Ким Сокджин приехал в уже давно ставшее родным для него издательство с одной единственной целью — лишний раз напомнить себе, что он очень крутой писатель, который заключил пожизненный контракт с очень крутым издательством, в которое теперь вполне может приходить как к себе домой. Вообще, сегодня у писателя, его менеджера, издателя и мужа издателя был назначен приятный и ни к чему не обязывающий бизнес-ланч, в перерыве между многочисленными делами. Разумеется, у Джина особых дел не было, кроме как искать вдохновение для той статьи, над которой он так и не начал обстоятельно работать. И кроме, как пытаться перестать думать о самонадеянном, но таком привлекательном во всех смыслах критике.
Джин поднялся на нужный этаж и, в уже привычной манере, по отработанной схеме, которую он мог позволить себе не только как лучший друг, но и как самый продаваемый автор, без стука ворвался в просторный кабинет. Ворвался и замер в дверях. Ему представилась картина, которую он чисто теоретически, разумеется, мог ожидать, но… Ким Тэхен, его дорогой издатель, сидел на своем рабочем столе, спиной к двери. Между его ног, чуть наклонившись и, как мог понять Джин, вдохновенно целуя своего мужа, располагался Чон Чонгук, мировой рекордсмен по бегу на короткие дистанции и доведению Ким Тэхена до… греха. В момент, когда его издатель бесстыдно обхватил мужа ногами, крепко взяв его за шею, а его муж совершенно также, бесстыдно, запустил свои руки ему за пояс брюк, не переставая при этом вдохновенно целовать, Джин тихонько вышел, также тихонько закрыв за собой дверь.
Прекрасный повод написать Мин Юнги. Он сел на удобное кресло, находящееся в приемной, в углу, рядом с дверью и огромным напольным горшком с каким-то цветущим деревом, откинулся на мягкую спинку и достал свой смартфон. Они договорились однажды быть честными друг с другом, и настало самое подходящее время снова поговорить по душам.
«Я продолжаю тебя хотеть со вчерашней ночи» Ким Сокджин решил начать с главного, опустив предисловие и часть кульминации, на которых они остановились буквально вчера. К его удивлению, ответ не заставил себя долго ждать.
«Я занят, на пресс-конференции. Напиши об этом рассказ и пришли мне через своего менеджера — я придумаю рецензию»
«Для этого мне нужно посмотреть на твой член, чтобы было достоверно. Посмотреть, потрогать, проверить на вкус…»
«Ты делаешь это специально?»
«Юнги, у тебя есть гольф? Ну, такая штука из тонкого трикотажа, с рукавами и высоким горлом?»
«Резкий переход. Есть»
«Отлично, а то очень хочеться раскрасить твою шею парой засосов. Мне кажется, тебе нравятся такие ласки. Ты любишь понежнее или можно использовать зубы?»
«Я сейчас возьму слово и скажу всем здесь собравшимся, что ты не только не слишком талантливый, но еще и не слишком удовлетворенный писатель»
«Ага… значит, можно использовать зубы. И я уверен, что тебе лучше взять не слово, а мой член. Облокотившись на стол двумя руками, пока я буду держать тебя за плечи. Или шею. Думаю, так будет вполне удобно…»
«Удобнее лечь на стол, взявшись за его край двумя руками. Но теперь я понимаю, откуда столько лишних слов в твоей писанине — скопившееся сексуальное напряжение»
«Вообще, я вспомнил о тебе только потому, что совершенно случайно увидел, как мой друг и его муж трутся одетыми членами, на рабочем столе»
«Надеюсь, ты их не прервал?»
«Я тихо вышел и теперь сторожу дверь, чтобы им никто не помешал. Я просто представил, а что если бы меня так спалили, например, с твоим членом во рту, который я самоотверженно бы пытался взять как можно глубже? Я бы хотел, чтобы этот человек поступил также как я теперь»
«Сегодня в 9 я вызову тебе такси. Как приедешь — позвонишь в 21 квартиру, а потом поднимешься на 11 этаж.»
«О, мы будем кушать пиццу и смотреть комедии?»
«Нет, мы будем трахаться. И, пожалуйста, не надевай джинсы. Их очень тяжело снимать без помощи рук. До вечера»
Как раз в тот момент, когда Джин, наконец, добился, чего хотел, из двери кабинета главного издателя показался явно взволнованный, румяный и взъерошенный Чонгук, на лице которого играла немного рассеянная улыбка, а на шее красовались красные пятна — еще не засосы, но уже явные свидетели самозабвенных ласк. Увидев Джина, он улыбнулся уже более осознанно.
— О! Привет, Джин! А чего не зашел? — на этих словах Гук как будто немного засомневался и смутился, но в следующее мгновение взял себя в руки.
— Да вот, говорил по телефону… Да. А ты, собственно, куда? У нас же были планы.
Спортсмен улыбнулся.
— Я хочу заехать за Хоби. Он сейчас на какой-то уже заканчивающейся важной встрече, в каком-то важном месте, недалеко отсюда. Я хочу избавить его от потребности брать такси.
Джин смотрел на Чонгука прямо и многозначительно, а потом улыбнулся самой милой и невинной улыбкой, которая никак не вязалась с тем, что он совсем недавно писал своему критику.
— Как же Тэхену повезло с тобой! — писатель даже всплеснул руками, для пущей убедительности, выражая свое восхищение и удовольствие. Он обожал этого юношу. И еще больше обожал семейную чету Ким — Чон, целиком.
Чонгук покрылся приятным розовым румянцем.
— Мне повезло больше. — Он еще раз очаровательно скромно улыбнулся и стремительно, как умеет, скрылся.
Джин встал и, проверив, не случилось ли чего в области его ширинки во время разговора с критиком, поправил брюки. Только после этого он оказался в кабинете своего дорогого издателя.
Ким Тэхен стоял напротив окна и задумчиво смотрел куда-то вдаль, своими длинными пальцами, как при замедленной съемке, заправляя кое-где неинтеллигентно выбившуюся из-за пояса брюк рубашку. Волосы на его затылке были характерно примяты, и, как Джин мог судить, находясь на достаточном расстоянии, на шее также находились интригующие красные следы.
— Кхм-кхм, мистер Ким, можно? — Джин говорил, уже разлёгшись на привычном и почти ненавистном кожаном диване.
Тэ торопливо и немного нервно обернулся, и увидев своего полностью расслабленного друга, спокойно и почти умиротворенно улыбнулся. Джин очень внимательно вглядывался в его лицо, чисто из любопытства пытаясь понять, что именно они делали с Гуком, по оставленным следам, но быстро оставил эту затею. Особых следов невооруженному глазу видно не было, а те, что были скрыты, были скрыты ото всех, кроме Гука.
— Привет, Джинни. Гук сейчас поедет за Хоби, и после этого мы вполне можем отправляться. Я, кстати, на всякий случай забронировал стол. — Тэ расположился рядом с Джином на диване, выключив свой супернавороченный компьютер и задвинув кресло за стол из дорогой древесины.
— Не думаю, что там будет ажиотаж, в два часа дня.
— Лучше перестраховаться. — Тэхен был совершенно серьезен, а потом вдруг рассмеялся. — Извини, мне надо собраться с мыслями.
— О, я понимаю… Это дело такое… — Джин многозначительно смотрел на Тэхена, и его улыбка ширилась прямо пропорционально тому, как округлялись глаза его издателя.
— Ты что-то видел? — Он почти испуганно и очень вопросительно смотрел на своего писателя.
Джин засмеялся.
— Тэ, перестань. Мне давно не двенадцать лет, чтобы я краснел или начинал плакать при виде того, как люди… очень любят друг друга. Тем более, я не стал долго смотреть, потому, наверняка, пропустил то, за что тебе сейчас стыдно.
Тэхен облегченно выдохнул, и на несколько мгновений в воздухе повисло молчание.
— Слушай, мне кажется, я начинаю влюбляться… — Джин задумчиво смотрел в потолок, потом в окно, потом прямо в лицо своего друга, который сначала был задумчив, потом на его лице отразилось удивление, а потом появилась отвратительная улыбка.
— Что, Стокгольмский синдром?
Джин засмеялся, но потом резко вернул своему лицу серьезность.
— Это. Не. Смешно.
— Ты хочешь, чтобы я тебя благословил?
— Вообще-то, да.
Тэхен придвинулся поближе, и на его лице заиграла хитрющая ухмылка.
— Ким Сокджин. Возьми его. И сделай своим.
Джин засмеялся.
— Чонгук плохо на тебя влияет.
Тэ самодовольно улыбнулся, расслабленно откинулся на мягкую спинку дивана, расправив свои руки.
— Не завидуй.
— Стараюсь из последних сил… — Джин приложил к сердцу руку и все-таки не смог сдержать улыбку.
А затем они оба ждали звонка от Хоби, который известил бы их о том, что пора выходить и отправляться. И оба они думали о любви.
Джин опять сидел в своей гостиной. Он только что вернулся с приятного и довольно шумного из-за постоянного смеха и подначиваний обеда с друзьями, и был готов к великим делам. Ну или просто скоротать время перед тем, как сможет увидеть и, наконец, потрогать Юнги. Джин расположился на полу перед открытым и включенным ноутбуком, стоящим на низком кофейном столике, задумчиво почесывая карандашом затылок. Карандаш предназначался для лежащего рядом небольшого, но очень эффектно исписанного блокнота, в котором писатель отмечал какие-то ооочень важные элементы сюжета, или свои первостепенные задачи, касающиеся описания или раскрытия тех или иных его элементов.
Везде было пусто: и на экране, и в блокноте. И в его голове. Возможно, это было связано с тем, что он отчаянно ждал встречи с Юнги, но это только отчасти. У него просто не было идей. Совершенно. Не смотря на то, что он написал так много бестселлеров, его никогда нельзя было назвать продуктивным автором. Всего пять написанных книг за три года чистого творчества. Даже без оглядки на то, что они хорошо продавались. Любой писатель скажет, что это довольно-таки мало. Кто-то скажет, что, судя по всему, Джин брал качеством, но у Джина были сомнения. Он бы хотел писать больше. Но просто не знал, о чем.
Хорошо. Если вдохновение вместе с гениальными идеями отказываются посетить его уставшую и вымученную ожиданием озарения голову, он поступит по-другому. Будет печатать все, что придет ему в голову. Чистый поток мыслей. Как зайти в лес и идти, куда глаза глядят. Возможно, он заблудится и умрет, а возможно — найдет меч-кладенец.
«Я решил написать книгу». Пусть это будет названием. После этого волевого решения спокойную и умиротворенную тишину его гостиной тревожил только тихий и размеренный стук пальцев о пластмассовые кнопки.
«Такси будет через 15 минут. Никаких джинсов.»
Джин так широко улыбнулся, что его улыбка упорно не хотела пролезать в горловину огромной сиреневой толстовки, которая шла в комплекте с мягкими спортивными штанами, того же приятного цвета и которую он пытался на себя натянуть, не запутавшись в рукавах. Никаких джинсов.
«Мне кажется, или ты там уже изнемогаешь от нетеперния? Действительно так хочешь меня?»
«Пф. Просто не люблю откладывать что-то уже отложенное на потом»
«ТЫ САМ НЕ ЗАХОТЕЛ ПОДНЯТЬСЯ КО МНЕ»
«Просто… Я люблю откладывать что-то уже отложенное на потом…)))»
Джин поднимался в просторном лифте, стены которого были, как будто на старинный манер, обиты темно-зеленым бархатом или тканью, очень тактильно на него похожей. Он испытывал волнение, но это волнение было приятным. Этакое волнение предвкушения, когда ты знаешь, что за закрытой дверью тебя будет ждать приятный сюрприз, и тебе точно не придется расстраиваться, огорчаться или плакать.
Он вышел на одиннадцатом этаже и сразу заметил, что, судя по всему, один этаж предусматривался для расположения на нем всего двух квартир. Вот это простор для жизни… Мгновение, и Джин стоял у двустворчатой деревянной двери и искал звонок. Не обнаружив его, он постучал. Никакой реакции. Он постучал настойчивее. И снова тишина. Он уже собирался звонить и жаловаться на то, что его явно не хотят видеть, когда дверь вдруг отворилась, и Джин увидел Юнги, который говорил по телефону. Волшебно домашний Юнги. В непонятной футболке и таких же непонятных шортах. Волосы еще влажные, очевидно, после принятого душа. Само очарование.
Критик виновато показал на телефон и жестом пригласил войти. Первое, что увидел Джин — открытое пространство, в котором было немного мебели, но вся она удивительно гармонировала и с молочно-белым цветом стен, и, как ни странно, с Юнги. Мебель была простой по конфигурации, но, очевидно, непростой по используемым материалам. Незатейливая, но очень качественная мебель. Такая роскошная простота, которую могут себе позволить только люди исключительно в себе уверенные. Для которых нет необходимости кого-то строить из себя. Они имеют роскошную возможность быть самими собой.
Вообще, главной достопримечательностью квартиры было большое панорамное окно, которое, на скромный глазомер Джина, было метров восемь в длину и метра два в высоту. В обстановке гостиной отсутствовала высокая мебель, потому, при взгляде на окно от двери создавалось впечатление небывалого простора.
Пока взволнованный писатель глазел по сторонам, Юнги продолжал говорить, и его голос раздавался где-то из недр квартиры. Когда Джин его обнаружил, он стоял к нему спиной, облокотившись о стену рукой, в которой был зажат телефон.
— Я не собираюсь в этом участвовать. Это обычный рекламный промоушен, где имя критика нужно только для создания видимости важности критической оценки. На деле, тебе даже слова не дадут сказать. Будешь сидеть фикусом и аплодировать по указке.
Джину пришла в голову мысль, и он сразу счел ее весьма забавной. Он тихо подкрался к Юнги сзади, и в следующее мгновение мягко взял его двумя руками за талию. При этом, казалось, критик не обратил на это движение никакого внимания.
— Я бы вообще согласился на это только ради Ким Сокджина. Ты же знаешь, он как никто нуждается в дополнительной рекламе.
С губ Джина сорвалось тихое, но раздраженное «Ааай, ну что за». Он уже собирался отстраниться на безопасное расстояние, оставив свой план по соблазнению и возбуждению, но Юнги, неожиданно громко рассмеявшись, вовремя ухватил его за руку и вернул ее на положенное ей место.
— Нет, нет, извини, просто анекдот вспомнил. Я вообще не понимаю, зачем мне так часто светить лицом? И я не понимаю, что такого произошло на том эфире, что все так резко меня захотели…
Юнги ощутил на своей коже мягкие влажные губы, которые медленно, но верно, сантиметр за сантиметром начали исследовать чувствительное пространство его шеи.
— Ой, я могу хоть всю жизнь читать книжки и строчить на них отзывы. И что, что я хожу на радиоэфиры? Я хожу только к Джеймсу, потому что он всегда дает мне возмо…
Джин крепче прижал его к себе, спереди запустив руки под край футболки. Касание голой горячей кожи, впервые, было очень волнительным, и Джин решил, что это достаточный повод для того, чтобы продолжить мешать критику говорить по телефону. Когда он слегка прикусил его мочку, до этого языком проследовав по выпирающим краям ушной раковины, Юнги торопливо выдохнул.
— Возможность высказаться. Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда меня игнорируют.
Тем временем Джин языком выводил причудливые узоры по тонкой коже за ухом, иногда на несколько мгновений позволяя своим губам следовать за языком. Юнги как будто замер.
— Нет, нет, я не молчу. Просто я немного занят. У меня свидание. С писателем.
Прежде чем разговор закончится, Джину вдруг очень захотелось окончательно вывести Юнги из состояния равновесия, чтобы тот, с кем он говорил по телефону, на другом конце телекоммуникационной сети, понял, что с Юнги что-то не так.
— Нет, ты такое не читаешь.
Писатель прямо чувствовал эту хитрую и совершенно самодовольную улыбку в его тоне. Джин слегка, чтобы не причинить боли, мягко зажал зубами кожу на шее чуть пониже уха и, сопровождая движение касанием губ, спустился к плечу. Юнги нервно выдохнул и вдохнул. И в этот момент, Джин переместил свою руку в то место, где уже по всем расчетам, должен был наливаться силой член. И он наливался. Джин не мог скрыть своей улыбки, когда, по мере того, как его пальцы, слегка надавливая, обрисовывали контуры становившегося все тверже члена, с губ Юнги стали срываться сдавленные стоны. Что самое интересное — он даже не пытался Джина остановить. И это… это было чертовски горячо.
— Нет, все в порядке. Да, лучше перезвони. Целую.
Юнги торопливо убрал руку с телефоном от уха, а затем, совершенно неожиданно и очень эффектно, закинул его на стоящий метрах в двух мягкий диван.
— Воу! Трехочковый! — Джин присвистнул.
Юнги ловко крутанулся вокруг своей оси, и теперь смотрел прямо писателю в глаза, несмотря на то что его собственный взгляд уже успел немного расфокусироваться от чувствительных… ммм… писательских шалостей.
— Ты мешал мне говорить по телефону. — Юнги переместил свои руки Джину на шею, и тот крепко прижал его к себе, чуть сместив руки с талии ближе к бедрам.
— Не хочется хвастаться, но на то и был расчет. — Писатель уже было собирался поцеловать его, но Юнги внезапно чуть отклонился, лишив его этой возможности.
— Нам нужно закончить начатое вчера дело. На чем мы остановились?.. — Он как будто задумался, и в следующее мгновение Джин, как прошлой ночью, ловко прижал его к стене.
— Кажется, на этом… — он как будто уже собирался сладко приложиться к губам Юнги, но вместо этого опять принялся за шею.
И на этот раз критик откинул голову, предоставив Джину полный доступ к своей коже, и он кожей не ограничился. Продолжая оставлять на ней мягкие и влажные поцелуи, Джин правой рукой проник под резинку несуразных домашних шорт и, не обнаружив никакого белья, сразу остановил свою ладонь на твердом члене. Юнги дрогнул.
— Не слишком ли ты торопишься? — с каждым движением деликатных пальцев дышать, а уж тем более говорить становилось все сложнее.
Губы Джина оказались у уха Юнги, который в следующий момент ощутил горячее дыхание, сопровождающее шепот.
— Мне лучше знать, чем я собирался продолжить тот вечер…
Он поцеловал критика в губы, но не позволил продлить поцелуй, сразу вернувшись к шее, на которой, к слову, тоже долго не задержался. Решив сократить себе путь к главной цели, он сразу опустился на колени.
— Так, посмотрим, что у нас здесь… — Джин приспустил шорты и ему открылся прекрасный вид на твердый вставший член. Он улыбнулся. — Вполне неплохо.
— Как бы ты его описал? — Юнги улыбнулся, но в следующее мгновение улыбка сползла с его лица.
Губы сами собой сложились в кружок, из которого вырвался неясный звук, а рука, также сама собой, без разрешения, скользнула в волосы находящегося на коленях Джина.
Разумеется, Юнги, каждый раз глядя на пухлые губы писателя, мог догадываться о том, насколько хороши они будут на его члене, но теперь он ясно понимал, что в те моменты он их явно недооценивал. Как и его в данный момент совершенно неинтеллигентный язык. Его кончик сейчас очень обстоятельно исследовал всю длину члена от мошонки и до головки, на которой он задержался, очертя пару кругов прямо под уздечкой. Затем снова губы. Мягкие губы, плотно обхватившие головку, ограничивая тем самым маневр для языка, который продолжил мягко, но настойчиво скользить по сверхчувствительной коже.
Внезапно язык на члене остановился, а губы опустились практически до его основания. Затем Джин втянул имеющийся в его распоряжении воздух и начал медленно поднимать голову. На этот раз губы намного плотнее сжимали член, и Юнги не смог сдержать низкий протяжный стон. Повторив этот фокус еще раз, Джин наконец поднялся. И благодарный критик взял его за шею, и со всей страстью, прямо пропорциональной полученному удовольствию, впился в губы довольного собой писателя, который расположил свои руки по бокам от головы Юнги, уперевшись ладонями в стену. Его язык вытворял во рту Джина совершенно невообразимые вещи, заставляя голову кружиться с каждым его новым движениям.
Джин никогда не подозревал, что обычный поцелуй может так распалять кровь… Это было невообразимо. Губы Юнги скользили по его губам, языки скользили друг о друга каким-то волшебно чувственным образом, и Джин начал ловить себя на мысли, что именно сейчас творится история его половой жизни. Таких поцелуев у него еще не было… Но тем временем, Юнги отстранился, схватил Джина за руку и потащил куда-то в неизвестном направлении, не позаботившись о спущенных шортах. Через пару мгновений они были посреди просторной спальни.
Юнги взялся за нижний край толстовки Джина и начал тянуть ее вверх, пока тот послушно поднял руки.
— Ты не мог надеть еще что-то более объемное? — в голосе Юнги слышалось явное нетерпение.
— Слушай, по поводу верха никаких пожеланий не было. — Голос Джина раздавался где-то из недр огромной сиреневой кофты, которая теперь стояла на пути сексуального возбуждения.
Когда с необъятной толстовкой было покончено, Юнги раздраженно отбросил ее в сторону, а затем окинул оголившегося писателя многозначительным взглядом. Остановившись на штанах, критик покачал головой. Он схватился за их пояс и уверенно потянул вниз, вместе с бельем.
— Воу… — на его лице заиграла слишком похотливая улыбка.
Юнги взял явившийся ему член в руку. Ощутив слишком чувствительное трение, он убрал свою ладонь, провел по ней несколько раз языком и вернул на место. Он поцеловал Джина, ощутив его сбивающееся от каждого движения руки дыхание.
— У тебя очень красивый член… — он оторвался от его губ достаточно для того, чтобы говорить и, одновременно с этим, ощущать его горячее дыхание. — Не понимаю, как обладатель такого прекрасного члена может писать такие несовершенные книги…
Джин улыбнулся и взял лицо Юнги в свои большие ладони.
— Если ты хочешь ощутить его в себе, тебе нужно либо замолкнуть, либо… замолкнуть.
— А если нет? Я что, зря готовился? — критик грустно опустил голову, но потом, когда ее поднял, Джин заметил этот многозначительный взгляд и ехидную улыбку.
Он быстро освободился от штанов — спасибо Юнги, который все предусмотрел. В благодарность за это он окончательно освободил и его от шорт и, раз уж такое дело, от футболки, сразу направив к кровати. Не теряя времени, он мягко целовал его шею, плечи, сексуально выдающиеся ключицы… Когда ноги Юнги уперлись в край кровати, он сел и потянул за собой Джина, который легко и непринужденно подвинул его ближе к изголовью, удобно устроившись между его бедер, так, что их члены теперь соприкасались самым чувствительным образом.
— Где смазка и презервативы? — Джин, расположил свои предплечья по бокам от головы Юнги, который начал нетерпеливо двигать бедрами, заставляя писателя нетерпеливее смотреть на него.
— В аптеке. — Юнги заметил на лице Джина недоумение, и сразу улыбнулся. — Слева, на столе. Тебе стоит быть внимательнее.
Джин поцеловал его, чувствительно закусив нижнюю губу, и вытянулся изо всех, сразу нащупав нужные ему предметы. Он поднялся, сев на колени между раскинутыми ногами Юнги, и чуть приподнял его бедра. Быстро натянув презерватив, он выдавил в правую ладонь немного смазки, аккуратно перенеся ее на свой член. Остатки он распределил между пальцами, убедившись, что они достаточно скользкие для того, чтобы доставлять удовольствие, а не боль.
— Можешь начинать с двух пальцев. — Юнги закрыл глаза, не увидев последовавший вопросительный взгляд Джина. — Я же говорил, что подготовился.
В следующее мгновение, он ощутил поцелуй на своих губах и пальцы между ягодиц. Пара осторожных движений, и они были внутри, заставив Юнги на мгновение замереть, убедившись в том, что его подготовка не прошла даром. Ощутив, что мышцы критика достаточно расслаблены, Джин проник пальцами чуть глубже, прокручивая их, чтобы улучшить растяжение. Юнги был сосредоточен, и только когда губы Джина оказались на его щеке, он улыбнулся.
— Трогательно.
Пальцы стали двигаться с большей амплитудой. Когда Джин немного расставил их, вытянув до половины, Юнги напряженно вздохнул.
— Все в порядке? — В голосе Джина было много волнения и беспокойства.
— Да, можешь продолжать. — В голосе критика — немного сомнения и больше никакого сарказма.
Джин медленно и осторожно, чуть прокручивая, вставлял пальцы, а потом, с обратным движением, расставлял. Постепенно, он стал чувствовать, что давление на них стало уменьшаться, а Юнги стал дышать ровнее. В момент, когда он потянулся поцеловать Джина, сделав движение бедрами навстречу его пальцам, писатель понял, что он на правильном пути.
— Я думаю, что мы можем переходить к твоему члену. — Юнги открыл чуть увлажнившиеся глаза.
Джин послушно, осторожно, стараясь не причинить никаких неприятных ощущений, вытянул пальцы. Взявшись за бедра, он еще немного приподнял их, чтобы обеспечить себе и Юнги более комфортное проникновение, затем переместил одну руку на основание своего члена, и затаившийся критик ощутил его головку, упирающуюся в плотно сжатый круг мышц. Джин, сделав аккуратное, деликатное движение и почувствовав сопротивление, нагнулся к Юнги и очень мягко поцеловал его. Еще одно движение, и на этот раз сопротивление немного меньше, но недостаточно для того, чтобы максимально возможно исключить болевые ощущения.
— Ты больше, чем я ожидал. — в шепоте Юнги слышалось напряжение.
— Я ни за что на свете не сделаю тебе больно. Как ты мне, своими рецензиями. — Писатель как мог пытался разрядить атмосферу и отвлечь сосредоточенного на боли Юнги. — И если ты хочешь прерваться — я пойму. Но… мы же оба этого хотим, не так ли?
В голосе Джина слышалось нетерпение, но оно сопровождалось нежностью и заботой, которые не могли пройти мимо ушей напряженного Юнги. Он открыл глаза и едва-едва, лишь уголками губ, улыбнулся.
Джин снова сделал аккуратное надавливающее движение, и вдруг ощутил, как до этого напряженный критик раскрылся, так, что головка члена не слишком мягко, но все-таки проникла внутрь. Писатель остановился. Он нагнулся к Юнги и нежно поцеловал его губы. Затем подбородок, бледную от напряжения щеку, затем мягко проследовал губами по линии нижней челюсти к уху, ощущая, что болезненное давление на его члене начинает совсем понемногу ослабевать.
— Знаешь, что я хочу больше, чем положительную рецензию от тебя? — шепот Джина, несмотря на все напряжение, которое испытывал Юнги, заставил мурашки забегать вдоль его позвоночника. — Я хочу доставить тебе удовольствие. Чтобы голова кружилась. Чтобы ты не мог вспомнить свое имя.
— Чтобы не мог вспомнить твое имя. — Юнги чуть подал бедра вперед, и Джин ощутил, что его член двинулся глубже.
Он сделал осторожное движение, немного вынув член, и обратным движением продвинулся глубже, совсем немного.
— Ты совершенно прекрасен. Снаружи и внутри. — Глаза Юнги были закрыты, и он, к сожалению, не мог видеть всю ту нежность, которая теперь блестела в глазах Джина при произнесении этих слов. Но Юнги решительно приподнял бедра, взяв член практически наполовину.
Джин не мог понять по его лицу, что он испытывал, и насколько сильными были болевые ощущения. Он стал очень медленно глубже входить, и, не встретив никакого сопротивления, наблюдая, правда, как Юнги совершенно перестал дышать, наконец ввел член до основания. Юнги выдохнул и открыл глаза.
— Все-таки не такой большой. — он немного приподнялся, оторвав от кровати лишь лопатки, и Джин поцеловал его.
— Никогда не думал, что обрадуюсь таким словам в адрес моего члена. — Произнеся это и продолжив мягко целовать губы Юнги, он стал медленно двигать бедрами, заставляя туго сдавливаемый мышцами член скользить внутри.
Эти ощущения на члене были очень чувствительными, но Джин держал себя в руках, не давая все больше разогревающейся от возбуждения крови заставить его увеличить темп и силу проникновения. Чтобы отвлечься, на момент, пока Юнги адаптируется к… сложившейся ситуации, Джин стал очень внимательно прислушиваться и приглядываться к его реакциям на медленные и аккуратные движения.
Юнги дышал размеренно, теперь он держал Джина за шею, но на поцелуи не отвечал, что очевидно говорило о том, что он сосредоточен. Оставалось надеяться, что не на боли. Вот он открыл глаза и притянул к себе голову писателя, одновременно с этим приподняв бедра и тем самым ускорив проникновение в него члена на большую глубину. Это было достаточно нетерпеливое движение, чтобы побудить Джина увеличить темп. И он увеличил.
Первые несколько толчков прошли в полной тишине, слабо нарушаемой лишь громким, но чуть надрывным дыханием, но потом… С губ Юнги сорвался первый стон, который отчетливо говорил о том, что происходящее начинает ему нравится. Он то и дело подавал бедра вперед, заставляя сохранявшего из последних сил терпение писателя входить глубже.
Джин находился не в том состоянии, чтобы его нужно было упрашивать. Взявшись за упругие ягодицы критика, Джин решительным движением придвинул его ближе к себе, приподняв таз. Затем, он вошел до самого основания, в этом положении удобнее расположив руки по бокам от головы Юнги, и наблюдая на его лице нетерпеливое предвкушение. Когда в следующий раз он совершил качественный толчок, с губ критика сорвалось громкое «Оу». После очередного движения в том же направлении, внезапное «Оу» превратилось в низкое гортанное невнятное мычание, которое не могло сорваться с плотно закрытых губ. Губ, которые в следующее мгновение разомкнулись не без помощи языка Джина, который, в свою очередь, продолжал планомерно вдавливать критика в кровать. Он чувствовал, как внутри начинает скапливаться и откладываться удовольствие, которое в итоге должно будет найти выход в виде оргазма.
— Неплохо, но до сих пор смахивает на твою обычную писанину… — отрывистый, чуть хриплый низкий шепот, который, возможно, не был сознаваем критиком как прямой призыв к действию и вообще для ушей писателя прямо не предназначался, но…
— Вот значит как… — Джин переместил одну свою руку на одну ягодицу Юнги, и наклонился к его уху. — Я его разогреваю, разминая, со всей присущей мне нежностью и заботой, а он…
Вторая рука оказалась на второй ягодице, и Юнги ощутил крепкую хватку длинных пальцев на своей коже, и в следующее мгновение — резкий и глубокий толчок, который попал прямо в цель. Он вскрикнул от неожиданности, и сразу последовал второй толчок, затем третий. Жесткие, отрывистые, глубокие движения. Член Джина слишком методично и слишком чувствительно при каждом новом толчке ударялся в слишком чувствительный теперь орган, которые знающие люди называли простатой, чтобы у Юнги была возможность сохранять молчание. Обхватив находившегося над ним писателя ногами за талию, тем самым еще чуть больше к нему прижавшись, находящийся на грани жизни и оргазма критик уткнулся в его шею, обхватив его плечи руками, тем самым позволив ему сделать свое положение чуть более удобным.
Джин ощущал, что давление на его члене нарастает, что с каждым новым толчком он все ближе и ближе к финалу. Он держался из последних сил, оттягивая свой оргазм и ожидая Юнги, который, затихнув, лишь крепче обхватил его руками. Он держался из последних сил, но в следующий момент, после очередного жесткого и точного попадания по простате, мгновенно ознаменованного сильным сжатием мышц Юнги на его члене, Джин кончил. Он, совершенно потеряв возможность более сохранять равновесие, уткнулся носом в кровать рядом с плечом Юнги и обессиленно замычал, издав низкий гортанный звук. У него не было сил заметить, что критик кончил с ним одновременно, теперь находясь примерно в том же состоянии, что и Джин.
Наконец, Юнги ослабил свою хватку на его плечах и нежно провел пальцами вдоль позвоночника. Джин дернулся, и в следующее мгновение, переместив свои руки с ягодиц критика на кровать рядом с его головой, посмотрел Юнги в глаза.
Он улыбался, так расслабленно, так устало, так очаровательно, так красноречиво, что Джин не стал отказывать себе в удовольствии поцеловать эти сложенные в удовлетворенную ухмылку блестящие припухшие губы. Одновременно с этим, он очень осторожно извлек свой почти опавший член, заставив Юнги громко выдохнуть.
— Это было очень хорошо. Слишком хорошо. Ты был слишком хорош. — Юнги говорил с закрытыми глазами, пока Джин бережно убирал с его лица влажные черные пряди, попутно любуясь этим расслабленным выражением лица.
— Ты такой прекрасный и тихий, когда удовлетворенный… — на этих словах писателя, Юнги открыл глаза, очень широко улыбнулся и очень мягко и крепко поцеловал его, нежно держа за шею.
— Знаешь, по десятибальной шкале, где ноль Ким Сокджинов — это твоя книга, а десять Ким Сокджинов — мой самый лучший секс, я бы поставил тебе тринадцать. — Юнги улыбался так, как будто знал, что последует за его словами. И Джин не разочаровал его ожидания.
※ ※ ※
Совершенно отвратительный звук. Звук, который в буквальном смысле олицетворяет все самое ужасное и жизнеукорачивающее. Джин поморщился, не желая открывать глаза, но слушать дальше этот звук было просто невозможно. Неужели он добровольно поставил ЭТО на звонок? Кажется, ему пора показаться психиатру.
Писатель потянулся, и на его лице сразу появилась улыбка, о которой говорят обычно "как у дурачка". Рядом, в непосредственной близости, отвернувшись к нему спиной, спал темноволосый критик, до самых ушей накрытый одеялом. Вдруг он поднял голову, очевидно, тоже распознав доносившийся откуда-то снизу звук, посмотрел на Джина и в следующее мгновение, немного неловко управляясь с одеялом, повернулся и крепко обхватил его рукой, попутно закинув на него свою ногу.
— Ай, ты не настолько хороший писатель, чтобы тебе звонили в такую рань в субботу. — Голос Юнги звучал так низко, так сонно, что даже чуть хрипло, и так обезоруживающе, что Джин решил не отвечать на очередную колкость.
Он положил одну руку ему на плечо, другую — на закинутую на него ногу. Как только Юнги ощутил касание тонких пальцев, скользящих вдоль позвоночника, произошли две прекрасные вещи: критик очаровательно вздрогнул, рефлекторно выгнувшись под гладящей его рукой, в то же время, переместив свою руку Джину на шею; и вторая вещь — отвратительный звук затих. Облегченно вздохнув, писатель вдруг обнаружил губы в районе своих плеч, моментально решив что немного ласки с утра, чисто для блеска глаз, совершенно не будет лишним. Он уже мягко приподнял голову Юнги за подбородок, чтоб с удовольствием припасть к его припухшим после сна губам, как вдруг… Снова этот звук.
— Он убивает меня. Меня и мою зарождающуюся эрекцию. — Джин закрыл глаза и что есть силы сжал зубы. Если это Хоби, он его убьет. Но сначала уволит.
Рассерженный и одновременно с этим расстроенный писатель, нехотя высвободился из рук и ног Юнги, который, не отрывая глаз, воспользовавшись случаем, снова натянул на себя одеяло. Телефон удалось найти довольно быстро — он лежал в кармане оставленных в непосредственной близости от кровати спортивных штанов. И да, это был Хоби.
— Чон Хосок, ты заставил меня вылезти оттуда, откуда я совершенно не хотел вылеза… Что? Подожди, в смысле? Я дома… практически.
Слыша взволнованный голос Джина, Юнги открыл глаза и теперь с интересом наблюдал за тем, как стремительно меняется выражение лица писателя, который вдруг начал спешно натягивать белье и сразу за ним — спортивные штаны, зажав телефон плечом.
— Я забыл, черт! Сколько у меня времени? На такси максимум минут 10, даже меньше. Слушай, мне только переодеться, и я вполне готов. Короче, задержи их там — я уже почти выехал. Если что, звони!
Джин, закончив разговор, вернул телефон в карман и спешно потянулся за лежащей чуть поодаль толстовкой. Надев ее, снова застряв в горловине, он, наконец, обратился к Юнги, который смотрел на него сосредоточенно поверх одеяла.
— У меня сегодня, оказывается, спич и автограф-сессия в только что отреставрированном и заново открывающемся «Мэйсонсе».
— Центральный книжный, с четырьмя этажами, мультимедийным читальным залом и самой большой в городе интерактивной площадкой? Они присылали мне именное приглашение на их открытие. С вензелями, на мелованной бумаге…
— Вот почему одним вензеля, а другим — просто позвонить менеджеру? Я тоже хочу вензеля! Я тоже хочу, чтоб ручкой на салфетке, а не… — Джин не успел договорить, так как вдруг заторопился на прощание поцеловать Юнги, для чего он склонился над все еще сохранявшей их тепло кроватью. — Позвоню тебе. Или ты позвонишь мне. В любом случае, ты знаешь, где найти моего менеджера.
※ ※ ※
— Где ты был? Нет, мне как бы все равно в принципе, как твоему менеджеру, но как ты мог забыть о своей работе? — Хоби пытался говорить шепотом, но его голос то и дело срывался на очень тихий и потому слишком красноречивый крик.
— Моя работа — слагать слова в предложения, а предложения — в книги. Остальное — это уже не столь важно. Но я раскаиваюсь, правда.
Хоби смягчился.
— Сейчас они закончат с ленточками и прочим, затем будет презентация, а потом тебя и еще нескольких писателей посадят на удобные кресла, и вы будете подписывать книги. А, ну да, нужно будет еще сказать пару слов. Ну, типа, поздравления и пожелания бесперебойного потока прибыли, денег…
— Ощущение, что ты говоришь о наркокартеле. Я тебя понял. И готов ко всему.
Хоби заглянул Джину в глаза и хитро улыбнулся.
— Скажи мне как другу, а не как менеджеру — где ты так волшебно отдыхал, что позабыл о мероприятии?
Джин смотрел прямо в глаза Хоби, прежде чем многозначительно отвести взгляд.
— Я не могу тебе сказать.
— Секс был? — Хоби теперь так же, как и Джин, смотрел на разрезаемую уважаемыми и высокопоставленными людьми красную ленточку. Писатель чуть наклонился к его уху.
— Не в моих правилах нагонять туман, но.. Я не могу тебе сказать.
Хоби сдавленно засмеялся в кулачок, чтобы не привлекать лишнее внимание.
— Ты больше не встречался с критиком, после той встречи, что я организовал? — Хоби опять не смотрел на Джина, за что тот сказал ему спасибо, потому что по его лицу явно было понятно, что он собирался немного приврать. Причем непонятно зачем.
— Да с чего бы… Мы вроде бы все выяснили.
— Больше не будет писать негативные критические отзывы к твоим книгами?
Он выдает критические отзывы к моим книгам даже во время секса, о чем вообще можно говорить?
— Это вряд ли. Но одно я могу сказать точно: его критика меня больше никак не трогает.
Да, не трогает. Лишь слегка заводит, особенно если в этот момент рука критика находится на его члене.
Тем временем, спустя тридцать минут ожидания и простоя, писателей наконец-то пригласили к оборудованному для их автограф-сессий месту. Это был невысокий подиум, на котором были расположены три кресла с находящимися рядом невысокими столиками, на которых стояли бутылки с чистой водой. Джин занял место с краю, в надежде на то, что его никто не заметит, и он сможет спокойно думать о своем, изображая камень.
Но это ему не удалось. Народу было много, и как понял Джин, расчет был на то, что подписывать он будет только те книги, которые были взяты только что с полок с расчетом их купить. Очень грамотный ход. Одновременно с тем, как людской поток стал разрастаться, становясь все более неорганизованным, к писателям приставили по одному суровому мужчине в штатском, но официальном, которые отгораживали и направляли людей, чтоб, во-первых, они не навредили друг другу, ну и, разумеется, во-вторых– удобно устроившимся авторам.
Джин сидел так уже час, подписывая, улыбаясь, благодаря за пожелания и иногда прерываясь на попить. Он смотрел по сторонам и видел заинтересованных людей, хаотично перемещавшихся между книжными полками. На втором этаже, насколько он мог разглядеть, уже полностью заполнился читальный зал, и теперь кто-то из персонала, наверняка, увлеченно рассказывал о его безграничных возможностях. Джин вернулся к обстановке вокруг себя. Хоби тактично маякнул ему о том, что через пятнадцать минут все закончится. Узнав это, Джин с облегчением закатил глаза. Нет, он любил людей, он просто не любил, когда его задница начинала затекать.
Когда людей перед ним осталось совсем мало, буквально на три-четыре подписи, Джин начал замечать, что персонал, одетый в красивые красные твидовые жилеты с оранжевыми шейными платками, перешептываясь, медленно стекался куда-то в пространство между полок. Он старательно вытягивал шею, из любопытства и стремления узнать, в чем дело, но все было безуспешно. Как он мог видеть, Хоби тоже стало интересно, и он, в отличие от Джина не ограниченный в перемещениях, пошел туда, где до этого пропало четыре сотрудника в красных жилетах. Он вернулся минуты через три, не стесняясь, подойдя к Джину, который, наконец, встав, разминал застывшие от долго сидения и отсутствия возможности расправиться, конечности.
— Мин Юнги дает интервью крупному интернет-порталу. Кажется, он здесь всегда желанный гость. — Хоби присел на подлокотник кресла, вытянув ноги и поправив стрелки на брюках.
— Кто? — Джин с нетерпением смотрел на Хоби, во взгляде которого явно читалась усталость.
— Тот, с кем ты недавно жрал мраморную говядину в самом фешенебельном месте города. — Хоби скрестил руки на груди и облокотился о спинку кресла. — Кушал, извини, для фешенебельного ресторана слово «жрать» совершено непрезентабельно.
Наконец, Джин увидел вдалеке знакомую черную голову. Юнги был одет в простую клетчатую рубашку, рукава которой были завернуты, а верхние пуговицы расстегнуты, придавая всему виду приятной непринужденности, в темно синие джинсы обычного прямого кроя и черные кроссовки. Он выглядел расслабленно и совершенно спокойно. Джин внезапно поймал себя на мысли, что теперь смотрел на него совершенно по-другому. Возможно, свой отпечаток накладывал тот факт, что еще совсем недавно они вдвоем были совершенно голыми, и теперь глаза как будто пытались снова привыкнуть к одежде.
Джин улыбнулся сам себе.
— Ты чего так лыбишься? Хочешь подойти и поздороваться? Вперед. Уверен, ты справишься без моей помощи.
Взволнованного писателя не нужно было долго уговаривать. Он ловко соскочил с небольшого пьедестала, попутно отвесив успокаивающий жест для серьезных дяденек охраны, мол, «я справлюсь, спасибо, пацаны» и направился к высоким книжным полкам, делая вид, что он производит литературную рекогносцировку. Он приветливо улыбался замечающим его людям, и с удовольствием слушал доносившийся до него знакомый смех.
Джин остановился напротив полки с книгами об искусстве, в ожидании, когда Юнги отпустят его почитатели. Он взял с полки книгу с названием «Импрессионизм. Зарождение и расцвет», открыл ее на первой попавшейся странице и, с огорчением, не обнаружил никакой яркой красочной репродукции. Только черный текст на белой мелованной бумаге высочайшего качества. Такую книгу можно не читать — ее просто приятно держать в руках. Он вернул ее на полку и взялся за другой экземпляр, формата А3. Обложка книги была более, чем лаконичной: на фоне глубокого черного цвета была всего одна красноречивая надпись «АВАНГАРД». Джин аккуратно и бережно пролистал ее: все страницы были черными, с ярко и эффектно выделяющимися на них белыми буквами. Не успел он поставить и эту книгу на полку, глазами уже примеряясь к какому-нибудь другому дорогому изданию, как ощутил на своей талии руки.
— Закончил рассказывать людям о том, как тяжело быть самым вредным и заносчивым критиком в стране? Хотя нет, страна — это слишком мелко. На континенте. — Джин продолжал как ни в чем ни бывало скользить по книжным корешкам и обложкам глазами, но его сердце стало биться в пять раз быстрее, как только он ощутил на себе долгожданное прикосновение.
— А ты уже достаточно самоутвердился, заставляя людей отдавать тебе книги, чтоб ты мог в них расписаться? — голос Юнги звучал низко и прямо-таки завораживал. Хотелось закрыть глаза и слушать. Слушать… Слушать. — Мне удалось сделать сюрприз?
Теперь голос Юнги был намного мягче, и Джин моментально ощутил почти непреодолимое желание его поцеловать. И он поцеловал, в макушку, быстро и незаметно, немного повернув свою голову.
— Я до сих пор жалею, что пришлось так резко и скоропалительно уйти. Стыдно признаться, но я бы совершенно был не против проваляться с тобой в кровати весь день.
Молчание продлилось несколько мгновений.
— Завтра же воскресенье? — Юнги совсем немного опустил свою руку, остановив ее на бедре.
— На этот раз у меня. — Джин понял все без лишних объяснений.
— И теперь моя очередь водить.
Джин слышал, как в его ушах застучала кровь, и по всему внутреннему миру разлилось приятное тепло, сконцентрировавшись, как бы прозаично это не звучало, в районе члена.
