Люблю

      Он не помнит, как пролетел рабочий день, просто не помнит. Все стены в здании мафии выкрашены в давящие тёмные цвета. В общежитии — тоже. Двойник молча сверлит взглядом свои руки.       Дазай сплавил его. Он засунул копию сюда на один день, чтобы сделать что-то, чего показать второму явно нельзя. Не сразу. Осаму нужно уладить нечто, и…       Раз будет проблематично изменить ситуацию, то и задумываться о решении двойник не будет! Он может дать Дазаю фору один раз — всё равно в итоге детектив придёт к нужным клону выводам. Не-Осаму улыбается с прикушенной губой. Ему просто нужно смириться с этим на сегодня, и…       — Хочу заказать виски и шампанского в верхнюю комнату, — улыбка становится шире. В огромной комнате с давящими стенами и огромной кроватью его сегодня ждёт мерзкое времяпровождение.       Пить, спать с проститутками, убивать себя. Жаль, что нельзя попытаться навредить проституткам или кому-то ещё… Жаль, что его не навестит оригинальный Дазай, которому можно было разбить бутылку об голову.       Он всё равно это делает: бьёт бутылки об стены с мягкой улыбкой, попадает стёклышками по рукам по ногам «ночных бабочек» и проверяет ресурсы своего тела. Физиологические и эмоциональные.       Когда закрывается дверь за всеми девочками и они открывают все бутылки, для второго Осаму начинается вечер, наполненный отказом от человечности.       В общежитии агентства, задолго до начала этого вечера, когда клон уже был выпровожен во вражеский штаб, Дазай довольно потягивался. У него были хорошие предчувствия насчёт утра. Осаму взял деньги, игриво завязал бантик из бинтов на шее и вышел из квартиры. К Йосано за врачебным рецептом, после этого в какую-нибудь аптеку — таков был его путь сегодня.       Дазай собирался купить кое-что, необходимое двойнику. Для морального спокойствия Дазая и физической целостности Ацуши.       Осаму как раз закрывал квартиру, когда причина его беспокойства и сомнений вынырнула перед ним… и тут же порозовела.       — Доброе утро, Ацуши-кун, — постарался Дазай сказать дружелюбно. В руках у Ацуши была сложенная простынь, и Накаджима явно поглядывал на неё, избегая смотреть на наставника.       — Доброе утро! — ответил Ацуши громче нужного и стал спускаться по лестнице максимально скованно. Надеялся он, разумеется, что подозрительно это не выглядит.       Ацуши обжёг стыд, коленки затряслись, едва он увидел наставника. Как он только мог сделать то, что сделал… А дружелюбный взгляд старшего только добил его. Да, Ацуши постарался побыстрее уйти, блокируя в своей голове образ Дазая, доминирующего над ним. Ацуши не должен начать голодать по его прикосновениям, не должен ждать от него бо́льшего, чем происходит обычно. И пока ему лучше избегать, чтобы забыть о своём постыдном поступке и полуприятном волнении.       Осаму провожал Ацуши долгим взглядом, пока не отвернулся и не зашагал из общежития. Нельзя сейчас грубо говорить с Накаджимой и ещё как-то пошатывать его доверие, в чём-то переубеждать (хотя Ацуши явно начал думать о том, что Дазай из своей головы выкидывает, так же проще). Это сейчас не поможет и только усугубит, Ацуши от него совсем закроется, и тогда только чёрт разберёт, что он к Осаму чувствует. Но и успокаивать его сейчас нельзя: «не волнуйся, у нас и дальше будут дружеские отношения, это нормально, что твои мысли изменились за последние дни». Такого ни в коем случае нельзя делать — это, скорее всего, приведёт к усугублению путаницы, и Накаджима будет думать, что влюблён.       Раз Осаму сейчас нежелательно проявлять симпатию к Ацуши, то лучшим выходом будет игнорирование. Предоставленный сам себе, Ацуши охладеет и придёт к верным мыслям.       Как и должно быть. В этих глазах Дазай не хочет видеть что-то вроде просьбы любить. Любить, не убивать себя, оставаться вместе до конца, не ходить к другим и заботиться. Да, это точно не для Осаму.       Дазай усмехнулся, но не весело. Он не хочет видеть такого от Ацуши, но это было бы бесконечно приятно и грело бы его самомнение (но он бы так это запрятал, что постарался бы забыть). Это уже странно, что он испытывает симпатию к парню, заинтересованному своим наставником. Наверное, он надеется, что это всё-таки был страх. Чужой страх легче подавить, чем превратить влюблённость в дружескую симпатию.       В аптеке на Дазая странно смотрели, но продали нужное. Едва переступаешь белый порог, эти милые и грустные мысли об Ацуши забываются, словно был разбужен какой-то демон. И Дазай вспомнил о копии, от неё ведь и шли все беды.       «Просто выполняй те задачи, ради которых тебя создали», — Осаму сложил лекарство к себе в карман. Его мысли снова ожесточились. Нужно заканчивать с задачами (Мори сказал, что они справляются довольно быстро, и что Двойной Чёрный всё ещё фантастически эффективная команда). Заканчивать как можно скорее и избавляться от клона, пока никто, особенно Ацуши, не узнал того, о чём нельзя знать. Это уничтожит репутацию Дазая на долгое время, если…       «…если он не получит того, чего хочет, или если я не уничтожу его».       Вряд ли агенты обрадуются, когда узнают, что Осаму себя максимально контролирует-ограничивает, и даёт он себе волю только в вопросах самоубийства. Не полностью даже. Вряд ли они обрадуются, если выяснится, как часто Осаму хочет не спасти человека просто… из любопытства. Больного и неправильного, такого очевидного. «Как ты будешь смотреть на меня, если я, детектив, добью тебя, а не спасу?» — похожие мысли постоянно приходили ему в голову. Что, если сделать больно тому, кто тебя любит? Что, если заставить его возненавидеть Дазая? Почему, когда он видит бродячих животных, первой его мыслью становится их убийство, а потом уже всё остальное?       Он не знает и узнавать не хочет. Точное знание только одно — он не будет чувствовать себя лучше, исполняя свои мысли и прихоти, это проверено раз сто. А клон всё равно хочет продолжить проверять. Осаму никогда не даёт этим желаниям волю. Никогда. Никогда. Никогда.       Дазай остановился у переулка, когда об его ногу потёрся котёнок. Несчастное существо — если так искать ласки ото всех, можно напороться на жестокость. Лучше будет не озвучивать пришедшее Осаму в голову действие.       Он наклонился и погладил кота, хмыкнув. Котёнок потирается о руку и мурлычет, почти пытается забраться на ладонь. Очень иронично, что именно сейчас этот кот подошёл к нему.       — Вряд ли ты выживешь, дружок, — тихо сказал Дазай, наклонив голову и улыбнувшись. Кот всё ещё довольно тёрся о его руку. Осаму вдруг сильно сжал кошачью морду пальцами, так, что пушистый комочек недовольно замяукал. — Нет, не из-за меня. Ты просто вряд ли долго проживёшь на улице. Лучше было бы убить тебя, но… — Дазай отпустил котёнка, а тот резво убежал от него в переулок, и пришлось подняться. —…я буду чувствовать вину.       Он чувствовал вину и за то, что сделал этому коту больно. Лёгкую и скоро исчезнувшую вместе с воспоминанием. Но это не меняет существования тёмных желаний — вина сосуществовала с ними вместе.       Дазай не хочет сближаться ни с кем по многим причинам, но эта одна из главных — если они зайдут дальше дружбы, то он захочет навредить. И навредит, скорее всего. Чтобы это желание не возникло или ушло, должно случиться что-то, что поможет ему перестроиться.       И Осаму, в том числе, очень не хотел навредить Ацуши. Раз двойник отражает всё худшее, то Накаджиме даже подходить к клону не стоит. В той голове нет понятия «не навредить», а есть только «исполняй свои желания, пока не умрёшь».       Двойник может желать: разбить нос Ацуши, взять его, заставить плакать от боли или удовольствия, держать на грани между любовью и ненавистью. Может захотеть сделать его зависимой куклой и быть всем его миром. Полностью забрать себе. А потом просто наиграться и исчезнуть.       Но Ацуши Дазаю уже никто не вернёт. Поэтому Осаму только косит на Ацуши сегодня, когда тот не видит. Поэтому не провоцирует взаимодействие и даже исключает его, хотя Накаджима на него постоянно смотрит. Ацуши смотрит на Осаму, когда считает, что учитель не видит, смотрит с надеждой и даже ожиданием, а щёки у него раза два за день окрасились розовым румянцем. Осаму отводит взгляд. Он сам смотрел на ученика, когда тот поворачивался спиной.       Двойник Дазая бы легко разобрался в этой ситуации, едва на неё взглянув, но Осаму этого не знал. Он не знал, что его действия уже не являются простой защитой от дурного влияния.       «Ты уводишь меня, стараешься его не нервировать, всегда пытаясь узнать, что у него на уме. С другими ты тоже исследуешь реакции, но делаешь это ради выгоды, не из заинтересованности. Сейчас это приносит выгоду твоей выдуманной «правильной» ситуации…» — сказал бы двойник, наблюдая за этим. Дазаю приходится выходить из офиса, когда Накаджима всё-таки на что-то решается и хочет предложить ему пообедать вместе. Поговорить. Что угодно. Это немного проблемно. — «…но сердце у тебя болит. Стараешься оградить его от вреда и мысленно рвёшься к нему, но на деле только оберегаешь. Никаких претензий и требований. Ты идиот, Дазай».       Осаму слегка успокаивается, замечая Ацуши, болтающего с Кёкой. Настроение у Ацуши уже не такое унылое и отчаянное. «Вот и хорошо», — улыбается Дазай.       «Потому что любишь его, ничего не ожидая взамен».       Тот самый страшный вид любви, которая может и убить человека, её испытавшего. Убить не физически, но морально. А Дазай ведь даже ничего не заметит, продолжая отрицать свои чувства. Не ревнует Накаджиму, не думает, что на Дазае должен сойтись его мир, но если Ацуши поцелует его, именно его, то…       Ацуши уже его целовал, в медпункте — коротко прикоснулся губами. Возможно, тогда платоническое отношение Дазая окончательно сломалось. Но в том, чтобы Осаму прекратил игнорировать своё к Ацуши чувство, ученик лишь сделал трещинку.       Даже сам Дазай не знает, как ему снова и снова снится по ночам этот короткий поцелуй. Сны забываются к пробуждению — но это были приятные и тёплые сны. Из-за них Осаму просыпался с ощущением, что просыпаться он не хочет.       Отражение (двойник) не является равным образу. В зеркале правое становится левым, а сходство отражения и образа — совсем не точное подобие, лишь сходство противоположностей. Именно так переделан двойник. Потому Дазай не может ему доверять. Потому знает, что придётся ехать в штаб мафии сегодня ночью, ведь после бурного веселья наступает прострация.       Если он не успеет, то клон исчезнет по своей же глупости. Двери лифта перед Дазаем приветливо открываются — интересно, значит ли отсутствие неприятностей, что Осаму опоздал?       Его грызут разные мысли — в основном, сомнение. Приходить сюда Дазая никто не просил. Да и двойника он здесь оставил из соображений побыть в одиночестве, отдохнуть один вечер. Но атмосфера явного уныния звала его — туда, где был второй Осаму, где были тьма, холод и зов смерти.       Скрип незапертой двери — ничто не мешает проникнуть в комнату. Это было бы минусом, если бы не наплевательское отношение клона к присутствию других людей. Осаму обшарил глазами пространство — разбросанное постельное бельё, подушки, смятая постель, перевёрнутое кресло, побитые бутылки на полу и прочее, прочее… Полностью одетый двойник был на подоконнике и прилип лицом к стеклу. Он внимательно смотрел на проезжающие машины и тёмные переулки.       — Если всё-таки хотел прийти, почему пришёл так поздно? — двойник отлепился от стекла и улыбался. Сосуды на его правом глазу полопались — точно, ведь из-за этого постоянно приходилось носить повязку на нём. Слабые сосуды.       — Засомневался над сохранностью этого места. Хочешь разбить окно и выпрыгнуть? — Дазай закрыл за собой дверь и подошёл ближе, заинтересованно наклонившись к двойнику. Тот снова отвёл тусклый взгляд, от которого в Осаму просыпались не лучшие воспоминания.       — Надежда потухла, — сказал вдруг двойник, снова в пространство пялясь-пялясь-пялясь. Жажда разных желаний всё равно не удовлетворила его. А ведь Дазай знал, что так будет. Но зачем объяснять что-то идиотам?       Дазай не отвечал.       — Мы не должны были оказаться здесь. Будет действительно лучше убить себя. Разве нет? Чтобы не отравлять им жизнь, — с широкой улыбкой клон поднялся во всю высоту окна и головой об стекло ударился. Появились маленькая трещина на стекле и большая ссадина на чужом лбу. Стекло не получилось разбить даже ударом головой со всей силы, и остаётся только одно — сдаться. Наверное, силы уже не так много было. С пульсирующей головной болью двойник смеялся, соскочив с подоконника и упав на кровать вновь.       — Я не отравляю, — снисходительно-спокойно сказал Дазай, хотя говорить так с самим собой, который ещё и на грани, почти бессмысленно.       — Подумай ещё раз. Мы отравляем мир, а мир ещё больше отравляет нас. Я — зло. Ты — зло. И жизнь — это сказка, в которой нет добра*, — закрыл глаза и потянулся. В своей правоте у него сомнений не было.       — Тогда кто же Ацуши? Тоже зло? — спросил Осаму с усмешкой. Уж такого даже его двойник не сможет сказать, если в нём есть от настоящего Дазая хоть что-то.       Двойник теряется. С его губ слезает улыбка, а рука начинает дрожать. Он в полушаге от того, чтобы сломаться — слишком много уверенности в своём одиночестве, много секса и много выпивки после, при том, что «Осаму» совсем не смотрел на градус, то повышал, то понижал.       Но настоящий Дазай не был рад этому. Даже злорадства в нём не было — только тупая ментальная боль и сочувствие.       Двойник потянулся за пустой бутылкой из-под виски. Ударом большой силы отражение разбило бутылку об свою голову. Клон отключился, и причин находиться здесь у Дазая не было. Его начали пугать приступы внезапного понимания и действий чужих, и мыслей, и принципов.       Осаму отнёс его на руках до такси и до общежития. Когда это существо в бессознательном состоянии, за ним легче углядеть. «Интересно», — думает Дазай, — «доктора Мори посещали подобные мысли?». Второй Осаму совершает глупые поступки и до дрожи в руках бесит. Одновременно, он же осаждает Осаму настоящего. Всё, что происходит сейчас, показывает, как правильно поступал суицидник, раз стал не этим, а чем-то более-менее сто́ящим.       Чужое сердце стучит, а серьёзных ран на голове нет. Это всё, что Дазаю требуется. Таким саморазрушительным поведением двойник себя рано или поздно уничтожит, Осаму понимает это чуть лучше, чем прекрасно. Нельзя далеко его отпускать одного — однажды не вернётся, а пока это слишком рано. Несмотря на то, что двойник портит всё с Ацуши связанное, связанное с чем-то тёплым на душе, сейчас он полезен.       Дазай устало (уже где-то к часам четырём утра) сгрудил клона на пол общежития. Ему нужно решиться на кое-что важное.       Осаму задумался над этим уже тогда, когда в первый раз избил двойника. Он не может делать так постоянно — Ацуши будет казаться ещё более желанным наркотиком для этого существа. Чем больше к нему не подпускают. С каждым избиением-предупреждением Накаджима будет становиться милее двойнику, уже упоминаемым лекарством от всего и смыслом.       А Дазаю это совсем не нужно. Если разобраться — всё просто. Ему лишь нужно заставить двойника выпить таблетку или две. Отпугивали (слегка) побочные эффекты, от которых можно пострадать и даже умереть. Но это вряд ли — что суицидник о себе знает, так это прямо-таки невозможную живучесть. Хотел сначала ввести инъекцию, ведь можно было провернуть всё, пока Осаму-два спит. Но Дазай так давно не вводил инъекций, что боялся… Палец соскользнёт и в вену отправится пузырёк воздуха, приведя к смерти. И больше всего Дазай сомневается, что не сделает это специально.       «Нет, я подожду пробуждения», — Осаму слабо улыбается, усевшись прямо напротив и положив руку на запястье копии, там, где пульс. — «Заставлю тебя выпить эти таблетки».       Эффект куда более кратковременный, чем от инъекции — её нужно было сделать лишь один раз, но у Осаму не достаёт мастерства, а Йосано…       «Никто не должен знать», — закусывает губу и случайно пережимает чужую вену. Двойник не подавал признаков жизни и не просыпался.