Люблю

      Дазай смотрел на своё отражение. Закинул ногу на ногу, смотрел равнодушно, скрестив пальцы и опёршись на них подбородком. Его сердце беспокойно ухало от напряжения. В каждой клеточке тела било электричеством, пока он старался непроницаемо смотреть на самого себя. С небольшими отличиями вроде повязки и одежды. Дазаю очень хотелось снять повязку с чужого глаза, она его нервировала и заставляла сердце в горло лезть.       — Первый день, а уже заказал шлюху в мафии и попытался взять Ацуши. Говорит об озабоченности, — Осаму сделал попытку посмеяться, а вышло ядовитое хмыканье. Лицо Ацуши, неверящее и напуганное, до сих пор стоит перед глазами и передёргивает душу.       — Мне не дали заказать, сказали «первый день» и всё прочее. Неужели ты думаешь, что я стану лезть к Ацуши, не испытывая к нему особых чувств? — клон потирает синяк на плече, оставленный ему Дазаем сегодня. Он почти мягко улыбнулся и откинулся на стул, качаясь на нём.       «Я правда такой или был таким?» — против воли задал себе вопрос Осаму, хотя себе же обещал не сравнивать их.       — Ну и что это за особые чувства? Животное желание подчинить? Ты сейчас чувствуешь ненависть и ярость, и этого бы не было, не сделай ты той глупости, — снисходительно заметил Осаму. Они улыбались друг другу так, что об улыбки можно было вскрыть вены на запястьях. Младший закинул ногу на ногу и опёрся на свою ладонь щекой с нарочитой расслабленностью.       — Зачем так грубо? Эти чувства немного сложнее. Неужели ты оцениваешь себя как животное? — начинал вскипать чайник, но оба Дазая не обращали на это внимания. Осаму поднял бровь и издал странный звук — то ли кашель, то ли смех.       — Ну и что же за сложные чувства может испытывать пародия на человека? Ацуши ничего к тебе не чувствует, кроме отвращения за сегодняшние действия.       — Теперь он и к тебе питает отвращение. Задевает, не правда ли? Пусть Ацуши будет отнекиваться, но глубинное опасение у него есть к нам обоим. Оно впиталось в положительные чувства, которые Ацуши раньше к тебе испытывал, — двойник улыбнулся ещё шире, и лицо Осаму стало равнодушным. Тревожно было от чужих слов, он вспомнил, как Ацуши со страхом попытался его поцеловать. Со страхом. — Каково будет чувствовать, что ты нелюбим? Что все ненавидят тебя не потому, что ты существуешь, а за определённые человеческие качества? И ты не станешь их менять из-за…       — Ты домогался Ацуши и испытывал желание. Не я, — Дазай отмахнулся, замечая манипуляцию, с помощью которой клон пытался убедить его. Или лучше назвать это существо доппельгангером? Отражение напротив него чуть успокоилось и добавило в голос снисхождения.       — Хватит перебивать. Рано или поздно ты поймёшь, что обманываешь себя, подавляешь те чувства, которые бурлят во мне. Они вырвутся в самом ужасном воплощении, если подавлять их, глупый Дазай-сан. Или ты планируешь убить себя раньше? — ласково говорил двойник, и это заставило Осаму презрительно захихикать. Его отражение хочет попытаться сломать его же! Он посмотрит на это в течение полторы-двух недель.       — Ничего я не подавляю, — заметил Осаму так сокрушённо, будто ребёнок говорил ему, как сложно прибавить тройку к двойке. И выдавал в итоге: четыре. Ну не бред ли? Чайник наполнял кухню противным писком и паром. — Просто я чувствую дружескую поддержку, радость, иногда счастье. И всё становится куда спокойнее, чем в твоей грязной душе.       «Это и твоя душа», «Я знаю, она и моя», — обмен взглядами. Ненавидящими и прожигающими до кровавых слёз. Если бы, конечно, глаза могли прожигать по-настоящему.       — Ты говоришь, что ненавидишь Чую. Но Ацуши ведь вызывает куда больше ненависти. Его радость дарует тебе спокойствие, улыбка — тоже, а когда он обращает свой взгляд на твою персону, хочется скукожиться и умереть. Ацуши такой до тошнотворного позитивный, так верит, что его наставник хороший человек. Ацуши считает, что люди заслуживают счастья. И это так раздражает, ярость поднимается в горле, ведь он думает, что комфорт — это всё, чего можно желать. Но когда Ацуши осознаёт, как мир противен, в душе наконец зреет что-то, похожее на радость понимания. Чем хуже он чувствует себя, тем слаще наблюдать за этим. Когда его характер ломается и…       Много шума произошло за короткий миг, когда дверь в квартиру распахнул Куникида, напуганный, и с яростью выключил чайник.       — Он кипит несколько минут! Можно было подумать, что ты ум… — мужчина замолчал из-за представшей перед ним сцены. Осаму, даже не обернувшись, прижимал к полу свою копию и душил. За все слова, которые тот собирался наговорить про Ацуши и за мерзкую позицию. — Дазай.       — Я прекрасно слышал, Куникида. У нас тут просто интересный разговор, — Осаму снисходительно улыбнулся. Он в извиняющемся жесте поднял руки и поднялся, отряхиваясь.       — Не сошлись мнениями, — подтвердил второй Осаму, поправляя бинты на шее. — Хотя Дазай даже не дал мне договорить.       — Я бы точно убил тебя, если бы дослушал, — прикрыл глаза рукой и поднял брови, будто от стыда покачав головой. Куникида осматривал их внимательно и настороженно, всё ещё держа чайник в руке. Он медленно его поставил и строго посмотрел, заставив Дазаев переглянуться и быстро помолиться всем известным богам (мысленно). Но вмешиваться Доппо не стал.       — Не шумите, — бросил Куникида, очевидно, не пожелав разбираться с ними, и два Осаму синхронно улыбнулись слегка разными улыбками. У взрослого Дазая она была чуть приятнее, но издалека разницы не заметить. Как человек и отражение.       — Ты снова бросишься на меня, если Куникида-кун уйдёт? — с нарочитым интересом спросил двойник у Осаму, оскалившись. Его шея болела. Всё его тело болело так, словно его кололи шипами на протяжении нескольких часов, как при средневековых пытках. Это не делало его ни более понимающим, ни более управляемым для Дазая.       Осаму не знал, как ему сдержать обещание, которое он спонтанно дал Ацуши. Он не может запугать клона шантажом, обвести его вокруг пальца, пообещав отдать какую-либо информацию. Единственное желание, которое тот показал — воспользоваться Ацуши определённым образом и сделать Накаджиму игрушкой, чтобы тот показал двойнику всю сущность своей души. И сломал её. По очевидным причинам, Осаму не мог дать этого двойнику. Поэтому, пока что он выбрал путь физического насилия.       Он может воздействовать на Осаму доводами (психологическим насилием), но «Дазай» наверняка ответит что-нибудь такое же. Они оба будут подвергаться манипулятивному воздействию, и страдать от этого тоже будут оба.       «Две недели. Если это нужно, чтобы защитить Ацуши от подрыва доверия ко мне, то потерпеть можно», — подумал Осаму. Он потянулся и зевнул, проигнорировав вопрос своего нового сожителя.       — Знаешь, в чём твоя проблема? — вдруг спросил настоящий Дазай весело. Он обернулся к двойнику, хмыкнув. — Ацуши ничего к тебе не чувствует, так что ты его душу не можешь разломать. А меня он любит, но ломать его я не собираюсь. Как грустно, правда? Знать, что ты никогда не увидишь эмоций, предназначенных мне — чего-то, смешанного с положительными чувствами и искренним неверием. Только ненависть. Зато Акутагава-кун смотрит на тебя с благоговением, уже хорошо, да?       Отражение хмуро прошло в спальню, растеряв улыбку, а Дазай вежливо придержал дверь. Скинув пальто (сжечь бы это, как и настоящее, кстати) парень упал на футон.       Счёт на сегодня: Дазай — 1, двойник — 0.