Люблю

      Так вот, каково это — дотянуться. Ну что ж, кроме сумасшедшего удовлетворения, находящимся с безумием на грани, Дазай-двойник ничего не ощутил. Ацуши делал шаги в его направлении, неуверенные и боязливые, и не-Осаму тоже сделал шаг.       Он мог бы спросить, чем вообще является любовь и какую должна выполнять функцию. Так и тянуло пуститься в рассуждения, но он отмёл их. Подошёл к Ацуши и дотронулся холодными пальцами до его щёк. Докоснуться, изучить, запомнить — Дазай сейчас думал лишь об этом. И о том, что Ацуши дёрнулся, а всё равно подался к касаниям. Осаму положил руки на его щёки уже полностью, щурясь с довольством. Из всех эмоций те, которые он сейчас испытывал, были самыми приятными.       — Как насчёт того, чтобы полностью раствориться в духовной близости и отдаться ощущениям? Ты — моё начало и продолжение, а я — твоё. Это я имел ввиду под любовью, — продолжи он, сказал бы ещё много всего ненужного, что приходило в голову, о слиянии душ и просто безумного желания тепла и радости. Это уже было бы слишком странным.       — Звучит… очень абстрактно, — признался Ацуши и чуть подался назад, но не отступил полностью. — Я скорее спрашивал о том, что от меня требуется, что будешь делать ты…       Не-Осаму заправил за ухо прядь его серых волос — непонятная лёгкость жеста заставила Ацуши покраснеть.       — В твоём отношении нет правил. Если мыслить обо мне, как о твоём наставнике, то сам найдёшь правильные действия. Можем пойти на свидание или провести вместе время, поговорить. Я буду для тебя им, — шепнул лукаво и знакомо усмехнулся. Ацуши даже бровью не повёл на его улыбку, не скосил взгляд, только задумывался над словами и (двойник чувствовал) всё больше сдавался. — Ты можешь поцеловать или обнять, можешь сделать всё, что хотел бы сделать в ваших отношениях. Будто мы уже в них.       — Если я соглашусь, то мы и так в них будем, — пробормотал Ацуши, собирая по крупицам себя, разбившегося от страха по отношению к чужим словам. Слишком нереально. — Но тогда никаких домогательств больше. Не то я уйду.       — Поцелуй посчитается домогательством? — тихо и со смехом спросил Осаму, заглядываясь и на губы, и на глаза, как бы Ацуши гипнотизируя. Накаджима затаил дыхание. — Хорошо, только с твоего разрешения.       Хотелось бы сказать, что его не будет.       — Ты говорил, что исчезнешь. Это что-то вроде особенности двойников?       — Да, что-то вроде.       — Сколько дней осталось? — Ацуши придвигается. Взгляд Осаму стеклянный и почти мёртвый, почти безумный. Его вообще не понять. Хочется только смотреть, сглатывая, пока не появится решимость на большее. Не-Осаму смотрел на него и неразборчиво что-то повторял. — Сколько?..       — Десять.       И Ацуши врезался своими губами в его губы.       Десять — очень, пугающе мало, акция ограничена и полупривлекательна. Этого достаточно для Ацуши. Нельзя назвать поцелуй первым — двойник уже пытался его поцеловать без согласия, а Ацуши потом чмокнул в губы другого Осаму. Это и поцелуем назвать нельзя. После неловкого столкновения, от которого губы стали саднить, Ацуши с не-Осаму потянулись друг к другу осторожно и напряжённо, касаясь. Хоть и сложно было сказать, что это, Накаджима не мог успокоить своего сердца.       — Мы знакомы всего пару дней, это так неловко и странно, — прошептал Ацуши уже отчаянно. Он был сокрушён и хотел ещё раз поцеловать Дазая — так, чтобы не чувствовать себя неправильным и неумелым. Развернуться, уйти, забыть — решение такое правильное и одновременно трусливое, Ацуши принять его не мог. Не хватало решимости, она вся ушла в поцелуй. Не-Дазай был снисходительно рад. Он словно смеялся над Ацуши, не знающим, как дальше действовать, но, в то же время, нельзя было понять чужие мысли. Его улыбка пугает. Его движениям поддаёшься. Когда он смотрит, чуть прикрывая глаза, за ним тянешься.       Ацуши уткнулся в чужое плечо в смущении, медленно ведя пальцами по рукам не-Осаму вверх, к бинтованой шее. Ответы двойника, его пальцы на спине, скользящие по белой рубашке оборотня, лишь вызывают лёгкую тревогу, но не больше. Сердце сделало кульбит лишь тогда, когда Ацуши настойчиво потянули ниже, на мягкий футон, застланный и чистый, а всё равно отдающий специфическим запахом свежей марли. Ацуши вздохнул рвано.       — Мы знакомы давно, Ацуши-кун. С того самого дня, когда ты вытащил на берег самоубийцу. Даже если я появился позже, то всё равно познакомился с тобой именно тогда. И с каждым днём воспоминаний становится больше, — он их упорядочивает, рассматривает, вспоминает что-то новое, или старое обрастает разными подробностями. Словно картотека, очень реалистичная, которую клон не проживал. Но осознать это и смириться невозможно — он и не будет. Ацуши жмётся к нему, когда не знает, что делать (со своей жизнью?). Насколько бы это ни было просто и клишированно, завораживает, словно никто никогда и не пытался обнять Дазая, обнять так.       «Принадлежи мне».       Он улыбнулся, чувствуя, как треснула ещё одна стена между ними. Ацуши начинает его к себе подпускать, но хорошо или плохо это для Накаджимы — его не особо заботит. Так получилось, что от счастья (?) ему даже жаль не было.       — В тот самый день? Но ведь… — Накаджима чуть хмурит брови и сжимает чужой воротник.       — Это всегда был я. Просто теперь один человек существует дважды, — улыбнулся он, почувствовав, как Ацуши от него отодвигается. Парень сжал руки на груди и взгляд отвёл.       — Тогда почему ты ненавидишь меня? И неужели Дазай-сан… тоже… — прошептал Ацуши, засобирался, хотел сбежать и не завершить разговор, оставив на такой глупой ноте. Его остановили, потянув за рукав, и когда Ацуши неосторожно обернулся, на него смотрели со знакомым снисхождением. Он медленно сел назад.       — Я… Дазай просто иногда разочарован. Не в тебе конкретно, а во всём происходящем, — клон задумчиво приложил палец к подбородку и самому себе кивнул, а Ацуши не по себе стало и как-то обидно. — Разочарован в мире, в котором живёт, а оттого ненавидит его. Поэтому иногда он не то, что плохо к тебе относится… А закрывается и не воспринимает. Мне это передалось как безумно сильный протест всему миру, а больше всего — протест тебе. Ведь ты…       — Хватит! Хватит… говорить о странных вещах. Прости, что спросил. Я не хотел ведь спрашивать о Дазае, о тебе, — тихо забормотал Ацуши сам себе, а двойник заулыбался почти незаметно. Ни за что на свете Ацуши не хотел подвести наставника, а тут вдруг такая информация… Что Дазаю попросту плевать на него может быть, что Ацуши тогда ему никто. И Накаджима растерялся. Не-Дазай торжествовал. А ведь Ацуши ещё нужно хлебнуть яду до дна… Мысль об этом промелькнула и заставила зажечься. — Ты, он… Вы ведь одно целое, — всё ещё говорил мальчишка шёпотом. Его слова были то ли размышляющими, то ли связаны с решениями. Когда Ацуши посмотрел на него, Осаму коротко наклонил голову. И одними губами ответил.       Накаджима уткнулся смущённо в его грудь лицом — дотянулся, а просто придвинуться ближе не додумался. Или не захотел. Но это уже не было важно. С торжеством, грозящим перерасти в истерию до остановки сердца, Осаму погладил по голове Ацуши и приподнял чужой подбородок.       — Вы уже знаете, но косвенно и так глупо… Мне жаль, — наконец, Накаджима приблизился и на одном уровне с Дазаем был. Ацуши, к которому так тянуло, наконец-то был рядом, хоть и ненадолго. Да Осаму теперь что угодно сделает, лишь бы сохранить сделку до конца своей жизни! — что вы слышали это косвенно, что… в общем, — Накаджима мялся, едва ли не краснел и всё время глазами бегал. Да, он не мог теперь смотреть ему в глаза, — ялюблювасДазайсан.       И Ацуши не нужен ответ, он боится ответа. Но клон всё равно говорит что-то, чего Ацуши не слышит. Так сложно было принять, что… этот человек тоже является наставником и переживал всё то же самое, всё то же с Ацуши, не считая последних дней. Дазай (второй) был для них инструментом и никем. Хоть и сумасшедшим.       «Неужели настоящий Дазай-сан что-то скрывает? Или даже так много всего… Что никто из нас не является ему близким».       — Ты же говорил, что это неважно, Ацуши-кун. Что не хочешь знать ничего обо мне, — кажется, свои сомнения Ацуши проговорил вслух, раз Дазай на них ответил. Ученик дёрнулся и отстраниться хотел, но не сделал этого, лишь головой помотал. И Осаму с привычным актёрским непониманием указал ему на противоречие. — Да и кто вообще является настоящим? Тот, кто не признаёт себя… Или тот, кто знает, кем является?       — Я не знаю, Дазай-сан, — Ацуши уткнулся к нему ближе, потому что можно, и потому, что временное помешательство сказало: это Дазай.       Не настоящий! Но тоже живой и похожий, то, до чего Накаджиме, наверное, нужно было бы добираться в «своём» Дазае. Тут же нет никаких цепей, всё открыто и почти показано. Ацуши сжал руки на чужих плечах.       — Можем разобраться. Или попросту забыть об этом на время, — вздохнул Осаму. Он очертил руками контуры чужого лица, вздохнув с облегчением. Ацуши не окончательно «его», он поддался настроению ситуации. Ну и что? Просто нужно дольше проявлять осторожность.       «И с какого момента я-он стал так сильно тобой одержим?», — не-Осаму потянул его с футона, чуть попривыкшего. Ацуши непонимающе вздрогнул, вцепившись в его руки.       — Дазай-сан, — ученик взволнованно притянул его к себе снова. Раз — сердце фальшивое колотится, а Ацуши внимательно слушает, случайно почувствовав. Два — уже успокоилось, — вы будете приходить ко мне, когда освободитесь?       Он тоже почувствовал, что пора идти. Ведь скоро придёт настоящий Осаму (оригинал себя давным давно вывернул наизнанку и перешил белыми нитками, надеясь, что приживётся; оттого внутри двойника закипала жгучая ненависть… временами). Снова всё вернётся «на круги своя».       — Буду, — а что остаётся ещё? Но Ацуши рад. Вряд ли это надолго, но пока можно ещё раз запечатлеть в памяти его улыбку, которую не удастся видеть часто. И это не расстраивает, как могло бы. Возможно в этом проблема людей, что сами не знают, чего хотят?       Ацуши кивает и мнётся что-то, не решается. Дазай всё по-своему понял, целуя его в губы — в уголок пока что.       — Ты всегда можешь сделать что-то такое. Если осмелишься, — пробормотал он и отпустил мальчишку, чтобы проводить его. Ацуши до последнего витает в облаках, а Дазаю нельзя так долго оставаться рядом с объектом обожания — не в этот раз. Эмоций слишком много, хочется обнять мальчишку и сразу придушить. От радости, наверное.       — О-осмелюсь, — Ацуши развернулся и пообещал это на выходе. Он выглядел неуверенно и явно сам своим словам не доверял. Лучшего результата не добиться сейчас.       Осаму закрыл за агентом дверь. На миг от осознания спёрло дыхание и земля ушла из-под ног — он даже за стенку взялся. Его резко заколола слабость (может, оттого, что не ел весь день), торжество, отчаяние…       «Как сильно мне нужно было недолюбить Ацуши, чтобы даже…», — запутаться можно даже в собственных изъяснениях о настоящем Осаму и себе. Помнит, как своё, наконец-то принимая хотя бы одну ветку воспоминаний и переставая быть никем. Ацуши настолько влюблён или наставник настолько равнодушен? По крайней мере, можно наверстать упущенное, напоследок.       Ни один из разговоров в короткой «новой» жизни не радовал его так сильно, как сегодняшний.