его телефон, и он нехотя поднялся. Обойдя прекрасный и удивительно мягкий на вид цвета бургунди диван, с льняной обивкой, на которой было комфортно даже голышом, он остановился рядом с высоким деревянным столиком из беленого дуба, на трех затейливых ножках. На экране был незнакомый номер. «Привет, мистер Ким. Я постеснялся звонить, потому решил написать. Как насчет вечера завтрашнего дня?» Вот и улыбка. Пусть он и не услышал знакомый тембр. «Пока меня не захлестнуло волной вдохновения, я совершенно свободен» «Работаешь над новой целью для моей безапелляционной критики?)» «Нет, над статьей в журнал» «Одно и то же)) Как насчет светлого нефильтрованного завтра?» Джин удивленно поднял брови. Ощущение, что его мысли принадлежали не только ему. «За. Только скажи время и место» Юнги написал адрес и время. «До встречи, критик Мин)» «Увидимся завтра, в 20.00, писатель Ким.»※ ※ ※
Когда Джин пришел к обозначенному месту, в ровно обозначенное время, Юнги уже ждал. На этот раз, он был без своей кепки и вместо белой футболки на нем была надета черная рубашка. Заправленная, она вполне деликатно облегала мужской торс, придавая всему виду стильной современной элегантности. Без заутюженных стрелок и запонок. В руках Юнги вертел небольшую черную сумку, в которой, наверняка, помещались только телефон, документы и бумажник. Вообще, Джин не мог не отметить (хотя, возможно, и очень пытался): в, на первый взгляд, мрачном total black Юнги выглядел крайне приметно, если не сказать нарочито привлекательно. Очень привлекательно. И Джину стоило бы перестать об этом думать. Тем временем, увидев его, когда писатель уже подходил к нему, критик вполне себе дружелюбно развел руки. — Здравствуйте, мистер Ким. Смотрю, вдохновение так и не посетило? Что ж, я могу быть доволен. И как критик, которому явно будет, что покритиковать, и как некритик, который немного нетерпеливо ждал встречи. — Юнги улыбался, а Джин соображал. На что реагировать сначала? На очередной удар по его самолюбию или же на то, что молодой человек, также как и он, был вполне захвачен перспективой их новой встречи. — Отлично выглядишь. — Джин еще раз оглядел стоящего перед ним критика с ног до головы, убедившись, что он не лукавит, отвешивая комплимент. — Спасибо. Надеялся, нагнать на тебя страху. — Юнги смерил писателя абсолютно аналогичным оценивающим взглядом. — Если бы я был модным критиком, я бы однозначно отметил, что одеваться у тебя получается намного лучше, чем писать книги. Вечер обещал быть крайне интересным, судя по настрою не перестающего снова весьма самонадеянно улыбаться Юнги. — Я и раздеваюсь вполне неплохо. Но оставим меня в покое. Я так полагаю, нам сюда? — Джин указывал на вход, над которым висела красочная подсвеченная вывеска. Юнги несколько секунд посмотрел на него прямо, думая о чем-то своем, но потом встряхнул головой и кивнул. — Прошу. Молодые люди расположились за находящимся вдали от посторонних глаз деревянным столом, на мягких высоких стульях. Место было атмосферное. Красный кирпич, на весьма дилетантский в вопросах декора взгляд Джина — из старых запасов, так как тут и там виднелись выщербины, придававшие ему еще большей внушительности. Деревянная, из дуба или сосны, мебель и такие же настенные панели, очень эффектно разбавлявшие красную кирпичную кладку. Пол — темно-серая тротуарная плитка, которая придавала всему интерьеру монументальности. И, конечно же, массивная деревянная барная стойка, с находящимися за ней стеллажами с разного рода алкоголем и висевшими над ней, на крепких стальных крюках, пивными кружками, очевидно, трофейными, привезенными из разных стран. — Ну, нравится? — Юнги оторвался от изучаемого меню и с самодовольной улыбкой, которая почему-то совершенно перестала напрягать, посмотрел на Джина. По его лицу он уже успел понять, что писатель вполне себе впечатлен. — Нравится. — Джин продолжал озираться по сторонам, игнорируя выбор еды и напитков. — Если ты не возражаешь, сегодня угощаю и заказываю я. — Юнги говорил, не отрываясь от меню. — Платишь? — Ну, ведь я же позвал тебя сюда. — Юнги глянул на Джина поверх меню, и снова окунулся в его изучение. — Знаешь, так обычно поступают, когда либо приглашают друга, либо — на свидание. — Джин окончательно отложил меню в сторону и теперь наблюдал за Юнги, который, казалось, его совершенно не слушал. Он действительно ничего не ответил на его последнюю реплику, вместо этого жестом подозвав официанта. Сделав заказ, Юнги откинулся на спинку и удобно расположил руки на подлокотниках. — Что ж, прежде чем я приступлю к освещению той темы, ради которой мы здесь собрались, скажи, что за статья, над которой ты работаешь? Джин также откинулся на спинку, приняв, на его взгляд, наиболее непринужденную позу. — Рассказ на пять тысяч знаков. Но я пока не начал. Не знаю, о чем писать. Юнги засмеялся. — Пять тысяч знаков? Я думаю, что ты вполне можешь вместить в это количество, например, описание водосточной трубы. Или птичьего гнезда. Или все-таки есть риск выйти за рамки лимита? — Я не могу понять, ты завидуешь моей способности так образно описывать даже самые простые вещи? — Я завидую твоей уверенности в том, что это очень круто. — Юнги улыбнулся, увидев между бровей Джина уже полюбившуюся ему складку, говорившую о том, что писатель… бесится. — Просто попробуй описать что-то настолько образно. И мы с тобой обсудим, насколько это круто. Юнги молча улыбался, глазами изучая лицо Джина. Он снова, как тогда в студии, сидел, оперевшись на один подлокотник, пальцами касаясь своих губ. Писатель сохранял молчание. — Мы же уже обсуждали то, что критик не должен быть писателем, чтобы критиковать. Я не должен уметь то, что умеешь ты, чтобы сказать, что это не круто. Это в принципе нецелесообразно: уметь делать то, что тебе не нравится. Джин не успел ничего ответить. На стол перед ними поставили два красивых массивных стеклянных бокала со светлым, чуть мутноватым пивом, золотой цвет которого приятно расслаблял глаза, и большое блюдо с различными морепродуктами. Прежде чем уйти, официант уверил, что мясо будет готово через несколько минут. Юнги поднял бокал, собираясь произнести тост. — За то, чтобы этот прекрасный вечер не закончился поножовщиной. — Джин закатил глаза, но не стал все-таки сдерживать улыбку. Раздался мягкий звон бокалов. После того, как пиво было продегустировано и было единогласно решено, что оно отличного качества, Джин взял кусочек запеченной на гриле и приятно отдававшей костром свиной вырезки, только что доставленной вместе со всем остальным мясным великолепием, и отправил в свой рот, оценив сочность мяса. — Скажи мне, Юнги, почему тебе доставляет такое удовольствие каждый раз меня подначивать? Юнги широко улыбнулся и в его взгляде появилась какая-то несвойственная, как думал Джин, критикам мягкость. — Ты очень забавно реагируешь. А теперь я все-таки расскажу тебе, как мы, ужасные критики, пишем свои ужасные рецензии на прекрасные литературные произведения. Он быстро закусил говядиной и взялся за свой запотевший от еще холодного пива стакан. — Скажу сразу: я критик диванный, бытовой, не претендующий на истину в последней инстанции. Я оцениваю произведения исключительно на основании собственной реакции организма на печатный текст. И первое и главное, на что я обращаю внимание — мой эмоциональный отклик. Джин придвинулся ближе к краю стола, расположив на нем свои локти. — Любое литературное произведение должно вызывать определенную реакцию. Если комедия не заставляет меня смеяться — это плохая комедия. Если драма не заставляет меня задуматься о вечном — это плохая драма. Если трагедия не вышибает слезу — это плохая трагедия. И, соответственно, если любовная лирика описывает половое влечение, но к моему члену не приливает кровь — это не настоящая любовь. — На последних словах Джин явственно почувствовал, как его щеки покрылись розовым румянцем. Уровень этилового спирта в его крови еще не достиг того уровня, когда он смог бы говорить о таких вещах совершенно спокойно. — Не думал, что взрослый человек может краснеть при упоминании члена, но... — Юнги задумчиво улыбнулся, не скрывая некоторую легкую издевку во взгляде. — Это просто выдает в тебе человека чувствительного. — Мы собрались здесь, чтобы поговорить о критике, а не обо мне. Если ты хочешь поговорить обо мне, для этого нужно будет выбрать другое время. — Договорились. Можешь попросить своего менеджера снова со мной связаться. — Продолжил Юнги уже более серьезно. — Я искренне считаю, что если литературный труд вызвал у меня какую-то из обозначенных выше реакций, я просто не имею морального права его сильно ругать. Даже если там нет пространных и красочных описаний. Джин закатил глаза, издав какой-то недовольный гортанный звук. — Но, если в книге много красочных описаний, но она не вызывает во мне никакого эмоционального отклика, я вряд ли смогу ее похвалить. Красивый язык — это хорошо. Джин поспешил его прервать. — У тебя красивый язык? — он смотрел вопросительно на Юнги, положив в рот и начав жевать часть жареной говяжьей вырезки. — Умелый. — Юнги, как ни в чем ни бывало, продолжил. — Правильная грамотная речь — это важно. Но во всем важен замысел. Все зависит от замысла. И я могу тебе гарантировать, что все великие и гениальные произведения стали таковыми уже на стадии замысла, еще не успев обрести какую-либо вменяемую речевую форму. Юнги многозначительно замолчал, также многозначительно смотря на блюда с мясом и морепродуктами, не решаясь, в какое из них запустить свои длинные пальцы. — Ты думаешь, что в моих книгах нет замысла? — Джин чувствовал, что язык стал приятно развязываться под действием постепенно всасывающегося в кровь алкоголя. Юнги улыбнулся, остановив свой выбор на мясе, а взгляд — на Джине. — В твоих книгах есть замысел, но он очень сильно уступает по своей продуманности описаниям. — Вот же зануда. — Джин занялся закрытой раковиной мидии. — Ты? Очень самокритично, но очень верно. — Юнги одобрительно закивал головой. Джин посмотрел на него, и почти сразу одернул от неподдающейся до этого мидии руку, приложив палец к губам. — Порезался? — во взгляде Юнги появилась малюсенькая капля беспокойства. Но все же появилась. — Дай сюда. Он протянул свою ладонь, намереваясь заполучит в нее порезанный Джином палец, но Джин сомневался. — Ты думаешь, я могу ее откусить? — Юнги многозначительно поднял бровь, и писатель неуверенно протянул ему руку. Критик бережно своими длинными пальцами взял протянутую ему ладонь и сразу поднес чуть ближе к глазам раненый палец. Порез был не слишком глубокий, но так как край раковины был очень тонким и острым, перерезав даже маленькие капилляры, все равно выступила кровь. — Держи. — Юнги оставил руку Джина на весу, вытер руки о салфетку и полез в свою сумку. Он извлек оттуда пачку влажных антибактериальных салфеток и небольшой пластырь. Достав одну салфетку, он аккуратно приложил ее к порезу. — Ай! — Джин совершенно рефлекторно попытался одернуть руку. — Как маленький. — Юнги посмотрел на взволнованного писателя, а затем, совершенно неожиданно для него, чуть нагнулся над рукой и подул. Ощутив легкое дуновение холодного воздуха, Джин почти перестал чувствовать жжение от содержащегося в салфетках спирта. Он смотрел на Юнги и не мог поверить, что ужасный противный критик вдруг проявляет такую трогательную заботу. В следующее мгновение, он перестал дуть, прижав салфетку к порезу, и открыл пластырь. Рана была очень удачно заклеена. Юнги еще раз проверил, как налепил пластырь, и Джин уже начал чувствовать неясные мурашки от каждого нового касания. Наконец, критик вернул ему руку. — Спасибо. — Джин улыбнулся. — Будем считать, что я спас тебе жизнь. — Юнги спрятал все обратно в сумку, закрыв ее. — После нападения запеченой мидии. Юнги улыбнулся. — Ты всегда носишь с собой влажные салфетки и пластырь? — Джин с интересом смотрел на критика. — Антибактериальные салфетки — вполне себе обычная вещь. Даже необходимая. Никогда не знаешь, чего тебе придется касаться. Особенно в книжных магазинах. — Юнги многозначительно посмотрел на Джина, и, увидев вновь сдвинутые брови, он засмеялся. — Я не о твоих книгах. Остаток вечера прошел вполне благополучно. Разговоры, правда, стали все больше касаться тем более личных, чем критика и литература. Они обсуждали свою учебу и все, что в те года вращалось вокруг нее, даже немного затронули детство, успев поделиться какими-то забавными, но все-таки личными воспоминаниями из тех времен, когда они были маленькими и безобидными карапузами. Юнги заплатил, как и обещал. Время уже перевалило за полночь, и Джин заказал такси. Для себя и для Юнги, который под конец вечера стал каким-то слишком очаровательным. У него немного покраснели щеки, он болтал без умолку и постоянно улыбался. Узнав эту сторону сурового и непоколебимого критика, Джин просто не мог отделаться от мысли, что он ему стал нравиться. Как… Просто очень нравиться. Когда они выходили, Джин, проявив безупречное воспитание, подержал для Юнги дверь, который на ходу пытался надеть кожаную куртку. Он немного увлекся и направился куда-то в другую, противоположную от такси, сторону, и Джин, практически не сомневаясь, бережно взяв его за талию, вернул на нужную траекторию. Юнги остановился в непосредственной близости от него, и Джин смог ощутить аромат его парфюма. Чуть горьковатый цитрус с каким-то очень приятным сладким послевкусием. Что-то похожее на лимонную цедру, табак и ваниль. Пока Джин в уме составлял пирамиду аромата, Юнги протянул ему свою куртку. — Помоги, пожалуйста. Я не могу ее победить. — в его взгляде была усталость, которая придавала всему его виду необычайной мягкости. Еще и в теплом свете фонарей. У Джина в голове уже начали слагаться поэтичные и утонченные образы. Он держал кожаную куртку, пока Юнги, не слишком гениально, но очень настойчиво, засовывал руки в рукава. Закончив, он повернулся в Джину. — Спасибо. Очень любезно с твоей стороны. — Он улыбался, и их взгляды друг на друге задержались чуть дольше приличного. Раздался гудок такси. — Оп, это либо за мной, либо за тобой. — Юнги обернулся в сторону приехавшего желтого автомобиля бизнес-класса. — В принципе, все равно, но я тебе уступаю право уехать первым. Только назови водителю адрес. — Джин следовал за направившимся к машине молодым человеком. Юнги открыл дверь пассажирского сидения и, прежде чем опуститься на кресло, протянул Джину руку. — Спасибо за приятный вечер. Буду ждать звонка от твоего менеджера. — Он широко улыбнулся, обнажив розовые блестящие десны и мягко пожал руку писателя. Вскорости подъехала вторая машина. Назвав водителю свой адрес, Джин, наконец, услышал мерное приятное урчание разогревающегося мотора, и машина тронулась. Писатель смотрел через окно на ночной город и думал о том, что, возможно, Мин Юнги не такой уж и ужасный. Если не сказать больше.※ ※ ※
— Джин, какие у тебя творческие планы? Ты знаешь, я никогда от тебя ничего не требую, но мне нужно знать, на что надеяться и чего ждать. — Пока Джин по привычке растянулся на кожаном диване, который, писатель вдруг это заметил, походил на диван из порно-кастингов, Тэ заполнял свой ежедневник, попутно что-то печатая на своем суперсовременном и супертонком компьютере. Джин частенько удивлялся, как в его тонкий корпус смог вместиться вееееесь находящийся в нем искусственный интеллект. — На данный момент я работаю над статьей для популярного еженедельника. И на эту работу у меня осталось десять дней. Что будет потом… Я не знаю. Пока у меня нет никаких мыслей. — Ладно, можешь не торопиться. Кстати! Я посмотрел выпуск с тобой и Юнги. — Тэхен тарабанил ручкой по столу, ожидая, что Джин в нетерпении вскочит, чтобы лучше расслышать то, что ему скажет его издатель. Однако, Джин только приподнялся на локтях. Как будто он уже смирился с тем, что тогда произошло. Тэхен не могу этому не радоваться. — И как? Сильно я обделался? — Джин спокойно улыбался. — Чуть меньше, чем сильно. Его реплика про твой литературный авторитет… Это реально было сильно. Но! Ты немного выправился, когда сказал, что художник и его творение — это одно целое, и обидеть творение значит обидеть художника, его создавшего. Это было проникновенно и искренне. Я уверен, что люди тебя услышали в этот момент. Но Мин Юнги был хорош. — Тэхен откинулся на спинку своего супер комфортабельного кожаного кресла. — Причем не только как критик. — Ты о чем? — Джин поудобнее устроился, облокотив спину о кожаный подлокотник. — По-моему, он очень хорош собой. Если честно, я его совершенно не так себе представлял. — Ты думал, что ему сорок лет, у него горб и огромная несимметричная плешь на голове? Тэхен многозначительно смотрел на Джина, пока тот лежал с закрытыми глазами и неясной улыбкой на губах. — Нет, но я не думал, что он также привлекателен, как и остроумен. И знаешь, в контексте его исключительного остроумия, я бы назвал эту привлекательность… Сексуальностью. — Он крутанулся на своем кресле, ненадолго уставившись в находившееся за ним панорамное окно. — Ну ты не перегибай. — Джин изображал в голосе сомнение, в то же время вспоминая Юнги во время их последней встречи: его totall black, блестящие ореховые глаза, улыбку, настроение которой так эффектно меняется от самодовольства до квинтэссенции очарования, длинные пальцы и широкие ладони… — Ты чего так лыбишься, эээ? Джин открыл глаза. — Ммм… Анекдот вспомнил. Тэхен засмеялся. — Я не буду просить его рассказывать, чтобы не заставлять тебя краснеть. Просто скажи мне, когда вы уже сходите на свидание. — Тэ был воодушевлен. — А ты когда выведешь Гука в свет? — Джин пытался совершить эффектный маневр, чтоб очень эффектно уйти от неудобных расспросов. — У него снова сборы через полторы недели. Я его изредка вывожу только в душ и на кухню. Дернул же меня купидон влюбиться в международно признанного бегуна-легкоатлета… — Тэхен с грустью закатил глаза, картинно уронив голову на стол, на оперативно подставленные под нее руки. — Просто сейчас такое время. Но вообще, конечно, вы очень вовремя поженились. — Мы поженились через три недели после знакомства. — Тэхен поднял вверх указательный палец. — И теперь, спустя шесть лет совместной жизни, я понимаю, что это было самое правильное и самое спонтанное решение в моей жизни. — Подожди, я думал, вы познакомились, когда были на втором курсе… — На первом. Во время студенческих спортивных игр. Он тогда споткнулся о барьер во время тренировки, когда увидел, как я грациозно примерялся к стрельбе из лука. Эх, как будто вчера это было… Джин засмеялся, выуживая из заднего кармана завибрировавший телефон. — Ты еще слишком молод, чтобы звучать как старый дед. — Да, это твоя прерогатива. Джин хотел было среагировать, но пришедшее ему сообщение было от Юнги, и он вместо остроумной колкости лишь улыбнулся. Скорее всего, как дебил. «Серьезно, Ким Сокджин? Через менеджера? Офицальный дресс-код? Это шутка? Или пресс-конференция?» «Нет, просто фешенебельный ресторан. Я не могу упустить шанс самоутвердиться» «Придется надеть свой выпускной костюм и начистить туфли» Джин снова улыбнулся совершенно по-идиотски. Он прочитал это в недоуменном взгляде Тэхена, на него теперь устремленного. «И не опаздывать. До вечера» — Тэ, скажи мне, как человек с оригинальным вкусом: темно-синий или изумрудно-морской? — К твоим пшеничным волосам — изумрудно-морской. — Ах, как я и планировал. — Джин довольно улыбнулся. — А рубашка? — Светло-голубая. С воротником — стойкой. Обязательно застегнутым до самого конца. — Ну и черные ботинки из нелакированной кожи. — Да, и можно выходить замуж. Это ты куда так собираешься? Стоп, не говори мне. Я сам догадаюсь. Ты собрался... — Вынести мусор, ты угадал! А теперь мне пора. — Джин стремительно встал и направился в сторону двери, напоследок услышав «Порази его в самое сееердцееее» нараспев, в исполнении своего редактора. Когда Джин подходил к уже привычному ему ресторану в центре города, зазывающему своими огромными, изливающими теплый желтый свет окнами, он слышал доносящуюся изнутри живую инструментальную музыку. Джину очень нравилось, что по четвергам здесь была замечательная традиция — играть живую музыку, с использованием живых музыкальных инструментов и, что было особенно приятно, живых музыкантов. Хоби заказал на его имя столик, и он вполне мог бы зайти внутрь богато, но стильно обставленного ресторана, но решил ждать снаружи. Он пришел раньше положенного срока на пять минут. Сказалось либо его волнение, либо отсутствие каких-либо других дел. Юнги появился спустя пару минут. Он шел, поместив одну руку в карман, другой держа телефон, по которому с кем-то увлеченно говорил, то и дело улыбаясь. Если бы Джин был достаточно чувствителен, как любая среднестатистическая диснеевская принцесса, он бы обязательно упал в обморок. Юнги был одет все в тот же total black, но… Идеально сидящий черный атласный костюм и черная шелковая рубашка, на которой каждое новое движение критика отдавалось блеском, который магическим образом притягивал взгляд. Кроме простых черных ботинок и черных волос на голове на нем больше не было ничего, но этот костюм… Ему не нужны были никакие дополнительные аксессуары, он был и элегантен, и сексуален и так, лишь в дополнении с одетым в него телом. Пока Джин бесстыдно, и совершенно не отдавая себе в этом отчет, изучал постепенно приближающуюся фигуру Юнги, молодой человек заметил его, через мгновение положил телефон в карман пиджака и немного ускорил шаг. — По глазам вижу, ты хочешь сказать мне, что я замечательно выгляжу. — Он лучезарно улыбался, но в глазах была все та же, теперь безмерно привлекающая, хитрая самонадеянность. — Ты тоже выглядишь исключительно. Надеюсь, мы не будем выбиваться своим видом из этого исключительно шикарного интерьера. Юнги протянул руку. — Привет, Джин. Рад снова видеть. Джин улыбнулся и пожал протянутую руку, которую он задержал в своей ладони всего на мгновение дольше, но это мгновение точно не осталось незамеченным. — Привет, Мин Юнги. Надеюсь, Хоби был вежлив, когда звонил тебе? — Заставлять своего друга организовывать тебе свидание — это такое себе… — Юнги поморщился, в следующий момент задорно улыбнувшись. — Свидание? — Джину однозначно нравился ход мыслей критика, но он обязан был показать удивление. — Разумеется. Ты же платишь сегодня? А я надел свой лучший костюм. Который мне, кстати, выбирала мааааама. — Он так забавно протянул последнее слово, что Джин не смог сдержать смех. — Итак, что у нас сегодня на ужин? Уверен, ты выбрал что-то очень изысканное… Я обязан буду испытать оргазм! Если ты не можешь довести меня до оргазма литературного, я останусь вполне доволен кулинарным! — Другие виды оргазмов тебя, я так понимаю, не интересуют? Странно, ты производишь впечатление молодого человека в самом расцвете сил… — теперь пришла очередь Джина сыпать двусмысленности, уткнувшись в меню. За которым не была видна его довольная ухмылка. — Знаешь, твой совершенно несправедливый подкол никак не касается моей профессиональной деятельности. Так что, ты нарушил правила игры… — Юнги снова смотрел на Джина так, как в студии. Ему не надо было поднимать глаза, чтобы быть в этом уверенным. — А ты написал эти правила? Я могу подвергнуть их критике. — Джин отложил меню. Официанта звать не пришлось. Он подоспел слишком оперативно, слишком учтиво принял заказ и слишком учтиво, слегка поклонившись, испарился. — Попробуй. — Юнги приподнял одну бровь и улыбнулся. — Нет уж. Мое дело — писать, а твое - критиковать. — Кстати, про писать. Я отчаянно жду откровений, между прочим. Джин вмиг стал серьезным. — Признаться честно, это немного больная тема. — Я обещаю, что не буду умничать. — Юнги поднял вверх одну руку и приложил к сердцу другую. При этом его выражение лица не выдавало в нем никаких скрытых мотивов. — Знаешь, есть такое выражение — муки творчества? Так вот, мои муки начинаются еще на стадии замысла, о котором ты так много говорил. — Джин тарабанил пальцами по столу, откинувшись на мягкую спинку стула, с шикарными резными ножками и подлокотниками. — На самом деле, когда я говорил, что мне есть что сказать, я, возможно, лукавил. Мне есть КАК сказать, но с посылом у меня проблемы. Юнги внимательно смотрел на писателя, который, очевидно, решился на серьезную откровенность. — Возможно, моя проблема в том, что я заранее откидываю уже как будто заезженные сюжеты, в надежде, что что-то совершенно оригинальное будет принято с большим энтузиазмом, чем очередная история о несчастной любви или муках морального выбора. — Ты рассуждаешь как типичный предприниматель, цель которого — избежать конкуренции на рынке, создав нечто инновационное. Но литература такое дело, где намного сложнее в точности повториться… Чем, например, при производстве сковородок. Или стульев. Как критик, который прочитал очень много стоящего и совершенно нестоящего, я могу тебе сказать, что еще не встречал абсолютно одинаковых произведений. Даже на одну тему. А знаешь почему? Джин поднял глаза на Юнги и увидел в них блеск, который говорил о том, что ему очень интересна затронутая тема. — Скорее всего, нет. — Джин как будто виновато улыбнулся, и Юнги, заметив то, что эта тема действительно является болезненной, смягчился окончательно. — Все авторы вплетают в свои повествования свой жизненный опыт. Разумеется, если он у них есть. Когда автор пишет о том, что сам пережил, пусть и завуалированно, скрыто, меняя имена и обстоятельства, повествование само собой получается эмоциональнее. Оно больше вдохновлено. Согласись, если тебя попросят угадать вкус блюда по картинке и дадут его попробовать, у тебя будут совершенно разные описания. Джин задумался. — Очевидно, да. — Вот! Тем временем на стол поставили роскошные в своей белизне тарелки, на которых красовались сочные куски мяса с живописно дополняющими их овощами. — Пожалуйста. Впервые на арене — стэйк из мраморной говядины и сотэ из сезонных овощей. — Джин взялся за столовые приборы. — Ты пробовал? — Я предпочитаю филе миньон, поэтому… не доводилось. — Юнги также взялся за вилку и нож. Тем временем, официант доставил бутылку вина. Грациозно откупорив ее, он наполнил немилосердно блестящие чистотой бокалы и, аккуратно расположив бутылку с находящейся на горлышке салфеткой в центре стола, снова испарился. Отложив столовые приборы, молодые люди взялись за вино. — Что ж. За все виды оргазмов. — Джин поднял бокал, Юнги поднял бокал, как будто смущенно, но при этом довольно улыбаясь, и сразу раздался приятный звон. Теперь молодые люди вплотную приступили к дегустации. — Ну, что скажешь? — Джин с интересом смотрел на Юнги, который только закончил пережевывать первый отрезанный от стэйка кусок. — Что ж… Мясо очень сочное. — он многозначительно замолчал, что-то соображая, но потом широко улыбнулся. — Это все, что я могу сказать. Никогда не отличался особенным вкусом в еде. Я литературный гурман, но не кулинарный, к сожалению. — Я бы отметил, что чуть хрустящая корочка, идеально приправленная солью и перцем, выгодно оттеняет сочную мягкость мяса средней прожарки. Ты чувствуешь его структуру, но при этом — твои пломбы находятся в полной безопасности. Очевидно, что некоторую пикантность придает добавленный в сливочное масло, при обжарке, чеснок и розмарин, от чего изначальная сладость мяса немного смягчается остротой чеснока и ароматной горчинкой сухого розмарина. Юнги внимательно смотрел на Джина, а потом сглотнул. — Неплохо, мистер писатель. Не скажу, что я не собирался доедать свой стэйк, но теперь я сделаю это с большим энтузиазмом. Джин улыбнулся. — Просто я скорее кулинарный гурман, чем литературный. Люблю и умею готовить. Примерно так же, как и есть. — Джин снова принялся за мясо. — Кстати о еде и литературе! Однажды мне удалось почитать, разумеется не в оригинале, о чем я до сих пор жалею, произведение одного русского постмодерниста. Он описывал все происходящее с помощью кулинарных эпитетов. Все, что находилось и происходило в его произведении было описано с помощью еды. Знаешь, это было очень оригинально. — Юнги закивал в знак подтверждения своих слов. — В произведении почти не было определенного сюжета, или я его просто не запомнил, но образность… Ох, это было крайне оригинально! — Ты же не любишь пространные описания… — Джин с сомнением сузил глаза, пока Юнги справлялся со стэйком. — Описание описанию рознь. И, я должен это отметить, я никогда не говорил, что мне не нравятся твои описания! Наоборот, я признаю их исключительную живописность. Но… Их слишком много в сравнении с сюжетом. Ахилессова пята Джина. Сокджинова пята. — Мне нравится живописно описывать все. Ничего не могу с собой поделать. — Джин ковырялся в сотэ, как будто не решаясь отправлять его в рот. — И они тебе удаются! Просто надо добавить мысли. Сюжета. Событий. Чтобы описания их дополняли, а не заменяли. — Юнги улыбался совершенно искренне, без самонадеянности и желания уколоть своей критикой открывшегося ему писателя. — Наверное, у меня не слишком богатый жизненный опыт. — Джин пожал плечами. Юнги ненадолго задумался. — У тебя есть какое-нибудь любимое воспоминание из детства? — Разумеется. — Какое? — Когда я был маленький, мы с друзьями играли в мяч рядом с домом. Мы ходили всегда в одно и то же время, совершенно в нем неограниченные. Когда я издалека еще замечал своего дедушку, который возвращался с работы, я со всех ног несся к нему, не обращая внимание ни на что. Он всегда смеялся, когда я наконец врезался в него, обнимал меня и давал мне припасенную мелочь, которую всегда хранил в кармане своего пиджака. — Джин улыбнулся, и его глаза мягко заблестели от теплых и приятных воспоминаний. — В те моменты, я был самым счастливым. Ну и немного после, когда в магазине покупал очередную конфету на палочке или мороженое. — Видишь. Это прекрасное воспоминание, и, согласись, тебе даже в голову не пришло описывать дом, рядом с которым ты играл, во что был одет ты или друзья, улицу, конфету и даже дедушкин костюм. Потому что главными для тебя были эмоции, которые ты испытывал в тот момент. — В глазах Юнги появилась еле различимая на фоне карего блеска теплота. — И тебе безупречно удалось передать мне то, насколько дорого тебе это воспоминания.※ ※ ※
Когда они вышли из ресторана, на улице уже было достаточно темно и достаточно прохладно, чтобы можно было не смотреть на часы. — Как ты будешь добираться до дома? — Юнги осмотрелся. Машины еще проносились мимо, но людей уже почти не было. Кроме тех, разумеется, кто решил разнообразить свой досуг походом в дорогой ресторан, из которого они только что вышли. — Я живу отсюда в десяти минутах ходьбы. — Джин указал в направлении вверх по улице. — Что ж, мне в ту же сторону. Поэтому я могу проводить тебя и потом спокойненько и с удовольствием проводить себя. — Юнги улыбнулся и двинулся в указанном Джином направлении. Писатель стоял в нерешительности. — Эй, ты идешь? Или тебя накрыло вдохновение? Извини, я не взял с собой ручку и блокнот. — А это удобно? — Джин с сомнением смотрел на критика. — Что? Носить с собой ручку и блокнот? Вполне, если только не в руках. — Я про то, что ты проводишь меня, а потом пойдешь один. — Вполне удобно, если я вдруг не решу спустить с себя штаны или снять один ботинок. — Юнги пожал плечами, пока Джин, очевидно, представив эту картину, засмеялся в кулачок. — Пошли уже. Они шли по почти пустынной улице, наслаждаясь ночной тишиной. Говорить не было необходимости — они оба увлеченно плескались в своих собственных мыслях. — Я до сих пор думаю о том, что ты сказал о жизненном опыте. — О, могу собой гордиться. — Юнги улыбнулся. — На самом деле, жизненный опыт звучит немного глобальнее, чем это есть на самом деле. Важны впечатления. Они могут быть разными. Но, желательно, яркими. — Например? — Ну, например, как твое воспоминание. Вообще, как показывает практика, детские впечатления — самые яркие и эмоционально окрашенные. Джин снова задумался. — Мне кажется, у меня давно не было таких впечатлений. Которые как-то меня серьезно затронули бы, или воодушевили, или заставили плакать. — Что, даже мои критические опусы в твой адрес? — Юнги ухмыльнулся. — Даже они. Хотя, после того телевизионного эфира, я, кажется, смог бы написать вполне себе неплохой триллер… — С жестокой расправой и графичными сценами насилия. Я рад, что смог вдохновить тебя в тот момент. — Тем временем, мы пришли. — молодые люди подошли к шикарному многоэтажному дому, первые два этажа которого были отделаны серыми тяжелыми мраморными панелями. К входу в здание вела широкая лестница, из все того же мрамора, с резными железными перилами. Всего из шести широких ступеней. Критик и писатель остановились. — Теперь я буду думать, где достать впечатления. — Джин закатил глаза, в то время, как Юнги стал озираться по сторонам. — На самом деле, это не так сложно, если у тебя есть фантазия и желание. — он продолжал озираться, но, кажется, ничего не нашел. Тогда Юнги посмотрел на Джина, и в его глазах все еще отражался мыслительный процесс, смешанный с блеском смотревших на них уличных фонарей. Внезапно, он поднялся на одну ступеньку, встал рядом с Джином, так, что теперь был чуть выше, и… быстренько слепил для него впечатление. Юнги вполне деликатно взял в свои ладони его лицо и мягко поцеловал в губы, совсем ненадолго задержавшись на трепетном касании. Это было… Как это было? Внезапно. Мягко. Волнительно, очевидно, из-за легкого головокружения вследствие выпитого до этого вина. И слишком стремительно. — Вот тебе впечатление. Что можешь сказать? — Юнги смотрел на Джина вопросительно, но вопрос, который был отражен в его глазах, совершенно не соотносился с тем, что он произнес. — Еще. Джин поднялся на ту же ступеньку, ловко прижал слегка опешившего молодого человека к кованым перилам, и, мягко расположив на его шее две свои ладони, впился в его губы. Поначалу, Юнги как будто растерялся, но это продлилось недолго. Он крепко схватился за мягкие лацканы роскошного пиджака писателя и притянул его к себе. Как по мановению волшебной палочки, или волшебного возбуждения, начинающего отравлять кровь крайним нетерпением, их губы одновременно раскрылись, дав возможность горячим языкам встретиться. И они встретились. И сцепились с той же ожесточенностью, с которой совсем недавно сцепились на телепередаче критик и писатель. Джин слегка наклонил свою голову, и их губы сошлись как два идеально подходящих друг другу элемента пазла. Юнги явно владел инициативой, в одно мгновение заставив Джина издать исходивший откуда-то из глубины и остановившийся в горле низкий стон. Это было настолько сладко, насколько горячо. Юнги переместил свои руки на, как оказалось, неожиданно тонкую талию писателя, откуда они вполне естественно, по волнующему изгибу скользнули на его бедра, которые в следующее мгновение были прижаты к бедрам Юнги. Всего несколько бессознательных движений, и поцелуй пришлось прервать. — Поднимешься? — Голос Джина звучал непривычно тихо и низко, возможно, из-за частого и сбивчивого дыхания, которое явно было обусловлено процессами, происходившими чуть пониже пупка. Давление в районе ширинки безупречно скроенных брюк нарастало с пугающей скоростью. — Разумеется, нет. — Юнги попытался отодвинуть от себя до этого крепко прижатые бедра, но ему это, конечно же, не удалось. Губы Джина очень чувствительно коснулись шеи застигнутого врасплох критика. Незаметно для него, следом за пухлыми и невыносимо мягкими губами, шеи коснулся язык, и Юнги пришлось приложить немало усилий, чтобы не запустить свою руку в волосы Джина, с помощью легкого напора сделав ласки еще более чувствительными. — На сегодня достаточно впечатлений. — Юнги с усердием и настойчивостью пытался восстановить дыхание, но вся его жизненная сила находилась теперь в том месте, к которому своим членом очень неосмотрительно прижимался бесстыдный писатель. Джин прекратил. Он отстранился. Элегантно поправив пиджак и чуть менее элегантно, засунув руки в карманы брюк, — вставший член. И посмотрел Юнги в глаза. — Тогда закончим в другой раз. Спасибо за прекрасный вечер. И бесценные впечатления. — Он немного натянуто улыбнулся. — Придется поработать над ними самостоятельно. Юнги также оправился. Ему еще предстояло идти до дома, потому он снял пиджак и повесил его на согнутую в локте руку, как носят полотенца официанты. — Да. Спасибо за вечер и приглашение и… До свидания. Оба молодых человека как будто уже собрались снова соединиться в поцелуе, на этот раз — кратком и в данной ситуации прощальном, но в последний момент передумали, лишь кивнув друг другу. В том состоянии, что они сейчас находились, любое нечаянное соприкосновение могло привести к… тому, к чему пока привести не должно. Дождавшись, когда Джин, наконец, скроется за шикарными стеклянными дверьми, Юнги пошел по направлению к своему дому, думая о том, что разбить с помощью камня фонарь для получения ярких впечатлений было не столько удачной идей, с сравнении с тем, что он в последний момент догадался провернуть. Теперь они просто обязаны закончить начатое.