Багаж из прошлой жизни

Это было в душевой Разведкорпуса. С каким-то бесчувствием, которое бывает только во сне, Эрвин пришёл позже всех, специально оттягивая время помывки — толкаться в куче людей не хотелось. И не заметил в клубах пара включившего соседний душ Ливая, который, как дурак, начал бесстыдно пялиться на его тело. От ответного взгляда тот смутился, отвёл глаза, наспех ополоснулся и сел на скамью. Эрвин не стал терять время: пошёл за ним следом, присел рядом, нагло положил руку на колено. Ливай, замирая от смущения, с улыбкой расставил ноги, приглашая потрогать себя. Развратная, похотливая натура — и у одного, и у второго. Эрвин проснулся от ощущения, будто по лицу водят пальцами. Одеяло было скинуто, воздух холодил, но по-настоящему холодно не было. Пояс от халата путался между телами мягкой змейкой. Ливай был абсолютно точно в сознании и искал у Эрвина такой же бодрости, жадно всматриваясь ему в глаза. «Ему приснился тот же сон», — понял Эрвин и, не давая себе времени это обдумать, прижался к Ливаю. Просто так, просто потому что если тебя гладит человек, то надо крепко за него ухватиться и не отпускать — иначе уйдёт. Наверное, по такому же наитию действовал Ливай, потому что ничем другим нельзя было объяснить его пылкий поцелуй. Наваждение из сна превратилось в полноценное плотское желание. Они ёрзали друг по другу, крепко прижимались и никак не могли отлипнуть. Ливай был отзывчивым и легко показывал, как ему приятно даже от простого касания. Эрвин же тихо внимал всем звукам. Он прямолинейно, не размениваясь на затейливые ласки, погладил коротко стриженный пах и взял налившийся член Ливая, медленно ведя рукой от яиц до головки; Ливай в ответ вздохнул и оседлал его, отвечая симметричным движением — только двигаясь быстрее и обхватывая ладонью оба члена. Такой инициативный... Эрвин расслабленно лежал на кровати, позволяя доставлять себе наслаждение. На коже Ливая чувствовались шрамы: длинные и тонкие были как плоские прутики, а шрам от пули больше напоминал приплюснутый шарик. Когда-то ему пришлось несладко, и наверняка его молодость была грязной, бесчестной и страшной, как война. Но сейчас он тёрся об Эрвина, стонал, когда ему щипали соски, закрывал глаза от удовольствия — как случайно выживший, как переживший войну и теперь наслаждающийся простыми радостями жизни. Эрвин наклонил его к себе и заставил отнять от паха руку, переплетаясь с ним пальцами. «Потрись о меня», — попросил он, раздвигая ноги в стороны и прижав Ливая щиколотками под ягодицами. Раскрасневшийся Ливай двигался, изнемогая, зажимал члены между животами и тёрся, как умел, сколько было сил. Его член сам собою соскользнул вбок и мягко выныривал в складке между бедром Эрвина и животом. Из-за роста и неудобной позы Ливай мог прижиматься лишь к груди Эрвина и мокро дышать в неё, вверх он не смотрел. Все его стоны приходились в рёбра; а волосы всё ещё были влажные и пахли шампунем — от знакомого запаха Эрвин только сильнее возбудился. И начал покачиваться назад-вперёд, сильнее прижимая к себе вздрагивающего Ливая, который кончил, не меняя темпа, равномерно выплёскиваясь на простыню. Потом крепко обнял Эрвина и лишь спустя долгую минуту просунул руку между их животами, чтобы подрочить ему. После секса они молча валялись на кровати. Из окна, обращённого к реке, тянуло сыростью — казалось, что в комнате пахнет улицей. Эрвин не выдержал и закрыл его плотнее. Идя обратно, он разглядывал лежащего на кровати Ливая, вновь сонного и расслабленного. Тот так и не запахнулся, никак не прикрылся, просто лёг на спину. В тумбочке у изголовья нашлась нераспакованная упаковка салфеток. Эрвин сел с ней на край матраса и медленно потянул плёнку вбок. Белые тонкие салфетки с шуршанием сминались в ладони, Ливай подставился и дал стереть с живота сперму. Когда он закрыл глаза, то стал похож на спящего, а Эрвин решил воспользоваться ситуацией и тихо погладил пальцем шрамы. — Этот я получил ещё в пятнадцать, на тренировке. Учитель задел меня ножом, совсем несерьёзно, — неожиданно сказал Ливай, всё ещё не открывая глаз. — А вот тот, что чуть пониже, я получил, когда меня всё-таки пырнули. Не смог увернуться, но и немудрено, я не знал про запасное лезвие. Восстанавливался полгода. — А этот? — Грохнулся с велика в детстве и рёбрами проехался по асфальту. Потом мне прилетело от Кенни за согнутую раму, — усмешка, — но от оплеух следов не остаётся. — Это? — Пуля навылет, зашивал новоиспечённый врач-недоучка. Шов долго срастался, получилось некрасиво. — И как ты получил все эти боевые шрамы? Ливай поджал губы, удивлённый глупым вопросом, и подбородок у него стал похож на персиковую косточку. — Я работал на Рейссов, разве я не говорил? Эрвин мгновенно узнал фамилию. — Это та герцогская династия, которая под конец войны уехала из Германии и основала здесь свой бизнес? Якобы сочувствующие фашизму? — Они самые. — Нет, не говорил. Ты тогда не стал рассказывать. — И правильно. Много чести о грибах говорить, — Ливай со вздохом открыл глаза и тоскливо посмотрел на него. — Большие деньги, власть и влияние делают из людей самых настоящих поганок. Всем нормальным людям от общения с такими только плохеет, это как поесть яда. Я тоже его хлебнул будь здоров, еле ноги унёс. А этот шрам… — он коснулся указательным пальцем практически незаметного светло-розового рубца и описал вокруг него круг, — для меня как напоминание о том, что пришлось пройти. Эрвин сел поудобнее, поджав стопы под себя. — Расскажи. Если хочешь, конечно. — Глупая история, — брякнул Ливай, замешкавшись, но всё же начал рассказывать: — Получил пулю по глупости лет десять назад. У Рейссов я заскучал от жизни телохранителя, и мне захотелось подзаработать на стороне, причём сделать это тайно, чтобы не прознали ни Кенни, ни босс Род. Как раз тогда Саша Браус, моя старая знакомая ещё с полицейской академии, тоже искала денег, но уже себе на свадьбу. Странно, да? Вроде свадьба, такой светлый праздник, и ради него марать руки о криминал... Но она хотела свадебное путешествие по Италии — и откуда у неё такая идея, мне интересно? Но не суть, она помогла мне выйти на некоего Лобова — я говорю «некоего», потому что до сих пор не знаю, реален он или нет, мы даже не виделись с ним и ограничивались телефонными звонками. По акценту я понял, что он русский или что-то вроде того... в общем, из тех, окопавшихся в Брайтон-Бич, — говорил, будто рубил топором. Собственно, это всё, что я точно могу сказать о нём, хотя помимо Саши мне за его реальность и надёжность ручались ещё пара человек. Так вот, он сказал, что хочет подпортить крови одному своему конкуренту и выкрасть кое-какие документы прямо у него из сейфа. Как говорится, вижу цель — не вижу препятствий. В напарники я, разумеется, взял Сашу, и мы поехали к загородной вилле у Пайнс Лейк, это на севере Нью-Джерси. Я честно не подозревал, что у Тео Магата в тот день был запланирован приём семей приближённых сотрудников и что когда он уехал с целой делегацией детей, в его доме ещё кто-то остался. Мы просто поступили как дилетанты и начали наблюдение днём, толком не посчитав количество гостей. Через заднюю дверь на кухне, которую из-за духоты не закрыла домработница, мы проникли в дом. Вскрыли в кабинете сейф, уже начали идти назад — как вдруг наткнулись на хихикающих в коридоре девочек. Они поднимались на второй этаж и шуршали пакетом с какими-то сладостями. Кукурузными палочками. Чёрт его знает, почему они там были, Эрвин, почему они не наелись этими палочками ещё днём и почему всё произошло именно так. Я иногда думаю об этом и понимаю, что это какое-то сверхъестественное вмешательство, слишком много совпадений. Но от испуга одна из них, очкастая, запнулась о ковёр и кубарем свалилась по лестнице. Вторая девочка бросилась к ней. Короче говоря, этой вознёй они разбудили весь дом. Счёт пошёл на секунды, мы с Сашей кинулись к окну, чтобы выпрыгнуть в сад, а там — зелёная зона, машина, дорога, город. Я выбил окно, спрыгнул в темноту, удачно приземлился. Крикнул: «Прыгай!», и угадай, что? Как жахнуло, как выстрелило из карабина, смотрю — Саша полетела из окна, упала рядом со мной на бок, как мешок. Я скорее взял её, потащил сквозь этот сад и лес, сослепу отхлестал себе морду и вот тогда-то напоролся на сук — так, по мышцам поскребло немного, но всё равно больно. Вот этот шрам от него, кожа плохо срасталась. Усадил Сашу в машину и дал по газам. Поехал в Окленд, к знакомым. Она умерла буквально у меня на глазах, в зеркале заднего вида. Всё стонала, как ей больно, как она не хочет умирать. Просила придумать что-нибудь, что умерла на задании, что внезапно вызвали. Я соглашался. Потом просила не придумывать ничего и сказать правду. И тут я тоже соглашался. Разнервничался, стал тугой на ухо. Очухался только в гараже малыша Флегеля — и Саша была уже мёртвая. До сих пор помню, как я выключил двигатель, а она осталась молчать, хотя так любила потарахтеть над ухом. Я иногда у неё спрашивал, затыкается ли она вообще или нет, а она в ответ: «Не завидуй, змея, не всё же шипеть на людей». Ливай улыбнулся, но сделал это скорбно. Призраки прошлого заволокли его взгляд, глаза влажно заблестели. — Я не стал таиться и позвонил Кенни. Тот сразу понял всю подноготную. Русский на самом деле был работником Вилли Тайбара, начальника городской полиции. Тот рыл зачем-то под Магата, своего же подчинённого — видать, параноил, подозревал в нечистоплотности и проверял. Кенни договорился с Тайбаром, дело замяли, а документы были отданы истинному заказчику. Что ещё? Выяснилось, что девочка с ружьём, Габи — поклонница стрельбы по тарелкам. Карабин оказался раритетом из начала двадцатого века и висел в доме на самом видном месте. Двоюродным братом Габи оказался Райнер — тоже выпускник академии, я его знал. Тот был когда-то скаутом, и в рамках общения с малой обучал её всем навыкам выживания. Думаю, что он заметил ружьё, когда гостил у Магата. Ну и упавшая с лестницы девочка Зофия получила сотрясение мозга и сильный ушиб локтя, ничего серьёзного. Мне Кенни как следует вдарил кулаком по лицу, но я собака битая, быстро всё забыл. Умерла только Саша. Устав разговаривать, Ливай замолчал и запахнулся в халат. Повернулся на бок, глядя на Эрвина, а тот и не знал, что говорить, как реагировать. Да, он был в курсе, что Ливай вращался в нехорошей среде, что делал незаконные вещи. С ним самим никогда не случалось подобных ситуаций. — Ты не виноват. Сам сказал — сверхъестественное. — У меня нет в этом такой уверенности, — пространно отозвался Ливай. — Знаешь, не всегда можно сказать, где начинается сверхъестественное, а где личная вина. Был со мной другой случай... Впрочем, мы сейчас не про него. Забудь. Я к тому, что всё могло быть по-другому. Например, ты знаешь, что было бы, если бы я сразу поехал в больницу? Я — нет. — Вот именно. Ты не знаешь, никто не знает. В любом случае произошло бы то, что от тебя лично никак не зависело. Ливая это не убедило. — В любом случае?.. — он сделал подозрительную паузу, отлично подходящую для раздражённой отповеди, но, увлечённый событиями неизвестной давности, продолжать не стал. — В любом случае вот что было со мной дальше. Браусам и Сашиному жениху Николо я лично принёс новость о её смерти, это был ужас. Потом отдал им все деньги, которые у меня были. Все-все-все накопления, хотел даже пойти продать наскоро все вещи в квартире и хоть что-то дать этой семье. Остановил меня Фарлан, когда увидел, что я тащу из дома в одиночку комод не дожидаясь грузчиков. Сказал, что этими подачками я сильнее угнетаю семью Браусов, завёл меня обратно в дом и уговорил не делать новых глупостей. И ведь что самое страшное, Эрвин, я ведь только тогда понял, что на самом деле это всё имеет смысл, и каждый мой поступок предопределил смерть Саши. Разве нормальный человек попал бы в такую ситуацию? Я ведь всю свою жизнь пробегал, как та девочка с ружьём. Убивал и даже не чувствовал жалости. Я был готов порвать всем глотки, просто потому что такой был приказ, а Аккерманы приказов Рейссов не обсуждают. Я причинял людям боль, просто потому, что делал то единственное, в чём был хорош. Я приносил людям смерть. И люди принесли её мне в ответ. Справедливо и больно. Вот, значит, какими сложными вопросами была забита голова Ливая. Не то чтобы Эрвин считал его простачком и не то чтобы чувствовал в нём какую-то духовную силу, но он казался обычным... солдафоном что ли? Только с преступным прошлым. Ему сказали — и он сделал. Сходи — сходил. Убей — убил. Выходи на пенсию — вышел и открыл «Якорь». И хотя эта грязная, сомнительная история не делала Ливая привлекательным в глазах Эрвина, она показывала его с другой стороны. Как ему приходилось лететь на автопилоте в погоне за лёгкими удовольствиями и однажды разбиться о морскую гладь, не справившись с неожиданным штормом. А потом собирать себя заново. — Значит, ты понял, что значит убивать? — заключил Эрвин, малодушно надеясь выйти на завершение этого жуткого рассказа. — Да, да, — согласился Ливай. — Почти. Я понял, что значит терять, и мне захотелось вырваться и никогда больше не причинять людям боли и зла. Жить тихую нормальную жизнь. Я в вечном долгу перед мёртвыми, в вечной вине. И когда в этих проклятых снах я вижу, как люди умирают ни за что, потому что кто-то однажды придумал каких-то огромных людоедов, а я был так силён, что не мог просто так умереть… Мне их так жаль... Но, кстати, сожалею только я, — он мягко, чуть насмешливо улыбнулся. — Капитан Ливай не сожалеет никогда, вместо этого он злится и одевает свою ненависть в долг. — Командор Эрвин сожалеет и одевает свои сожаления в вину. Но он никогда не думает об этом, забивает голову работой. — Думает, Эрвин. На самом деле думает, и очень много, ты увидишь. Потерев лицо, Ливай притянул его руку к себе и прижал ладонь к животу. — Мне жаль Сашу, Николо и всю её семью. И жаль, что ты вынужден всё это проходить из-за реинкарнации. Несмотря на то, что среди воспоминаний есть приятные сны о нас с тобой. — Спасибо. Да, они много приятнее всей этой проклятой чернухи… Ты давно их видел? — С неделю, начиная с того дня, как ты разнервничался в баре. Вот сейчас мне приснилось, как я был в душе, потом зашёл ты… — А потом ты зажал меня на скамье в углу и начал лапать за колено, да? Не было ничего удивительного, что Ливай дорассказал будто бы чужое воспоминание. Эрвин и так понял, что сны общие — когда проснулся от прикосновений к лицу. — Значит, когда мы вместе, нам снятся одинаковые сны? — Выходит, что так, — мирно выдохнул Ливай, прикрывая глаза. — Но я не думаю, что плохие сны на этом кончатся. Ты, наверное, хочешь теперь жить вместе, как пара? — Не знаю, не слишком ли рано? Но я не против. Если ты хочешь приходить ко мне, то приходи. — Хорошо, — кивнул тот и, сглотнув, медленно сказал: — Всё, я сплю. Эрвин встал с кровати и укрыл одеялом повернувшегося на бок Ливая. Потом склонился к его голове и тихо пожелал хороших снов. Тот не слышал, он уже сопел — и получилось, будто Эрвин пожелал их самому себе.