Багаж из прошлой жизни

Что делать, если пропал человек? Эрвин впервые столкнулся с подобным и не знал ответа на этот вопрос. Наверное, спрашивать знакомых, звонить в полицию, говорить о пропаже… Пропаже ли? Ведь Ливай выходил на связь — правда, писал однообразные мини-отчёты («Привет, всё нормально», «Всё ещё у Эрвина, сны тяжёлые»), но краткость вообще была ему свойственна в переписках (как и точки в конце сообщений, кстати). С ним что-то случилось, что-то щёлкнуло в голове, и он куда-то сбежал. Изабель и Фарлан, к облегчению Эрвина, взяли все поиски на себя. Объяснив им краткую суть ссоры, он отстранился от этой истории, полностью передав инициативу. Обращение в полицию было последним вариантом, который они рассматривали, и на два часа управляющие «Якоря» стали настоящими профессионалами из колл-центра. Сперва диалоги были простые: «Привет, здорова, Ливай не заглядывал? Ну звони, если зайдёт». Потом решились обратиться к Кушель, матери Ливая, ненавязчиво попытавшись выведать, не бывал ли сынок у неё на неделе, а то они потеряли одну связку ключей от дома, вероятно, растяпа-Ливай где-то посеял. С огромной осторожностью обратились к Блаузам, предварительно отрепетировав — но Изабель всё равно проговорила свою речь скороговоркой: «Простите-извините, быть может, заходил?.. ах, не может, тогда прошу прощения». Звонили в приют сирот, некой Хистории. В последнюю очередь Фарлан набрал какой-то номер из старого справочника, по которому прозвучало следующее: «Медицинский центр Вейла Корнелла? Здравствуйте, можно ли узнать, приходил ли к доктору Зоэ мужчина по фамилии Аккерман? Да, родственник. То есть, я его друг, но… Понятно». После чего он сбросил звонок, небрежно швырнув телефон на стол. И, нахохлившись, устало сел рядом с Эрвином, а Изабель продолжала сонно листать жёлтые листы. Доктор Зоэ, значит. То-то Эрвин удивлялся, где в жизни их обоих находится Ханджи. Отчего Ливай молчал? Эрвин ему про всех рассказал: про Майка, Найла, Марию. Ему хотелось познакомиться с Ханджи хотя бы на словах... — Что-то с ним произошло, — произнёс Фарлан. — Убежал туда, где никто не в курсе про его единодушенничество, — поделился мыслями Эрвин. — Куда это? — спросила Изабель. — Так или иначе все в курсе. Тот ещё слух. — Значит, к тем, кому всё равно. — У людей на лбу не написано, всё равно им или нет. Была ещё одна идея: написать Ливаю. Сказать: «Я всё понял, возвращайся»; но у Эрвина не было большой уверенности, что тот придёт по первому зову. А если он вернётся, то дома ему устроят головомойку. Вера Ливая в слова Эрвина, и без того небольшая, станет и вовсе крошечной. Спустя полчаса вялых перекидываний вариантами они закрыли бар и вернулись домой. «Всё равно номер доктора Зоэ или висит на холодильнике, или валяется где-то в спальне Ливая, — вздохнула Изабель, открывая ключом входную дверь. — Её тоже надо проверить». На звук с мяуканьем выбежал дымно-серый кот. — Шешечка, уйди, — она отпихнула кота ногой, но тот упорно к ней ластился. — Это она? — полюбопытствовал Эрвин, глядя на огромные блестящие зрачки животного. — Он, но кастрированный. — А что за доктор Зоэ? — внезапно перевёл он тему, почесав кошака над бровями. Эрвин прошёл внутрь и увидел, по его мнению, совершенно заставленную гостиную. Из-за стенки выглядывала часть кухни с высоким холодильником, дверца которого была полностью залеплена стикерами, как будто была в шубе. Или так выглядят обычные жилые дома? Тесные, маленькие… Тёмные какие-то. Он как-то всё-таки больше по квартирам. — Его психиатр. Он как-то лечился у неё одно время, когда крышей потёк, — ответил Фарлан. Изабель, не переобуваясь в тапки, прошла к холодильнику и начала копаться в этом бумажном ковре. — Пошли в берлогу Ливая, поищем в столе. Все спальни оказались на втором этаже, общий коридор можно было назвать коридором лишь с натяжкой — это было что-то вроде холла с широким открытым окном. Справа от лестницы было две двери, слева — одна. Очевидно, главная спальня. — Там спит Изабель. А тут мы: у окна — я, в углу — Ливай. Берлога — это, конечно, громко сказано. Внутри было очень чисто, но из-за размеров небольшой спальни казалось, что это чьё-то в современном смысле сказочное жилище. Эрвин узнал знакомый минимализм и устойчивую любовь к тёмно-голубому цвету: спокойные шторы, стены, покрашенные в прохладный оттенок голубого, синее покрывало с пёстрым узором-конфетти. Встроенный деревянный шкаф, одноместная кровать, делившая пространство на «до» и «после» окна. Подумалось, что дом, который Ливай так усердно обставлял — это продолжение его комнаты. И всё же скромный размер пространства Эрвина напрягал — и хотя он сам был довольно крупным, дело вряд ли было в этом. Скорее в том, что комната эта была рассчитана на ребёнка, а дом в целом — на семью с не самым выдающимся бюджетом. И вряд ли комната Фарлана чем-то существенно отличалась. — Только не сломай ничего, мы в храме чистоты и порядка. — Ничего страшного, как мне кажется, если что-то уронится. Хозяин должен следить за своими вещами, а не бегать по всему городу. Фарлан усмехнулся и, выдвинув ящик стола, всмотрелся в содержимое. Потом одним движением вынул кожаный потёртый прямоугольник записной книжки. — А когда он к ней в последний раз обращался? — К психиатру? Да вот года четыре назад, что ли. Это связано с тем случаем… Помнишь, мы с тобой говорили? Ливай не рассказал? — Нет, — честно ответил Эрвин, сев на кровать. Она мягко спружинила под ним. Рассказывать ему что-либо не спешили, но просить открыть завесу тайны тоже не хотелось. — Хм. Осторожничает, — Фарлан задумчиво пролистнул всю записную книжку и, задвинув ящик, направился к выходу. — Я немного тут посижу, ты не против? — А? Конечно! Только будь аккуратным, ладно? Эрвин только кивнул и, проводив Фарлана взглядом, остался наедине с комнатой Ливая. Было что-то трогательное в этом месте. И в образе жизни — втроём, всегда с друзьями... а друзьями ли? Изабель занимала комнату с двуспальной кроватью, и это значило, что там всегда было место для одного мужчины. И личное пространство, которое ограничено одним лишь закутком на втором этаже. Комната человека, у которого нет семьи, детей и прочих атрибутов «взрослости», не очень-то отличалась от комнаты какого-нибудь подростка. Только на место плакатов, не очень аккуратно приклеенных на скотч, пришли журналы «Профессиональная уборка», на подоконнике, где могли стоять бутылки с дешёвым алкоголем и газировкой, теперь стоял непритязательный кактус. Вместо хаоса и броскости — порядок и скромность. Ливай давно вырос из бунта против этого мира, только и всего. В шкафу лежали вещи, аккуратно уложенные стопочками. Носки жили в выдвижном ящике, трусы были отделены от них перегородкой. Всё чёрное, серое, белое, синее, разумеется — ни одной яркой вещи. Эрвину хотелось покопаться внутри и найти какой-нибудь спрятанный секрет, чтобы потом терроризировать им Ливая во время особого безделья, но он сдержался. Опять сел на кровать, теперь с другой стороны, ближе к окну. На полу лежали домашние тапочки, и Эрвин, поставив рядом свой ботинок, не мог не отметить разницу в размерах. Ноги у Ливая были небольшие, тапки тоже. Очень аккуратные пятки, такая же стопа, которая способна уместиться в ладонях. Как же хотелось обнять её руками, сжать, сдавить несильно и укусить чистые пальцы... На пороге мяукнули, отвлекая от приятных, но неуместных мыслей. Эрвин обернулся на кота, а тот по-хозяйски, не спеша, проник в комнату и замер чуть поодаль под взглядом чужака. — Эй, как там тебя, — позвал Эрвин. — Митце, Митце, иди сюда! Но кот не сдвинулся с места, только с глухим стуком улёгся на бок прямо посреди комнаты, на нагретый солнцем ковёр. Зевнул, встопорщив усы, и зажмурился. Стало так тихо и спокойно, что Эрвин невольно почувствовал сонливость. Будто всё хорошо, всё уже наладилось, разрешилось раз и навсегда. С усилием Эрвин встал и направился вниз, узнавать новости и, наверное, прощаться. Выматывающая история. Фарлан с Изабелью сидели за столом, чуть ссутулившись. — Доктор не видела Ливая с последнего их сеанса, — объявил ему Фарлан, когда Эрвин появился перед ними. — У Ливая много знакомых здесь, непросто угадать, куда он приткнулся. Но мы решили позвонить старым друзьям из Нью-Йорка, у которых есть связи. По старой памяти могут помочь, так сказать... — Это вы про его дядю? Кенни? — Не-не, всё ещё не зашло так далеко. Это свои люди, пусть и из тех времен. — Можно ещё самому Ливаю написать… — Можно. Но не нужно. Изабель пояснила: — Пусть думает, что мы думаем, что всё хорошо. Меньше нервотрёпки для нас всех. — Дело ваше, — Эрвин покачал головой и отлепился от порога. — Сообщите мне, когда появится что-нибудь новое, хорошо? Я домой. — Слушай. А приходи к нам сегодня на ужин, а? — вдруг предложил Фарлан. Изабель чуть нахмурилась, услышав эти слова. Увидев это, любой не поторопился бы с ответом. — То есть у нас будет ужин, да? А кто готовит? — произнесла она язвительно. Видимо, их кухня видела не одну битву, начавшуюся с этой фразы. — Ну... Эрвин вдруг решил, что если дело только в кулинарии, то это отличный шанс для него чуть сгладить впечатление, которое он наверняка производит, и познакомиться поближе. Нужно соглашаться! — Хорошо. Я тогда могу помочь с продуктами. Надо что-нибудь принести? — Еды бы, — миролюбиво выдохнула Изабель. — Но если ты согласен, то мы тебе пришлём списочек, чтобы ты не забыл. — Она тот ещё Гордон Рамзи на кухне, советую взять всё, — громким шёпотом произнёс Фарлан, за что того шлёпнули по ноге. Не став наблюдать за семейными препирательствами, Эрвин окончательно попрощался и вышел на веранду, где под порывами холодного ветра поскрипывали деревянные качели, подвешенные к потолку. Летом тут, должно быть, очень приятно сидеть, подумал Эрвин. А потом быстро пошёл к себе, где отогрелся в душе, пообедал тем, что было под рукой, и лёг досыпать. Ему увиделся зевающий в тишине кот, чистая уютная комната и Ливай, сидящий на кровати рядом с ним. Сообщение звякнуло ровно в шесть, и Эрвин проснулся. Хорошо, что не позже — иначе ночью он банально не смог бы заснуть. Из еды нужно было немного: баклажан, томаты, зелень, бутылка растительного масла. Всё это он набрал в одном магазинчике возле себя, а потом пошёл со всем этим добром к дому Ливая. Разгулявшийся ветер сделал вечер просто невыносимо холодным, а морось испортила любые надежды на хорошую прогулку — а ведь утро было таким очаровательным; и где, спрашивается, оно теперь? Его ждали, на кухне пахло чем-то запекающимся, и Изабель оказалась вовсе никакой не кухонной тираншей, как опасался Эрвин. Купленное им пошло на навороченный азиатский салат, а готовка была даже увлекательной — хозяева ориентировались на кухне так же, как и гость. Где та сковорода? Чёрная чугунная, которую Ливай всё время перекладывает, отмыть никак не может… Фарлан, где наш уксус? Он же стоял здесь!.. Эрвин, ты видишь соль? Она в красной штуке из стекла; ах нет, она же должна быть теперь в керамической тыквочке… Видно было, что ужин в такой обстановке для них в новинку — все трое живущих в этом доме обычно так или иначе находились каждый день не здесь, а в баре или в гостях. Во время жарки баклажанов во фритюре они открыли окно и закрыли только тогда, когда салат был уже готов. Когда сквозняк исчез, послышался отчётливый запах гари. Изабель обернулась к духовке, дёрнула дверцу на себя — и из горячих недр выползло чёрное облако дыма. — Ой! Сожгли! — сетовал и охал потеснивший её Фарлан. Вытащив на свет противень, он вновь воскликнул: — Сожгли нахер всю курицу! Кожа у курицы была чёрная, как у настоящего неполиткорректного негра, а озерцо натёкшего в противень жира масляно тряслось от каждого движения рук. Эрвин засмеялся, и помог Фарлану поставить противень на конфорки, убрав с них всё на стол. Окошко открыли вновь. Лицезрение сожжённой в уголёк курицы явно расстроило Изабель, и взбивала картофельное пюре она молча. Фарлан, расставляя тарелки, явно пускал слюни на азиатский салат, пахнущий кунжутным маслом. Эрвин тоже был голоден. Не считая небольшого запаха гари на кухне, которую источала жертва кулинарного искусства, ужин вышел очень неплохим. На шум отодвигаемых стульев прибежал кот, который начал стенать — и Изабель пришлось выдавить в его миску холодной полужидкой пакости из пауча. Шешечка зачавкал, будто не ел целый день, бедолага. Эрвин понабрал себе всего и сразу, а Фарлан преимущественно хрустел баклажаном и был готов выскрести всю салатницу себе в тарелку. Изабель же явно была из тех людей, которые считают, что еда без мяса — не еда, и достала из холодильника копчёный бекон, который сама же подъела. Подкрепившись, она с легкостью завёла разговор, который получился обо всём сразу: о том, что они тут живут уже давно, и не сказать, чтобы их жизнь была похожа на холостяцкую, но и на традиционно семейную тоже не похожа. «Впрочем, если кто-нибудь захочет остепениться, — она обратила на Эрвина пристальный взгляд, — то никто никого не держит, мы это уже обговорили». А ещё о том, что старик О'Ривз, державший сеть пивных «Якорей» по всему Нью-Йорку, разорился и перед смертью раздал свой бизнес всем, кто был готов его подобрать. Наследников руины не привлекали, как, видимо, и управленчество в целом — это понятно было потому, что сварливого деда никто не остановил в его надежде на постоянных посетителей. Ибо с появлением конкурентов тот решил не вкладываться в рекламу, а уверовать в своё имя. Что ж… С Ливаем же Изабель познакомилась, по её словам, когда работала певицей в баре, а Фарлан был их общим знакомым, который, если так можно сказать, свёл их вместе. «На самом деле в этой истории так много случайностей, что рассказывать её придётся целый час. Давненько я ею уже не делилась», — призналась Изабель, но в этот момент Фарлану позвонили. Он уже встал из-за стола, чтобы отлучиться поговорить, но тут же посмотрел на экран и сел. Изабель настороженно замолкла, Эрвин напрягся — отчего-то ему показалось, что новость будет плохой. «Да, это я. Потеряли, да. Он цел? Нет, мы в Джерси, но есть машина. Куда ехать? Да, я знаю дорогу». Закончив звонок, он выдохнул: — Ливая на скорой отвезли в Пресвитерианскую больницу, отделение неотложной помощи на шестьдесят восьмой улице — это куда он к Ханджи ходил. У него отравление снотворными таблетками, нашли пачку в руке. Сказали, будет жить, но из-за анамнеза есть подозрение на попытку суицида. Суицида?.. — Надо ехать, — тут же встала Изабель и отставила тарелку. — Я в гараж, открывать дверь. — Ханджи сказали первой, она позвонила нам. Слава богу, что они не додумались позвонить Кенни или Кушель! — радовался Фарлан. — Кенни и так считает Ливая неблагонадёжным, не хватало ещё «попытки суицида», он же тогда ему вздохнуть не даст! — Это же только подозрение, Ливай, должно быть, даже не в сознании сейчас… — пробормотал Эрвин. Что-то он не ожидал, что всё может обернуться так серьёзно. — Кенни этого достаточно, поверь! Они обулись, накинули куртки. Фарлан взял пальто Изабель, выключил свет, и, закрыв дверь, они вышли к машине. Изабель уже завела пикап (видавший виды «Ниссан Навара» или, как было написано на кузове «Фронтир», воистину покоритель всего мира — Эрвин помнил, как на таком же автомобиле рассекал в школе экстремального вождения ещё в Берлине) и сидела на водительском месте. Фарлан посчитал это неправильным, открыл её дверь и попросил вылезти. Началась сцена, а Эрвин стоял, как истукан, всем сердцем желая исчезнуть из этого гаража и оказаться в Ист-Сайде, в госпитале, в холле напротив палаты Ливая. Рассерженная Изабель, которая всё-таки вылезла, его заметила и запальчиво сказала: — Ты! Думаешь, тебе надо ехать? Эрвин вскинул брови. — А почему нет? — холодно осведомился за него Фарлан и почесал бровь. — Это же из-за него Ливай напихал в себя таблеток. Эрвин сам сказал, что они поссорились, может, у того в палате будет приступ… — Не начинай. Залезай назад и не начинай, — отмахнулся Фарлан. Мало реагируя на чужие истерики, Эрвин сел в машину на место рядом с водительским и, пристегнувшись, обернулся к надувшейся Изабель. Как девчонка, честное слово. — Он же хотел избавиться от снов, а не от меня, — сказал он, но ответа не получил. Закрыв дверь гаража, они тронулись. Навигатор проложил путь до медицинского центра через мост Вашингтона и далее по Гарлем Ривер Драйв, дорога должна была занять двадцать пять минут. Целых полчаса, которые Эрвину было суждено провести, как на иголках. Мало того, что новость о Ливае его шокировала — ну почему всё случилось именно так? — так он ещё впервые за четыре года оказался настолько близко к лобовому стеклу. В мозг начали вкрадываться смутные предощущения, ожидание удара и полета. Обычно, если приходилось ехать в такси, Эрвин садился на заднее сиденье. И хотя скорость, с которой вёл машину Фарлан, была небольшая, у Эрвина захватывало дух и перехватывало дыхание. Он вдруг как будто прозрел и начал видеть кучу способов умереть — что на мосту, что на тесных улицах города, заставленных припаркованными машинами. От паники его отвлекло радио — Фарлан, поняв, что разговаривать никто не будет, включил «Мегу», по которой негромко заплясала испаноязычная попса. Это успокаивало. Они остановились у больницы, не доезжая до шлагбаума, припарковались, и Изабель вышла первой. Не дожидаясь их, она на ходу надела плащ и свернула за угол белоснежного высокого здания, пока Фарлан закрывал дверь. — Что с ней? — спросил Эрвин, аккуратно выйдя на дорогу и стараясь не задеть багажник машины, стоявшей перед их капотом. Они быстро шагали в сторону входа. Госпиталь был огромный и казался бесконечным, даже не верилось, что столько людей единовременно может болеть в городе — разве что во время пандемии. — А, не обращай внимания. Переживает, что Ливай перестал её трахать. — В смысле? — В смысле — мы взрослые, и мы живём втроём, — наспех объяснился Фарлан. — Семья на троих, понимаешь? Секс вдвоём, секс втроём — всё это наш быт. Не то чтобы Эрвин был как-то неприятно поражён услышанным (наоборот, его догадки только подтвердились), но было непонятно, почему ему об этом говорят спустя четыре месяца и вообще именно сейчас. — Э, подожди, как это связано?.. — C Ливаем всегда приходилось много возиться, и мы не в первый раз в такой ситуации. Не то чтобы он постоянно пил таблетки до потери пульса, нет. Просто он нездоровый. С ним постоянно что-то случается, и мы к этому уже привыкли. Но сам посмотри, в больнице сказали, что Ливай в порядке — а Изабель всё равно срывается. Дело не в внезапном исчезновении. Она реально как на иголках последнее время. — Может это просто волнение за друга?.. Или кем он ей там приходится. Поэтому столько эмоций. Задумчиво посмотрев в сторону, Фарлан размышлял над услышанным, но в итоге своего мнения не изменил: — Вряд ли. Это все из-за вашего романа. — Тц, — повторил Эрвин восклицание Ливая и остановился. — Могли бы сразу сказать, что вы друзья с привелегиями, я бы к вам не лез. Фарлан обернулся. Выглядел он удивлённым, но не злым — как будто кто-то при нём сказал, что Земля плоская, а ему надо доходчиво объяснить, отчего всё не так. — Как ты себе это представляешь? Ливай с самого начала видел, как вы кувыркались в постели. Он буквально с первого дня начал тарахтеть, что у него наметилась грандиозная любовь. «Ему меньше надо было смотреть телепередач», — подумал Эрвин, но вслух не сказал. А ведь и правда, могли ли они с Ливаем бы быть единодушенниками, не нарушая личную жизнь друг друга? Кажется, нет. Будто было возможно зайти в бар, заказать пива и на манер обсуждения прошедшего футбольного матча сказать: «Слушай, приятель, мне такое приснилось! Я вернулся без руки и признался тебе, как звенели от недотраха яйца, когда я скакал обратно в Трост. Как мы потом трахнулись! Прямо в моей больничной койке! Всегда болею за нашу с тобой команду в постели, секс был десять из десяти!» А сидящие рядом люди тоже греют уши, все смеются, выпивают за очередную хорошую историю про то, как командор засадил капитану. Вот это была бы реклама заведения! — Конец нашей компании, — пожал плечами Фарлан, подталкивая Эрвина к дверям в госпиталь. — Я не знал. Прости меня. — Бывает. Я-то примирился с этим — столько времени прошло. Буду жить с Изабель, а вот сама Изабель… Она у нас самая вспыльчивая, подолгу переживает, но её согласие есть. Устаканится. Подходя к ухоженному (так и думалось, что стерильному) входу, он задумчиво сказал: — Главное, чтобы Ливай был счастлив. А с этим пока не очень, верно? Эрвин улыбнулся, но грустно. Главная загвоздка была в том, что он совершенно не знал, как обеспечить Ливаю это счастье.