Люблю

      Осаму прикрыл глаза — у него были сомнения, что театр сработает. Ещё у него был разобранный шприц, из которого он иглу вытащил, были одноразовые перчатки и дезинфицирующее средство. Одна рука Осаму находилась у чужого носа, на случай, если двойник от боли придёт в сознание.       Обманывать самого себя страннее, когда вы разделены. Дазай даже не очень-то надеялся на успешность этой попытки, но у него будет ещё шанс.       Он внимательно следил за клоном. За пульсом и дыханием, в частности. Надавил иглой от шприца, проткнул кожу и зашёл чуть дальше. Это лишь вызовет небольшой ток крови. Осаму вытаскивает иглу и выбрасывает остатки шприца вместе с медицинскими перчатками. Его двойник не проснулся — тем лучше. Было время поспать самому, и организм отчаянно этого требовал, но… Сейчас ему нужно быть здесь и в сознании, пока не проснётся клон.       «Отосплюсь на работе», — подумал Дазай бесхитростно и мечтательно. Это было бы лучшей наградой за сегодняшние старания. За вырезание полос на таблетках, чтобы выглядели как другие таблетки, и за эти предостережения со шприцом.       Когда двойник открывает глаза, в них плывёт и иногда темнеет. Приходится встать, пошатываясь. Во рту адская засуха и голова гудит, это если не считать растущей на ней шишки. Боль в животе даст о себе знать позже — возможно, изжога или гастрит. Осаму-двойник пошарил глазами по кухне в поисках хоть какого-нибудь облегчения — нашёл Дазая, что, очевидно, помогать не хотел. На негнущихся ногах двойник ввалился в ванную, разыскивая аптечку. Увидев в ней таблетки от головной боли, тотчас же закинул в рот и проглотил две сразу. Пока страдающий от последствий собственной глупости Дазай умывался и пил воду из-под крана, второй плавно, как хищник, подошёл к ванной и стал внимательно наблюдать. На глаза оригиналу попалась маленькая баночка с таблетками. Он улыбнулся.       Клон же быстро рассуждал сам с собой, перескакивал с одной мысли на другую. Осаму не только приехал к нему, но и забрал в дом из штаба. Смотрит, улыбается. Разумеется, не просто так. Теперь, когда в голове прояснилось, можно заметить тянущую небольшую боль в руке, на предплечье. Там маленькая красная точка, будто след от иглы.       — Ты делал мне укол? Успокоительное? — спросил равнодушно и потянулся. Раз Дазай изменил свои планы и привёз клона в общежитие, то он больше не опасается. А ведь двойник явно показал, как может терять над собой контроль — каждый божий день. И это были даже не последние стадии отчаяния. Если Осаму и впрямь вколол ему успокоительное, то оно не работало ничерта.       — Пойдём на кухню, чай попьём, — миролюбивый голос соседа не застал врасплох, но напряг сильно. До лёгкой дрожи в болезненно-бледных руках. Казалось, Дазай обычный расцветал, когда его клон выглядел хуже, и наоборот. Не от каких-то сверхъестественных вещей, но от радости своим победам над другим.       Осаму действительно поставил перед ним кружку с зелёным чаем (хотя Дазай больше любил красный, и тот точно был в наличии) и уселся напротив. Будто старший родственник, готовящийся сообщить ребёнку очень важную новость. Двойник садиться не спешил.       — Ты слышал о химической кастрации?       Молчание со стороны. Ступор. По искоркам шок загорался в тёмных глазах, а пальцы сжимали кружку с чаем всё крепче. Дазай же тянул улыбку до боли — его слова на секунду уничтожили второго. Осталось добить.       — Её применяют к тем, кто насиловал детей или пытался. По судебным разбирательствам. Знаешь, наша ситуация похожа. А самое замечательное, что одного укола хватает на три месяца.       Это больше его предполагаемой жизни. Осаму-клон потянулся к своей руке, провёл по следу от укола большим пальцем и усмехнулся.       — И в этом ты нашёл решение? — сказал насмешливо и равнодушно, усевшись за стол. Внутри он был почти в ужасе, поняв, что так и не получит того, чего хотел. Ну, его предупреждали. Двойник усмехнулся — даже это… остановит ли оно? Разве поможет избавиться от мечты реализовать всё, чего так боялся? Тем более, что нужно ему немногое. Перевёл взгляд на часы и зевнул с Осаму одновременно. — Опять всю ночь за мной следил? Не хочешь поспать? Кстати, моё следующее задание — ночное.       «Кстати, Ацуши всё ещё никуда от меня не убежать, я всё ещё хочу задушить тебя или понаблюдать, как ты сам себя задушишь. Почему ты смотришь на себя с нескрываемой ненавистью, почему так слаб?»       — Ну раз я вышел из игры, то что насчёт тебя? Тебе нравится представлять тело Ацуши? Воспоминания очень обрывочны и смутны. Как давно к мальчишкам тянуть начало́? — двойник с горящими чем-то нездоровым глазами наклонился над столом, почти лбом в лоб упираясь. Дазай и не шелохнулся, даже не перестал размешивать сахар в чае. Только брови нахмурились. — Ты ведь ответишь на его чувства? Нет? Ацуши будет очень больно, когда он поймёт, что эгоист-наставник чихать на него хотел.       — Не смогу ответить. Я ничего в ответ не чувствую, так что не нужно мучать Ацуши этим, — Осаму отпил чай. Как ни странно, несмотря на вражду, в таких разговорах с двойником они откровенны. Дазай говорит ему то, что себе повторял много раз.       — Тогда Ацуши придётся сильно разочароваться — его лишь хотят, а не любят. Несмотря на все свои угрызения совести и слова, ты касаешься себя и нет-нет думаешь об Ацуши. О лишь жалком подобии его настоящего. Да уж, Ацуши и не знает, какой его наставник… — двойник умолк, когда Дазай резко встал. Но тот лишь пошёл мыть посуду. —…извращенец.       Осаму молчал. Противопоставить ему было нечего.       Он и забыл вести счёт.       — Ну ладно, что уж там, — бормотал двойник. — Ацуши найдёт и другую личность, которую можно починить. Починит — одну, другую… До тебя, правда, его руки не дойдут. Когда-нибудь ты узнаешь о его первом партнёре, будешь наблюдать, с какой радостью он смотрит на телефон, переписываясь с ним. Он будет советоваться с тобой, но лишь иногда: «Дазай-сан, я в безвыходном положении, что делать?». Ты будешь говорить, какой Ацуши-кун молодец — ведь Ацуши точно станет дарить второй половинке подарки или цветы, желая сделать отношения лучшими.       Дазай стоял у раковины и мыл руки. В его голову упорно не шли слова двойника. Он их игнорировал, понимая, что сейчас это тот самый раздражающий голос внутри, говорящий ему о сомнениях. Только теперь — снаружи.       — Если дело дойдёт до свадьбы, ты станешь на ней ша́фером. Или Ацуши к этому моменту найдёт себе нового лучшего друга. Он станет взрослее, собраннее и профессиональнее. Ты станешь раздражать его, но Ацуши слишком дорожит всеми отношениями, так что окончательно не поссоритесь. Вы никогда не станете достаточно близки для всех твоих слабых мечтаний, и, постепенно, ты начнёшь угасать. — младший толкнул пальцами кружку и разлил чай по всему столу. Последнюю фразу он сказал тише, задумчиво перекатывая кружку в луже из чая. — Ты уже угасаешь.       Осаму потянулся и заварил себе вторую кружку чая. Он абсолютно игнорировал и улыбался. Двойник скучающе поднялся изо стола и потянулся тоже, сбросив своё пальто. Оно ему только мешало и напоминало о неприятном.       — То, что ты сделал, всё равно не поможет, — прошипел и кинул кружку в сторону Осаму — тот молниеносно обернулся и поймал. — Большинство твоих проблем идёт из башки, но ты просто решил сейчас убрать симптом, а не причину. Меня. Не изменить своё к этому отношение, но купировать болячку. И это ни черта не поможет. Пока не уничтожишь себя!       — Пошёл вон из моей квартиры. Сейчас же.       Ни страха, ни любой другой эмоции — лишь ощущение вроде «он мне надоел». Дазай и настоящий, и второй отлично справлялись с тем, чтобы становиться равнодушными или делать такими других людей. В конце концов, от того, что они говорят, хочется просто закрыть уши. Или в очередной раз убрать раздражитель.       — Почему я должен менять восприятие в своей голове, если и этот способ отлично работает? Ты исчезнешь — исчезнут и проблемы, — посмотрел на него Осаму.       — Е… — двойник покачивает головой в одну сторону, начиная напевать. Он простыми и сложными способами пытался донести до Осаму правду, и сейчас немного разозлён. — …рун-да. Моё исчезновение не изменит твоего желания умереть, ведь так? — Дазай всем своим видом напоминал, что приказал уйти: напряжённой позой и гнетущим взглядом. У клона не было причин спорить и оставаться с ним. Хотя…       — Сначала я приму душ, — заключил младший в итоге, невинно улыбнувшись. Выглядел он после пьянки и правда… Не очень. Тем более, что на руке со следом от инъекции были спущены бинты. Дазай махнул рукой и возражать не стал.       Едва дверь закрылась, двойник её запер. Он беззаботно напевал, ища аптечку, но её словно след простыл. Дазай проверил ванную ещё и ещё, но аптечки не было. И он, не помня, куда её закинул, понемногу приходил в бешенство.       — «Ты слышал о химической кастрации?», — процитировал клон, весело улыбаясь. Его улыбка дрожала. В зеркале отражался он, вылитый Осаму, правда, с бешеными глазами. Такими злыми, словно в них собралась вся ненависть вселенной и не помещалась в одного человека. Выплёскивалась, отравляла тело и кожу, делала острее черты лица, когда Осаму злился. Он смотрел на отражение в течении пяти секунд, не мигая.       Стекло зеркала разлетелось на крупные куски. Рационально, Дазай мог ударить в зеркало ногой — тогда бы оно повредилось больше, но меньше бы его поранило. Но вряд ли Осаму-два хотелось бы слушать это. Он колотил по зеркалу истекающими кровью руками, свалил на пол ящик, на котором оно висело. Принялся бить ногами и локтями, мешая свои вскрики ярости с матами. Это длилось десять секунд и казалось вечностью.       «Я сам убью его, изуродую ночью его лицо до кровавой каши!» — вот лишь одна из мыслей об Осаму, посетившая двойника в тот момент. Он не мог поверить, что на его зависимости от Ацуши поставлен крест.       В ванную к нему никто не постучал, словно ничего и не услышал. Раны на руках, и новые, и старые, неприятно зазудели. Совершённая глупость окатила разочарованием двойника в себе, и он стал стягивать грязную одежду, лишь слегка заботясь о том, чтобы не пораниться ещё больше.       Такая вспышка ярости странна. У него-настоящего такие были лишь лет в тринадцать, да и то — из-за шалящих гормонов. Это были детские истерики, пусть он и был довольно умным ребёнком. Да даже у копии, что состоит из апатии, в основном… Такое было странным.       «Гормональные препараты действуют», — подумал вдруг Осаму. Он задумчиво кивнул самому себе и залез в ванну, включая горячую воду.       Грязь медленно смывалась с него, а мысли потихоньку устаканивались. Они блуждали от одной неприятной темы или проблемы к другой. Пока вода в ванной набиралась сантиметр за сантиметром. Дазай вылил себе на голову шампунь и закрыл глаза. От воды начали болеть царапины, на полу заманчиво поблёскивали зеркальные осколки.       Осаму чуть открыл глаза — он посмотрел на потолок и чуть улыбнулся. В ванной под горячей водой он почему-то вспомнил об Ацуши. Его сердце сделало сальто, губы тронула тонкая улыбка, наполненная горечью.       — Как бы убедить тебя, Ацуши-кун? — тихо-тихо вопросил двойник, пропуская пальцы сквозь свои волосы. Дазаю показалось, что он теряет время, отведённое ему. Почему бы не показать, как сильно он влюблён и как сильно его к Ацуши тянет? Он ведь пропустил день. Целый день рядом с тем, с кем умирать не хочется.       Осаму Дазай, ни второй, ни первый, не предложил бы Накаджиме Ацуши двойного самоубийства, никогда. Ацуши слишком ценен для первого Дазая и очень боготворим вторым. Наверное, странно это — обожать кого-то и, в то же время, вредить и мечтать о его боли. Но, ни в коем случае, не о смерти.       Ничего голливудского, в самом деле. Лишь какая-то странная уверенность, что всё предначертано, что Ацуши — тот, кто для него был бы лучшим.       Конечно, сломать его очень хочется, доказывая, как мир этот мерзок и бессмысленен, что счастья на нём нет и никогда не было.       Второй Дазай бинтуется по-новой и оборачивает полотенце вокруг бёдер. Надо, наверное, что-то сделать с остатками настенного зеркала. Но он их обошёл и распахнул дверь ванной.       — Э-эй, у меня нет чистых вещей больше. Да-зай-са-ан, — протянул двойник, придурковато улыбнувшись. — И ещё я зеркало разбил.       — Да, я слышал, — выдохнул Дазай, потягиваясь. Он некоторое время собирался с мыслями, прежде чем одарить неприятным колющим взглядом. — Посидишь пару дней дома, одежда для этого не нужна.       — И ты правда думаешь, что я буду это делать? — удивлённо вскинул брови. Даже слегка презрительно. — Сначала гонишь, потом запираешь. С чего вдруг такая перемена?       — В шкафу возьми коричневые штаны и синий свитер. Ну и бельё чистое какое-нибудь, — Осаму все-таки махнул рукой, также презрительно хмыкнув. — Как только уйдёшь отсюда, ты первым делом пойдёшь к Ацуши, а мне такой радости не надо, — Дазай был удручён. Пусть от главной проблемы он на время избавился, это не значит, что в порядке абсолютно всё. Хитрая улыбка двойника, облачившегося в его вещи, говорила сама за себя.       — Я отнесу грязную одежду в прачечную, — пропел тот, когда снова направился в ванную.       — Заодно собери осколки зеркала. Где вещи для уборки — ты знаешь, не придуривайся.       — Я тоже могу что-то забыть! Думаешь, так легко уместить в голове столько информации, если ты на свет появился несколько дней назад? — легкомысленно ответил клон, со вздохом послушавшись.       Его провожали взглядом сквозь прикрытые веки — это было уже привычным. Дазай с самого начала смотрел на него, как на ошибку. Опасную ошибку. И его мнение несильно изменилось. Никак не отреагировал на сломанное зеркало и повреждённый в ванной шкаф. Ожидал чего-то такого — ещё одно подтверждение мысли о гормональных препаратах.       Решая одну из проблем, Осаму делает своего двойника ещё более неконтролируемым и опасным для окружающих. Возникает аритмия и мелкие-мелкие подрагивания внутри от предвкушения и волнения. Второй Дазай без пререканий собрал мусор и свою одежду. В осколке зеркала, в отражении, он сейчас выглядел ещё более похожим на Дазая. Словно не отражение, а оригинал в частично домашней одежде.       Странно, что Осаму отпустил его в прачечную — дошло до клона. Он стал задумываться о вещах, оставленных в штабе, о том, как разгромил комнату там… Теперь точно нельзя будет добиться разрешения оставлять его в том общежитии. Хоть одной головной болью меньше.       А за сеть трещин на окне с него точно спросят. Но это всё будет потом, после сегодняшнего ночного задания. Доктор Мори сделал его график менее плотным.       Он заметил, что двойник справляется хуже нормального Дазая. Его эффективность падает и, скорее всего, он не нужен станет Портовой Мафии совсем скоро. Почему-то от этой мысли губы складываются в улыбку, хотя двойник не чувствует ничего. Из-за своей незаинтересованности во всех этих делах, из-за отсутствия мотивации клон не делает приказанное достаточно добросовестно. Достаточно «по-дазайски». Желание смерти перевешивает любое другое стремление или действие, и двойник не хочет уже притворяться тем, кем не является, не хочет выпутываться из верёвок и вскрывать наручники. Даже если в следующий раз он окажется привязан к двум машинам, и они поедут в разные стороны… Скорее всего, не станет сопротивляться и даже отправлять кому-либо сигнал о своём местонахождении.       Если этот мир так отвратителен, как двойник и думал изначально, то стараться незачем — это не приведёт ни к чему. Зато конец жизни обозначит конец его дрянному существованию.       Стиральная машинка в прачечной согласно пиликнула в такт его мыслям. Дазай загрузил в неё вещи и сел на стул, пялясь в пространство. Барабаны машинок крутились, неравномерно гудели, а по лестнице раздавались шаги — кто-то тоже спускался в прачечную. Двойник закинул ногу на ногу, слегка улыбнулся и выпрямился. Глаза его остались мертвы.       Накаджима Ацуши осторожно и воровато зашёл, что-то нечленораздельно пискнув, когда заметил Дазая. Осаму издал короткий смешок. Кажется, Ацуши хотел сбежать, но понял, что его уже увидели, и потому неловко вернулся.       — Я не видел раньше этого свитера на вас, — удивлённо заметил Ацуши, всё равно бегая глазами. Туда-сюда, туда-сюда. Мальчишка принял его за настоящего Осаму.       Внутри двойника всё кричало и переворачивалось.       — Он для дома. Да и вообще редко его ношу. Ацуши-кун пришёл забрать вещи? — светло улыбнулся он (насколько мог) и прищурил глаза. Наверное, он немного погорячился со своим равнодушием. С желанием умереть. Возможность поговорить с Ацуши пробудила в нём бесконечно непонятные чувства, рвущие грудную клетку.       — Да, мне нужно высушить постельное бельё, я его ещё вчера утром в стирку клал, — Ацуши молодец, даже справился с двумя миссиями: не покраснеть и сделать вид, что вчерашним утром ничего особенного не происходило. Он закончил праздновать свою маленькую победу, когда в очередной раз кинул взгляд на Дазая. — Всё в порядке? — спросил он с некоторым чувством вины. Вид наставника его встревожил. Воспалённые глаза, один сильнее другого, и, в целом, расстроенный вид, несмотря на улыбку.       Двойник встрепенулся удивлённо — Ацуши к нему направлялся. Он в очередной раз скрипнул зубами. Как же Осаму Дазай, наставник этого мальчишки, не ценил того, что имеет! Это ведь просто невозможно — парень боязно остановился рядом с ним, внимательно всматривался в напряжённую позу. Его рука неуверенно потянулась к Дазаю.       Как не потянуться вперёд, к этой руке, как навечно не утащить Ацуши в какой-нибудь подвал, чтобы держать при себе, как не связать его и не забрать навсегда?       Осаму сглотнул, не поднимая глаз и нахмурившись. Его начинала бить фантомная дрожь.       — Я понимаю, что вам сейчас тяжело и неприятно находиться рядом со своим двойником, — смущённо сказал Ацуши, переплетя пальцы своих рук. Вот как, значит? Осаму вскинул на него ничего не выражающий взгляд. — Я так и вообще боюсь его. Но вы… вы гораздо лучше своих недостатков и страхов, Дазай-сан. Все знают, что вы над собой бесконечно работаете, что спасение людей приносит вам радость. По крайней мере, я знаю. И вы не один. Я с вами. Я вами бесконечно восхищаюсь, Дазай-сан, — смущённо закончил Ацуши. Гнев двойника возрастал с каждым его словом, вместе с болезненной любовью, наполняющей вены. Артерии. Капилляры. Словно каждая его капля крови была для Ацуши, но оставалась при этом абсолютно ненужной.       — Спасибо, Ацуши-кун, — хихикнул Дазай, в улыбке которого не было ни намёка на радость. Ацуши сказал что-то не так? Вмешался со своей глупой влюблённостью, но ни разу не помог? Никудышный он кохай… Накаджима, в довершение, положил руки на чужие плечи, смотря серьёзно и ободряюще. А сердце его наполнялось нежностью. Ему вдруг пришла в голову идея, и Ацуши стал быстро её озвучивать, запинаясь (а идея это была абсолютно бредовая).       — Если хотите, можете даже пожить со… мной и Кёкой. Я уверен, она согласится, если вы не станете ей мешать. Поймёт ситуацию, когда объясним. Вам ведь не нравится с ним жить, и… — Накаджима замямлил и затих, что-то там повторяя, сжимая и разжимая пальцы на его плечах. Дазай абсолютно Накаджиму не заслуживал, а влюблённого — так тем более. Вот, что понял второй Дазай. Они не заслуживали, но нуждались. Это очень странно звучит, но иначе объяснить не получалось. Осаму-два не хотел говорить ни слова, пока говорил Ацуши. —…Нам придётся спать на одном футоне в таком случае, так что простите, плохая идея, знаю, но если я могу как-то помогать вам с двойником, то всегда рад! Вы ведь не против? — пальцы Ацуши на плечах клона разжались.       — Не против, Ацуши-кун, — Дазай сделал вид, что услышал то, чего ему долго не хватало, и Ацуши прямо-таки засиял. Не его ученик кивнул смущённо и отвернулся к машинкам, чтобы забрать свою простынь.       В сердце расползалось тепло (чужеродное или просто чужое) и раздражение, что все чувства Ацуши направлены не к нему, а к тому, кто от них только рад избавиться, кто будет игнорировать Накаджиму до последнего из-за чего-то среднего между гордыней и отрицанием.       — Сегодня у нас с ним был странный разговор, — сказал вдруг Осаму, когда поднялся. Он не знал ещё, что собирается сделать, но медленно и со спины подходил к Ацуши.       Он не чувствовал влечения. Только странную по Ацуши тоску. Они будто когда-то были близки настолько, насколько вообще могут быть близки люди, и теперь от отсутствия этого чувства рвёт.       — Он разбудил во мне сомнения. И в работе детективом, и во всём остальном, — так же ровно и бесстрастно поведал не-Осаму, а Ацуши обернулся. Посмотрел своими вопрошающими и снова грустными глазами.       Дазай положил руку ему на щёку — о боги, никогда так не делал — и погладил, наклоняясь к чужому лицу. Сердце Ацуши испуганно и радостно забилось, и хоть первый порыв был сжаться, смутиться, Ацуши… замер.       Дазай никогда не смотрел на него так. Печаль — пустота — тьма — бездушность. Бездушный…       — Ты не Дазай-сан! — Ацуши прокричал так громко, что всё общежитие должно было услышать, но звук пощёчины для него был громче. Парень тяжело вздохнул, посмотрел с обидой и яростью. Он собирался уходить прямо сейчас. Едва Дазай очухался от пощёчины (в ушах ещё звенело), схватил убегающего Ацуши за руку. — Отпусти меня немедленно, — страшным тоном сказал Ацуши, напрягаясь. — Я за себя не отвечаю.       — Всего несколько слов, Ацуши-кун, — Осаму-двойник вцепился в руку Ацуши, не давая отойти. У Накаджимы в ушах звучали слова, что он сказал не тому Дазаю и которые уже не произнесёт вновь. Позорище — не опознать подделку сразу.       Второй Дазай и правда грустил. Но Ацуши это абсолютно не касалось. При его попытке побега ничего не вышло — его только к стене, как обычно, прижали. Руками обхватив. Ацуши завыл от несправедливости.       — Тебе неприятно, Ацуши-кун, но послушай меня. Ты влюблён, — Ацуши, отрицая, забился в объятиях, сжимающих и… дрожащих? — И я влюблён. Ты никогда не ответишь на мои чувства, а Дазай никогда не ответит на твои. Мне то недолго мучиться, но ты… Ацуши-кун, пока я не исчез, мы могли бы облегчить друг другу жизнь. Ты мог бы быть со мной вместо него, — шепнул Дазай.       — Я… — Ацуши задохнулся от чужой наглости. От отчаянных и глупых движений на грани болезни. Он разозлился. — Я не влюблён в Дазая! Я нормальный и интересуюсь девушками, а не накладываю лапы на парня, который просто со мной работает! Дазай-сан не такой, как ты, — закончил, словно это единственное нужное подтверждение. Но сердце Ацуши закровило: что, если слова двойника — правда? Хотя нет, глупости это. Да и первая любовь — не конец света.       — Я подожду твоего решения, — резюмировал Осаму, отпустив мальчишку. Ацуши так выбесил его тон, то, что двойник строил из себя всезнающего, что Накаджима развернулся резко, собираясь врезать. Упёрся грудью в чужую, поднял кулак. И не смог.       Он не мог ударить того, кто смотрел на него и мечтал о смерти. В Ацуши пробивалось глупое сочувствие, растерянность.       — Какого… ты не имеешь права выглядеть таким обиженным на весь мир и несчастным! Прекрати прикидываться жертвой обстоятельств и… И… — Ацуши совсем растерялся. Он снова не мог. Просто на этот раз — не мог видеть отсутствие желания жить на лице Дазая. Он сжал зубы и убежал из прачечной как можно быстрее, забыв о простыни.       «Что-то было не так», — понимает Ацуши, снова в мыслях теряясь. — «Он не собирался домогаться меня и не был возбуждён, когда обнимал. В его действиях вообще никакого желания не было».       Этот Дазай лишь хотел поговорить с ним, но Ацуши совсем не готов прислушиваться к его словам. И его не начало немного тянуть к запретному, совсем нет.