***
Блейз не сразу замечает, что что-то не так. Уличные огни сливаются в неоновые ленты за окном и исчезают вовсе, стоит машине выехать за городскую черту. Взгляду не за что зацепиться, и Забини лениво рассматривает кривые пятна воды, скопившейся по краю лобового стекла. Туман липнет к сложенным дворникам и зеркалам, как клочья лежалого снега. Он кажется слишком плотным, и Блейз подаётся чуть вперёд, насколько позволяет натяжение ремня. — Рон? — М? — Как долго мы едем? — Целую вечность, — отзывается Уизли. — Или дольше? Кажется, мы уже должны были проехать Роксборо. Чёртов туман, ничего не разобрать. Электростанция Роксборо стоит вплотную к водохранилищу Пончартрейн, что в получасе езды от выезда из города. Шоссе в том месте пересекает пустырь — ни фонарей, ни заправок, — но станция всегда хорошо видна с дороги. Мачты труб, мрачные скелеты подстанций, стеклянные купола изоляторов и тысячи мерцающих огней, отражённых в стоялой воде — всё это невозможно не заметить, проезжая мимо. — Я иногда бываю на пустыре под Роксборо, — говорит Блейз и включает радиоприёмник. — Приезжаю туда ближе к полуночи — посмотреть на Млечный Путь. Если заглушить мотор, то слышно стрёкот цикад и как течет электричество в проводах. Блейз перебирает несколько станций: динамик слепо шипит, исходя белым шумом, как слюной. В конце концов, Рон не выдерживает: осторожно отводит запястье Забини в сторону, выключает приёмник. — Господи, Блейз. Один? Ты же работаешь в убойном отделе! Хочешь загреметь в мешок для трупов? Блейз качает головой. Ловит своё отражение в зеркале заднего вида, и его собственная ухмылка кажется ему слишком хищной. — Маньяки меня не пугают. Обломают зубы, если сунутся. Рон не отвечает на этот раз, и Блейз бросает на него короткий взгляд. Уизли устал: кожа до того бледная, что веснушки на скулах и впалых щеках похожи на синяки от тонкой иглы. Забини думает, что почувствовал бы, решись он протянуть руку — пропустить между пальцами потускневшее сейчас золото чужих волос. — Вы много о себе думаете, — тихо говорит Уизли. Он упрямо смотрит вперёд, стискивает пальцы на руле, и Блейз наклоняет голову к плечу. — Мы? — Да, вы. Ведьмы, колдуны… Считаете, что сможете себя защитить, но на деле оказываетесь куда уязвимее. Малфой едва не погиб вчера, и… Рон осекается, но Блейз и так знает, о чем тот хочет сказать. Джинни Прюэтт её дар тоже не помог. — У всех есть слабости, Рон. Даже у нас. Джинни Прюэтт тщеславная. Любила себя слишком сильно, чтобы представить, будто кто-то сможет причинить ей боль — и не была готова, когда это случилось (что, конечно, не умаляет вины Поттера перед ней). Драко Малфой стыдится своего дара, считает его проклятьем — и скорее выберет смерть, нежели использует дар для самозащиты. Впрочем, Блейз уверен, Драко поступится принципом ради любви. Поэтому Драко сильнее Прюэтт. Что же касается самого Блейза… — Просто не шатайся по пустырям в одиночку. Хорошо? Рон не отрывает взгляд от дороги, едва заметной в мареве тумана, и Блейз вдруг чувствует, что невыносимо хочет спать. В глаза словно насыпали песка, и он откидывает голову назад, упираясь затылком в мягкую обивку кресла. — Не буду. Я обещаю. У него не было слабостей — пока он был сам по себе.***
Внутри особняка приятно пахнет лакированным деревом, прогоревшими дровами и подтаявшим воском от многочисленных свечей: отчего-то в огромном доме отключены все источники электрического света. Гермиона вдыхает сухой тёплый воздух, на ходу стараясь отыскать в рюкзаке очки. У порога их встречает карлик. Он одет в старомодный, серой шерсти костюм, у пояса на бедре — связка старых, тяжёлых на вид ключей. Они позвякивают при каждом шаге дворецкого, пока он провожает гостей до винтовой лестницы. — Я доложил хозяину о вашем приходе — вас ожидают в кабинете, — говорит он, взмахом руки указывает наверх. — Смотрите под ноги: в фамильной галерее может быть темно. Электричество в доме отключено из-за грозы — генератора хватает только на поддержку систем безопасности. — Хозяин опасается чего-то? — спрашивает Панси. Она уже поднялась на пару ступеней, и теперь оборачивается через плечо. Дворецкий недовольно кривит тонкую полоску губ. Гермиона уверена, что он не ответит, но ошибается: — Спросите у него, мисс, — отвечает он. Затем, кивает обеим — и скрывается в боковой двери под лестницей. Стоит двери за его спиной закрыться, и металлический звон ключей смолкает, проглоченный пустотой. Гермиона и Панси коротко переглядываются. Панси пожимает плечами, и Гермиона берётся ладонью за широкие поручни — гладкие и неожиданно тёплые. Они поднимаются молча — подошвы кроссовок утопают в высоком ворсе ковра, скрадывая звук шагов. За фамильной галереей, в которой действительно темнее, чем в холле или на лестнице, следует зал с тремя бильярдными столами. Натёртые воском шары на матовом зелёном сукне блестят в рассеянном свечном свете, и Гермиона замечает чёрный прямоугольник прикрытой двери в противоположной стороне комнаты. — Туда, — шепчет она, но, не дойдя и до середины зала, вдруг останавливается. Хватает Панси за рукав толстовки и под её вопросительным взглядом сильнее втягивает воздух носом. Горечь шалфея и полыни, шлейф стёртых побегов лимонника, терпкая мята эвкалипта и мелиссы — и ещё сотни трав, оттенки ароматов которых Гермиона не способна различить, но смесь которых узнаёт всегда и безошибочно. — Профессор, — шепчет она, преодолевает расстояние до двери за пару шагов, с силой толкает дверь плечом. Кажется, Северус Снейп знал, кто войдёт, за секунду до: как всегда, просчитывает действия Гермионы на шаг вперёд, и она с лёту напарывается на знакомый колючий взгляд, стоит только открыть дверь. Стыдная смесь страха вперемешку со злостью на саму себя мгновенно расползается внутри, ширится, заполняя грудную клетку. Словно ей снова восемнадцать. Словно она безмозглая первокурсница, отвечающая у доски — Не можешь научить своих студенток стучать? — Всеми силами стараюсь изжить из них эту зловредную привычку, Люциус, — отвечает Снейп, не поворачивая головы в сторону прокурора. — Если мисс Грейнджер приучится просить разрешения, то начнёт проделывать это и с социопатами. Первый же из них, что окажется не в кандалах, отрежет её голову и закопает у себя на заднем дворе. Добрый вечер, мисс Грейнджер. — Добрый вечер. Профессор Снейп, — Гермиона невольно делает шаг назад, спиной натыкаясь на грудь Паркинсон. — Снейп? Вы — Северус Снейп? — переспрашивает Панси. — Что вы делаете в Луизиане? — Пытается исправить ошибки прошлого. Как и все мы. Голос Блэка приводит Гермиону в чувство. Она так и не находит очки — в рюкзаке, кажется, нет вообще ничего, кроме старой гигиенической помады, бесполезного блокнота и старого кассетного «Волкмена», — и Грейнджер приходится напрягать глаза, чтобы сфокусироваться на очертаниях мебели и людей вокруг. Небольшой кабинет выглядит тесным из-за плотной бордовой ткани портьер на высоких окнах, забитых книгами стеллажей по периметру и украшенного старомодной лепниной камина у северной стены. Внутри жарко натоплено, пахнет старой бумагой, древесной смолой и душистым дымом. Кроме Снейпа, старшего Малфоя и Блэка, Гермиона успевает заметить ещё одного человека в углу: женская фигура кажется незнакомой, а лицо полностью скрыто в тени. — Тут, похоже, пижамная вечеринка для своих, — тянет Панси. — И почему нас не позвали. — Потому что это не ваше дело, сержант, — огрызается Блэк, и Гермиона кожей чувствует, как Паркинсон мгновенно подбирается, вытягивается в струнку под его пронизывающим взглядом. — Или вы недостаточно давно на службе, чтобы научиться не задавать ненужных вопросов? — Да, сэр. Прошу прощения, сэр, — чеканит Паркинсон, и Гермиона поводит плечами. Очевидно, что Блэк действует на Панси так же, как Снейп на Гермиону. Старшие по званию, по академическим заслугам, авторитетные, они внушают страх и суеверный трепет, парализуя волю. Если не пресечь это на корню, то можно прямо сейчас уйти из прокурорского дома, поэтому Гермиона собирается с духом, надеясь только, что голос не подведёт: — Ненужных мы не задаём. Мистер Блэк, мы видели могилу родителей Гарри. Их смерть связана с тем, что происходит в городе — как и с серией убийств в Миннесоте двадцать лет назад. — Туше, — Малфой ухмыляется. Он поднимается со своего места, проходит к бару в противоположной стороне кабинета — ненароком задевает Гермиону плечом, и она чувствует аромат дорогого одеколона от его гладких блестящих волос. Сириус же подаётся вперёд, бессильно роняя тело, упирается локтями в колени. — Глупые, глупые дети, — стонет он, зарывается в волосы пятернёй. — Вы же понятия не имеете, куда влезли. — Не мы влезли, мистер Блэк. Вы нас втянули. — Замолчите, Грейнджер! — шипит Снейп, и Гермиона закрывает рот. Впрочем, она и так сказала всё, что хотела. — Не драматизируй, Блэк, — говорит Люциус, ставит перед Блэком обновлённый стакан с джином. — Или ты действительно считал, что Поттер никогда не узнает? — Конечно, считал. Он, на пару с Люпином, носится с мальчишкой последние двадцать лет, — цедит Снейп. — Поттер опасен! Посмотри, к чему привела твоя защита, Сириус! — В каком смысле «опасен»? — вклинивается Гермиона, но Блэк отмахивается: — Не слушайте его, мисс Грейнджер, профессор стар и выжил из ума! Твои проповеди, Северус, я выслушивать не собираюсь. Ты ведь предпочёл смыться — и не разбираться с последствиями, хотя ты — как и все мы, все до единого в этой комнате, — несём ответственность за то, что творится у нас под носом! Снейп открывает было рот, но Люциус опережает его: — Ради всего святого, Блэк, в тебе говорит чувство вины, а не ответственность! Ты не спас Лили и Джеймса не потому, что плохо старался, а потому, что они сами сделали свой выбор. Сириус ощетинивается — как озлобившийся пёс, готовый к прыжку. — Да что тебе известно о вине, Малфой… — Достаточно! До этой секунды Гермиона была уверена, что нет силы, способной затормозить Сириуса Блэка. Но силуэт незнакомки за его плечом приходит в движение — и все вдруг прикусывают языки. Её голос звучит глухо, словно пробиваясь сквозь толщу солёной воды: — Вина, ответственность, выбор… Двадцать лет назад вы поручили всю чёрную работу чёрной ведьме. И теперь мои дети гибнут от рук белого колдуна. Незнакомка встаёт, делает шаг вперёд, и шёпот огня в камине смешивается с сухим шорохом костей. Гермиона может, наконец, рассмотреть её целиком: раскосые глаза, острые, как лезвие, скулы; тёмную кожу и чёрное полотно волос, с вплетёнными в них соловыми черепами. — Я знаю, кто вы, — шепчет Панси. Её голос дрожит, как дрожит притихшее в камине пламя. — Гарри просил пробить ваше имя. Вы — Мари Лаво. — Королева вуду собственной персоной, — тихо говорит Люциус. Салютует бокалом, и Лаво кивает в ответ. — Вы принесли дурные вести, — говорит она, осматривает Гермиону и Панси с головы до ног. — Два воина и два мага отправились на поиски пьяного корабля. Грейнджер кивает — наконец-то кто-то в этой комнате готов их выслушать: — Гарри не оказалось дома. Его машины тоже нет. Мы думаем, что он поехал в Дамбалла-Ведо, и, кажется, Драко вместе с ним… — Драко? — Люциус хватается правой рукой за спинку кресла, резко поворачивается — и только сейчас Гермиона замечает кожаную перчатку на его ладони. Он, как и Блэк, меняется в лице: оба бледнеют настолько, что это заметно даже в красном зареве от тлеющих в камине дров. Лаво поводит головой, и кости в её волосах снова трещат, бьются друг о друга, как гладкая морская галька: — Я вижу четверых в пути. — Уизли, — стонет Блэк, бессильно откидывается назад. — И Забини, да? Панси и Гермиона коротко переглядываются. Грейнджер кивает — неуверенно, отчего-то чувствуя свою вину. Если бы они приехали в квартиру Гарри чуть раньше… — Если бы вы приехали раньше, это бы ничего не изменило. Том ищет встречи с Гарри и рано или поздно добился бы своего. Место, куда Гарри отправился, невозможно найти, если Том не позволит. Поэтому, Гарри и Драко доберутся до цели. Рон и Блейз застрянут на полпути — как застряли бы мы, если бы попытались. — Другими словами, — заключает Снейп: — мы вынуждены ждать. Гермиона щурится, наклоняет голову к плечу. — Ждать чего? Вы же знаете, кто стоит за этим. Почему просто не арестовать его? Сириус ухмыляется: — Мы не можем просто арестовать его, мисс Грейнджер, по той же причине, почему Гарри не смог бы арестовать Комптона за нападение на Драко вчера ночью, даже если бы его поймал. Малфой предостерегающе постукивает тростью об пол. — Блэк, — зовёт он, но Сириус только разводит руками: — Они ведь пришли за ответами, Люциус! Решили, что достаточно взрослые. — Достаточно, чтобы носить табельное оружие, — бормочет Панси, тут же опускает глаза в пол. — При всём уважении, сэр. Сириус машет рукой, давая понять, что больше не злится. Залпом допивает остатки своего джина. Он ставит пустой стакан на столик у камина: калёное стекло ударяется о дерево с глухим стуком, и в этот момент последний пазл в голове Грейнджер встаёт на место. — Потому что он мёртв, — понимает она — и невольно ёжится от озноба. — Мы не можем его арестовать, потому что он мёртв. — Убит. Если точнее, — добавляет Снейп. Он не сводит с Блэка взгляд, и на этот раз в его голосе ни капли раздражения. — Верно. Знаю, каким будет ваш следующий вопрос, мисс Грейнджер, — Сириус смотрит на неё, не отрываясь. Он не ухмыляется больше, и Гермионе кажется, она знает ответ. — Кто же совершил преступление? Что ж, зачитайте нам права, сержант Паркинсон: все, кто причастен к убийству Тома Реддла — из оставшихся в живых, конечно — сегодня здесь.***
Блейз просыпается от резкого толчка. Сердце в груди замирает на секунду, будто ухает вниз с оглушительной высоты. Отчего-то в салоне холодно — и ненормально темно, настолько, что Блейз видит собственное отражение в лобовом стекле. Он едва успевает прийти в себя, как чувствует присутствие чужого: инородное, пустое и мёртвое, оно касается его сознания, выискивая уязвимые места. На доли секунды, но этого достаточно, чтобы волна отвращения прошлась вдоль позвоночника, заставляя приподняться тонкие волоски на загривке. Рон не отзывается на своё имя: тупо пялится вперёд, сжимая руль. Глаза остекленели, подёрнулись белой плёнкой, и Блейз тяжело сглатывает ком, вставший поперёк горла. Забини не знает, как долго проспал, но этого времени хватило сполна, чтобы сознание Рона угодило в зачарованные силки. Сладковатый, приторный запах салемской магии, чуждой болотистым землям разлагающегося юга, просочился внутрь, смешался с воздухом в салоне. Магия попала в лёгкие Рона, в его кожу, кости и кровь. Блейз чувствует её присутствие, чужеродное, как ресница на радужке глаза — и сопротивляется. Рон не умеет того же — и теперь не слышит ничего, кроме чужого голоса в собственной голове. Сердце колотится в горле, и Блейз глубоко вдыхает. Пытается отстегнуть ремень безопасности, но пластик выскальзывает из мокрых ладоней. Блейз вытирает руки о джинсы, старается унять дрожь в руках и, разобравшись наконец с замком, приподнимается на сиденье, упираясь коленом в мягкую обивку. Рычаг от коробки передач впивается под ребро, когда Блейз хватает Уизли за ворот куртки, тянет на себя — и кусает, стискивает челюсти на шее Рона так сильно, как может. Не отпускает, пока не чувствует вкус чужой крови на языке. Это срабатывает. Укус приводит Рона в чувство: Уизли дёргается, выворачивает руль далеко вправо. Машину бросает в сторону, и Блейз теряет равновесие, летит назад, ударяясь лбом о край бардачка. Салон тут же наполняет запах жжённой резины. «Тахо» ведёт по скользкой дороге, и Блейз зажмуривается против воли — пока не смолкает скрежет шин об асфальт. Машина останавливается, вгрызаясь мокрым носом в заросли вереска на обочине. — Господи, Блейз. Что… Что произошло? Забини чувствует чужое дыхание на лице и решается открыть глаза. Рон наклоняется так близко, что между их носами не больше дюйма. Так близко, что Блейзу удаётся разглядеть сетку узоров на потемневших радужках чужих глаз. Рон протягивает руку, обхватывает голову Блейза ладонью, проходится большим пальцем по виску. — Ты ранен, — шепчет он, поворачивает ладонь. Его пальцы вымазаны в крови, и Блейз не сразу понимает, что эта кровь — его. — Просто царапина, — говорит он и, видя, как мгновенно мрачнеет лицо Рона, понимает, что лучше бы молчал. — Царапина? — рычит тот — и наклоняется ещё ближе, так, что рыжая чёлка касается переносицы Блейза. — Я вышибу мозги ублюдку, который это устроил. Уизли тяжело упирается ладонями по обе стороны от головы Забини — левой об открывшийся бардачок, правой — о край пассажирского сиденья, — собирается подняться, но Блейз успевает вцепиться в рукав его куртки: — Рон, послушай. Мы не можем ехать дальше. Посмотри на время. Уизли хмурится, но подчиняется. Шарит взглядом по приборной панели — и, стоит его глазам наткнуться на горящий циферблат, выдыхает шумно, словно получил кулаком под дых: — Какого хрена?! — Два часа ночи, — шепчет Блейз. Глотает воздух — удар о коробку передач даёт о себе знать резкой болью в левом боку. — Значит, мы уехали от прокурорского дома всего полчаса назад. Но это невозможно, потому что… — Мы ведь проехали Роксборо. Мы в дороге больше часа, — Рон переводит на Блейза взгляд, и на этот раз Забини невольно дёргается — столько глупой и безрассудной, железной решимости в чужих глазах. Уизли велит оставаться в машине, сам же садится на водительское сиденье, включает противотуманные фары. Белые конусы света прорезают туман, но тот наползает снова: смыкается у Рона за спиной, когда тот выскальзывает из «Тахо», течёт в салон из открытой настежь двери. Блейз нащупывает ручку над головой, нажимает, и дверь открывается с глухим щелчком. Протягивает руку вперёд — и туман заглатывает её по локоть. Блейз не видит собственных ступней, наощупь находит высокий влажный капот — и идёт вдоль, пока рукой не натыкается на тёплую ладонь Рона. — Забини, какого чёрта?! Какое слово из… — Из «оставайся в машине» ты не понял, да-да, — перебивает Блейз, и замирает, когда неожиданно горячие ладони Рона ложатся на его шею. — Куда ты хочешь идти? — Я должен найти Гарри, — шепчет тот, и Блейз чувствует чужое дыхание на своих губах. — В машине безопасно, и я хочу, чтобы ты оставался здесь — до нашего возвращения. Блейз пытается, но не может сдержать смешок. Только истерики не хватало, думает он и глубоко вдыхает в очередной раз. Осторожно обхватывает запястья Рона, делает шаг вперёд, грудью прижимаясь к чужой груди: — Рон, послушай. Послушай внимательно. Ты не можешь идти. Этот туман вокруг — он не позволит тебе добраться до Гарри, а если будешь пытаться, то умрёшь. Ты должен оставаться со мной. Пожалуйста, Рон. Я смогу нас защитить. На этот раз Рон молчит. Блейз знает, что у него нет сил спорить — не может быть, потому что сейчас Блейз сильнее. Уизли смотрит в его глаза и видит зарево магии в угольной черноте зрачка. — Я… Я должен быть тем, кто нас защитит. Рон пытается сопротивляться, и Блейз зарывается ладонью в его волосы. Проводит пальцами от лба до затылка, сжимает золотые пряди в кулак, чувствуя воду в ладони. — Ничего, Рон. Воины не обязаны справляться в одиночку, — уговаривает Блейз. Свободной рукой он обхватывает лицо Рона за подбородок, не давая отвести взгляд от собственных глаз. — Настала очередь мага помочь. Моя очередь. Мокрый асфальт холодит кожу даже сквозь плотную джинсовую ткань. Блейз садится, спиной прижимаясь к радиаторной решётке — тянет Рона за собой, пока тот не опускается тоже. Свет фар огибает их тела, подобно щиту. Рон кладёт голову Блейзу на колени, и тот прижимается затылком к бамперу «Тахо», прикрывает глаза. Блейз думает о том, что у Поттера не было бы шансов, будь он один. Привкус мертвечины оседает на языке. Туман вокруг сладко пахнет сгнившими яблоками и морской солью. От неё больно щиплет в носу, и Блейз старается дышать через рот. Заставь Поттера прикончить колдуна, Драко. Заставь — иначе мы навечно застрянем на палубах пьяного корабля.