Если вы не высыпаетесь по ночам, у вас рябит в глазах от ярких цветов, уши вянут от звуков настраиваемого оркестра, а из кухни вкусно пахнет, хотя вам не дают ни кусочка этой вкуснятины, потому что
«еще рано, мисс» — поздравляю, у вас дома скоро состоится грандиозный праздник. Работы для Каза практически не осталось, но я продолжала настаивать на своем участии в подготовке к их миссии. В данном случае это означало: я посижу у вас в уголочке; если понадоблюсь, зовите. Парень из Бочки не возражал, что, учитывая его любовь к конфиденциальности, свидетельствовало о том, насколько плохо я выглядела. Правда, сегодня он все же подсунул мне одну бумагу для подделки, но из-за начинающейся головной боли и отказала ему. Не могу сказать, что тот склеп, в котором разместилась его банда, был сравним с домом тети, но здесь, по крайней мере, у меня было личное пространство.
Ну, почти.
— Почему ты приехала в Кеттердам? Как твоя мать оказалась в Равке? Разве ты не должна обучаться в Кеттердамском университете, раз уж ты здесь?
Вопросы лились из Нины рекой. К ней вернулся аппетит, и теперь, когда она устраивала перекусы — а устраивала она и довольно часто — она подсаживалась ко мне за стол и устраивала допрос. Умом я понимала, что ей просто скучно. Не знаю, чем именно занимались ребята, но Каз отправлял их на полевую вылазку куда чаще, чем Нину. Кроме того, из того, что я знала, она уже год не была дома, и я, как и она, родилась и выросла в Равке.
— Меня пригласила тетя. У нее нет своих детей, и отец решил, что мне будет полезно сменить обстановку. Ну и найти жениха, по-видимому, — ответила я, пытаясь продолжить чтение книги. — Почему мама переехала в Равку, я не знаю. Она не любит говорить о своей жизни до моего рождения. А в университет я не хожу, потому что отец считает, что не женское это дело — получать образование.
— Но у тебя были репетиторы?
Я вспомнила кучу людей, учебники, карты, словари. Тихий смех Жюли, когда я что-нибудь выделывала. Ее теплое дыхание, от которого шевелились волоски над ухом, когда она шептала:
«Давай сбежим». Как я колебалась, так как знала, что нам влетит, когда частные учителя доложат нанимателю, но все равно шла вместе с ней, потому что Жюли умела уговаривать.
В носу защипало. Я скучала по ней.
— Да, были, — прошептала я. Видимо, Нина почувствовала перемену в моем настроении, потому что она отстала от меня.
К обеду у меня дико заболела голова. Я и так чувствовала себя не лучшим образом из-за всей этой суматохи дома, и смена обстановки, похоже, не слишком помогла.
Я потянулась за своей сумкой и заглянула внутрь.
— Проклятье! — прошептала я, не найдя в ней нужного.
Кажется, я забыла взять с собой свое
«лекарство».
— Нина! — девушка обернулась. — У тебя случайно нет…
Я не закончила предложение, смутившись. Но Нина и так меня поняла.
— Нет.
Она встала со своего места и ушла в соседнюю комнату. Для меня ее движения уже выглядели, как смена картинок. По голосам я поняла, что на спрашивает шуханского парня — не Уайлена — если ли у него что-нибудь для меня. Вернулась она ни с чем.
— Ладно, тогда поеду домой.
Я встала и поморщилась, когда гудение в голове усилилось.
Оказавшись на материке, я наняла повозку. И все было хорошо, пока мы внезапно не остановились, резко дернувшись. По гулу голосов я поняла, что мы подъехали к площади.
Мужчина, управляющий повозкой, чертыхнулся. По голосам я поняла, что он чуть на кого-то не наехал.
— Прошу прощения, мисс. Здесь слишком много людей. Ярмарка в самом разгаре. Я не смогу проехать.
— А нельзя ли как-то объехать?
— Боюсь, попасть туда, куда вы сказали, можно только через площадь.
Я глубоко вздохнула, понимая, что влипла. Нужно было попросить Нину или Джеспера сопроводить меня. Но тогда они бы стали задавать вопросы, на которые я не хочу отвечать… С другой стороны, возничий сказал, что движение плотное. На площади только люди. Все толкаются, пихаются. Вряд ли их смутит девушка, которая напролом идет к нужной улице. А дальше дойти до дома будет куда проще.
Расплатившись с возничим (мы и две трети пути не проехали, за что, скажите на милость, я должна платить? Чертовы керчийцы!), я побрела через площадь. Как бы я не пыталась придерживаться края, меня постоянно выталкивали в середину люди, пробирающиеся к товарам. Радовало то, что они действительно не замечали, что я иду, не видя перед собой ничего, кроме каменной кладки и улочке, ведущей к дому.
Я была почти у цели, когда услышала ржание. Повозка! Крики людей и возрастающее вокруг меня возмущение говорило о трех вещах. Во-первых, возничий завел повозку с лошадью на площадь несмотря на то, что здесь не протолкнешься. Во-вторых, он гнал лошадь с большей скоростью, чем могло позволить пространство. И в-третьих, повозка приближалась ко мне.
Я оглядывалась по сторонам, пытаясь сообразить, откуда именно идет звук, но не видела ничего, кроме неподвижной улицы. Цокот копыт эхом отражался от камней и стен домов, а голоса и крики людей дезориентировали. Повозка приближалась, но я не понимала, стою ли я на ее пути. Просчет в несколько сантиметров мог стоить мне жизни. Отступить или шагнуть вперед? Но не шагну ли я навстречу невидимой лошади?
Все еще колеблясь, я пошла вперед, и тут же поняла, что сделала роковую ошибку. Лошадиное ржание раздалось совсем рядом со мной, когда кто-то сильным толчком в спину заставил меня пролететь дальше и рухнуть на колени. Карета прогремела вниз по улице. Я стояла на камнях, колени и ладони саднило после удара, в ушах все еще отдавалось лошадиное ржание и цокот копыт.
Я закрыла глаза.
Меня трясло.
— Что, черт побери, ты делаешь?
Этот голос. Скрежет камня о камень. Только не это. Только не он…
— Ты совсем спятила?
Я не двигалась. Просто не могла — страх и осознание, что еще совсем чуть-чуть, и я бы умерла под копытами, сковали меня и пригвоздили к месту. И мне было все равно, как я выглядела со стороны, поцарапанная, бледная, дрожащая, продолжавшая стоять на коленях на холодных камнях.
Вдруг сильные руки подхватили меня и резко вздернули на подворачивающиеся ноги. Передо мной возникло лицо Каза.
— Я… я не могу… — прошептала я, так и не сумев закончить предложение.
Я не могу видеть.
Я не могу дойти до дома.
Продолжая удерживать меня за талию, Каз грубо потащил меня прочь. Вокруг шумели люди, шла торговля, и никто, кажется, и не заметил, что я чуть было не погибла. Каз отвел меня в сторону, под укрытие арки, которая вела к реке и мосту Гудмедбридж. Я устала прислонилась к прохладным камням опоры арки и закрыла лицо холодными ладонями, которые, судя по ощущениям, были расцарапаны в кровь.
— Что случилось? — потребовал Каз. — Какого черта ты кинулась под копыта лошади?
— Я не видела ее, — пробормотала я в ладони. Каз, впрочем, все равно разобрал мои слова.
— Не видела? Да она была прямо перед тобой!
Я промолчала.
— Что происходит? Сначала ты отказываешься подделать документ, а теперь пытаешься покончить жизнь самоубийством. Мне некогда заниматься капризными, глупыми девчонками, и уж тем более я не могу сейчас искать другого фальсификатора.
— Да? Ну тогда вали отсюда! — шок почти прошел, хотя меня все еще трясло. Теперь, правда, из-за закипающей ярости. — Не смею задерживать Его Величество, Короля Бочки.
Его глаза сощурились.
— Между прочим, я спас тебе жизнь.
— И что, я теперь у тебя в долгу? Иди к черту, Бреккер. Проваливайте, все вы! Ты и Томас, оба! Достали. Думаете только о себе. Джей, сделай то, сделай это. Забудь об этом, Джей. Семья на первом месте, Джей.
Лицо Каза, не выражающее ничего, кроме легкого раздражения, еще сильнее взбесило меня. Не понимая, зачем, я резко протянула руку, стремясь коснуться его щеки, одного из немногих кусков открытой кожи, не спрятанной за тяжелым пальто или кожаными перчатками. Он увернулся от моего движения.
— Почему ты все время носишь перчатки? — напала я на него. Мне хотелось выбить его из равновесия, получить хоть какую-то реакцию, хоть какую-то подсказку о его прошлом, о нем… — Ты никогда их не снимаешь. И избегаешь прикосновений. Почему?
Он не ответил.
— Прекрасно. Спасибо, что поделился со мной. А теперь, сделай мне одолжение — оставь меня в покое.
На секунду я подумала, что сейчас он ударит меня. Но вместо этого он развернулся и похромал к выходу из арки. В конце концов, я потеряла его из виду.
Я взвыла от отчаяния, и голова загудела в ответ. Я снова зажмурилась и нажала пальцами на виски, надеясь, что боль уменьшится. Ярость прошла так же внезапно, как и появилась. С опозданием я поняла, что вряд ли смогу вернуться домой без помощи Каза.
Слева от меня послышались шаги. Кто-то приближался ко мне. Я подняла глаза и с удивлением увидела Каза. Он протягивал мне шерстяную шаль, одну из тех, что обычно продают на улице.
— У тебя шок, — вот и все, что он сказал.
Когда я не пошевелилась, чтобы взять его, Каз потянулся и накинул шаль мне на плечи.
— Неподалеку есть один из наших конспиративных домов. Можем переждать там дождь.
Только сейчас я услышала звон капель о камни снаружи. Продавцы, должно быть, прячут товар и перебираются в помещения. Казу ничего не стоило стянуть эту шаль. Со стороны моста донесся раскатистый гром.
Я кивнула и последовала за Казом обратно на площадь.
***
Я сидела на стуле и смотрела на пол, слушая, как с волос капает вода. Кап. Кап. Кап.
В какой-то момент Каз набросил мне на плечи свое пальто, но я все еще дрожала. Он подал мне стакан с водой.
«Вот так забота, — вяло подумала я, —
Не к добру.»
— Что ты имела в виду, когда сказала, что не видела лошадь?
Я неопределенно повела плечом.
— Скажу, если ответишь, почему носишь перчатки.
На самом деле, мне уже было все равно, почему он их носит, но мне надоело, что он знает обо мне практически все — если вообще не все — а я о нем ровным счётом ничего. Меня сжигало изнутри чувство несправедливости и одиночества.
Я хотела сказать ему какую-нибудь гадость, но когда я открыла рот, из меня полилась правда. Так бывает, когда скрываешь слишком многое, а потом чудом избегаешь встречи с копытами лошади. Ложь угнетает, превращает твою жизнь в кошмар и наконец, когда ты устаешь, правда вырывается наружу.
— Мне было одиннадцать, когда это произошло. Мы с Жюли — моей лучшей подругой — играли во дворе. Ей стало скучно, и она предложила сыграть в догонялки. Мне не хотелось бегать, но Жюли… она умеет убеждать. Она догоняла меня, а мне так не хотелось, чтобы она меня поймала, потому что она всегда выигрывала, во всем, а мне так хотелось обыграть ее. У меня словно открылось второе дыхание. Я бежала невероятно быстро, и Жюли стала отставать. А я все бежала, бежала и смеялась. Помню, когда я почти добежала до колодца, она позвала меня, — я запнулась, но затем продолжила, надеясь, что Каз ничего не заметил, если он вообще меня слушал. — «Джей, я больше не могу. Джей, пойдем домой!». И я обернулась, все еще смеясь, чтобы крикнуть ей: «Я выиграла!», а мои босые ноги заскользили по мокрой траве. Я потеряла равновесие и со всей силы упала, ударившись головой о каменный борт колодца. А дальше — только тьма и звуки. Крик Жюли. Топот и шуршание платья, когда мама подбежала ко мне.
Я откинулась назад, на спинку стула, будто некоторая невидимая нить, удерживающая меня, наконец порвалась.
— У меня остался шрам, — я коснулась тонкой линии, скрывавшейся за густыми волосами. Благодаря отличной работы гришей шрам практически не был заметен, но он так и не исчез совсем. — И периодические головные боли, которые может вызвать все, что угодно — шум, свет, усталость. Но если с мигренями еще можно бороться, то худшей частью оказалось другое. Прошло некоторое время, прежде чем стало понятно, что из-за падения что-то изменилось во мне. Мира, окружающего меня, больше не было. Стоит голове заболеть, как все вокруг становится неподвижным. Исчезают люди. Лошади. Повозки. Я слышу голоса и топот копыт, но не вижу их. Иногда, если голова болит не так сильно или человек движется не слишком быстро, я вижу его передвижение, но как последовательность статичных картин. Человек просто «перепрыгивает» с места на место, не занимая промежуточного положения. В конце концов, я научилась ориентироваться в пространстве, не полагаясь на глаза, но это все равно мучение. Во время мигрени я не могу нормально существовать, я даже не могу налить воду в стакан — он остается пустым, пока вода не перельется через край и не потечет по пальцам. А если в этот момент я оказалась на оживленной улице… ну, ты видел.
Он долгое время молчал, словно осмысливал мои слова. А может, он вообще меня не слушал, а составлял в уме очередной хитроумный план. Однако потом он спросил:
— Нина упомянула, что во время заварушки после обмена заложниками ты странно себя вела и словно не могла самостоятельно передвигаться. Это был очередной приступ?
Я кивнула.
— Почему ты ничего не сказала? — в его голосе мне послышались незнакомые в его исполнении нотки. Любопытство? Обида? Или теперь меня в добавок к глазам подводят и уши?
— Потому что… — я замолчала. Потому что не хотела, чтобы ты знал и считал меня ущербной? — Вообще я не делаю из этого секрета, но… Не знаю. Наверное, мне просто не хотелось, чтобы ты потом использовал и это против меня.
И между нами снова повисла тишина. Дождь за окном понемногу стал утихать. Темные тучи плыли дальше по небу, унося с собой раскаты грома. Выглянуло долгожданное солнце.
— Кажется, тебя пора вернуть домой, — сказал Каз, будто и не было моего излияния души. Мне оставалось только согласно кивнуть головой.
***
Дорога заняла около часа. Мы оба шли не спеша — он тяжело опирался на трость, я едва переставляла ноги после падения на камни. Никто из нас не проронил ни слова, но мне нравилось просто идти рядом с ним и ни о чем не говорить. В этом было что-то успокаивающее, согревающее душу. Мы остановились перед домом тети. Я повернулась к нему. Наверное стоило пригласить его на чай. После того, как он спас мою жизнь, и после моего монолога в конспиративной квартире, мне казалось, что между нами что-то изменилось. Мне
хотелось так думать. Но когда я посмотрела в его тёмные, холодные глаза, почувствовала, как меня одолевает разочарование.
— Пока, — пробормотала я и направилась к черному входу.
— Стой.
Я обернулась, частично с надеждой, частично с любопытством.
— Ты ничего не забыла?
И чтобы я в лишний раз не думала о чем-то не том, недвусмысленно посмотрел на то, что было на мне.
Моя улыбка вышла почти искренней, когда я засунула руки в карманы его пальто и сказала:
— Нет.
И ушла. Когда я секундой позже взглянула на улицу через окно на кухне, Каза у дома уже не было.
