Багаж из прошлой жизни

На следующий день негативный эффект воспоминаний Ливая оказался настолько силён, что не дал тому нормально поработать. Эрвин спустился в «Якорь», но в баре нашёл только Фарлана. Обведя глазами заполненный зал, он увидел Изабель — та улыбнулась ему и поспешно отвернулась к столику, который обслуживала. — Где Ливай? Разве он сегодня не должен выйти? — спросил Эрвин, облокотившись на стойку. — Дома твой Ливай, дома, — отозвался Фарлан, потирая красные глаза. — Я за него. — Но почему? Шустро прибежавшая Изабель села рядом с ним. — Ему приснилось, что мы умерли у него на глазах, — сказала она громким шёпотом, заглядывая ему в лицо. Потом повернулась к Фарлану: — Три «карамельки» на пятый столик, в обычные. Тот завозился, бряцая стаканами. Изабель выпрямилась, держа в руках пластиковый круглый поднос и нервно дёргая ногами, будто не могла куда-нибудь деть избыток энергии. — Ему это приснилось, и он прямо с утра ходил вялый, с испорченным настроением, и потом сказал, что никуда не пойдёт. — Ну, я и сказал, что сегодня выйду за него, — спокойно вставил Фарлан, следя за повышающимся уровнем пива в стакане. — И что там было? — Не знаю, нас там то ли разорвало, то ли оторвало, я толком не поняла. В любом случае нас очень быстро выкинуло из расчёта в этом вашем мире. Ужас какой… — Изабель полезла проверять телефон: — Ой, смотрите, он пишет: «Ну как вы там? Всё в порядке?» Лицо у неё сделалось умилённое, будто она увидела ребёнка, играющего со скулящим щеночком. Эрвин же думал, как ему реагировать на услышанное. — Ко-неч-но, в по-ряд-ке. Кота по-кор-ми… И смайлик! — Готово, — Фарлан поставив пиво на стойку. — Да, нас разорвали гиганты. Но это уже было после того, как вы с Ливаем познакомились, ты не видел нас, часом? — Нет. Я вообще его не видел. Ни его, ни вас. — Ну, это приходит со временем, — кивнула ему Изабель, поставив на поднос стаканы. Сказала так уверенно, будто все эти годы проработала с единодушенниками. — Так что приходи завтра, думаю, переживающий отпереживает нашу кончину и придёт на смену. Звучало это ужасно, о чём Эрвин сказал им обоим, те посмеялись. Поблагодарив их за помощь, он вышел — интересно, это им так неловко? Или это лёгкое отношение к смерти? Они оба не выглядел сочувствующими Ливаю, скорее, иронизировали над его проблемой, хотя делать выводы по одной лишь минуте общения было неправильно. В любом случае, было довольно трогательно, что такой стойкий с виду «сухарь» близко к сердцу принимает смерть своих близких. Это вызывало симпатию. Дни понеслись по календарю так, будто забыли, что в сутках двадцать четыре часа. Какое-то время назад жизнь для Эрвина была медленной, как улитка. Теперь месяц будто пролетел за неделю. Он только успевал отмечать крестиками на календаре прошедшие дни и удлиняющиеся записи в рукописном дневнике сновидений. Сначала его пересказы снов были короткими. Но потом стало понятно, что нужно расписывать подробнее, иначе в формате «пришёл, увидел, победил» они сливаются друг с другом. Иногда из-за сбитого режима он ничего не успевал по работе и не мог прийти в «Подземный якорь», как обычно. Он звонил Ливаю и приглашал к себе, если у того было желание и возможность прийти. Ливай всегда приходил либо поздно ночью, либо днём, и в дальнейшем мог даже заявиться к Эрвину просто так, потому что проходил мимо. Он посмеивался, что богач с Ривер-роуд живёт, как в трущобах, — Эрвин так толком и не озаботился интерьером и жил в голых стенах, будто на чемоданах. Эрвин внутренне был согласен с таким сравнением. Он хотел бы свалить из своей жизни, и сновидения помогали ему в этом. Однако Ливай имел на этот счёт своё мнение. — Ты адреналиновый наркоман что ли? — спросил его однажды Ливай, листая тетрадь с записями, когда они пили чай на кухне, и начал цитировать: — «Страшно смертельно», «круто», «до жути», «сплошной ужасный восторг». — Да. Думаю, да. Я и в молодости это дело любил, а когда в Америку переехал, то как отрезало. Ливай посмотрел на него внимательно, так учительница в школе Эрвина иногда зыркала из-за очков на непоседливых детей. Только у Ливая была тёмная и толстая оправа, а у неё были хрупкие и невесомые металлические дужки, которые всем своим видом заставляли задуматься, насколько легко их сломать. Какая неуместность. Эрвин сконцентрировался на поглощении чая. — Это многое объясняет. Теперь понятно, почему тебе интереснее тот мир, чем этот, — сказал Ливай и продолжил чтение. Эрвин проглотил осуждение, ведь что ещё можно было ожидать от Ливая. Его капитан Аккерман был, очевидно, личностью заурядной, осуждающей любые отклонения от нормы. А вот командор Эрвин Смит был человеком выдающимся, какие рождаются раз в сто лет или просто под путеводной звездой. Такие не могут быть нормальными. Эрвин — который настоящий — всё надышаться не мог на самого себя, потому что в воспоминаниях было столько созвучного с ним, столько потаённого, нереализованного, что становилось жутко. Страшно, что так бывает. Мир для него был полосой препятствий, а он — атлетом, натасканным на преодоление преград. В кровавой бане, про которую твердил измученный Ливай, командор всегда видел свою вину — мол, недосмотрел, плохо продумал, — но всегда находил силы оторвать взгляд и перестать глядеть на людей, через которых переступает. Он смотрел за пределы полосы, по которой бежит, его взгляд был обращён вверх, на самую большую преграду — на Стену. Мир дышал мечтой, загадкой, которые так хотелось решить, разобрать и показать всем. Жизнь прошлая проложила дорогу жизни нынешней. Эрвин потерял всякое понимание, где он, а где командор. Потому что был его воплощённой копией, запертой в песочнице. Где нет великих целей. Нет загадок, нет судьбы и рока. Современный Эрвин может перепрыгнуть через всё, что угодно и попасть куда ему заблагорассудится, кроме разве что космоса — но ничто из этого его никогда не интересовало. Прошло два месяца, и Эрвин уже всерьёз затосковал по жизни, которой не было. — Ты грезишь, — заметил Ливай, как обычно протирая стаканы. Его любимое занятие в будние дни. — Да. Я хочу жить его жизнью. Она такая полная, она мне так подходит. — Ты не всё знаешь. Погоди делать выводы, впереди битва за Шиганшину. — Самый южный округ? Но я помню прорыв, помню, как сидел над картой в седле и чуть ли волосы не рвал на голове, что мы все обречены на смерть. Мы туда вернулись? — Да. Хотели залезть в подвал мальчишки Йегера. Эрвин вытаращился на него. Загадка ключа отца Эрена, неужели!.. — Подвал? Так мы туда добрались? Рассказывай, прошу! Не молчи! — Да было бы что рассказывать… — Ливай отмахнулся от него тряпкой. Но всё же вздохнул, закрыл глаза и начал пересказывать сегодняшний сон: — В схватке с титанами погиб весь Разведкорпус. Зверотитан их всех в крошку смолол камнепадом. Ещё появился какой-то новый хер с повозкой на спине, были мальчишки Браун и Гувер — в общем, мы были не совсем готовы ко всем их силам. Но мы всё равно победили, выжили в числе восьми человек. Эрен заткнул дыру в стене, и мы пошли вниз. Правда, Браун, новенький и Обезьяна дали заднюю — это на мой вкус не совсем победа. Короче, в подвале мы нашли дневн... — Так-так-так. Погоди-ка, — остановил его Эрвин, вдруг поняв, что сжатый пересказ не отражает и доли великолепия баталии. — Я хочу посмотреть на это сам. Как своего рода первооткрыватель. Ливай резко перевёл на него взгляд, будто в нём что-то щёлкнуло. Он несколько секунд был статичен, но помотал головой и негромко ответил: — Ты не сможешь, потому что умрёшь. — Чего? — не расслышал Эрвин. — Ты умрёшь, я говорю! Спойлер! — зло прикрикнул на него Ливай. Немногочисленные посетители «Якоря» умолкли, испуганные громким звуком, Ливай это понял и расстроенно бросил тряпку на стол. — Блядь... — Как это я умру? — спросил Эрвин, вытягиваясь в лице. Он примёрз к стулу, впечатлённый больше не самой новостью, а вышедшим из себя Ливаем. Такого на его памяти ещё не было. На крик к ним вышел Фарлан. — Что за шум, а драки нет? — оглядевшись, он не увидел никаких нетрезвых лиц. — Ливай, ты, что ли, орёшь? Но вопрос повис в воздухе, Ливай лишь вяло оглянулся на друга и, не в силах отвлечься, медленно перевёл взгляд обратно на Эрвина. Он был как взъерошенный кот, у которого волосы стояли дыбом. Не выспавшийся и злой манул. — А ты думал, что это всё так, хи-хи да ха-ха? Ты тоже смертен, Эрвин. Что в той жизни, что в этой. — Будто я не знал, уж пятый десяток разменял... — Жизнь — это не развлечение. И даже не путешествие. Это бремя. Или корабль в бесконечном море. Случай, — он экспрессивно щёлкнул пальцами. — И тебя опрокидывает волна, ты сдох. Другой случай, — щелчок, — и корабль выдерживает удар, ты выжил. Фарлан вытаращился на Ливая. Видимо, он тоже раньше не видел своего друга таким разозлённым и не знал, как его угомонить. — Очень выразительно. — Да что ты, блядь, — вскинулся Ливай. — Ты мог остаться в Тросте. Но ведь ты захотел пойти в Шиганшину. Увидеть... как ты там сказал? Всё своими глазами или что-то в этом духе. Ну вот и увидел. — Ливай, тише-тише, — Эрвин схватил его за руку и ладонями обнял напряжённую и сжатую, как для пощёчины, кисть. — Вот он я. Живой и целый, даже на четыре года старше умершего командора. А тот выбрал сам, тот всем рискнул, тот знал, на что шёл. Это его выбор. Ливай отшатнулся от него и беспомощно оглядел весь зал. — Да вы как сговорились все. Вы не понимаете, что ли? Так нельзя, люди ценны, и жизнь нельзя разбазаривать, как бросать монетку. Вы оба чокнутые, Смиты. Вам надо думать о близких людях, а не звёзды с неба ловить. — Ливай, уймись, — спокойно заявил Фарлан. — Зато ты сейчас не думаешь об окружающих, которые, между прочим, встревожены. Посмотрев в зал, Ливай выдернул руку из ладоней Эрвина и устало сел. — Извини. — Будет тебе, — ответил Фарлан и пошёл вглубь заведения будто бы вытереть столики, а на деле разведать, как настроение у посетителей. Они опять остались вдвоём, и никто из них говорить не спешил. Эрвина новость о своей смерти нисколько не удивила. Это было логично — смерть всегда выигрывает, а любая череда удовольствий сменяется чередой уныния. Что-то вроде баланса в жизни, принцип, который ему пришлось усвоить на своей шкуре. Ливай, однако, сказал не всё. — Ты думаешь, что знаешь командора и что вы с ним одинаковые. Но это не так, вы разные. Прошу тебя, не равняйся на него. Он отмороженный наглухо. Что он, что капитан Ливай… Это не для обычной жизни. — Да, именно это мне и нужно, — сказал Эрвин с улыбкой. Немного жестокой, но это вырвалось непроизвольно, задетое самолюбие не удержалось. — Был бы ты таким борзым, Эрвин, если бы видел, какая грязь и идиотия эти твои смерти в наши дни. — Жизнь не лучше. Они столкнулись взглядами. Светло-серые глаза Ливая были глазами убийцы-наркомана, готового прихлопнуть просто за одно неверное слово. — Ты кто такой, и что делаешь в моём баре? — глухо сказал он. — Пошёл вон, Эрвин. Я так от тебя устал, ты не представляешь. Не хочу тебя видеть. Но вместо того, чтобы настоять на своём и дождаться, когда ненавистный гость уйдёт, он встал и скрылся за служебной дверью сам. Эрвин подождал его ещё пару минут, размышляя, хочется ли ему видеть своего горе-единодушенника или нет. Скорее нет. Подумав об этом, он встал с высокого стула и принялся проверять содержание карманов — вдруг что-то забыл. Пока он копошился, к бару вернулся Фарлан. — Ливай расстроился и ушёл, — предупредил его Эрвин. — И ещё сказал, что не хочет меня видеть. — А, вот оно как. Не переживай сильно, он отходчивый. Правда, нечасто его так доводили на моей памяти... — Самое странное, что довёл его не я, а моя прошлая реинкарнация. Фарлан не спешил поддакивать и, по обыкновению, не спешил делиться своими мыслями на этот счёт. Видимо, знал больше, чем говорил. — Или я не прав? — Почём мне знать? Мне это неизвестно, Эрвин. Я просто думал, что истории о единодушенниках всегда приятные. Кристина Пэкуин любит повторять, что они самые солнечные и заканчиваются всегда счастливо. Свадьбой, дружбой до гроба и любовью. Услышав это, Эрвин мрачно ухмыльнулся. Он уже встал и собирался прощаться, но повальное, скудоумное увлечение этой раздражающей актриской его вновь зацепило. — Слава всем богам, что Кристина Пэкуин имеет такое же отношение к единодушенникам, как я к астрофизике. Я даже не знаю, о чём мы бы говорили с Ливаем, если бы не вся эта история с гигантами. Фарлан состроил недовольную гримасу, будто ему плюнули в стакан. Мол, что за обвинение моего друга в безынтересности, что за бескультурье. Он махнул Эрвину на прощанье и тоже погнал прочь: — Иди уже отсюда, чопорная немецкая ледышка. На улице от свежего воздуха мысль разгулялась, стало легче. Надо же, дружить с Ливаем. Невообразимо. Как, о чём разговаривать, где их точки пересечения? Эрвин терялся, думая о перспективе постоянно быть рядом с ним. Но быстро вспомнил, что в конечном счёте ему была нужна лишь информация, сведения о себе прежнем, а не друзья с любовью до гроба. Только это.