***
Фарфор разлетается вдребезги. Ещё секунда, и брошенная пепельница угодила бы в лоб — череп раскололся бы от такого удара, как брошенная о мостовую переспелая тыква. Драко успевает увернуться каким-то чудом, хотя знает наверняка: это не спасёт его от смерти. Костлявая хищница уже прикусила загривок — Малфой слышит её голос, растворённый в дыхании Гарри. Вернее, того, что вернулось из логова Реддла вместо него. Шиворот толстовки превращается в удавку — стягивает шею, когда Поттер хватает Драко за шкирку и рывком переворачивает на спину. С чудовищной силой стискивает рёбра между бёдер, и Драко скорее слышит, чем чувствует, как трещат его собственные кости. costae verae costae fluctuantes apertura thoracis inferior corpus sterni До смерти напуганный мозг пытается отыскать навык, который мог бы помочь — и не находит ничего лучше, чем пустить бегущую строку полузабытой латыни. Перебирает всё, из чего Драко состоял. Всё, что поттеровский демон разотрёт в порошок. — Гарри… Гарри, зачем ты это делаешь? — Потому что я люблю тебя. И я должен сделать тебя своей частью, пока кто-то другой не выкрал тебя снова — или пока ты сам не ушёл. Шёпот Поттера горячий и сухой, как его губы, обезвоженные лихорадкой. И слова его — такой же лихорадочный бред, но Драко ловит себя на том, что нечто внутри него хочет сдаться. Жаждет раствориться в чужом могуществе без остатка — и это пугает его даже сильнее, чем безумие в незнакомых сейчас глазах. Чудовище. Или полубог. Какой ярлык тебе больше по вкусу? — Но я умру, Гарри. Умру навсегда — и меня никогда у тебя не будет. Поттер трётся щекой о щёку Драко, сжимает ладони на горле. Большие пальцы давят под челюстью — касание почти эротичное, и Драко сгорал бы от возбуждения, если бы не обмирал от ужаса перед близкой смертью. — Не бойся, мой милый, я не сделаю тебе больно. Ты ведь и сам этого хочешь. Хочешь стать моим. Хочу. Хочу, но не так. Если ты убьёшь меня, это буду уже не я. Кровь из разбитого носа затекает в горло, и Драко давится собственной жизнью, которая утекает сквозь пальцы, как упущенное время. Не собрать и не склеить, не развернуть вспять. Рассудок густеет, и Малфой постепенно впадает в бред: будто он лежит в раскалённом песке, зарывается руками в шёлковое тепло… И чувствует вдруг холодное и твёрдое под пальцами. Затвор блестит, как блестят глаза Гарри, и Малфой сжимает ладонь в последний раз перед тем, как проваливается в пустоту.***
Драко замолкает. Блейз молчит тоже, только нервно покусывает костяшку большого пальца — привычка, которой Малфой за ним раньше не замечал. Что ж, события последних недель многое в них изменили. — Верно ли я тебя понял, — начинает Блейз — и тут же обрывает сам себя. Качает головой — и вдруг стаскивает ботинки. Забирается на кровать быстрее, чем Малфой успевает возразить, прижимается плечом к плечу друга. — Верно ли я понял: Поттер пытался тебя убить. Но вместо этого ты застрелил его? — Нет. Не Поттер. — Да-да, а что-то, что подселил в него ублюдок Реддл. — Именно, и, Блейз. Я не стрелял. Драко беспомощно разводит руки. Взгляд снова цепляет чернильные разводы за окном: масляные пятна фонарей, блестящие машины, жёлтые полосы разметки… Ветер гонит пустой пластиковый пакет, и тот перекатывается по парковке, как заблудшая душа. Этот город населён призраками. Нам здесь нет места. — И не я устроил пожар. Первое, что я помню после того, как очнулся — толпу врачей, которая вытаскивала меня из машины.***
— Чёрт возьми, Гарри! Этот карлик жуткий до дрожи! — Рон отправляет в рот горсть карамельной кукурузы, ёрзает в кресле, поправляя сползшее набок одеяло. — Гарри! Гарри, ты что, спишь? Только посмотри на него — кошмар, да? — Рон! Гермиона спускает очки на кончик носа, смотрит строго поверх чёрной оправы. В больничной палате темно от синих сумерек за окном. Потолочные лампы отключены, и скупое освещение сводится к паре экранов по разным углам — телевизору и ноутбуку. В этом мёртвом голубом свете лицо Грейнджер выглядит почти так же жутко, как лицо мёртвой Лоры Палмер, завёрнутой в полиэтилен. От этого — и от грозного тона, Уизли растерянно роняет остатки попкорна на рубашку: — Что я сказал? В ответ Грейнджер только поджимает губы — и снова утыкается в монитор. Колёсико мышки щёлкает под средним пальцем, и Гарри заглядывает через плечо Гермионы, чтобы убедиться — она снова штудирует статьи об американских сектах рубежа веков. После новостей о Реддле (неофициальных, конечно: о произошедшем в Дамбалла-Ведо Гарри и Драко рассказали только узкому кругу) Грейнджер, уязвлённая тем, что в составленном профиле не было ни слова о секте, подошла к работе над ошибками со всей скрупулёзностью. За несколько недель, что Гарри бесцельно провалялся на больничной койке, Гермиона успела стать настоящим экспертом во всём, что касалось истории, специфики и структуры закрытых общин. Что не умалило её рвения разобраться в вопросе до сих пор. Стоит Грейнджер вернуться к работе, как Рон тут же снова принимается за своё. По кабельному показывают заключительный эпизод «Твин Пикс» — и Уизли едва не прыгает от восторга. И пусть сериал давно выучен наизусть, «это же традиция, Гарри, мы смотрим его каждый Хэллоуин!». И это святое. В очередной напряжённый момент Уизли наклоняется к Поттеру, опасно балансируя на задних ножках хлипкого больничного кресла, возбуждённо шепчет на всю палату: — Он хуже, чем Боб! Доводит меня до трясучки! И мгновенно получает вербальную оплеуху: — Это называется «эффект зловещей долины», Рональд, и, я умоляю, посиди смирно хотя бы пару минут! — шипит Грейнджер, не поднимая глаз от лэптопа на коленях. — Смотри свой сериал молча. Дай Гарри отдохнуть. — Свой сериал, — передразнивает Уизли в ответ. Корчит смешную гримасу — и вновь прикипает взглядом к экрану телевизора, высоко подвешенного в углу палаты. Развязка серии — и всего сезона — уже близка: мёртвая Лора Палмер складывает руки в таинственном жесте, и на секунду Гарри забывается. Перестаёт думать о пульте в собственной руке. Всего на секунду. Пульт контролирует подачу обезболивающего внутривенно, и сейчас индикатор над кнопкой мучительно горит красным, как волны занавеса в Чёрном Вигваме. Никакого морфина сверх положенной дозы, и плевать, что срастающимся костям и ранам нет до этого дела. Вид агента Купера на экране возвращает мысли к последним новостям. Теория Гарри подтвердилась: суммарное число жертв «луизианского маньяка» вышло далеко за три. Комптон оказался не первым убитым и Дюбуа не был последним — белых мальчишек с рваными ранами на шеях и запястьях находили по всему южному побережью с конца июля. Флорида. Алабама. Джорджия. Южная Каролина. Техас. Почерк, метод, профиль… Совпало почти всё. Смотри также: выход за границы штата. Смотри также: передача всех материалов ФБР. — Интересно, что скажет Бюро, когда разберётся в нашем деле чуть глубже? Гарри едва замечает, что произносит это вслух, но Рон мгновенно отзывается злорадной усмешкой. (Отчего-то навязанное сотрудничество с ФБР больно задело его эго.) — Им повезёт обнаружить Дейла Купера в своём личном составе. Иначе — я им не завидую. В любом случае, нас это больше не касается. — Прокуратура выдала ордер? — Гермиона на секунду отвлекается от статьи про «Семью» Мэнсона. — Угу. К завтрашнему вечеру материалы будут в окружном суде. Жаль, Нотт уже мёртв — я бы посмотрел, как поджарится его предательская задница на электрическом стуле. Гермиона и Гарри ничего не отвечают. В словах нет нужды: мнение Рона разделяют все. Гнилое, разбухшее от воды лицо мёртвого Нотта — первое, о чём Гарри вспомнил, когда пришёл в себя. Позже всплывали и другие детали, разрозненные, но складно встроенные в картину произошедшего на корабле, однако именно Теодор Нотт возник перед глазами первым — вместе со жгучей, выворачивающей злостью, причин которой Гарри не мог вспомнить ещё какое-то время. После остались формальности: оперативная группа обыскала морг — и обнаружила пропавшую машину Комптона. Старый «Форд» простоял на заднем дворе вплотную к вечно запертому чёрному ходу, незаметный в зарослях дикого орешника. Нотт накрыл машину серым непрозрачным брезентом, который к осени покрылся слоем грязи и сухих листьев, отчего сливался с окружающим пейзажем ещё сильнее. Сама машина вкупе с обнаруженными в салоне отпечатками Нотта, а также чек на покупку целой коробки отбеливателя и десять копий лирического сборника Артюра Рембо в мягком переплёте в багажнике — основание, достаточное для предъявления обвинений в тройном предумышленном убийстве. И пусть обвинение посмертное, и Теодор Нотт не совсем тот, кто действительно нужен, Гарри рад был ему отомстить. К тому же, наличие подозреваемого позволило закрыть новоорлеанское дело и выиграть немного времени: поиск связей с другими убийствами теперь на совести ФБР, и Гарри мог бы выдохнуть с облегчением, если бы не начал вспоминать кое-что ещё. Нечто, что случилось в Дамбалла-Ведо после того, как Драко вытащил их с пьяного корабля. — Кстати — о ключевых прозрениях, — Рон сминает упаковку из-под попкорна, и Гарри чувствует, как холодеет всё внутри. Он знает, о чём Уизли хочет спросить — и не ошибается. — Ты больше ничего не вспомнил? Не вспомнил, кто сжёг дом на реке в Дамбалла-Ведо? Почему у Драко Малфоя сломана скула и три ребра? Или откуда у тебя, Гарри, свинцовая пуля в животе? Откуда, Гарри? Одним точным броском Уизли отправляет бумажный комок в мусорное ведро. Гарри чувствует, как напрягается Гермиона рядом, сглатывает вязкую слюну. И отрицательно качает головой. Рон с сожалением поджимает губы. Хочет что-то сказать, но агент Купер встречает своего зловещего двойника, и Уизли отвлекается, снова погружаясь во вселенную маленького городка, затерянного в горах штата Вашингтон. Стальные ножки кресла глухо бьются о вытертый паркет. Гарри выдыхает. Прикрывает глаза, чувствуя, как омерзительный жар стыда расползается по спине. Столб огня вылизывает опрокинутую чашу неба. Мёрзлая земля, верхушки многолетних сосен и изогнутое речное русло — всё пылает в багровом зареве. И нет ничего больше, кроме огня и крови. — Огонь иди со мной! — Восторженно завывает Уизли, картинно закатывает глаза. — Рон, прекрати! — Гермиона с силой захлопывает крышку ноутбука, и в этот момент Гарри благодарен ей до одури. — Это ведь больница! Я не собираюсь больше выгораживать тебя перед Гринграсс, когда она в очередной раз решит выставить тебя из палаты! — Ладно-ладно! — шепчет Уизли, примирительно поднимает раскрытые ладони вверх. — Я буду молчать. Прости! В ответ Гермиона сердито поводит плечами — и вдруг улыбается, лукаво щурит глаза: — Может, принесёшь нам кофе, Даяна? Глупая уловка — Уизли выразительно качает головой, но всё же выбирается из-под пледа, накидывает куртку на плечо. Когда Рон выскальзывает из палаты, Гарри ловит себя на мысли, что Уизли нравится исполнять просьбы Гермионы, как ей самой — полагаться на Рона и Гарри и быть для обоих опорой. Невольно, Поттер задумывается об ощущении разумного и ясного тыла, которое Гермиона привнесла в команду — словно её появление в их жизни восстановило упущенное звено, укрепив всех троих, как никогда. — Ты так и не сказал ему? — Тихий вопрос выводит Гарри из раздумий. Гермиона наклоняется ближе, обдавая свежим и пряным ароматом духов. — Не сказал, что вспомнил? В ответ Гарри только бессильно трёт глаза основанием ладони, неуклюже путаясь в силиконовой трубке от капельницы. — Я не могу. Не могу сказать. Однажды Рону уже пришлось лицом к лицу столкнуться с тёмной стороной лучшего друга. Гарри поднял руку на Джинни — и, каким бы омерзительным ни был его поступок, Рон остался рядом. Он меньше всех заслуживает, чтобы его в очередной раз ткнули носом в то, каким грёбаным монстром является его напарник. Конечно, едва ли Рон оставит Гарри разгребать это тёмное магическое дерьмо в одиночку. Но Гарри не уверен, что готов проверить прямо сейчас. — А что Драко? Драко. Драко выписывают уже послезавтра, и насколько остра жажда Гарри приковать Малфоя наручниками к собственной кровати, настолько же твердо его намерение никогда больше к Драко не прикасаться — из страха в очередной раз причинить ему боль. — Ничего. — И ты не знаешь, помнит ли он? Гарри отрицательно качает головой. — Да и какая разница. Мне достаточно того, что помню я. В этот момент собственная злоба на Нотта кажется Гарри до абсурдного смешной. С какой стати он так ненавидит Тео, если сам оказался ничем не лучше? — Не воспринимай мои слова так, будто я лезу в твои дела или пытаюсь учить жизни — я не посмею, ведь не могу даже представить, что ты пережил и что чувствуешь сейчас, но… Гарри, — Гермиона наклоняется ещё ближе, и Поттер чувствует её тонкую холодную ладонь на своей руке. — Я думаю, вам стоит поговорить прежде, чем ты примешь какое-то решение. У Драко есть собственная воля, и с твоей стороны нечестно будет лишать его права голоса. На мгновение в палате повисает тишина. Гарри раздумывает о том, что услышал: доводы Гермионы звучат здраво, как и всегда, но как увязать их с мучительной виной, что выкручивает изнутри? Наконец, Грейнджер прерывает молчание — коротко постукивает пальцами по крышке лэбтопа. — Гарри, у меня самолёт завтра. Точно. Ещё один удар под дых: единственный человек, с которым Гарри готов поделиться, улетает на другой конец страны — и не вернётся, по крайней мере, до зимы. Впрочем, ныть вслух Поттер не намерен, и Гермиона продолжает: — У меня есть для тебя кое-что. Рассчитывала отдать раньше, но Панси получила последний пакет из Миннесоты только вчера, — голос Грейнджер звучит неразборчиво: она говорит и одновременно тянется за рюкзаком, брошенным на полу у изножья кровати, долго ищет что-то внутри. — Вот. Возвращаю долг — за провально составленный профиль. Грейнджер оставляет на тумбочке древний плёночный «Волкмен» с парой аудиокассет — коробки прозрачные, без единой этикетки внутри, — и потрёпанный временем каталог. Старый картон мнётся и пушится на углах: папка сильно разбухла от вложенной внутрь кипы бумаг. Она похожа на те, что используют для подшивки документов в архиве новоорлеанского отделения полиции. И только зелёный цвет картона и пара старомодных хлопковых шнурков, стянувших обрез, выдают совсем другой штат — и другую эпоху. Обложка каталога девственно чиста. Нет ни идентификатора, ни даты, ни номера участка, и Гарри поднимает на Грейнджер растерянный взгляд: — Что это? — Мне удалось узнать кое-что о твоём прошлом, Гарри. О том, как погибли твои родители. Это, — Гермиона ударяет костяшками пальцев по обложке: — материалы из полицейского архива в Мейпл-Гроув. Там служил твой отец, Гарри, и Сириус. Двадцать с лишним лет назад. Там же… — Там же, где находится община Морсмордре. Гарри и сам не знает, откуда ему это известно, но в памяти, одна за другой, вдруг разгораются давно забытые картинки. …Белое поле снега, бескрайнее, до самого горизонта. Сугробы такой высоты, что Джеймсу приходится подсадить сына-четырёхлетку на плечи: только так Гарри может разглядеть занесённое снегом шоссе у ворот. Мама возвращается к ним — из другого, незнакомого Гарри, дома. Её улыбка и тёплый яблочный аромат от кожи, рыжие волосы, красный пуховик и красная машина вспыхивают на снежном полотне — и в памяти Гарри, — как огненный негатив… — Здесь всё, — тихо говорит Гермиона, и её голос причудливо вплетается в дробь капель об окно больничной палаты. — Всё, что они держали в секрете. Всё, от чего Сириус пытался защитить тебя эти годы. Поттер хочет спросить, кто «они», но в этот момент открывается дверь. Рон замирает на пороге: в одной руке картонная подставка с тремя стаканами из кафетерия на первом этаже. В другой — телефон, и Уизли, неловко зажав перчатку в зубах, пролистывает содержимое на экране. — Спасибо, — выдыхает он, когда Грейнджер помогает освободить руки. — Блейз пишет, что результаты дактилоскопии готовы. И они… Уизли осекается, и Гермиона привстаёт на носочки, заглядывает ему через плечо. — Что там? — странное выражение на лицах Гермионы и Рона заставляет Гарри приподняться на локтях, даром что больно натягиваются швы. — Твой пистолет, Гарри. На нём отпечатки Драко.***
Чем сильнее он сжимает, тем податливее становится тело под ним. Горячее от страха, мокрое от крови и пота. Ещё немного — и можно погрузить руки в тёплое нутро по локоть. Взяться за рёбра, как рычаги, вывернуть грудную клетку наизнанку. Сжать пульсацию сердца в ладонях. Кожа Драко сладко-солёная на вкус, пьянящая, как вино на меду и морской воде. Такова на вкус сама жизнь — и она ничья больше. Только моя. Моя. Моя. Безумный набат в голове заглушает вспышки сознания, вялые и редкие, пока тёмный шёпот не подменяет голос рассудка. Гарри припадает губами к старой ране на шее Драко — и та раскрывается сразу, обнажая своё сокровище. Кровь, горячая и сладкая, густым потоком изливается в рот. — Не бойся, мой милый, я не сделаю тебе больно. Ты ведь и сам этого хочешь. Хочешь стать моим. Хочу. Хочу, но не так. Если ты убьёшь меня, это буду уже не я. Ты разорвёшь меня на части, но не найдешь магии внутри меня. А когда осознаешь, что натворил, горе и ужас будут такими сильными, что ты не выдержишь — и пустишь пулю себе в висок. Не нужно. Я останусь рядом с тобой по своей воле, и ты должен мне поверить. Я знаю, что это непросто — и знаю, что тебе хватит для этого сил. Голос Драко вплетается в сознание, и Гарри пропускает момент, когда чужие слова становятся его же мыслями. Осколки неотравленного ещё разума подхватывают их, раскручивают волшебный спасительный клубок. Словно Малфой нашёл уязвимость в стенах безумного лабиринта. Узкую щель, достаточную, чтобы тонкое лезвие вошло внутрь. Осталось только провернуть. Ты стал тем, кем опасался стать. Не Реддл заставляет тебя делать это сейчас. Есть только ты. Ты — тот, за кем ты гонялся всё это время. Ты — зло, которое нужно уничтожить. Левая рука скользит вниз, обхватывает ладонь Драко — за секунду до того, как пистолет выскальзывает из ослабевших пальцев. «Зиг Зауэр» ложится в ладонь, как влитой — смертоносный кусок металла. Безвольный и безразличный ко всему. Безропотный слуга, готовый прикончить собственного хозяина — и Гарри спускает курок. Свинцовая пуля взрезает кожу и мышцы, дробит кости — и грохот гильз растворяется в острой боли, рубящей шипованные лозы чар под самый корень.***
Гарри не выходил на улицу целую вечность. Единственное, на что хватает сил — три шага от ненавистной больничной койки до узкой уборной. Офицер полиции, гордость управления, он уже может самостоятельно почистить зубы и справить нужду — настоящий герой! Гарри всё ещё не способен принять душ без помощи, и запах собственного пота и грязных волос бесит настолько, что хочется содрать собственную кожу живьём. Или повеситься на стальной штанге в душе. Прямоугольник зеркала на бесцветной кафельной стене до мерзкого честен: кожа трупного землистого цвета натянулась на череп, как старая резина. Щёки впали, глаза ввалились, и Гарри не может отделаться от мысли, что его место — на малфоевском разделочном столе в подземельях участка. Ну вот, опять. В очередной раз сознание проходит по краю воронки под именем «Малфой», готовое соскользнуть в бездну отчаяния, и Гарри выкручивает вентиль с холодной водой до предела. Трубка от капельницы путается под руками, лезет в рот вместе с зубной щёткой, когда Гарри сплёвывает пену в раковину. Ополаскивает лицо и шею. В туалете воняет дезинфектором — от этого запаха тошнит, и Гарри возвращается в палату, надеясь скоротать время за перебором подвисших нераскрытых дел — Рон великодушно прислал курьера с целой стойкой пыльных коробок. («Всё равно тебе нечем заняться»). Гарри закрывает за спиной дверь, щёлкает выключателем на стене — и понимает, что не один. — Доброе утро, Поттер. Драко. Гарри не помнит дня, когда бы он не приходил. Драко был первым, кого Поттер увидел, когда очнулся: тогда к Гарри ещё никого не пускали (как и неделю после), но Малфой, вероломно пользуясь тем, что занимал соседнюю палату, тайком пробирался к Поттеру каждую ночь, стоило только дежурной медсестре отлучиться на обход. Караулил у кровати — так сказала Астория. Скривила губы в свойственной ей холодной манере и добавила: «Не говори, что я рассказала. Сам он не признался бы никогда». Присутствие Малфоя рядом исцеляло. Гарри наслаждался каждым прикосновением, радовался, когда слышал его голос, жил от визита до визита — до тех пор, пока не начал вспоминать. После этого даже мысли о Драко превратились в пытку: чувством вины и непреодолимой тягой, раздирающими на части. Гарри надеялся, что Малфой заговорит о том, что произошло. Обвинит во всём, как сделала Джинни, хлопнет дверью и никогда больше не вернётся. Надеялся, что коллеги по управлению однажды заявятся в палату с дубинками наперевес: предъявят обвинение в покушении и зачитают права. Но вместо этого они только присылали душистые лилии с открытками на упаковочной бумаге. Сжимая ладонь Драко в своей, Гарри каждый раз, до разрыва лёгких, до боли в костях надеялся, что электрический разряд прошьёт его руку насквозь, до самой груди — и разорвёт его чёрное сердце на кусочки. Но, видимо, кто-то сверху всерьёз решил, что смерти недостаточно для искупления — и, да, чёрт возьми, так оно и было. Я знаю, что выбрал тебя, но, господи, почему ты всё ещё рядом? Вопрос почти соскальзывает с губ, но Гарри вовремя прикусывает язык. — Доброе. Солнце слепит глаза, и Поттер отводит взгляд. Делает неосторожный шаг — нога цепляется за стальную трубку стойки, обвитой сосудами капельницы. Слабые колени предают мгновенно — ещё секунда, и Гарри рухнул бы на кровать. Малфой моментально оказывается рядом, цепко ловит за локоть, удерживая: — Осторожно. — Я в порядке. Гарри огрызается. Выдёргивает руку из захвата — резче, чем необходимо, — но Драко не подаёт виду. — Разумеется, ты в порядке. Малфой осматривает палату — берёт с тумбочки пластиковый стаканчик. Поднимает на уровень глаз и встряхивает пару раз. — Не пьёшь эту дрянь? — Ты знаешь, что нет. — Умница, Поттер. От этой скупой ласки внутри мгновенно разливается непрошенное тепло. В наказание Гарри сжимает нежную кожу на внутренней стороне предплечья, запрещая себе наслаждаться тем, что Драко рядом. Потому что это — не для него. Малфой смывает «Золпидем» в унитаз. Возвращается обратно, проверяет аппарат для подачи морфия у изголовья кровати. Полминуты — за которые Гарри делает пару глубоких вдохов. — Блейз сказал, дело перешло ФБР. — Да. — Не расстроился? Гарри равнодушно пожимает плечами. — Гарри, послушай, я… — Нет. Драко осекается. Он стоит напротив, так близко, что Гарри вдыхает пудровый запах его волос — и, наконец, осмеливается поднять голову. Посмотреть Драко в глаза. — Нет что, Поттер? — Нет, я не хочу тебя слушать. Не хочу тебя видеть. Не приходи больше, ладно? Скулы, худые щёки и шея Драко наливаются красным: Поттер успевает заметить, как сжимаются его челюсти, как дёргается острый кадык. — В каком смысле? — Тебя выписывают завтра. Думаю, будет лучше, если ты станешь держаться от меня подальше. — Лучше? — Малфой вдруг оказывается рядом. Хватает Гарри за подбородок, жестоко дёргает вверх. — Да что с тобой, Поттер? Что он с тобой сделал? Где твоя чёртова хвалёная сила духа?! Ярость в чужих глазах настолько сильная, что Гарри почти сдаётся. Почти. — Ты сказал, что любишь меня. Тогда, в этом грёбаном доме на реке — ты сказал, пытаясь придушить меня, и я запомнил. Всё дело в этом, да? Всё дело в любви? Гарри нечем крыть. Он не пытается вырваться, не пытается отрицать — только трусливо закрывает глаза, но Драко и не думает останавливаться. — Считаешь, что спасёшь меня этим? Правда надеешься, что я позволю тебе так поступить? Я не дал тебе себя прикончить, так какого, мать твою, хрена, я должен позволить тебе меня бросить! Драко срывается на крик. Перехватывает подбородок Гарри крепче и вдруг накрывает его пах ладонью. Пары коротких грубых движений достаточно — член Гарри мгновенно встаёт, чего не скрыть тонкой ткани больничных штанов. Драко чувствует это и отпускает тут же, толкает голову Гарри сильно и зло, и тот почти заваливается на спину. — Делай, как знаешь, но я задачу тебе не облегчу. Я тоже тебя люблю, Поттер. Счастливо оставаться. Дверь захлопывается с такой силой, что шумно обваливается штукатурка по углам. Поттер остаётся один на один с болезненно набухшим членом напополам с выжженным полем в груди — и острым, ноющим чувством утраты. Мучительным достаточно, чтобы сойти за искупление.***
Оглушительный хлопок, острый запах пороха и горячего железа, наконец, ужас от того, что готов был совершить — всё это слишком. Виной тому шок или принятый наркотик, но уже секунду спустя Гарри почти не чувствует боли — словно сосуды внутри превратились в пластиковые трубки, по которым электрический насос качает лидокаин. Наконец Гарри смотрит на мир сам, и радовался бы этому, если бы не обмякшее тело Драко под ним. Малфой дышит. Слабо и рвано, но дышит, и Поттер проходится ладонью по его лицу, оставляя уродливые следы собственной крови на чужой коже. — Прости. Прости меня. Драко не отвечает, и Гарри думает, что заслуживает наказания куда сильнее, чем свежая дыра в животе. Воздух снаружи прихватывает мокрую кожу сотнями морозных игл. Остывшее за ночь шоссе исходит паром, розовым от утренней зари: небо лениво краснеет, нехотя избавляясь от чёрной вуали на западной стороне. Машина стоит там же, где была — у самой кромки воды. Гарри опускает Малфоя на песок рядом, прислоняет спиной к двери заднего сиденья. Откручивает клапан бензобака. Топлива хватит, чтобы добраться до больницы — вот только Драко, хоть ему и досталось, выживет и так. Спасать себя Поттер не намерен: пустить пулю себе в живот недостаточно — и Гарри знает, что не покинет это место, пока его не уничтожит. Пока не будет уверен, что избавил Драко — и мир, в котором намерен его оставить, — от всего, что могло бы ему угрожать. Остывшее за ночь шоссе исходит густым паром. Гарри находит в кармане старую «Зиппо» и упаковку «Lucky Strike» с последней сигаретой внутри. Идеально для предсмертной затяжки. Достаточно, чтобы спалить это место дотла.***
На заднем дворе больницы сжигают мусор и избыток палой листвы. От этого стылый воздух густеет, насыщенный ароматным дымом, дождевой водой и запахом карамельных яблок, корицы и тыквенной мякоти, разогретой огарками свечей. Гарри вдыхает поглубже. Сильнее закутывается в колкий плед. Возможность дышать чем-то, кроме спёртого воздуха палаты, вдруг приобретает особую ценность — даром, что он всё ещё не способен гулять сам. — Чёртов дождь. Замёрз? — Всё нормально. Сириус останавливает коляску в конце аллеи, где асфальт усыпан лопнувшими плодами старого каштана: фиксирует литые колёса, расправляет вязаный плед на коленях крестника. Смахивает охапку гнилых от сырости листьев со скамьи. Всё это время Гарри неотрывно следит за прокурорской машиной, припаркованной у входа в больницу. Намытые бока чёрного «Линкольна» блестят от воды и бликов флуоресцентных фонарей, вкопанных по периметру газона. На крыльце рядом пара медбратьев лениво раскуривают сигарету, запивая табачный дым колой из одной банки. — Ты уверен, что хочешь это сделать? Покурить — вот, чего он хочет. — Прости, Гарри. Я должен спросить. Поттер кивает. Стаскивает очки с носа — линзы запотели, и Гарри протирает их краем пледа. — У тебя заберут значок. И добавят запись о попытке самоубийства в личное дело. Туда же подошьют медицинскую карту — Гарри нет и тридцати, но она уже сейчас толще, чем его же досье. Подобным психам не место в рядах полиции. — Я готов отдать значок. Готов признаться, что сам в себя выстрелил — и выпотрошить своё грязное бельё перед всем управлением. Что угодно, ради… Стеклянные двери больницы разъезжаются в стороны, на мгновение открывая белоснежный, залитый светом холл госпиталя. Люциус — длинное чёрное пальто и пара перчаток, волосы туго забраны атласной лентой, — выходит первым. Кивает коротко, заметив Сириуса на аллее. Драко проскальзывает следом за отцом: Гарри узнаёт свою толстовку — бордовую, с золотым рисунком на груди. Она всё ещё велика Драко — и всё ещё сидит на нём идеально. Двери «Линкольна» закрываются с деликатным хлопком. Рокот мотора, шорох шин о мокрый асфальт — и габаритные огни скрываются за воротами. С глаз долой. Сириус рядом тяжело вздыхает, и Гарри, осознав, что пялится слишком явно, воровато отводит взгляд. — Ты ведь знаешь, что ему ничего не грозило? Ни я, ни Люциус, мы бы не позволили… — Я знаю, — обрывает Гарри — слишком поспешно. Делает глубокий вдох, успокаивая забившееся в горле сердце. — Знаю. Но хочу сделать это сам. Хочу сам принять решение — и защитить Драко. Дать ему возможность уйти. Хочу сам найти Реддла — и отомстить: за украденные души подростков и смерти моих родителей; за то, через что он заставил пройти мою семью и друзей. Пришло время взять жизнь в собственные руки. Поттер подыскивает верные слова, но не успевает произнести и звука. Блэк, кажется, понимает всё и так и вдруг обнимает Гарри за шею, притягивает к себе. Смачно целует в макушку, взъерошивая волосы пятернёй, как не делал с тех пор, как Поттер закончил среднюю школу. Целую вечность назад. Реддл верит всерьёз, что окружение Гарри — его ахиллесова пята. В этой глупой вере его главная ошибка — и однажды Том расплатится за неё жизнью. Тяжело противостоять врагам, но куда тяжелее заботиться о любимых: принимать непростые решения ради их защиты; выдерживать раны от опрометчивых слов или поступков, но никогда — никогда — не отпускать руку. Социопаты близоруко мнят себя хозяевами чужой воли — и под самым носом не могут разглядеть простую и грандиозную силу любви. Да, пожалуй, в этом Драко оказался прав. Всё дело в ней. — Я люблю тебя, Гарри. Ты ведь знаешь? Ты мой сын, и я пойду на всё, ради твоей безопасности, даже на ложь. Прости, что не говорил тебе всего. К чёрту прощение, думает Гарри. Он обнимает Сириуса в ответ настолько крепко, насколько позволяют слабые ещё мышцы рук — и время разворачивается вспять, течёт сквозь ладони, сцепленные в замок, вымывая остатки напряжения и обид. Дождь начинает накрапывать снова. Гарри и Сириус не уходят ещё какое-то время, бесконечно долгое — пока синие сумерки не укрывают белое здание больницы целиком, от скатов крыш до последней ступени на крыльце. Пока не загорается неоновая вывеска над входом. Гарри первым нарушает тишину: — Что ты будешь делать без меня со всей этой кучей убийств? Сириус сцепляет руки на затылке, разводит локти широко в стороны: — Понятия не имею. Федералы вовремя спохватились — дело «проклятого поэта» грозит стать легендарным висяком, — легкомысленно хмыкает и поддевает разбитый каштан носком ботинка. — Все эти зверства, немёртвые подростки — ширма, первая ласточка для последователей Реддла и его врагов. «Я жив, я готов вернуться и буду мстить». Настоящих преступлений мы ещё не видели — и этот чокнутый ублюдок покажет нам всё, на что способен. — Кому он хочет мстить? Сириус искоса бросает на Поттера лукавый взгляд. — Я знаю, мисс Грейнджер передала тебе документы перед своим отъездом. Поттер осторожно кивает: — Не успел их прочитать. — Прочти. Лили и Джеймс были не одиноки в своей борьбе. Они сыграли роль эрцгерцога австрийского[1], но не с них всё началось. И не с тебя. Поколение сменилось, Гарри, сменилась и мишень. Наши сыновья и дочери под ударом, вы под ударом. Поэтому, отчасти, Драко Малфой оказался на корабле вместе с тобой той ночью. Имя Драко мгновенно отдаётся надсадной тоской в груди. Боже, отпускать всегда тяжело — но в этот раз особенно, и Гарри не может отделаться от мучительной мысли, что совершил ошибку. — А что с последователями? — спрашивает, мелочно надеясь, что смена темы облегчит пытку. — Они действительно есть? Сириус пожимает плечами: — Куда бы им деться. Том Реддл — зло со множеством рук. Стерва Амбридж. Нотт. Игорь Каркаров. Последнее имя звучит знакомо. Кажется, Рон упоминал что-то… — Адвокат Крама? — Точно. Мы сдерживали Реддла почти двадцать лет, но лояльные ему члены секты тоже времени не теряли. Просочились всюду, куда смогли дотянуться — и теперь готовятся ко второму пришествию. Как и мы. Сириус замолкает. Глубокие борозды морщин рассекают его высокий лоб, и Гарри вдруг понимает, насколько сильной должна быть его тревога. Двадцать с лишним лет назад был только он и группа повстанцев, устроивших переворот в закрытой общине. Не было ещё целого города, за безопасность которого Сириус был бы в ответе. — Мы тоже будем готовы, — Гарри подталкивает Блэка локтем в бок. Улыбается — без напряжения впервые за долгое время. — Вы не смогли прикончить его в прошлый раз, но теперь всё получится. — Ты так уверен. Вопрос риторический, но Гарри убеждённо кивает: — Да. Ведь теперь у вас есть я. Идеальное оружие, созданное его же руками. Сириус смеётся в ответ. Хочет возразить, но телефон настойчиво вибрирует в кармане пиджака. На экране фото доктора Люпина — и Сириус подмигивает Гарри, жестом давая понять, что должен ответить на звонок.