***
Гермиона вздрагивает, когда первая дверь захлопывается за её спиной, и стальной засов со скрежетом встаёт на своё место. Рон идёт чуть сзади, по правую руку. Его присутствие придаёт уверенности, когда Грейнджер слышит одичавшие голоса заключённых. Начальник тюрьмы идёт впереди, показывая дорогу. Гермиона смотрит на её тонкие лодыжки и не может совладать с волной зависти: ей самой никогда не научиться так же крепко стоять на каблуках. — Вы действительно считаете, что вам это поможет? — спрашивает Лестрейндж, на ходу оборачиваясь через плечо. — Безусловно, — отзывается Гермиона и прибавляет шаг. — Хотите найти психопата — поручите это психопату. В тюрьме темно и душно: тяжёлый воздух просачивается внутрь через систему вентиляции, принося с собой слабый и спёртый запах грязной воды. Тусклые лампы едва справляются с освещением — они трещат и мерцают каждый раз, когда пол под ногами содрогается от очередного близкого громового раската. Гермиона пропускает момент, когда Лестрейндж резко останавливается, разворачивается к ним лицом. Теперь Беллатриса стоит так близко, что Грейнджер чувствует сладкий до горечи аромат духов. Рукава её белой блузки закатаны до локтей, верхняя пуговица расстёгнута, и Гермиона не может перестать разглядывать острые кости ключиц и красивые узелки суставов на запястьях, когда Лестрейндж растирает затёкшую шею ладонью. — Я работаю с психопатами пятнадцать лет, детка, — говорит Беллатриса. — Единственное, что им стоит поручать — это путь до электрического стула. Гермиона ничего не отвечает. — Я держу его тут, — Беллатриса кивком указывает на железную дверь, укреплённую толстыми прутьями решётки. Она набирает последовательность цифр на кодовом замке, и тот, с протяжным писком, поддаётся. — Идите до конца, его камера — последняя слева. Если захотите передать ему что-то, положите в лоток около двери и задвиньте в камеру — так он не сможет вас достать. К стеклу вплотную не подходить — держитесь на расстоянии пяти шагов минимум. Это ясно? Гермиона кивает, и Лестрейндж переводит взгляд на Уизли, дожидается, пока тот кивнёт тоже. — Прекрасно. Закончите — воспользуйтесь кнопкой вызова, вот тут, — Беллатриса пальцем указываем на зелёную коробку, привинченную к стене у входа, и Гермиона успевает разглядеть кнопку под пластиковой прозрачной крышкой. — Спасибо. После Лестрейндж уходит — Гермиона слушает удаляющийся стук её каблуков о бетонный пол. Наконец, железный затвор на двери лязгает в последний раз, и помещение погружается в тишину. — Готова? — спрашивает Рон. Чёрта с два я готова, думает Гермиона. И кивает.***
— Начальник тюрьмы — женщина? — Блейз до того удивлён, что забывает закрыть рот. — В каком смысле? — Гермиона щурится. — Имеешь что-то против женщин на руководящих должностях? — О… Кажется, уже нет, — отвечает Забини, и Гермиона слышит смешок Уизли. — Отлично. Потому что Беллатриса Лестрейндж надерёт задницу любому из вас. — Это точно, — подтверждает Уизли. — Даже Блэку? — уточняет Забини. — Особенно ему! Грейнджер улыбается — и продолжает.***
Дверь, которую открыла Лестрейндж, скрывает за собой узкий коридор. Около тридцати метров длиной. По обе стороны тянутся ряды железных дверей, выкрашенных в зелёный, с мелкими прорезями окон — все наглухо закрыты. Камеру Гриндевальда пропустить невозможно, даже не получи они инструкций от Лестрейндж. Особенному преступнику — особенные условия. Скупая обстановка внутри, как и заключённый, просматриваются из коридора через укреплённое стекло, заменившее в камере четвёртую стену. Геллерт Гриндевальд выглядит почти так же, как на фотографиях десятилетней давности. Он лежит на заправленной, привинченной к полу кушетке с книгой в руках и, то ли намеренно, то ли искренне не замечает Рона и Гермиону, когда те приближаются к стеклу. — Мистер… — Гермиона осекается: голос дрожит, и ей приходится прочистить горло. — Мистер Гриндевальд. Паппюс, успевает прочесть она, когда Гриндевальд откладывает книгу. — О, а вот и мои гости! — говорит он. Встаёт с кровати, идёт к ним — и останавливается в метре от стекла, так, словно сам выбирает, какой должна быть дистанция. Словно и нет никакой стены. — Из самой Луизианы. — Мистер Гриндевальд, меня зовут Гермиона Грейнджер. Это — Рональд Уизли. Можем ли мы поговорить с вами? — Как могу я быть против, мисс Грейнджер. Посмотрите, где я, а где вы. Что именно вы хотите от меня услышать? Гермиона сглатывает и делает шаг вперёд. Теперь она сильно ближе к стеклу, чем предупреждала Лестрейндж, — и с этого расстояния может разглядеть, как блестят полихромные радужки его глаз. Гриндевальд смотрит в упор, но Гермионе кажется, будто чужой взгляд охватывает её целиком — и волосы на её руках поднимаются, прилипая к рукавам толстовки. — У нас появился опасный серийный убийца. Нам требуется ваша помощь, мистер Гриндевальд, в уточнении психологического профиля. — У нас? — переспрашивает Гриндевальд, задумчиво проводит большим пальцем по нижней губе. — Я хотел бы увидеть ваше удостоверение. Поймите меня верно, я вижу вас впервые — как знать, может вы нечистые на руку журналисты или очередные писатели-недоучки. Гермиона оборачивается к Уизли: тот стоит немного поодаль, руки скрещены на груди. Под взглядом Грейнджер он тянет край свитера наверх, демонстрируя полицейский значок и табельное оружие. — Мне нечего вам показать, мистер Гриндевальд, — говорит Гермиона. — Я не сотрудник полиции. Только аспирантка. — Аспирантка? Похоже, у полиции дела совсем плохи, если к расследованиям привлекают студентку. — Я учусь на кафедре клинической психологии в Салемском университете, мистер Гриндевальд, — Гермиона делает глубокий вдох — собираясь с духом, прежде чем раскрыть все карты. — Северус Снейп — мой преподаватель. Можете сами решить, хватит ли мне мозгов, чтобы обсуждать с вами психологию убийцы. — Северус Снейп, — тянет Гриндевальд, и по его улыбке Гермиона понимает, что приняла верное решение. — Мой старый приятель.***
— Постой-постой, — перебивает Блейз. Похоже, этим он шокирован сильнее, чем известием о начальнице тюрьмы. — Твой профессор знаком с Гриндевальдом? — Снейп входил в комиссию, которая выполняла психологическое освидетельствование для суда по делу «Даров», — отвечает Гермиона. — Он лично тестировал Гриндевальда. Забини явно впечатлён. — Ого. — То есть, был тем, кто спас Гриндевальда от смертной казни? — спрашивает Уизли, и Гермиона отрицательно качает головой. — Не совсем. Снейп настаивал на его полной вменяемости, но Альбус Дамблдор, глава комиссии, не согласился с этим. Официально заключение психиатрической экспертизы, предоставленной суду: психопатическое расстройство. Клинический диагноз, который Снейп пытался оспаривать. — Слышал, они были знакомы. Когда-то давно, — говорит Уизли после паузы. — Дамблдор и Гриндевальд. Гермиона пожимает плечами. — Вряд ли мы узнаем правду.***
— На сегодняшний день трое убитых: мужчины в возрасте от восемнадцати до двадцати трёх. Причина смерти — потеря крови. Характер ран и почерк одинаковый во всех случаях: горло разорвано, тела отмыты после смерти, на слизистую нанесены религиозные символы. Также на месте преступления всегда есть страница с текстом стихотворения Рембо. Гриндевальд вдруг прикрывает глаза, откидывает голову назад — и Гермиона замолкает, уставившись на острый выпирающий кадык. — Снилось мне в снегопадах, лишающих зренья, будто море меня целовало в глаза. Фосфорической пены цвело озаренье… — Вы читаете по памяти? Гриндевальд опускает голову, смотрит Гермионе в глаза. — Память, мисс Грейнджер, заменила мне глаза. Он насиловал их? Накачивал наркотиками? — Нет. Никаких следов — ни одного, ни второго. Тогда Гриндевальд протягивает руку в сторону стекла — ладонью вверх, — и несколько раз сгибает пальцы. — Я хочу увидеть фото. — Гермиона, нет! — Рон хватает Грейнджер за рукав толстовки. — Это секретные данные! Гермиона игнорирует его — лезет в рюкзак за жёлтой папкой из плотного, смятого по углам картона. По краям торчат вложенные листы — бланки отчётов и острые уголки глянцевых фотографий, и Гермиона больно рассекает кожу на пальце одним из них, пытаясь засунуть папку в лоток у двери до того, как Рон решится ей помешать. Получив, что просил, Гриндевальд даже не открывает дело и задаёт новый вопрос: — Как вы думаете, мисс Грейнджер, тяжело ли мне это даётся? Жизнь в изоляции. — Скажите вы мне. — Безумно тяжело. Наверняка вам с первого курса вбивают в вашу прелестную светлую головку, что любой маньяк жаждет славы, хочет быть обнаруженным больше всего. Так вот вам истина из первых уст — это полнейшая, абсолютная чушь. — Чего желали вы? — О, мисс Грейнджер, я хотел только одного — чтобы мои дети, все, кто обратился к «Дарам» за помощью, перестали страдать. Я так скучаю по ним. Едва ли вы сможете понять, что чувствует отец, потерявший всех своих сыновей — а ведь вы забрали их у меня. Всех до единого. Кого-то посадили на электрический стул, кому-то повезло меньше — их вы упрятали по тюрьмам и психушкам. А ведь я нуждался — и нуждаюсь — в них почти так же, как они во мне. — Хотите ли вы сказать, что такие чувства свойственны не только вам? — Задавайте свой вопрос прямо, мисс Грейнджер. Конечно, он тоже заботится о своих сыновьях. Вам повезло, что пока их не очень много. — Ваших сыновей забрали, мистер Гриндевальд, потому что они были опасны для общества. — Общество, о безопасности которого вы так печётесь, сделало их такими. Вы — и подобные вам — вот кто действительно лишён рассудка. Вы куда опасней, чем любой из моих сыновей. — У девяти из десяти членов секты «Дары» впоследствии подтвердились клинические диагнозы. Мистер Гриндевальд, как вы можете рассуждать о моём рассудке, если сами находили отборных маньяков и социопатов? — Я хорошо разбираюсь в людях, — Гриндевальд вдруг отступает назад, бросает папку на кровать — листы рассыпаются по серому покрывалу. Гермиона слышит бессильный стон Рона. — Послушайте, мисс Грейнджер. Главное, чему я учил своих сыновей — необходимости принимать демонов и использовать их, ибо иначе демоны сделают это первыми. Сожрут вас с потрохами. — Вы понятия не имеете о том, что такое «учить». Выдача индульгенции на жестокость и убийство не имеет к этому никакого отношения. Гриндевальд улыбается — и Гермиона видит ряд его ровных белых зубов. Это похоже на волчий оскал, и воображение живо воскрешает в памяти вид клыков, торчащих изо рта Комптона. — Вы никогда не сможете понять этого, — вкрадчивый голос Гриндевальда заползает под кожу, и Гермиона передёргивает плечами. — Потому что слишком честолюбивы и самовлюблённы. Пытаетесь препарировать чужие души, хотя и в своей разобраться не способны. Строите из себя стальную леди, а притащили с собой цепного пса — и всё потому, что вы слабая. Глубоко внутри вы и сами это знаете — вы боитесь, и никогда не перестанете бояться. В этот момент флуоресцентные трубки ламп под потолком мигают и гаснут вовсе — на три секунды коридор и камера за стеклом полностью погружаются в темноту. Боковым зрением Гермиона видит только красный огонёк на кнопке вызова у двери. Она судорожно вдыхает — и, когда свет загорается, отшатывается от стекла. Гриндевальд стоит слишком близко, прижимаясь лбом к стеклу, оставляя на прозрачной стене белые следы конденсата. — Вы думаете, что можете управлять вашими чувствами, — шелест его голоса взрезает сознание Гермионы — она почти слышит, как лопается её психика под чужим натиском. — Но скоро ваша вера в реальность — и в мнимую силу вашего разума — погубит вас саму. — Спасибо, мистер Гриндевальд, — бормочет Грейнджер и, вцепившись в рукав свитера Уизли, тянет его прочь от этой камеры, прочь от стекла. — Думаю, мы закончили. — Ты с ума сошла! — рычит Рон, когда Гермиона дрожащими пальцами нажимает на кнопку вызова. — Ты оставила ему все документы по делу! Гермиона ничего не отвечает. Она едва может осознать, где находится — и целую секунду ей кажется, что её здесь нет. Кажется, что её тело, остывшее и жёсткое, лежит на анатомическом столе. — Вы отвратительный психолог, мисс Грейнджер! Вас здесь нет! — Кричит Гриндевальд, он хохочет, и чья-то рука опускает скальпель на её грудь, нажимает в том месте, где острая кость ключицы выступает над кожей. Гермиона слышит, как хрустят закоченевшие мышцы. Слышит, как кровь капает в стальное судно. — Вас здесь нет! Тук-тук. Тук-тук. Гермиона вздыхает с облегчением, когда осознаёт, что слышит на самом деле: стук каблуков по ту сторону двери.***
— Пиздец, Грейнджер, — заключает Блейз. — При всём уважении — но оставить полное досье по делу там… Это сильно. К тому же, мы зря тащились в такую даль. Он ведь ничего полезного не сказал. — Ошибаешься, — Гермиона достаёт из рюкзака чёрную коробку кассетного диктофона. — Я записала наш разговор — поработаю над расшифровкой и, уверена, нарою что-то. Да и сейчас могу сказать, что профиль сильно уточнён. — Как именно? — Рон бросает на Гермиону короткий взгляд через зеркало заднего вида. — Это только догадки. Я бы хотела оставить их при себе. Но, уверяю, всё было не напрасно. Кажется, Рональд оттаял. Гермиона рада этому — и может, наконец, расслабиться. Она прислоняется лбом к окну — влажное стекло приятно холодит лоб, ослабляет головную боль. Под разговор Блейза и Рона, под едва слышный шорох мокрого асфальта под колёсами машины, Гермиона прикрывает глаза — и вспоминает. Геллерт Гриндевальд хороший психолог, но это не единственный его талант. Голос Снейпа звучит в голове, и Гермиона, чувствуя, что проваливается в сон, натягивает капюшон толстовки. Гипноз — вот то, в чём ему действительно нет равных. Если ты окажешься довольно беззащитна, если ему захочется быть достаточно жестоким — ты сполна прочувствуешь, что такое ментальная пытка. Всё равно что пройтись скальпелем по мозгам и вырезать твоё «я». Будто тебя здесь нет.