Люблю

      Последовали обычные процедуры с салфетками, едва Ацуши отдышался. Какая-то его часть ещё не готова была осознать произошедшее. Что он занимался таким с Дазаем, со своим уважаемым наставником (хоть и не совсем с ним). Накаджима глубоко вздохнул ещё раз, кладя голову на плечо не-Осаму.       — Понравилось меня целовать? — со слегка нервным смешком поинтересовался он. Плечо было тёплым, но так и осталось под слоем одежды — Ацуши инициативы не проявил. Хотел бы Дазай, чтобы Ацуши видел его обнажённым?       Наверное нет, наверное не так. Ведь лучше… Странно, стыдно и совестно о таком даже думать, ведь этого может никогда не случиться, но, определённо, будет лучше, если Ацуши увидит обнажённым только настоящего Дазая, если тот захочет показаться ему. Двойника Ацуши чуть обнял, получив в ответ такой же нервный смешок.       — Весьма. Ты… красивее, чем я думал. Или просто сейчас я был слишком очарован? — поднёс пальцы к подбородку, мечтательно улыбнувшись. Но Ацуши сомневался, что эта улыбка относилась конкретно к нему. Скорее, клон улыбался какой-то своей мысли, и… была она грустной, а не весёлой.       Тянуло спать. В тепле, в уюте, в ощущении любви. Не одному.       — Мы сегодня не сможем продолжить? — тихо спросил Ацуши, подняв на Осаму глаза. Тот что-то просчитывал, машинально гладил Ацуши по голове. Думал об их планах.       — Нет. Думаю, эффект ещё держится. Иначе мне бы не только эмоционально тебя хотелось, — не-Осаму задумчиво провёл пальцем по своей нижней губе. Что-то было не так в их взаимном расслаблении, что-то рождало… Скуку. Разочарование, хотя прошло всё довольно хорошо. Даже Осаму было хорошо, он ведь ощутил чужое обожание. И всё же…       Что-то определённо было не так. Как просмотр фильма в усыпляющей компании, как пустая трата времени с теми, кто заставляет тебя думать о времени. Пресыщение всем человеческим.       — Почему внутри так пусто?.. — произнёс тихо и вслух двойник, заставив Ацуши нахмуриться.       Смутно и неотвратимо, к Дазаю шагала мысль, что Ацуши и вовсе не при чём. Что пустота Осаму, боль Осаму и всё, чем он может заполнить своё одиночество, не связано с Накаджимой. Ученик лишь одно из желаний — больших, самых важных, из разряда мечты. Но её исполнение не принесёт ничего, чего бы Дазаю-двойнику, да и обычному Дазаю хотелось.       Тело и сердце привычно наполнились болью.       «Я снова ошибся», — подумал он, глядя в потолок. — «Сколько ещё раз мне нужно ошибиться, чтобы сдаться? Стоит ли продолжать пытаться, если радость длится секунды от вечности?»       Лучше всего будет отстраниться от этих размышлений и утопать в чужой нежности. В конце концов, осталось ему недолго. В какой-то момент из неотвратимой судьбы это стало желанием… Правильным окончанием его никчёмной жизни.       Он уже знает, что не сможет сделать Ацуши счастливым. Холодный воздух беспрепятственно входит в лёгкие, а не-Дазай поворачивает голову в сторону Ацуши. Ох, тот что-то говорит…       —…эй, ты чего так смотришь? Ты не слышал меня? — Ацуши тоже тихий и блеклый. Настроение имеет свойство передаваться, и за это, на самом деле, Дазай ненавидит понятие атмосферы общения.       Руки сами собой закрыли лицо. Пальцы Осаму массировали виски, он наклонил голову и почти в комок свернулся. Рубашка неприятно стала липнуть к телу.       Ацуши ведь, на самом деле, плевать на него. Всё равно ему и на Осаму. Занимается Ацуши всем, что происходит сейчас, лишь для того, чтобы Дазай, его желание, его «хотелка» — полюбил его.       — Ацуши-кун, — двойник потянулся, улыбаясь. Глаза сверкали секунду и потухли тут же, как и все его надежды, а причин не прикончить себя сию же минуту становилось всё меньше. Ацуши не осилит весь эгоизм, что сокрыт в Дазае, так что не стоит даже пытаться.       — Что? — после затянувшейся паузы Ацуши потянул его за рукав. Осаму поймал одной рукой чужую и пальцы переплёл, надолго задержав взгляд на руке Ацуши. Сжал и ослабил хватку — нагнал беспокойства. Ацуши только хотел сказать что-то, как Осаму поднялся.       — Пора бы тебе домой, Ацуши-кун, — вздохнул он, подавая Ацуши рубашку. Глаза ученика загорелись знакомым непониманием, делавшим дыру в груди ещё больше. — Кёка-чан будет волноваться, к тому же…       — Ты прогоняешь меня?       — Ну Ацуши, ну за что ты так сильно меня ненавидишь? — рассмеялся двойник. Накаджима, не отвечая, застёгивал свою рубашку.       — Если тебе плохо, если ты правда считаешь, что я ненавижу тебя… — начал он, наконец расправившись с пуговицами.       — То мне плохо и я считаю, что ты ненавидишь меня, ничего больше. Всё лежит на поверхности. Так что, думаю, тебе лучше уйти, — Дазай знает, к чему такие разговоры приводят, знает настолько хорошо, что сейчас закричать хочет от собственной предсказуемости для себя самого, от того, что боль не уменьшается — её становится лишь больше, она нарастает с каждой секундой и заставляет желать лишь смерти.       Совершенно закономерно, Ацуши злится. Дазай слегка улыбается.       — Такое чувство, что ненавидишь здесь лишь ты один, — лицо Ацуши слегка преобразилось — исчезла хмурая морщинка между бровями, разгладилось лицо. Только губы слегка поджались. Ацуши грустил. Он поднял голову, — Ненавидишь меня.       — Извини?.. — единственное, что Дазай мог сказать. Он улыбнулся ещё более отсутствующе, чем обычно. Кажется, он понял, почему Дазай никогда не признается Ацуши — а вернее, признал, почему и сам должен был прийти к такому же решению. Выдержки не хватило. Настоящий Осаму оценил себя трезво, двойник же понадеялся на чудо. Ни один из них никогда не принесёт Ацуши ничего хорошего, и всегда найдутся люди получше. И Дазай, и Накаджима не заслуживали взаимных страданий от близости. Если один страдает, другому это неизбежно придётся узнать, вот жизнь и будет похожа на бесконечный круг страдания. Ни для себя, ни для Ацуши Осаму такой судьбы не хотел.       Для себя он не хотел судьбы вовсе. Никакой.       — Думаю, ты уже понял основные недостатки, которые я демонстрирую. Выставление себя жертвой, скептицизм к позитиву и всему хорошему, отчаяние, ради избавления от которого я постоянно требую утешения. И это довольно… стыдно, когда понимаешь всё это.       Хотелось сказать, чтобы Ацуши не тратил на него жизнь. А вот ученику явно хотелось, чтобы Дазай замолк. И самому бы хотелось замолкнуть.       — Я понимаю, что куда легче оставить такого человека позади. И самый главный недостаток в том, что я ненавижу мир, в котором мои чувства не то что считаются — являются, фактически, тем, что высасывает жизнь из других. Я…хотел бы поточнее описать это чувство безысходности, но опять же, останавливает стыд. Кажется, я понимаю, почему Дазай ведёт себя так, как сейчас. Как ведёт уже давно, — он снова улыбнулся. Постоянно ошибаясь, постоянно надеясь, он всё же приходил к единственно верным для себя выводам. К тому, что надеяться нельзя и нужно просто сдаться.       «Ударить бы его?», — хотя Ацуши знал, что это не поможет. Ни одним ударом из головы такие мысли не вытравишь, но что сказать — в том, чтобы разубеждать в таком, Ацуши силён не был. Он вздохнул, понял, что ему не достучаться. Да и… Чем больше двойник говорил, тем больше Ацуши верил в его слова. Каждая их встреча приносит только боль — и почему бы не поверить, что это продолжится? Почему бы не поверить в то, что перед ним человек, который просто не должен существовать?       И, в конце концов, это не Дазай, а лишь подделка.       — Мне… — Ацуши замялся, разглядывая пол. На него едва ли обращали внимание — поглощённый своими мыслями клон уходил в отрицание. За дверью тихим стуком послышались приближающиеся шаги. И, наконец, Ацуши набрался смелости «отсечь лишнее», — мне и не нужен ты. Я всё это делаю лишь ради Дазая. Раз ты так не хочешь, чтобы я пытался тебе помочь, то и не надо. Только не забудь, что мы делаем это не ради тебя и ты мне не нужен.       Он сказал, выпалил на одном дыхании, не сводя с двойника напряжённого взгляда. В замке завозился ключ.       В двойнике как будто что-то надломилось. Улыбка, как приклеенная, так и осталась на лице, не вызывая отторжения. Она превратилась каким-то образом в ту самую добрую и понимающую улыбку настоящего наставника Ацуши. И уже ничто не могло отличить одну улыбку от другой — Накаджима даже не сразу поверил. Как и не сразу осознал, что по чужому лицу потекли слёзы. Совсем незаметно — по маленьким каплям, медленно-медленно, лишь кожа от них чуть-чуть заблестела.       Ацуши испугался. Только успело недоумение отразиться на его лице, только он приподнял и потянул руку, собрался что-то сказать (вопросительное или утешающее), как дверь открылась. Остановившись на пороге, их оглядел настоящий Осаму Дазай — Ацуши встретился с ним взглядом. Можно было заметить лишь две эмоции Дазая — сосредоточенность, когда их с учеником взгляды пересеклись (ведь вдруг с Накаджимой что-то всё же сделали?), и… радость. Посмотрев на своего двойника, который всё ещё плакал, Дазай будто бы всё понял. Или ему просто доставили радость слёзы ненавистного клона? Ацуши не решился спросить.       — Ты уже уходишь, Ацуши-кун? — весело спросил Осаму. Он торопливо скинул обувь и ответить не дал. Да и зачем, если всё понятно? — Думаю, дальше мы сами справимся. Спасибо, что посидел с ним, — не скрывая довольства, Дазай юркнул к двойнику и положил руки ему на плечи, переводя на Ацуши хитрый, почти зловредный взгляд.       Что-то было в его глазах тёмное, пугающее. Ацуши в последний раз посмотрел на одного Осаму (разбитого), на другого, неловко пожал плечами и… дал дёру. Он просто сбежал, не пожелав участвовать в их общем безумии. И не сможет ведь Дазай сделать со своим двойником что-либо?       А если и сможет, то… Если не открещиваться от мысли, если принять её существование, то Ацуши наконец задастся вопросом: «А кому на клона не наплевать?». Как оказалось, до двойника нет дела даже оборотню.       Дверь за Ацуши закрылась. Не-Осаму утёр глаза и неслышно выдохнул. Даже если могло что-то исправиться, пришёл настоящий Дазай. Хорошо известно заранее, что детектив будет доламывать свою копию, но знание не спасает.       «Не надо», — и молитвы не помогут. Ему нельзя опускать руки, если он хочет продолжить бороться за существование. Но сдаться хочется невозможно сильно, особенно, если Ацуши плевать на него, особенно, если руками первого Дазая на его шее затягивается петля. Особенно, если он душит себя сам и ждёт смерти.       Выход один — бежать от Осаму. Строго говоря, выходов три: окно, дверь и суицид. Последний представляется самым глупым ходом.       Забавно, что пока всё ещё щиплет глаза (сосуд на одном из которых лопнул и окрасил белок в красный), не-Осаму находит отдушину в том, чтобы иронизировать.       — Вы тут хорошо провели время, да? — от голоса так и разит весельем. Не-Дазай попытался отойти, но пальцы Осаму впились в плечи сильнее — не вовремя же у него просыпается желание болтать… Сердце клона начинало нервозно биться быстро. — Так тебе всё-таки пришлось понять, о чём я говорил? — почти скучающе. Петля вокруг шеи затягивается сильнее. На деле это — руки Дазая, что довольно его за шею со спины обнял и давил своим весом. Улыбка чувствовалась даже в чужом дыхании у самого уха. А слёзы, как назло, не успокаивались.       Всё, происходящее сейчас — дело десятое. В голове на вечном повторе застряло «ты мне не нужен» и правдивое, но так и не сказанное «я знаю».       — Ацуши не любит нас. Он просто такой человек, что берётся помогать всем без разбору, — а Дазаю только в радость говорить всё воодушевлённее и едва ли не смеяться, повисая и душа. — Если долго забирать поддержку у подобных людей, они в какой-то момент поймут, что стоит тратить свои жизненные силы только на того, кто действительно важен, кто будет с ними на протяжении многих лет, а то и десятилетий. И мы с тобой не входим в этот круг. Всего одной ступени не хватает, но уже не попадаем, — тон голоса становится тише и вкрадчивей. На деле, оригинал не сказал ни слова из того, о чём двойник ещё не думал. Но напоминание об этом именно сейчас очень важно, да? — И эту ступень не преодолеть. Не путай любовь с желанием помочь, это глупо. К тому же, подобный союз держится лишь на жалости и взаимной слабости.       — Поэтому ты не хотел начинать с ним отношения? Он бы сразу посчитал тебя сумасшедшим. Как же… больно. Всего одно движение, одна ошибка, и Ацуши уже смотрит со страхом непонимания, — не-Дазай улыбнулся тоже. Раз уж так и есть… То можно поддержать почти дружеский разговор с Осаму. Тот хмыкал, будто бы слышал глупости.       Убьёт ли Осаму его сегодня? Думать о таком даже приятно. Это помогает справиться с чувством пустоты. Не той спокойной и апатичной пустоты, что знакома и клону, и Дазаю, а другой. Тоже знакомой, но так давно не испытываемой… Будто вырывают сердце, не давая ничего взамен.       — Всё потому, что его никто никогда не любил, — продолжает Дазай бормотать вкрадчиво, но теперь в его голос добавляется сожаление. Всё больше ощущение, что живым двойник отсюда уже не выйдет.       — Всё потому, что он не хочет, чтобы ты его любил так сильно, как любишь, — всё же кольнула копия Дазая. Рука Осаму так дёрнулась, будто тот был в шаге от сворачивания его шеи… Жутко, если бы не так притягательно. «Ну давай же, убей меня. Убей, и хотя бы для меня всё это закончится», — думал клон, считая. Интересно, насколько сильно сейчас хотела бы умереть его оригинальная версия? Настолько же?       — Ну всё, прекрати, — Осаму утёр чужие подступающие слёзы, якобы благосклонно. Его слова капают в чашу терпения. Ещё немного, и чаша переполнится — буквально пара капель. — Это нужно просто перетерпеть. Больно будет, лишь пока ты не смиришься. Ацуши нас не любит. Давай примем это… И проведём эти дни в мире, — и смех на ухо. Боль тут же становится в несколько раз сильнее — Дазай знал, знал что так будет, что Ацуши не выдержит и откажется, а не-Осаму будет этим сломлен. Всё время он этого ждал.       Даже Ацуши ведь сначала верил. Верил, что полюбит, даже полюбил ненадолго, сказал заветные слова, дал заботу. А сейчас боль от слов этого самого Ацуши едва ли кости не раскалывала.       Дазай знал.       — Нет! — вырваться! Только бы вырваться из квартиры, из разума грёбаного Дазая, раскрошить череп со всеми этими мыслями и упокоиться с миром. Не дают — Осаму его спокойно держит, несмотря на все попытки, и наслаждается сдерживаемыми слезами.— Нет-нет-нет, я не… Не верю.       — Давай. Станет легче. Не нужно бороться за страдание, и всё будет хорошо. Ацуши не любит тебя и не любит меня.       «Всё будет хорошо» не равно «я больше не буду тебя ненавидеть»? Конечно не равно. Это максимум может значить «я оставлю тебя в покое и дам медленно умирать в этой квартире». Ни за что бы клон не согласился. Ни за что бы… если бы слова Дазая не были правдой. Пора ведь это признать.       Он прекратил вырываться, и его отпустили. Теперь клон не убегал — а куда бежать-то? Да и незачем. Взгляд упирался в шею первого Дазая. Тускнел. Застыл. Руки, что двойник видел перед собой, были раскрыты, как для объятий.       Ничего более лживого он не видел. И всё равно вперёд шагнул, рассматривая бежевый плащ, не понимая, как сам себя (ха-ха) до такого довёл.       — Ацуши… — не-Осаму вжался головой в чужую грудь. Дазай стал поглаживать его по спине, а вторую ладонь положил на волосы. —…не любит нас.       Клон знает, что детектив загорелся садистской улыбкой. Они оба знают. Как бы ни хотелось верить, что объятия — не уловка, такого не будет.       Вот так. Впервые Осаму верит, что это действительно его копия — хоть и куда более слабая. Послышался слабый вой, напоминающий всхлип.       Прими свою боль, не горюй о ней, и станет легче. Осаму якобы ласково и покровительственно обнимает второго. После пары секунд останавливает руки на чужой шее и давит, всё так же покровительственно, не меняя выражения лица.       — Ты и так много натворил сегодня. Многое понял, что-то сломал, — двойник даже не сопротивлялся. Ну, хорошо, что понимал необходимость происходящего. А если смирился — тоже хорошо. Наконец, сердце Осаму могло петь — никаких больше проблем между Ацуши и двойником, наконец, ученик понял, что любви между ними не быть, и отказался от этого ущербного. Отказался от неполноценного Дазая. — Увидимся завтра, — в ответ Осаму словил лишь хрип. Ещё немного напряг руки, посмотрел, как из его собственного лица едва ли не уходит жизнь. Выглядело забавно. Неприятно, но забавно. — И всё равно, после тебя столько всего чинить, — он сокрушённо покачал головой, поддерживая бессознательное тело.       С самого начала должно было быть очевидно, что Ацуши его не выдержит. Может, и была какая-то надежда, но теперь Осаму похоронил её так же, как и клон свою надежду на жизнь.       Глаз с лопувшим сосудом выглядел плохо — положив тело на пол, Дазай заметил, что из глаза текла капелька крови. Он вздохнул, вытер эту каплю и отвёл взгляд. Чем больше смотришь, чем больше вспоминаешь всю свою к этому существу ненависть, тем больше хочется сделать что-нибудь, пока тот в отключке. Руку отрезать ему, например. Но увы…       Не стоит из-за минутной слабости прекращать быть хорошим человеком.       Ту же самую мысль сиюминутно прокручивал в голове Ацуши. Он сжимал подушку, возился в темноте, кусал уголок ткани. Самое главное — он не мог уснуть.       Думал. Картинки сами приходили в голову. Жгли грудь, горло и разум, а Ацуши всё сильнее себя ненавидел и доводил до ручки, думая, что он и кому сказал.       Он обещал помочь — он никому не помог; он говорил о любви — сказал о ненужности, никчёмности и всё сломал. Если должен был всё защитить, если единственный имел для этого силы, то обязательно разрушил своими же руками.       Он чесал свои засосы, что постепенно сходили с кожи благодаря тигру, сжимал простынь и думал о двойнике Осаму.       Ацуши так и не смог уснуть.       За стол Накаджима сел как обычно, минута в минуту буквально. Глаза слегка чесались и были красными от недосыпа, но лишь в уголках.       — Кёка-чан, — подал голос тихо. На ответ даже не надеялся, просто вслух размышлял. Дазай, второй Дазай, любовь, смерть… — почему люди не принимают помощь?       На самом деле, Кёка — тот человек, который может ответить на вопрос Ацуши полно. Может, интуиция подсказала Накаджиме задать его, а может, желание с кем-то поделиться своими бедами. Изуми подумала слегка, стуча палочками по краю тарелки. Этим она наконец-то разбудила Ацуши.       — Когда человек тонет, ему в голову приходят разные мысли. Ненависть людей — тонет; чувство, что никому в этом мире ты не важен и не нужен — тонет; доброта, надежда на лучшее — не верит и опять тонет. Вот, как можно описать это чувство. Проблема в том, что когда ты утопаешь, редко в голову приходит одна вещь, — Кёка сжала кулак, — рука, протянутая тебе, хочет не столкнуть ещё глубже, а вытащить. Поэтому я очень благодарна тебе.       —…спасибо, что сказала мне это, Кёка-чан, — задержавший дыхание Ацуши выдохнул. Серьёзный взгляд, серьёзный разговор отрезвили его, заставили вспомнить, ради чего он ввязался в путаницу с Дазаем и клоном.       Чтобы сделать их счастливыми.