Багаж из прошлой жизни

Ближе к вечеру дом в самом конце Крессент-авеню, за весь день переменивший в себе десятки запахов: чистящих средств, пара от утюга, нарезанной зелени, сырых овощей и мяса, — короче говоря, ждавший важных гостей, наконец-то наполнился ароматом запёкшейся рульки, а вместе с ним трапезным духом. Эрвин не знал, отчего у него такие ассоциации, но пахучее уварившееся пиво в кастрюле, предчувствие семейного торжества и недавний секс с Ливаем точно влияли на настроение. Во время сервировки стола он напевал какую-то мелодию, но никак не мог вспомнить, что же это за мотив, продолжая его на свой лад и уводя голос в какое-то негармоничное монотонное мычание. Всякий раз, когда такое происходило, он возвращался к прицепившемуся припеву и начинал всё сначала. Это заметил Ливай и, когда они расправили скатерть на столе, не преминул спустить Эрвина с небес на землю. — Надеешься на приятную семейную встречу? — А что, нужно ждать, что тут начнётся перестрелка, как в вестернах? — Нет, мы же приличные люди! Яда в блюде будет достаточно, — пошутила Изабель, ставя на центр стола тарелки из сервиза. — Мой дядя остёр на язык и точно будет к нам всем придираться. Это у него такая манера общения, мы все к ней привыкли. Но человека, столкнувшегося с ним впервые, это может удивить. — И что ты хочешь мне сказать? Надо лебезить перед ним? — нахмурился Эрвин, разглядывая большие плоские тарелки с цветочным орнаментом на краях. — Кто где сядет? — Ни в коем случае, — округлил глаза Ливай и тоже замер, но уже с вилками и ножами. — От такого у него точно испортится настроение. Просто будь самим собой, в конечном счёте они с мамой хотят просто посмотреть, как я живу. — Ливай, думаю, тебе надо сесть во главе стола, — вклинилась Изабель, задумавшаяся над загадкой рассадки. — Справа от тебя будет мистер Аккерман, слева тётя Кушель, рядом с ней я. Тогда, значит, Эрвина посадим напротив тебя, а Фарлану остаётся место рядом с мистером Аккерманом. На кухне послышалась ругань, потом Фарлан безрадостно засмеялся, но к ним не вышел: — Я чую, у вас планы на мою долю этого дома. Иначе почему вы так спешите с моей смертью и сажаете с Фаустом? Фауст? Der Faust, кулак, или доктор Фауст из Гёте, заключивший сделку с дьяволом? В любом случае, звучало ничуть не менее помпезно, чем Жнец. Интересные, однако, прозвища у Кенни — что в мире трёх Стен, что в обычной реальности. Хорошо, что не какой-нибудь Потрошитель. — Он практически на пенсии, Фарлан, не накручивай себя! Никто тебя не съест, — громко ответил Ливай и добавил уже тише: — Хочу маму справа. Она же мама. — Как скажешь. В молчании они продолжили сервировку. Изабель отлучилась за бокалами. Эрвину не понравилась реакция Фарлана и прозвище дяди, и он явственно чувствовал, как по безоблачному небу к их дому уже летят тёмные-претёмные тучи. Прямиком из тропиков, минуя все прогнозы погоды и законы метеорологии. — Раз всё так серьёзно, то ты сам разве не волнуешься? — Я? Что ты. Единственное, за что я волнуюсь, так это за пятнышко на скатерти, — ответил Ливай, деловито ставя на упомянутую жирную кляксочку пока пустое блюдо под рульку. — Зная дядю, я могу сказать точно: разговоры с ним непредсказуемы, а бывает, что и похожи на природное бедствие. Типа смерча, знаешь? — У него холерический темперамент, — подтвердила невозмутимая Изабель, бряцая стеклом в руках. Между пальцами у неё были зажаты ножки бокалов. — Легко заводится. Эрвин вновь призадумался. Теперь он уже спрашивал себя, отчего так спокойны люди вокруг него, раз Кенни настолько несносен. Дзен? Таблетки? «Взгляд на тысячу миль»? Всего услышанного было достаточно, чтобы натянуть нервы в струну. Он оперся руками на спинку стула и задал тревожащий его вопрос: — Слушай, а как он вообще относится к нетрадиционным отношениям? И к геям? Изабель широко улыбнулась, обнажая крупные передние зубы. Ливай флегматично пожал плечами. — А ты не догадываешься? Они его бесят до дрожи! Значит, сейчас в доме была тишина перед бурей. Впереди ливень, смерч и просто природное бедствие по имени Кенни Аккерман. Без пяти минут семь под их окнами проплыла белая ухоженная машина и остановилась возле гаража. Пока она парковалась на площадке въезда, Эрвин рассматривал её сквозь щель в занавеске, узнавая формы универсала самого дорого класса фирмы Мерседес-Бенц из начала десятых — такие уже больше не производят. Огромный зверь для этой улицы. Совершенно не удивлённый, Эрвин оглядел притихших на диване домочадцев. Наверное, было бы куда аутентичнее, если бы он приехал на автомобиле той же фирмы, но времён Третьего Рейха. Вместе с хлопком двери автомобиля в дом на Крессент-авеню окончательно и бесповоротно прибыла чета Аккерманов. Ливай всё никак не мог дождаться, когда они дойдут хотя бы до веранды, и вышел к ним сам — в открытую дверь Эрвин разглядел, как возле машины тётя Кушель что-то говорит своему брату, наверное, воспитывает и внушает мысль быть «разумным молодым человеком». По крайней мере, отец в такие моменты говорил ему эту фразу, но в данной ситуации можно было увидеть иное — разговор тренера со своим спортсменом-боксёром, выходящим на ринг. Какими знаниями располагал Эрвин о Кенни Аккермане? Ну, во-первых, тот был никаким не Кулаком, а натуральным Цепным Псом династии Рейссов, имевших немецкое происхождение и смешанный немецко-американский состав. Как Ури его нашёл — неизвестно, Ливай не знал точных подробностей и всех нюансов, но что Кенни был перевербованным на «тёмную» (то есть как минимум корпоративную) сторону полицейским — это точно. Во-вторых, поскольку у династии были и производство, и бизнес, как законный (в большей степени), так и незаконный (в меньшей), то во всём этом Кенни должен был участвовать, знать, как делаются дела, понимать намерения всех участников процесса и пользоваться своей чуйкой. И поскольку он был приближен к главе династии, то ему приходилось первым реагировать на нужды своих хозяев и быть их правой рукой. В-третьих, у Кенни есть связи с известными мафиями не только Нью-Йорка, но и окрестностей, однако Ливай не вдавался в подробности, сказал только, что эти знания в равной степени бесполезны и опасны. Вне всяких сомнений, дядя Кенни был неординарной личностью. Не приходилось также сомневаться, что кулак у него обтёсанный и набитый, как у боксера или каратиста. — Что там происходит? — обеспокоился Фарлан, посматривая то на дверь, то на Эрвина. — Чего они не идут в дом? — Тётя Кушель говорит что-то мистеру Аккерману, пришёл Ливай. Обнял её, потом поздоровался с дядей за руку, — пересказал для них Эрвин и прыснул: — Что-то вид у дяди не очень-то довольный. Пальцем куда-то тычет… О, это на меня? — удивился он и тут же отпрянул от шторки под смешки Фарлана и Изабель. — Он показал в мою сторону пальцем, и все обернулись, что это он? — Тебя приметил, видимо. Запоздало поняв, что надо было не скрываться в глубине дома, а, наоборот, помахать в ответ, Эрвин прошёл было к выходу со смутным намерением попросить их войти, как вдруг дверь открылась сама, и в дом первым делом зашёл мистер Аккерман, высокий дядя в чёрной шляпе с полями. Из-за расстёгнутого пальто его фигура напоминала шкаф, двери которого были приоткрыты. Ливай рядом с ним выглядел, как подросток, а тётя Кушель в розовом плаще и вовсе казалась девушкой — правда, до той поры, пока не приглядишься к её лицу. У неё были морщины вокруг глаз, но из-за круглых щёчек дряблость кожи не бросалась в глаза так контрастно и резко, как у мистера Аккермана. Все они обладали необъяснимым сходством, породистостью, и выглядели, как семья при взрослом ребёнке — Ливаю ведь в конце года исполнится тридцать шесть. — Здравств... — начал было Эрвин, но его перебили. — А! Ты, видимо, Эрвин Смит, единодушенник моего дорогого племянника, — громко объявил мистер Аккерман, снимая пальто и шляпу. Под шляпой оказались зализанные назад волосы такой же длины, что и у Кенни Жнеца. — Я по описанию Кушель понял. — Да, всё верно. А вы — мистер Кенни Аккерман. Приятно познакомиться, — Эрвин протянул руку, и её крепко пожали. И нет, кулак его не был похож на кувалду. Изабель охотно подступила к тёте Кушель, Фарлан же мялся позади всех. — Зови меня Кенни. Раз уж сама судьба велела моему племяннику жить с мужиком, то здесь мои полномочия, так сказать, всё. А, ребятки, и вам тоже привет. Замечание про «мужика» заставило Эрвина ухмыльнулся. Кушель это заметила и тоже улыбнулась, попутно слегка пожимая плечами. — Добрый вечер, — поочередно ответили Фарлан с Изабелью, ограничившись дружелюбным кивком. Руки им никто не дал, Кенни сразу вошёл вглубь гостиной, глядя будто бы сквозь владельцев дома. Кушель двигалась за ним, оглядывая интерьер, начался разговор, темами которого были: пробки (как всегда), погода (удивительное дело, существует!), сам факт состоявшейся встречи (первая за хрен его знает, сколько лет), вкусный запах из кухни (давайте к столу?). Ливай с матерью о чём-то тихонько говорили и даже посмеивались, когда как между остальными было лёгкое недоверие. За ужином всё пошло проще и одновременно с этим сложнее, потому что лёгкие темы вдруг резко закончились, а Кенни сел во главе стола, даже не обратив внимание на предложенный стул. — Так чем же мы обязаны вашему с мамой визиту? — спросил Ливай, ковыряя овощную закуску. — За все эти годы по крайней мере ты ни разу не горел желанием приехать к нам. — Ну, мой дорогой крысёныш, строго говоря, я пришёл не к вам всем, не в этот дом порока, а к тебе с твоим единодушенником. Сестрица моя сказала, что невежливо вылавливать вас по одному и игнорировать твоих друзей, поэтому мы все здесь. Кушель прижала пальцы ко лбу, выслушав это признание. Фарлан негромко рассмеялся, он ни капли не выглядел обиженным. — Вот это честность! — М-да, честность, — покачал головой Кенни, похрустывая баклажановым салатом, изготовленным Фарланом и Изабель буквально за три часа до этого. — Я никогда не скрывал своего отношения к этой вашей жизни на троих. И я всегда считал её порочной, — как ни странно, сказав это, он посмотрел не на «своего крысёныша», а на Изабель, до того спокойно пилившую в тарелочке солёную рыбу. — Одна женщина, двое мужчин… Передерётесь же, а если не передерётесь, то порвёте! — Кенни! — воскликнула Кушель, касаясь локтя братца. — Давай поприличнее! Изабель, посмотрев на Кенни, помотала головой, как бы отвечая: «Нет, не порвут», — и тот сильно хмыкнул, ощутимо качнув стол. «Но ведь не передрались же», — хотел вступиться за друзей Эрвин, но вдруг понял, что действительно не знает, передрались бы они или нет. О привычках всех троих ему было известно мало, а с его появлением в качестве единодушенника внутри трио начались перемены. А теперь ещё и Кенни масла подливал. — Ничего не знаю, десять лет уже нормально живём. — Твоими стараниями, Фарлан. Ты же у нас очень вёрткий, гибкий парень, верно? Под кого надо, подстроишься, где надо, уступишь, где-то просто свечку подержишь... — Да вы с ума сошли мне на такое прямо в глаза говорить, мистер Аккерман. — … а когда терпение твоё лопнет, то и кранты этому дому придут. Ливай отложил вилку с ножом в тарелку. — Очень интересные соображения, — холодно отозвалась Изабель. — Помолчала бы. Знаю я твою певичью породу, тебе же внимания всё мало, ты же настоящая... Эрвин вытянулся в лице, поняв, что за острое слово хотел произнести Кенни. Кушель тоже. — Не смей, — жёстко произнесла она. — Что? По-моему, всё ровно так, как я и сказал, правда, герр Смит? — Шмидт, вообще-то. — Фарлан, он меня шлюхой, что ли, хотел обозвать? При тёте Кушель? — Ну да. — Он чё, поддатый? — уже тише спросила Изабель, обращаясь к Эрвину. Тот неопределённо повёл плечом, потому что запаха не было. Но всё говорило о том, что поход сюда Кенни дэр Фаусту стоил определённой силы воли, которая вся вышла, стоило ему дойти до стола. — Мы всё поняли, — с ясным раздражением в голосе проговорил Ливай, положив руку дяде на плечо. — И ещё десять лет назад поняли, что тебе мой выбор не по душе, не обязательно это повторять, особенно в такой форме. — Ты же сам спросил. — Я надеялся на более вежливый ответ. Кенни фыркнул. — Его никогда не будет. Я никогда не одобрю вашу жизнь втроём, не одобрю твой выбор и твою игру в бар. И ты знаешь, почему, — он взял паузу, однако вместо того, чтобы обратить её в многозначительное молчание, во время которого каждый в меру своей фантазии мог додумать ответ на сакраментальное «почему», выдал следующий план: — Потому что ты мог остаться. Встроиться к Рейссам, взять Фриду в жёны, родить с ней детей и жить так хорошо, как ты уже никогда не сможешь жить. Прозябать не в этой халупе рядом с лесом, а в нормальном доме на Манхэттене. Или в Лондоне, или в Токио, или сразу во всех трёх. Я каждый день таскаюсь к Роду в офис и всё время думаю, что через пять лет на его месте мог бы сидеть ты! Всё, что оставалось Эрвину, это поразиться амбициозности таких намерений и сказочности перспектив. — Вау, Фрида хоть в курсе насчёт твоих фантазий? Как она, кстати? — хладнокровно спросил Ливай, вновь принявшийся ковырять еду в тарелке. — Нет, конечно, я что, по-твоему, совсем идиот? Нормально с ней всё. — Выучилась на юриста в Йеле, уже два года практикует, — с готовностью ответила Кушель. — Род решил обустроить ей династический брак, претендентов ищет. Вот Кенни и бесится. Такой кандидат от еврейского народа пропал! — Вот сестра, вот язва! Всё смеёшься надо мной, а ведь он твой сын... — С ума сойти, она же совсем подростком была, когда я ушёл. — А ты думал? Не всё же тебе одному взрослеть. — Это всё неважно, — перебил их Кенни, нахмурившись. — И то, что не случилось, и то, что случилось — всё это уже не имеет смысла ворошить. Я к чему веду — я не одобряю этого всего. Но, как я надеюсь, этот немецкий хмырь вскорости вытащит тебя отсюда. Все за столом посмотрели на Эрвина. У того невольно дёрнулась бровь. — Это возможно. — Что значит «возможно»? Вы же единодушенники, сладкая парочка, генетические геи, это ваш природный инстинкт… В чём проблема? Или ты не можешь вырвать моего крысёныша из лап этих его друзей? Так я помогу. Покрасневший от натуги Кенни — с каким же усилием он сдерживал себя от грубостей в адрес Эрвина, интересно? — вперил в него яростный взгляд. Комично вылупился, будто замер в мире, где никто так и не может произнести заветной команды «бокс!». — Нет, почему? Фарлан и Изабель, наоборот, помогают нам. Однако съедемся ли мы или нет — зависит только от состояния Ливая. — В смысле? Эрвин раздумывал, можно ли сейчас раскрыть все карты и вывалить на непутёвого дядьку настоящие проблемы «его крысёныша». Ливай смотрел на него замерев и даже будто бы не дыша. В какое-то мгновение его бесстрастное лицо, как в триллерах, преобразилось в резкую гримасу злого чёрта, беззвучно говорившую: «Нет!» и «Только посмей сказать!»; и тут же это ощущение исчезло. — Ему в последнее время нездоровится из-за сновидений-воспоминаний, вызванных единодушенничеством. А снотворные препараты не помогают. Фарлан слегка нажал ему на ботинок под столом и неодобрительно помотал головой. Изабель постукивала вилкой по пустой тарелке и была более недовольна произнесёнными словами, чем всем тем, что она услышала от Кенни. А что не так? Эрвин не понял их реакции. — Что-о? Опять проблемы с головой? — Да какие проблемы… — попытался отбиться Ливай. Кушель чуть пригнулась к столу и обратила на Эрвина удивлённый взгляд. И, посмотрев на насупившегося Ливая, спросила: — Сынок, это правда? — Ты опять, что ли, лечишься у той своей очкастой бабёхи с прибабахом? Да она тебя в этот раз точно в клинику посадит, чтобы из тебя там овощ сделали! — Никто нигде не лечится в этом доме, — прохладно заметил Эрвин, вдруг получив прилив удовольствия от резкого тона Кенни, направленного на Ливая. — Ждём, когда воспоминания закончатся, и всё. — Ну Эрвин, — тихо попросила Изабель, чуть повернув к нему голову. — Он не любит, когда... — Всё в порядке, — подал голос хмурый Ливай. — Просто небольшие сюрпризы из моей прошлой жизни. Дохлые люди, мёртвые лошади, всё бессмысленно, и прочее невесёлое дерьмо. — Так, блядь, я ничего не понял. А ты поняла? — обратился Кенни к Кушель, и та покачала головой. — Выкладывайте оба, что там за «мёртвые люди». И Ливай, бросив на Эрвина откровенно обиженный взгляд, принялся объяснять, как устроено их единодушенничество. Мир трёх Стен, гиганты, титаны, капитан Ливай, командор Эрвин. За этим разговором Фарлан, стараясь быть как можно тише, спросил у Эрвина: — Что значит «никто не лечится»? — Он не ходит к доктору Зоэ. Я ей позвонил, и она сказала, что он ни разу к ней не явился за эти две недели. — Мда. Значит, врал про сеансы, — сказал тот, откинувшись на спинку стула, и посмотрел прямо на Изабель. — Блин, как чуял. Видя разочарование на лицах друзей, тревожный интерес, с которым Кушель слушала рассказ сына, и напряжение, с которым Кенни разглядывал своего бубнящего племянника, Эрвин вдруг понял, что только что озвучил очень серьёзную новость без всякого на то разрешения. Что было хуже всего — за собой он чувствовал лишь каплю вины. — Сынок, конечно, лучше обратиться к доктору Зоэ, она же ещё работает в качестве терапевта? — Кушель ласково положила ладонь на руку Ливая в конце рассказа. — Какой-то страшный мир там у вас. — Работает, планирую сходить на следующей неделе. — А чё раньше не сходил? Ты же уже опытный, крыша у тебя уже съезжала после твоего легендарного возвращения из Ньюарка. — Ну… — Баранки гну! Ливай, в кого же ты такой болезненный, в папашу, что ли… — Кенни, братец. Сходи покури. — Да пожалуйста. У самого уже руки чешутся, — Кенни встал, пошёл к выходу и на пути обернулся. — А я ведь надеялся, что вы с единодушенником объединитесь, и тебя как-нибудь можно будет приобщить обратно. Хотя бы в семью вернуть! — Это вряд ли, — заметил Ливай, когда тот хлопнул дверью. Началось воркование расчувствовавшейся матери над мрачным сыном, впрочем, ни Фарлан, ни Изабель этой ласковости не разделяли и смотрели на Ливая, как на не родного. Стол сделался чужим, Эрвин встал и решил постоять с Кенни на веранде. Взяв пальто с вешалки и не обращая внимания на то, как его провожают взглядами, он вышел к главному смутьяну сегодняшнего вечера. Тот курил, прислонившись к деревянной стойке у лестницы. — Я вас не побеспокою? — Чего тебе? — Что за легендарное возвращение? Ливай мне рассказал, что было в Ньюарке, но не о том, как вернулся оттуда. — А-а, рассказывал, небось, про то, как плохой я отправил мальчика на кровавую бойню? — Если сильно сократить и преувеличить, то да. — Тц, — Кенни затянулся. Хитро сощурившись, он прислонился к стойке и посмотрел перед собой, на дом соседей. — Нормально он вернулся, в срок. Только был медленный, как медвежонок после первой спячки, и из своей квартиры не хотел выходить. Когда я к нему явился, он минут десять открывал дверь, внутри был жуткий бардак — у него для уборки не было сил. Обычно же у него как? Всегда прибрано, а тут… Ну, я взял его за руку. Повёз в ближайший госпиталь. А тот на середине дороги за каким-то хером возьми и открой дверь! Чуть не вывалился, вот дурак! Думал, видимо, что я его обратно повёз, на работу. В больнице его там подобрали, кто посердобольнее, а там он уж и лечиться начал у этой своей очкастой докторки. Друзьям его я наказал за ним следить, а не грызться с наследниками умершего О’Ривза за этот грошовый бар... В общем, в конце своего лечения он переехал сюда, и всё закончилось. Теперь раз в год только видимся с ним, и то в лучшем случае, — закончил он с тяжёлым вздохом. Пепел с сигареты упал Кенни на ботинок, он очнулся. Интересно, «чуть не вывалился» — это можно считать за попытку самоубийства? — И вот я щас думаю, за каким хером я надеялся, что он выправится и обратно к нам придёт? Мальчик слишком много на себя берёт, он не из того теста, чтобы такую ответственность тащить… Сам-то что думаешь, герр Шмидт? — Что Ливай очень ценит жизнь других людей. И что для работы, где эта ценность попирается, он мало подходит. — Мда. Ладно, пусть живёт, как жил. Не наследник, а сплошное разочарование. — Разве быть против насилия — это плохо? Кенни, лениво переведя на него взгляд, с ехидцей отмахнулся. — Нет-нет-нет. Со мной это не прокатит, иди-ка ты обратно. — Эрвин тоже не горел желанием развивать эту беседу и пожал плечами. Всё, что ему нужно было узнать, он легко получил и был не против вернуться в дом. — Хотя погоди. Ты меня видел в этом вашем мире из Стен? — Видел, но только на объявлениях «Внимание, розыск!». И в гробу. — Забавно, — хохотнул тот. Эрвин же вспомнил, как в день похорон капитан был чернее тучи, и только когда командор Смит спросил, отчего его настроение такое угрюмое, тот мигом выплеснул из себя всю историю несчастливого детства. Самое поразительное было то, что они не говорили об этом раньше. Тем не менее, несмотря на напряжённое начало, семейная встреча продолжилась. Разговор зашёл о том, как Эрвин с Ливаем познакомились, о жизни Эрвина в Германии и Нью-Йорке и о сравнении Старого Света с Новым. Кушель с особым вниманием относилась к Ливаю, и от этого её поведения смягчились абсолютно все: Кенни перестал вести себя как законченный грубиян, Фарлан и Изабель смирились с тем, что последние две недели ушли впустую, а Эрвин непроизвольно прекратил любое осуждение в адрес единодушенника. Все были объединены общей целью — охранить Ливая от любого вреда и бесконтрольных понуканий. Сам же источник этой благодатного настроя сидел молча и особой радости от такой опеки не испытывал. Всё-то ему не нравилось, как проснувшемуся после спячки медвежонку. Конец ужина, пусть и не такого душевного, как представлялось Эрвину, закончился всё же на благожелательной ноте. На проводы гостей вышел даже Шешечка, до того тихонько сидевший на втором этаже. Кличка питомца долго не поддавалось выговору ни у Кенни, ни у Кушель. Изабель объяснила, что этот кот достался им вместе с домом, прошлым владельцем которого была русская babushka. Та неразборчиво произнесла кличку кота, «что-то там на Ш» — и новые хозяева экспромтом выдумали экзотичное имя Sheshechka. Выслушав рассказ, Кенни сказал, что от этого знания имя кота проще не стало, но всё же выговорил его правильно. Кот дался ему в руки, но ненадолго — юркнул на кухню, испугавшись громкого голоса незнакомца. Кенни, к слову, так перед Фарланом и Изабель и не извинился, но те, похоже, этого и не ждали — как были замкнутыми по отношению к чете Аккерманов, так и остались. Распрощавшись со всеми, гости вернулись к машине, Ливай их проводил. Эрвин следил за семейной сценой в окно и увидел, как вместо предложенного рукопожатия Кенни обнял Ливая. Старик банально скучал по племяннику, поэтому и строил громадьё планов по возвращению. А его неумение выражать свои эмоции только всё усложняло. Мерседес уехал. Войдя в дом, Ливай остановился на пороге и задержал взгляд на обжимающихся Фарлане и Изабель — они только что пережили природное бедствие и утешались в объятиях друг друга. На его лице можно было различить отпечаток недовольства, ревности. Надеясь отвлечь Ливая от неприятных мыслей, Эрвин бодро спросил у него: — Мне кажется, или всё могло быть хуже? Даже не намереваясь ответить, Ливай сразу поднялся к себе. Эрвин последовал за ним и, подчинившись знаку закрыть дверь, получил целый залп упрёков. — Зачем ты это сделал? Не надо было говорить о моих проблемах семье! Теперь они считают меня больным! — А что, им разве нельзя знать? К тому же больной не значит слабоумный, это не навсегда! — О-о, нет! Нет! Для моего дяди новость, что я слегка не в себе — это фактическое подтверждение с печатью и подписью президента, что я навсегда остался недееспособным! А моя мама, заслышав, что её сын с приветом, теперь всю дорогу будет меня жалеть и сочувствовать, переживать и ночами не спать, что я чуть ли не хожу голышом по улицам и бросаюсь своим же дерьмом в людей! Нет! Это не смешно, Эрвин, не смейся! Они не понимают, что здесь, — Ливай покрутил пальцем у виска. — И вряд ли когда-нибудь смогут. Он начал беспокойно шагать перед окном — два шага от стола, два шага до шкафа — и порывисто произнёс, уже не глядя на Эрвина: — Вы все смотрели на меня сегодня, как на сумасшедшего, и считали чокнутым! — щёки его пылали, голос скрипел. — Эрвин, ты тоже не лучше их, я для тебя болеющая зверушка, за которой можно ухаживать и успокаивать её сексом. — Что ты, нет! Быть может, я поспешил, объявив всем о твоих сложностях без разрешения, но у меня и в мыслях не было как-то настраивать людей против тебя! Я просто хотел, чтобы мы все подтолкнули тебя к лечению, вот и всё! Ливай замотал головой и, поникнув, устало сел на кровать. Эрвин сел с ним рядом и обнял его за плечи. — Всё будет в порядке. Кенни хотел вернуть тебя обратно, потому что он соскучился по тебе и хочет видеть тебя чаще. Мама твоя поняла, что с тобой случилась болезнь и что тебе просто нужен доктор. Никаких клейм на тебя никто не ставил. Ливай, казалось, не слушал это словоохотливое объяснение и в полноценные объятия не давался. — Может, и так. Не хочу, чтобы мне всё время говорили, как мне нужна помощь. — Но ведь она тебе правда нужна, это факт. Ливай сжал челюсти. Кажется, последняя фраза была опрометчивой. — Я устал. И хочу побыть один. — Как скажешь. Если просят об уединении, то надо уйти. Оказавшись у двери, Эрвин услышал скребущегося Шешечку. Ливай, несмотря на мрачность, отчётливо произнёс: — На меня давят и эти стены, и наседки Фарлан с Изабелью, и любое общество людей, и ты ещё!.. Всё это тесное и не моё. Это не моя жизнь. Между ними пробежал кот. Эрвин вышел.