К моменту, когда с расшифровкой интервью покончено, буря разыгрывается не на шутку: скрадывает дождевой вуалью сумерки за окном. Дробь капель по оконному стеклу успокаивает, и Гермиона забывается на немного, завороженная мельтешением водной пудры в свете уличного фонаря.
Стылую тишину кабинета нарушают только порывы ветра и шелест мокрых шин на невидимой магистрали. Старый диктофон вхолостую прокручивает пустую плёнку, но вкрадчивый голос Гриндевальда намертво застрял голове. Гермиона всё ещё слышит его — ясно, как шёпот над ухом.
Он тоже заботится о своих сыновьях. Вам повезло, что пока их не очень много.
На сегодняшний день Гриндевальду не предъявлено ни одного обвинения в убийстве. Это официальный статус, но в реальности на его совести десятки смертей. Будучи умелым манипулятором, Гриндевальд чутко отбирал солдат в свои ряды — лояльных последователей, которые охотно становились оружием в чужих руках. И тогда эти руки дотягивались очень далеко.
Мог ли луизианский маньяк также действовать не один?
Мог — но и профиль был бы совсем иным. «Слишком интимная связь с жертвой» — так Гермиона ответила, когда Поттер заговорил о необходимости сосредоточиться на поисках преступной группы, а не одиночки.
Психопаты не умеют делиться, Гарри. Эта версия не стоит ресурсов.
Интервью с Гриндевальдом ощутимо ударило по уверенности Гермионы в правдивости собственных выводов. Что, если она ошиблась и направила расследование по ложному пути? Что, если их убийца не ищет обладания.
Паузы между громовыми раскатами и вспышками молний становятся всё короче, и насыщенный грозой воздух становится до того плотным, что кружится голова. Гермиона расправляет плечи, сцепляет в замок ладони за спиной — и тянется, пока не щелкают затёкшие суставы в плечах и шее. С облегчением снимает очки.
Здание участка, угрюмое и тихое, отзывается гулким эхо на каждый её шаг. Запасной генератор скуп на энергию: чёрные матовые плиты на полу испещрены редкими мазками света. Грейнджер приходится близоруко щурить глаза, чтобы разглядеть силуэт кофейного автомата в конце коридора.
Сержант Паркинсон застаёт её врасплох: Гермиона как раз закидывает второй по счёту четвертак и вздрагивает, когда Панси неожиданно выныривает из темноты за спиной.
— Господи, Грейнджер. Поездка во Флориду настолько подпортила тебе нервы? — Панси качает головой и приваливается плечом к стене у автомата.
Гермиона вздыхает в ответ, трёт лоб внешней стороной ладони.
— Даже не спрашивай. А ты почему здесь? Уже так поздно.
— На дежурстве. К тому же, кто-то должен быть на связи, если нашим доблестным самоубийцам понадобится помощь.
— Тоже думаешь, что затея с Баром идиотская?
— Ни секунды в этом не сомневалась. И, если честно, волнуюсь за Драко. Кажется, я слишком хорошо справилась с его макияжем. Он выглядел… — Панси делает паузу, подбирая слово. —
Виктимным.
Гермиона кивает, вспоминая, как изменился в лице Гарри, когда Малфой вышел из участка.
— Но это и требовалось, разве нет? Если они собрались ловить маньяка на живца, — Гермиона закидывает последнюю монету в прорезь, наугад нажимает кнопку на панели автомата. — К тому же, виктимность сама по себе ни к чему не приводит — это стрессор, но только для того, кто предрасположен. Утончённая внешность способна разбудить монстра, но не создать с нуля.
— Монстра? Вроде того, что раздирает глотки молодым парням?
— Да. Вроде того, — Гермиона замолкает на мгновение — колеблется, прежде чем задать мучающий её вопрос. И всё же решается. — Панси, послушай. Ты не думаешь, что Гарри Поттер может быть…
Предрасположен?
— Почему ты спрашиваешь?
Потому что нашла упаковку лития в ванной Гарри сегодня утром.
Антидепрессанты — не редкость для полицейских, но в Гарри Поттере, казалось, было нечто особенное. Неуловимо опасное — как бешенство, невидимое до поры в заболевшей лисице. Доктор Люпин выписал рецепт для Гарри, и Гермиона надеется, что он следит за состоянием своего пациента. В любом случае, она тоже может присматривать.
— Да так, — отвечает она, тянется за бумажным стаканчиком. Вдыхает горячий пар: приторно-сладкий запах карамели напоминает о дешёвом мотеле во Флориде. — Не бери в голову.
Паркинсон и не думает следовать совету: она рассеяно заправляет за ухо прядь волос, скрещивает руки на груди. Гладкая поверхность полицейского значка на её форменной рубашке отражает тусклый свет потолочной лампы — сияет в темноте, словно старый фонарь.
— Знаешь, я никогда не видела его в бешенстве. Он отличный коп — но и на солнце есть пятна. Гарри совершал ошибки, отчего к нему липнут всякие мерзкие слухи, и… — Панси прикусывает нижнюю губу, опускает голову, взглядом упираясь в носки собственных кроссовок.
— И?
— И — бога ради, Грейнджер. Ты знаешь. Это чувство. Словно к тебе сторожевой зверь приставлен. Зверь, который способен защитить от чего угодно, но одно неверное движение — и его челюсти уже сомкнулись на твоём хребте.
Внезапно раздаётся звонок: звук слишком резкий в тишине коридора, и от неожиданности Гермиона сжимает пальцы на стакане. Половина содержимого тут же оказывается на джинсах и полу, несильно жжёт через плотную ткань. Гермиона чертыхается, краем уха ловит голос Панси, уже ответившей на вызов.
Грейнджер раздумывает о словах Паркинсон, пока пытается оттереть кофейное пятно. Конечно, она знает, что именно та пыталась описать — потому что сама испытывает то же самое в присутствии Поттера.
Впрочем, это чувство не вызывает в ней ни страха, ни отвращения. Гермиона не побоялась прийти к Гарри за помощью, осталась на ночь в его доме — и до сих пор невредима.
В конце концов, все отбрасывают тень.
— Эй, Грейнджер, — зовёт Панси, прикрывает ладонью микрофон. — Это тебя. Окружная тюрьма Флориды.
Гермиона знает, чей голос услышит, ещё до того, как трубка касается её уха. Беллатриса Лестрейндж сообщает, что Геллерт Гриндевальд ознакомился с материалами дела, которые мисс Грейнджер ему предоставила. Он просит передать, что хотел бы поделиться некоторыми соображениями. Лично.
—
Вы готовы поговорить с ним?
Гермиона колеблется всего секунду. Поднимает голову, встречаясь с пытливым взглядом Паркинсон.
—
Мисс Грейнджер?
— Да. Да, я готова, — Гермиона ухом прижимает скользкую трубку к плечу и наскоро вытирает взмокшие ладони о джинсы.
— Хорошо.
Раздаётся щелчок, и после секундной тишины Грейнджер слышит едва различимый шелест чужого дыхания. Гриндевальд готов говорить, но молчит. В этот раз он не намерен делать шаг навстречу: Гермиона проявила неуважение, и должна загладить вину.
— Мистер Гриндевальд, — говорит она, замечая, как раскрываются глаза Паркинсон от удивления. — Я вас слушаю.
—
Что ж, это заслуживает книксена. Но раз уж вы его все равно не оцените, поберегу свои колени. С вашего позволения.
Каждый маньяк уникален — и, вместе с тем, все они невозможно похожи друг на друга. Подобно большинству гениальных психопатов, Гриндевальд страшно мнителен: манера разговора Гермионы во время интервью и то, как она сбежала в конце, сильно его задели.
На этот раз ей следует быть умнее.
— Мистер Гриндевальд, я чувствую, что должна принести вам извинения. Мой тон и моё поведение при нашей встрече были неприемлемы — для студентки, пришедшей за помощью.
—
Не стоит, мисс Грейнджер, — голос Гриндевальда улыбается. —
Все-таки мы с вами по разные стороны. Белла передала, что я изучил ваши документы? Это дело напомнило мне кое-что. Простите за бестактность, Гермиона, но скажите, сколько вам лет?
Собственное имя из уст Гриндевальда звучит странно. Грейнджер нервно сглатывает и тут же понимает, что ей льстит такая фамильярность.
— Двадцать семь.
—
Так я и думал. Вы слишком молоды, мисс Грейнджер, чтобы помнить о серии убийств… Восемьдесят седьмого, если не ошибаюсь. В Миннесоте.
Гермиона жестом просит Паркинсон подать ей бумагу для записи. Зубами сдирает колпачок с ручки, пока Панси ищет чистые листы в блокноте.
—
Все жертвы — молодые мужчины, глотки и запястья разодраны, без признаков насилия или наркотиков. Похоже на ваш случай, я полагаю.
— Восемьдесят седьмой, — повторяет Гермиона, в третий раз обводит ручкой восьмёрку в блокноте. Пытается вспомнить упоминания в архивных документах — но ничего не приходит в голову, и она перекладывает трубку в левую руку. — Вы думаете, это подражатель? Убийце из Миннесоты сейчас должно быть пятьдесят или больше. Не подходит под профиль.
Гриндевальд смеётся — мягко, словно журит нерадивого ученика.
—
Не полагайтесь на возраст тела, мисс Грейнджер. Вы правы в том, что схожий почерк в преступлениях, настолько разнесённых по времени, скорее указывает на подражателя, чем на рецидив. Я не стал бы вас беспокоить, будь всё дело только в этом. Но вот, что действительно любопытно: Гарри Джеймс Поттер — имя расследующего детектива в вашем деле?
— Верно.
—
Мисс Грейнджер, дело в Миннесоте заработало себе громкую — и дурную — славу тем, что закончилось гибелью местного шерифа. Его звали Джеймс Поттер. Поразительное совпадение, не находите?
Она, чёрт возьми, находит.
Гермиона молчит, не зная, что ответить. Как вышло, что речь об этом зашла впервые? Возможно ли, что ни Снейп, ни Блэк не были в курсе?
—
Вот вам мой совет — отправляйтесь на могилу Поттера. И берегите себя, Гермиона.
— Спасибо, мистер Гриндевальд. Вы очень помогли.
Он кладёт трубку первым, и Грейнджер слушает гудки оборвавшейся связи. Насколько извращёнными бывают тропы человеческой психики: опасный социопат берёт под крыло зелёную аспирантку, так умело имитирует заботу о её благополучии.
Хуже этого только то, что Гермиона испытывает благодарность в ответ. И как не испытывать, если имитация чувств не так уж и плоха на поверку?
С хирургической точностью Гриндевальд рассекает связи между умом и сердцем, медленно и верно превращает людей в своих марионеток. И делает это без всякой рефлексии — машинально, как сокращения лёгких на выдохе.
— Что он сказал? — Панси нетерпеливо подаётся вперёд, покусывает костяшку большого пальца.
— Сказал, что некто по имени Джеймс Поттер расследовал серию похожих убийств в восемьдесят седьмом — за что поплатился жизнью.
— Ты шутишь? Ведь Гарри — сирота. Из его досье я знаю, что его отец тоже был копом, погиб при исполнении. Дьявол, Грейнджер.
Точнее и не скажешь.
— Если тот Джеймс Поттер — действительно отец Гарри, то ему может грозить опасность. — Гермиона вздыхает, нервно барабанит пальцами по столешнице. — Лучше бы им выбраться из Бара невредимыми. И, чёрт возьми, объясниться.
— О чём вы?
Только этого не хватало. Гермиона зажмуривается, прежде чем повернуться к Сириусу Блэку лицом; отмечает, как в секунду побледневшая Паркинсон вытягивается по стойке смирно. В какой момент Сириус Блэк успел подкрасться из-за спины — и, главное, как много успел услышать?
— Мне повторить вопрос? — Сириус подходит ближе, и Гермиона чувствует запах мускуса от его волос. — Где Поттер и Уизли?
Сразу понял. Боже.
Паркинсон бросает растерянный взгляд на Гермиону, и Сириус —
конечно же — замечает это. Он явно готов давить до конца, в лучших традициях допроса опасных рецидивистов — пока не вытрясет из них всю душу, пополам с признанием, но в этот момент рация на столе спасительно мигает красным, сообщая о вызове.
Сириус недовольно сводит брови — борозды морщин вспахивают кожу на лбу, — и кивком велит Паркинсон ответить.
— Станция 41 слушает. Приём.
—
Панси, ты на месте, слава богу! Вызывает Ласка. Приём.
— Ласка, что у вас? Приём.
—
10-54. Кажется. Приём.
Учитывая обстоятельства, сообщение Рона звучит тревожно. Сириус чертыхается, и Гермиона больно прикусывает нижнюю губу от досады.
— Сейчас же отправляй туда все свободные патрули. Те, что заняты — пусть освободятся, — чеканит Блэк.
— Ласка, поняла вас. Вызываю к вам скорую и патруль. Приём.
—
Ждём. Спасибо, Панси. Отбой.
Коридор снова погружается в тишину — на этот раз напряжённую и плотную, как воздух, заряженный грозой.
— А теперь, дамы, — голос Сириуса пробирает до костей. — Рассказывайте. И будьте благоразумны.
Гермиона судорожно вдыхает. Благоразумие всегда было её ахиллесовой пятой.
***
Под конец третьего часа Рон готов признать, что ему, пожалуй, нравится это место.
И, кажется, нравится, как мерцает шиммер теней на веках Забини — но для такого признания (пусть даже про себя) Рон Уизли ещё слишком трезв. Впрочем, кидаться во все тяжкие сегодня в его планы не входило.
— Поттер опять пьёт, — Блейз подпирает подбородок ладонью, и Уизли целую секунду рассматривает плетение вен на смуглой коже чужого запястья.
— Пусть пьёт, — свой ответ Рон запивает большим глотком пива. Отвратительно безалкогольного. — Ничего ему не будет. Мы ещё в Академии уяснили: грёбаный Поттер попадает белке в глаз после пол-литра чистого виски. Рон Уизли храпит под столом от бутылки девчачьей «Внезапной смерти».
Блейз смеётся, слегка откидывает голову назад, обнажая шею.
— Мне нравится «Внезапная смерть». Кто сказал, что она для девчонок?
— Конечно, для девчонок. Хочешь пива — пей тёмный Гиннесс.
Блейз всё ещё улыбается, качает головой — и Рон, в очередной раз за вечер, не находит в себе сил достаточно, чтобы перестать пялиться. Искоса рассматривает точёный профиль, россыпь родинок на шее и щеках. Тонкие полосы морщинок в уголках глаз — они хорошо заметны, когда Забини, улыбаясь, немного щурит глаза.
Откуда в таком тонком, изящном существе столько внутренней силы? Рон пять лет в убойном отделе, и его всё ещё мутит от трупов: от утопленников, разбухших в отравленных водах Миссисипи; от вида и запаха тел, разлагающихся под жгучим луизианским солнцем.
Блейз Забини брезгливо изгибает тонкие губы, если натыкается на мокрый поднос в полицейской столовой. Но на местах преступления не ведёт и бровью, когда вынужден вёдрами смывать собранную с пола кровь.
В чём твой секрет?
Блейз поворачивается — клубные огни скользят по смуглой коже, и Рон хочет, но не решается протянуть руку, кончиками пальцев проследить световые полосы вдоль линии скул.
— Как тебе удаётся переносить смерть так легко?
Блейз усмехается, небрежно взъерошивает влажные волосы пятернёй.
— Это всё…
— Дай угадаю: креольские корни?
Блейз фыркает, изображая раздражение.
— Ты и сам всё знаешь. Но это правда, Рон, дело действительно в этом. Меня приучали уважать смерть с самого детства. Учили видеть её красоту.
— Какая красота в смерти?
Блейз пожимает плечами.
— Красота маков, цветущих на черепе калаверы.
Всё это время телефон Блейза лежит на столе, между бутылкой безалкогольного и пустой пепельницей — и Рон вздрагивает от неожиданности, когда трубка вдруг оживает. Коротко вибрирует, сообщая о письме, и Забини подмигивает Рону напоследок, прежде чем проверить почту, но стоит ему взглянуть на экран, как его лицо мгновенно мрачнеет.
— Чёрт, — шепчет он, быстро пролистывает страницы. — Вот чёрт.
Уизли хмурится.
— Что там?
— Результаты дактилоскопии пришли. Из морга. Поттер был прав.
Рон не успевает спросить, в чём был прав Гарри и что не так с отпечатками — в этот момент Поттер, словно услышав своё имя, вдруг появляется у их столика. Он тяжело дышит, и глаза горят так, что Уизли невольно тянется к поясу — проверяя, на месте ли пистолет.
— Что? — спрашивает он, хотя догадывается и так.
Малфоя нигде не видно.
***
Драко отчётливо помнит мысль, которая посетила его по прибытии на место убийства Лукаса Дюбуа.
Насколько больно это было?
Теперь у него есть возможность сполна прочувствовать это на собственной шкуре. Чужие зубы терзают кожу на шее с жестокостью тупой зазубренной пилы: боль насквозь прошивает тело, лучистым веером разбегаясь вниз от шеи, по позвоночнику и плечам, до самых кончиков онемевших пальцев. Глаза предательски горят — от жгучих слёз, набухших под веками.
— Отойди от него, тварь. Иначе будешь со стен соскребать остатки своих мозгов.
Драко почти уверен, что этот голос — галлюцинация. Предсмертная судорога погибающего мозга, милосердный выплеск серотонина напоследок — что угодно, кроме реальности, но боль неожиданно отступает. Звериные клыки больше не вгрызаются в глотку, и Драко делает судорожный, жадный вдох перед тем, как открывает глаза.
Первое, что он видит: взгляд Поттера. Зелёная радужка горит в темноте, словно подсвеченная фосфором изнутри. Уизли стоит за его спиной, и табельные пушки в их руках направлены в сторону Драко — и трёх психов, что пытаются его убить.
— Какого чёрта, Гарри! — на побелевшем лице Уизли застыла смесь ужаса и отвращения. — Какого, мать их, хрена!
Драко не успел рассмотреть лица нападавших из-за масок, и теперь не видит ничего, кроме спутанных белых волос на затылке одного из них. Но Уизли явно напуган тем, на что смотрит, и Драко тоже охватывает паника.
— Убирайтесь. Он не для вас.
Поттер даже бровью не ведёт — застыл, подтянутый и сильный, подминающий всё пространство под себя. Совсем как древнее, языческое божество, и Драко не может перестать восхищаться им, даже находясь на волосок от смерти. Широкий разворот плеч, правая рука вытянута вперёд — «Зиг Зауэр» лежит в ладони, как влитой.
Голос Поттера ему под стать: холодный, словно отлитый в стали. Если Гарри и шокирован, как Уизли, то виду не подаёт, и Драко вдруг ясно понимает, что не умрёт. Не сегодня, по крайней мере, потому что Поттер не позволит.
— Ты веришь, что нас можно
этим остановить?
Псих, мгновение назад пытавшийся прокусить Драко горло, кивает на пистолет. Ему явно плевать на дуло, направленное ровно промеж его глаз, и он не разжимает стальной хватки на локте своей жертвы. Драко глубоко дышит через нос и против воли вдыхает запах чужих грязных волос. Сладковатый запах разложения и смерти.
— Я попробую.
Драко смотрит на Поттера — и ловит его взгляд. Прямой и твёрдый, он успокаивает, как дым от тлеющего пало-санто. Придаёт сил, как солнце после затяжной зимы.
Драко кажется, он знает, что Поттер хочет ему сказать.
Я буду стрелять.
Ты должен выбрать момент и помочь мне.
В последний раз. Больше я тебя не подведу.
— Огради меня, Господи, — бормочет Уизли.
В других обстоятельствах Драко рассмеялся бы: если не справится «Зиг Зауэр», то молитва тем более не поможет.
Грохот от входа в уборную застаёт врасплох всех: тонкая дверь, распахнутая настежь, почти срывается с петель. Драко видит, как от удара сыпется штукатурка со стены, и ему кажется, он чувствует, что хватка на плече ослабла.
Это и есть
момент.
Драко вкладывает в рывок все силы. Мельком он замечает всполохи неона в клубном зале из-за приоткрытой двери, слышит голос Блейза.
— Цельтесь в печать! — орёт Забини, и Поттер стреляет.
Каким-то чудом ни одна пуля не задевает Малфоя. Первая вдребезги разбивает раковину за спиной, другая с влажным хлопком прошивает чужую плоть насквозь.
В следующую секунду Поттер ловит Драко за локоть, дёргает на себя с нечеловеческой силой. Прежде, чем Малфой вжимается лицом в грудь Гарри, он успевает разглядеть
их пасти. Раскрытые нечеловечески широко, с рядами острых треугольных зубов, из которых явно выделяются два верхних клыка.
Раздаётся новая очередь выстрелов, и к запахам хлорки и гнилых яблок примешивается горячий пороховой дым. Когда смолкает грохот стреляных гильз, разбитого кафеля и зеркал, звон в ушах рассеивается, уступая место тишине, всегда особенно глухой после перестрелок.
— Твою мать! — чертыхается Уизли, перезаряжает пистолет. — Забини, какое именно слово из фразы «жди снаружи» ты не понял?
В уборной всё ещё темно. И тихо — в зале больше не играет музыка. Уизли идёт к противоположной стене — каждый его шаг чётко слышно от всплесков воды на полу и стеклянного крошева, хрустящего под подошвами ботинок.
Левой рукой Гарри крепко обнимает Драко за плечи, и Малфой чувствует, как сокращается сердце в чужой груди. Заходится, заглушая гул собственной крови в висках. Правой рукой Поттер всё ещё целится перед собой.
— Нормально, Гарри, — Уизли оттесняет Блейза за спину, носком ботинка поддевает лисью маску, брошенную на полу.
— Точно?
— Да.
Тогда Поттер опускает руку. Выдыхает — и Драко буквально слышит, как развязываются узлы его мышц.
— Он…
Оно мёртвое?
— Как, блядь, можно проверить? Хрен разберёшь.
— Вы прострелили веве. Разрушили печать, — голос Блейза немного дрожит. Он, явно перебарывая себя, присаживается на корточки, и Рон машинально хватает его за плечо. — Отличный выстрел, кстати. Думаю, это его убило.
Уизли нервно усмехается, и Забини уточняет:
— Окончательно, я имею в виду.
— Жаль, двоих упустили, — говорит Поттер, досадливо трёт лоб о сгиб локтя.
Вода фонтаном хлещет из обрубка водопроводной трубы в разможённой стене, смывая пятна крови с белого кафеля на полу и стенах, с осколков раковины и мёртвого тела в углу. Даже в рассеянном багряном свете единственной живой лампы Драко ясно видит проступившие трупные пятна и первые признаки разложения — и смаргивает пару раз, не веря собственным глазам.
Ведь Поттер подстрелил его меньше минуты назад.
Это невозможно.
Малфой делает острожный шаг вперёд, и Гарри тут же ловит его за руку. Чужая ладонь горячая, чуть влажная от пота, и Драко чувствует, как предательски щиплет в носу. Он глубоко вдыхает, стараясь не разрыдаться от ощущения живой тёплой плоти рядом.
— Малфой, — Гарри вдруг вскидывает руку, прижимает ладонь к шее Драко. Первый шок проходит, и свежая рана снова даёт о себе знать болезненной пульсацией на месте укуса. — Ты как?
— Я в порядке, в порядке, Гарри. Всё хорошо, — Драко перехватывает его запястье, сжимает пальцы. — Я должен взглянуть.
Гарри колеблется секунду, но всё-таки кивает. Нехотя отнимает руку от шеи Драко, перед этим мазнув большим пальцем по его щеке.
Тогда Малфой подходит к Блейзу, который, скрестив руки на груди, рассматривает тело у своих ног. Стоит Драко взглянуть на убитого, и ладонь против воли зажимает рот, сдерживая рвотный позыв.
— Какого… Что это? — Драко шепчет, не в силах оторвать взгляд от мёртвого —
знакомого — лица.
— Это тело Джейсона Комптона, Малфой, — отвечает Рон. Он переступает через осколки раковины, хлопает Драко по плечу. — Дважды мёртвого. Пойду к машине. Пора вызывать подкрепление.
