Люблю

      Первое, что Осаму увидел, выходя из медпункта — обозлённое лицо Ацуши. У того не было причин находиться здесь, а пришёл ученик не случайно — все избегали этого места почти автоматически. Ацуши действительно злился именно на наставника, искал его и нашёл. Неприятное ощущение заставило оцепенеть, а в голове возникла сотня догадок. Что клон сказал о нём?       — Это ваше.       И Ацуши протянул ему таблетницу. Ох, вот что. Дазай улыбнулся слабо, осознав, что к чему, и взял её в руки:       — Была необходимость. Если её больше нет, то я могу их забрать.       Осаму выдержал удар. Из-за его непоколебимого дружелюбия Ацуши обозлился ещё больше. Его же волнует это! Но Дазай снова молчит.       И смысл тут стараться или чего-то ждать, когда этот человек не хочет даже допустить мысли о том, что что-то не в порядке? Интересно, если бы Ацуши накричал на него или заплакал, Дазай бы так и продолжил улыбаться? Наверное, нет. Ацуши вздохнул, сжимая одну ладонь в кулак. Останься таблетки у него, ученик точно бы их бросил прямо в лицо наставнику. Столько всего смешалось — непонимание, обида даже…       — Вы относитесь ко мне как к куску мяса, раз уж они понадобились? — всё же сорвался с губ Ацуши вопрос, и протеже Дазая прикусил губу. Осаму, казалось, был ошеломлён.       — Ацуши, нет. Они понадобились больше даже не чтобы ограничить его, а чтобы иметь рычаг давления. И ради твоей безопасности.       — Если бы вы просто поговорили, моей безопасности бы ничего не угрожало, — не смог Накаджима стерпеть, перестал отводить взгляд и сказал это, глядя Осаму в глаза. Лицо того больше не выражало какой-либо эмоции. Да почему? Можно ответить хоть что-то правдивое? Единственная реакция, которую Ацуши получил, была почти незаметна — Дазай чесал пальцы. Как-то остервенело он ногтем на большом пальце чесал фалангу указательного на своей правой руке. Ацуши бы не заметил, если бы не скосил взгляд.       — Давай отойдём, — заметил Дазай, чуть расслабляя плечи. Он лёгким движением привлёк Ацуши к себе и отвёл к окну, чтобы они не ругались прямо у двери медпункта. Чем больше эмоций было в Ацуши, тем меньше их было в Дазае. Того словно подменили, и наставник хотел быть лучшей версией себя. Выбеленной.       Рука с плеча вдруг исчезла.       — Вам больно, Дазай-сан? — Ацуши опять давил неосторожностью. Он решил пойти совсем уж внаглую, хмурился, сжимая сумку. Дазай поднял брови. Не станет, разумеется, отвечать на прямой вопрос, хоть и поразился ему.       — Это же вы. Если вы сами его ненавидите, то не делаете ли вы этим хуже? — между жалостью к себе и ненавистью тонкая грань, Ацуши знает. Но наставник ведь самолично сказал прекратить утопать в жалости к себе. «В какой момент ваша жизнь была кошмаром? И прекратился ли он?», — подумал Накаджима, смотря всё так же хмуро.       Он безумно задерживался с документами. Но его останавливало всё происходящее и мысль, что Куникида будет кричать, даже если документы принесут вовремя.       — Ацуши, я не ненавижу себя, — во-первых, это даже не ложь, отметил бы Дазай. Не ненавидит. Просто не ощущает своей связи с миром и с самим собой. Есть он или нет — миру, как и ему, всё равно. Это состояние нельзя назвать ни ненавистью, ни любовью. Спящее такое. — Просто это — ошибка.       — Ошибка? — Накаджима даже наклонил голову. В нём разгоралась злость, горела и горела, непонятно к кому направленная. Он ведь любит Дазая, но тот говорит такие глупости, что Ацуши не может испытывать ничего больше. — Вы создали его сами. Он живой. Вы хоть понимаете, что называете ошибкой себя?       — Может, и понимаю, — Осаму засмеялся, мотая головой. — Ацуши, это не твоя проблема. Отстранись от него. Думаю, это лучший вариант для всех, — глаза у Дазая будто загорелись, и злость Ацуши слегка остудило беспокойство. — Если забудешь о нём, то у него не будет больше выбора, кроме как отпустить. И никто из нас больше не будет страдать.       И когда клон умрёт, Осаму сможет вернуть их отношения к тому, какими они раньше были, он уверен. Ацуши вздохнул, явно не одобряя.       — Дазай-сан, просто не давайте ему эти таблетки, — кисло попросил Накаджима. Осаму кивнул, скрестив руки на груди.       — Не обижайся, Ацуши-кун. Я просто… — Дазай даже не успел примирительно улыбнуться и сказать «беспокоюсь».       — Не ненавидите себя, я понял, — говоря это, Ацуши не думал, он злился, обижался и хотел кричать (но частичка разума подсказывала ему не привлекать внимание). Он сам себя в этот момент возненавидел, когда понял, насколько неприятно это звучало. Собирался извиниться, да только поздно уже — Осаму пожал плечами, потянулся и дальше пошёл ускоренным шагом. Накаджима остался в пустом коридоре.       Дазай вёл себя глупо, но и Ацуши наговорил лишнего. И с чего бы Дазаю настолько отрицать… всё?       Стоило ли тоже отпустить ситуацию, просто оказывать поддержку, как раньше, просто веселиться? Хотя, даже когда Ацуши был весел, Осаму мог внезапно задуматься и уйти, напоследок бросив пару загадочных фраз или шуток о суициде. Верно, так всё точно нельзя было оставлять. Сейчас же всё ещё хуже… Но они со вторым Осаму исправят это, исправят всё-всё и сделают так, чтобы им троим было хорошо и приятно жить.       Вот, чего хотел Ацуши. Но чего же хотел наставник? Ему не нравится ситуация, это уж точно. Никому она не нравится.       Вернётся ли «опасность», едва учитель послушает Ацуши и прекратит давать те таблетки клону? Должно быть, они о чём-то договорились, раз не-Осаму их без пререканий принимал. А Ацуши злился потому, что догадывался — предметом сделки был он. И не поймёшь, кто сейчас доводит больше — наставник или двойник!       Ацуши отдал документы, сел за работу, стараясь скрасить непривычное одиночество. А вернее, отсутствие одной надоедливой обычно личности. Примерно через полчаса в его макушку уткнулся кто-то. Нос наполнил запах свежих бинтов, а на голове оставили поцелуй.       — Спасибо, что поговорил с ним, Ацуши-кун, — нареканий даже не вызвали милования в офисе. Накаджима порозовел, ногой неосторожно дёрнул и пнул что-то. Тёплая забинтованная рука поглаживала плечо, пока клон задумчиво говорил ему почти на ухо.       — Это точно поможет нам? — спросил Ацуши шёпотом. Он чуть отодвинулся от монитора, оперевшись на спинку стула, и поднял голову. Клон тут же улыбнулся ему. Замявшись, Ацуши ещё тише выдал, — Дазаю было больно слышать, что… ты нравишься мне.       И всё-таки, вблизи Дазай очень красивый. Ацуши прикрыл глаза, ловя себя на любовании. Ему нравилось, когда Осаму на него смотрел ласково. Или, скорее, влюблённо.       — Поможет, — клон всё ещё гладил его плечо, бормоча. — Только, наверное, не стоит произносить что-то вроде «он лучше тебя». Мы хотим довести его до собственничества, а не до самоубийства, — и он усмехнулся.       —…самоубийства? Такое может быть? — всего-то из-за слов Ацуши. Не должно быть… Не должно же? Ацуши растерял все свои мысли, опасливо думая лишь о том, что сейчас скажет не-Осаму.       — Я немного утрировал. Но, наверное, если мы перестараемся и изобразим «настоящую» любовь, такое возможно, — видя в глазах Ацуши страх и вопрос, не-Дазай закончил, — поэтому любовь наша должна быть больной.       — Больная любовь? — звучало как что-то, что сейчас и происходило.       — Да, — не-Осаму шепнул это низким, но почти не слышимым, шипящим голосом. Ацуши замер, вцепившись левой рукой в подлокотник стула. На них стали обращать внимание — слишком долго Ацуши и клон находились в странном положении. — И я болезненно люблю тебя, Ацуши-кун. Больше всего на свете.       Клон разогнулся и отошёл от Ацуши, с улыбкой направляясь к опешившему Куникиде. За заданием.       Точно, его же нельзя оставлять одного, без присмотра организации. Накаджима только догадываться может, что двойник скажет Дазаю на их общем задании. Да и догадки довольно неприятные.       «Но если он не понимает, то это, наверное, лучший выход».       Если таблетки прекратят давать сегодня, то на некоторое время их эффект всё равно останется, Ацуши это понимает. И всё же, сегодня в коридоре, тихо друг с другом болтая, они договариваются об особом свидании.       Это будет некой тренировкой. Наверное, попыткой проверить, хорошо ли им вообще будет вместе. Ацуши уже это представлял, и Дазай, если вспоминать его намёки и домогательства от двойника, представлял тоже.       Стоит ли спать с наставником? Вернее, стоит ли с его копией, пока они пытаются что-то показать именно настоящему Осаму? Поджилки тряслись в основном из-за ощущения, что Ацуши становится предателем. Дазай, наверное, и вовсе давно считал его таким, как только Накаджима поменял своё к двойнику отношение.       Дазай присматривает за ними краем глаза, но ничего не делает. Пусть.       — Если не привыкнем друг к другу, не сможем достойно сыграть насилие, чтобы Дазай не догадался, — пробормотал не-Осаму ему в ухо. На этом разговор и кончился.       «Сыграть». То есть, если станет понятно, что Дазай ничего не увидит, они прекратят. Слабый аргумент, но всё же. Ацуши вздыхает, представляя трудность этой миссии, чувствуя неясное предвкушение. Как если цепь затягивается вокруг тебя — настолько слабая сначала, что лишь лежит рядом. Заставляет с интересом наблюдать, как она проходится по ногам-рукам, обвивает их. Как на кожу начинает давить что-то, но всё ещё слабо, можно в любой момент выбраться. А в один прекрасный момент — конец, ты пойман, но сам позволил себя поймать. Своей заворожённостью.       — Это нормально? — подаёт голос едва слышно Куникида, обратившись к Осаму. Странности были не только в его тихом голосе, но и в том, что напарник даже не отругал за самолётики, сделанные из старых документов. Дазай проследил за его взглядом, хоть и знал, что наткнётся на мило щебечущих Ацуши и двойника. Возможно, на взгляд Куникиды, они находились слишком близко друг к другу.       — Всё в порядке, — Осаму запустил самолётик в сторону парочки и недовольно цыкнул, когда тот, не долетев, упал. Накаджима даже не заметил, а клон не так уж и сильно интересовал Дазая. Только думать о них обоих тяжело.       Ацуши спешно ушёл и действительно запросил выходной. Дазай догадывался, кто его на это науськивал. Он глядел в окно, как две фигуры уходили от агентства. Одна — смущённо, вторая — непривычно радостно.

***

      В вопросах близости Дазай предпочитал следовать романтическим путём — не от особых чувств, просто ради наибольшей выгоды. Может, ради возможности двойного самоубийства. Двойник в вопросах близости часто действовал бездумно и насильственно, не видя смысла делать что-то как-то иначе.       Всё-таки, приведя Ацуши в квартиру, он уловил своё влечение, как и чужую надежду на что-то.       Сейчас хочется не совсем бездумно. Наоборот, во взгляд, в жизнь, в происходящее приходит осмысленность — такого больше может и не быть. Лежащий и млеющий Ацуши, что почти со страхом ждёт своей участи — всё, что у него есть. И единственный, кем хочется владеть, отдать каждую капельку крови и заплатить любую цену, лишь бы этот момент длился вечность и Ацуши с любовью на него смотрел. Это пьянит лучше алкоголя, ещё и не вызывая неприятных ощущений. И Осаму опускается на Ацуши, неосторожно соприкасается своим телом с его, таким нужным, таким обожаемым. Склоняется к губам.       Они впервые целуются настолько медленно. Осаму ласково лижет губы с лёгким привкусом металла — он уж не знает, с чьих губ в их поцелуй попала кровь. Руки вцепляются в тонкие, но сильные плечи, скользят по рубашке. Накаджиме горячо, тело Осаму давит всем своим жаром, неожиданной горячностью, и зрачки Ацуши беспокойно бегают под закрытыми веками. Может, даже лучше, что он не смотрит. Наверняка увидеть Дазая, сгорающего в страсти, было бы страшно. Осаму поймал в поцелуе стон мальчишки, незнамо как додумался устроить колено между чужих ног и сместил руку с плеч Ацуши на его спину. Пробежался по первым позвонкам, представляя, как и их будет выцеловывать. Прикусил Ацуши нижнюю губу, опять ловя вздох. Ученик доверяет ему, не будет сопротивляться поцелуям, позволит запятнать себя такому человеку, как Дазай… Безумие.       И безумия хотелось. Осаму перебрался левой рукой к бледной шее, чувствуя ненормально частое биение пульса — Ацуши нравилось не меньше него? От этого не выходит сдержать довольный звук между вздохом и смехом. И только теперь с сожалением отстраниться, тяжело дыша друг другу в губы. Осаму улыбался, Ацуши цеплялся за его рубашку.       Странно было бы ожидать, что лицо Ацуши не станет красным. Но оно розовое — ярко, жарко розовое, довольное. Оценив ненадолго всю прелесть вида, ему открывшегося, Дазай провёл большим пальцем под чужой челюстью и вновь голодно поцеловался, всеми силами скрывая, насколько голоден. Сминая губы вновь и вновь, так, чтобы провести Ацуши по всем ступеням удовольствия от поцелуев. И кусаться хотелось до исступления, но нельзя, не сейчас — у Ацуши уже руки начинали дрожать от избытка прикосновений и нежностей. Вот если это затянется, если Ацуши сам потихоньку начнёт его от нетерпения кусать, тогда этот запретный рай обретёт новые краски. Дазай прекратил целовать, хотя подопечный слепо тянулся — ещё раз, куда, почему остановился? И в голове не укладывается, что Накаджима мог этого настолько же желать.       А Накаджима глаза открыть боится, потому что думает, что всё вокруг может исчезнуть. И всё для него, конкретно сейчас — Дазай.       — Посмотри на меня, Ацуши-кун, — Осаму бормочет счастливым шёпотом, наглаживая Ацуши от затылка до первых позвонков, ласково ведёт носом по носу и на кожу младшему выдыхает. Ацуши потянулся со стоном, хоть и не исполнил просьбу, а притянул Осаму к себе за шею, обвил ноги вокруг его талии, ощутимо проехавшись пахом по чужому бедру и вздохнув уже от этого. Накаджима в его руках не только плавился, он тянулся, тонул в Осаму, наверняка не подозревая и о десятке ужасных мыслей, что крутились у двойника в голове. И хорошо, что не подозревал — двойник бы не пережил.       «Довольным рабом лип к своему идолу», как сказал бы настоящий Осаму. Не-Дазай выцеловывал, лизал горло Ацуши, сжимал зубы на беззащитной шее, только от этого уже впадая в экстаз. Ацуши, позволивший ему это, услаждал слух своими стонами и вздохами, не собирался их скрывать и поддавался нахлынывающим волнам безумия. То, что они целовались, миловались пару раз, не шло ни в какое сравнение. Теперь — по-настоящему, не отвертеться, оба уже в этом сгорают и не могут друг друга отпустить, пока не наиграются.       Ацуши уже слишком много, каждую секунду сердце готово взвыть, а Накаджима сорваться не хочет и отодвигает подальше мысль отдать двойнику себя всего. Тем более, от касаний горячего языка к шее пробивает на дрожь, отстраниться и сильнее прижаться, выгибаясь. Место оказалось до жути чувствительным. Осаму же всё ещё мало, мало, мало и всегда будет мало. Ведь кожа на этом участке шеи Ацуши уже красная, а отпускать её не хочется. Ученик с постаныванием потянул за рубашку сильно назад, заставляя отодвинуться.       — В другом месте, Дазай-сан… — говорит сбивчиво, нетерпеливо, доведённый Дазаем до такого состояния. Осаму растянул губы в улыбке, обнажил зубы, смотря, любуясь на своего Ацуши. Всё самолюбие запело и воспарило, стоило мальчишке посмотреть так увлечённо и позвать. — Справа тоже… — Ацуши изогнулся, даря подарок для фотоплёнки памяти, выставил ещё бледную часть шеи взамен той, которую Дазай уже зацеловал. Щёки ученика пунцовели, аккуратные уши тоже покрылись краской. Осаму начал линию касаний от уха.       Сложно сказать, ведёт двойника из-за горячей кожи и отчаянного биения под ней, или уже от самого факта, что под ним Ацуши. Ацуши, который (да позволит он себе так считать) думает только о нём. Засосы запестреют под челюстью с правой стороны, пойдут ниже сплошной дорожкой. Осаму дал себе ещё больше свободы, стягивая подтяжки с тонких плеч и вжав руки в талию Ацуши. Обманчиво податливый, обманчиво мягкий, обманчиво тонкий. Дазай слегка куснул ярёмную ямку, втянул кожу в рот и лизнул коротко, отпустив. Сознательно или бессознательно Ацуши жался к нему грудью и бёдрами? И то, и другое одинаково прекрасно. Отвлекая Ацуши поглаживаниями по разным частям тела, сжимая его не привыкшую к ласкам кожу, можно выиграть себе время и пятнать, пока ученик не покажет своё желание чего-то большего. Хватает и этого с лихвой — Осаму был бы рад заниматься этим вечно. Слышать несдержанные вздохи, мычать иногда в чужую шею и ключицы от удовольствия, собирать рукой волосы на затылке Ацуши и слегка их тянуть.       За это можно было появиться на свет и пострадать. За ощущение, что тот, кого боготворил двойник, видит в происходящем что-то такое же прекрасное.       Как никогда хотелось умереть, даже если это было бы не эстетично совсем. Вряд ли он ещё раз испытает такое и прикоснётся к своему идолу подобным образом. Осаму еле сдерживается, лишь бы не рассмеяться в плечо Ацуши, с которого стягивает рубашку. Кусает подопечного за дрожь, за попытки проехаться по паху пахом, за всё, что происходит.       — Я люблю тебя, Ацуши-кун, — свистяще напоминает об этом, не понимая даже, как осмелился на такую наглость. Внутреннее чудовище снова говорит, что настоящий Дазай не получит от Ацуши ни мгновения, ни признака внимания, потому что Накаджима только его. Любуясь собственными отметинами, Осаму запечатляет, оставляет в памяти то, чего у Дазая никогда не было и не будет. И куда делись альтруистические мотивы?       — И я люблю тебя, — Ацуши в ответ так же хрипло свистит, прижимаясь больше. Сердце Осаму бьётся где-то в горле, он улыбается, спускаясь к груди протеже, и ведёт языком где-то над сердцем.       «Позволь мне дольше тобой любоваться», — уже не скрывая затуманенного взгляда, пробрался жаркими прикосновениями Ацуши под рубашку. И почувствовал ответное движение, ласково поощрительное. Никогда на свете ещё не ощущал настолько сильной любви к кому-то… Осаму, кусаясь, вновь оттянул волосы Ацуши и получил даже не стон, а что-то, напоминающее тихий вскрик. Накаджима подставился под его укусы, сжимая губы изо всех сил, держа эмоции в себе, хоть и недолго. — «Позволь мне больше тебя касаться», — Дазай оторвался от своего несомненно отличного занятия, чтобы поцеловать губы мальчишки, слепо шевелящиеся от слов, которые Ацуши не решался произнести. Лоб, не прикрытый серой чёлкой, стал мокрым, ответные движения были всё активнее. Ацуши нужно было ещё, другая ласка, когда Осаму предпочитал отдаться этой.       — Куда ты так спешишь? — оставил руки на челюсти Ацуши, губы во время разговора касаются его губ, как даже во снах не было. Они будто друг друга дразнят. Или только сошедший с ума Дазай. Ацуши вцепился в его предплечья.       — У нас не так много времени…       — Сегодня у нас времени предостаточно… — теша своё внутреннее чудовище, Осаму позволил себе положить руку на шею Ацуши и слегка надавить, и мальчишка задохнулся — не от затруднений с дыханием, от удивления. — Я хочу насладиться тобой настолько, насколько возможно. Завтра ничего может не быть, так давай без полумер? — хихикнул, вжавшись губами в губы. Ацуши щекотнул его языком. — Или тебе не нравится?       Ацуши куснул его в ответ. По ним прошла вибрация от обоюдного стона в поцелуе. Раньше двойник хотел всё и сразу, даже без согласия, без продолжительных ласк. Но ощущение любви, эйфории, полной покорённости мальчишке в попытке довести его до исступления — куда лучше того, что могло бы произойти ещё в первый день.       Накаджима не изображал стеснение, не старался быть как можно более спокойным — он горел, поджигал Дазая самим своим видом, и только чудо заставляло не забывать обо всём остальном мире, когда двойник целовал быстро вздымающийся живот, оттягивая и штаны Ацуши, и бельё. Оставил их, дойдя до низа дорожки из волос. Ацуши отчаянно застонал — ему явно казалось, что штаны нужно опустить ниже. Дрожащими коленками сжимал плечи Осаму, облюбовавшему место у подвздошных костей, и надрывался короткими полувсхлипами.       Звуками, которые были слышны даже за пределами квартиры, если подойти к самой двери. Рука того, кто собирался нажать на дверную ручку и зайти в собственную квартиру, дрожала от напряжения и злости. Он слышал отголоски чужого «веселья». Хозяин квартиры отдёрнул руку и сделал несколько шагов назад, решив найти себе дела подальше от общежития. Он бы ещё подумал, если бы за дверью была борьба, но судя по сдавленному «ещё», которое он услышал, всё было обоюдно.       — Нх!.. — ноги сводило, Ацуши чувствовал, как по ним проходили лёгкие судороги каждый раз, когда Дазай задевал зубами-языком-губами место между бедром и пахом. Уже хотелось выть — и не дай бог посмотреть вперёд, столкнуться с взглядом, наполненным обожанием. От взгляда двойника дрожь била ещё сильнее. Неужели он нужен этому человеку настолько, чтобы смотреть так? Но при каждом последующем движении Осаму эти мысли погибали. — Ниже, ниже, ниже! — уже возмущённым шёпотом, недовольно надавив на голову клона, чтобы тот действительно спустился, а не истязал кожу прямо над тем, что сейчас особенно требовало ласки. Ацуши уже и выгибал спину до невозможного, чтобы получить то, чего хотел — Осаму уворачивался и всё равно кусал низ его живота. Явно упивался мыслями о беззащитности Ацуши перед ним… По крайней мере, Ацуши ни на что больше не мог это списать.       Но едва чужой язык всё же коснулся члена, аккуратно забравшись под резинку трусов, Накаджиму вознесло до звёздочек в глазах, он сильно упёрся ногами в футон, протяжно стеная. Из мутных глаз по паре капель вытекли слезинки, и Ацуши уставился в потолок, не стирая их. От мальчишки осталось лишь тяжёлое дыхание и липкое ощущение в трусах. Ацуши не мог несколько секунд даже двинуться.       Дазай самозабвенно целовал его коленку.