Хроники Эхона: Лед и Скалы

      «Не боишься, что к тебе вернется за твой отказ?» Пожалуй, эти слова Генриха-Ясона Вайсе стали пророческими.       Лилит и Эдмунда спасли. Отряд сил Фартона подоспел достаточно вовремя, чтобы два подростка не околели в вымерзшем доме. С ним даже приехал лекарь. И только Генрих действительно оказался фантазией угасающего сознания — ни разу за долгий путь девушка больше не увидела его лица. Зато отряд вылечил Лили и забрал ее и брата из превращенных в сад ледяных скульптур остатков деревни. Они даже привезли их в Шинаен — в приют для жертв войны при королевском дворе. Однако на этом удача вновь отвернулась от окончательно осиротевших и потерявших все брата и сестры. Бумеранг отказа нагнал их и ударил так сильно, как только смог, лишив Лилит всякой веры в Богов и даже в жизнь.        Усталая и злая, Лили из последних сил вползла в комнату и первым делом обрушилась на кровать, уткнувшись носом в подушки. Сил не осталось даже на то, чтобы перевернуться. Зато в кармане тихо звякнули несколько тоний — серебряных монеток среднего достатка, не очень почитаемых, но способных обеспечить своему обладателю хотя бы пару дней относительной сытости.       — Лили, великие Боги, с тобой все в порядке? — нагнал ее угасающее сознание голос Эдмунда.       Девушка только невнятно пробурчала в подушку «все хорошо». Но хорошо, конечно, не было.       Шинаен оказался не просто большим, шумным и грязным городом, но нищей и уродливой образиной, в пределах которой выжить было той еще задачкой. Загаженные и запыленные улицы, потускневшие без ремонта фасады домов, карманники и мошенники тут и там, вечно растущие на все цены и скупая зарплата даже за самый тяжкий труд — Шинаен не жил, а доживал свой немалый век бедно, плохо и грязно. Слава Богу Фартона, Рату, приют давал своим постояльцам бесплатные услуги стирки и скудную, но дешевую еду. В остальном же все было так ужасно, как только могло.       С кошмарного происшествия в Лахоре прошло два месяца. Два тяжелых, мучительных месяца, в которые Лилит спала урывками, мучилась от кошмаров и никак не могла прийти в себя. Девушка устала. Некогда крепкая и сильная, она осунулась и истощала. Ее крепкие руки стали тонкими и слабыми, под потускневшими голубыми глазами пролегли темные круги, и даже золото волос покрылось серой пылью шинаенских улиц.       Лахор сдали внезапным союзникам Кальсота — империи Лань, что находилась за Нулийским перешейком. Сил сражаться с новым противником у страны не осталось, поэтому она покинула северные леса без боя, оставив на разграбление и растерзание все, что осталось от немногочисленных деревушек в той области. Страна катилась прямо в чертоги тьмы. Война забуксовала, южный фронт замер в ожидании новых боев. Последних боев, ведь ни сил, ни средств на поддержание усыхающего трупа некогда великой империи уже не осталось.       Только в Шинаене Лили поняла наконец, насколько все было плохо. Северная тишина и размеренность округа Станк оградили ее от ужасов. Там никогда не происходило ничего серьезного, а вести о новых поражения докатывались до далеких деревень с трудом. О деньгах в деревнях особо никто не пекся — дорого стоили только лекарства и вещи, а основные продукты, такие как еда и вода, жители добывали сами. Но Шинаен был другим. В нем деньги значили все, и выжить без них было невозможно.       Единственное, что держало Лилит в строю — Эдмунд. Ради него она вставала с рассветом и ради него каждый день выходила в пыль обедневшей столицы. Ради него же плутала по грязным переулкам, пробивалась сквозь скорбные толпы и искала работу. Наконец, ради него бралась за все, что давали — за раздачу лживо радостных военных газет, за доставку писем, за работу грузчицей на складах, где кроме женщин осталось лишь с десяток мужчин.       Это было тяжело. Но именно ее стараниями они с Эдмундом смогли в итоге купить ему коляску для инвалидов. Да, громоздкую, да тяжелую и неудобную, но коляску, давшую парню возможность если не ходить, то хотя бы ездить по маленькой комнатушке и выглядывать в окно, где текла жизнь. Серая, грязная и шумная, но жизнь. И ради него и его счастья Лилит готова была продолжить жить в том же ритме.       Еще бы остались хоть какие-то силы…       Скрип колес коляски брата заставил Лилит завозиться и с трудом сесть. Эдмунд подъехал совсем близко. В его голубых глазах заплескалось волнение, а ставшие слишком длинными светлые волосы упали на лицо, бросив на него тень, придавшую острым чертам тоскливого выражения. Пальцы Эдмунда теребили рукава слишком мешковатой и длинной рубахи. Он волновался за нее — об этом говорило все. Но Лили волновалась больше. А потому через силу улыбнулась и выдавила:       — Да, со мной все в порядке.       Она была ужасно зла на несправедливость, с которой сталкивалась каждый день новой жизни. Но брат не заслужил того, чтобы Лили вызверялась на него. Он пережил слишком много, чтобы получать еще и от сестры, которая все никак не могла прийти в себя после произошедшего в Лахоре. Эдмунд и так слишком часто слышал, как она просыпалась с криками и еще долго задыхалась, захлебываясь рыданиями и прижимаясь к его боку на одноместной и жесткой кровати.       — Лили, я же вижу, что это не так, — выдохнул брат вопреки слабой надежде девушки на его молчание. — Что произошло? Расскажи мне.       Лили сморщилась. Ей не хотелось рассказывать брату о сегодняшнем дне с шести утра до обеда. Это был безрадостный рассказ.       Но брат неправильно понял ее молчание.       — Лили, я уже оправился. Со мной все хорошо. Что бы ни происходило, я готов выслушать тебя. Доверься мне, прошу тебя.       — Эдмунд…       Лилит знала, что ее брат тоже все еще мучился своей слабостью. Он часто выпадал из мира, по долгу сидя у окна и едва дыша. Нередко она слышала, как брат кого-то звал в полузабытьи, словно бы этот кто-то действительно мог прийти. Но в такие моменты Лили позволяла ему побыть одному и только потом крепко обнимала, напоминая, что он не один. Брат же в своей заботе был более настойчив.       — Я просто немного устала. Мы все утро грузили ящики с продовольствием, — наконец решилась на небольшой рассказ девушка. — Руки отваливаются. Но заплатили прилично, так что не волнуйся. Я отдохну и снова буду в норме.       — Это ведь не правда, — уверенно произнес Эдмунд, с тоской осмотрев словно иссохшую фигуру сестры. — Сестренка, ты ужасно перетруждаешься. Пожалуйста, позволь себе отдохнуть. Постоянная работа — это ведь не хорошо.       В голосе брата Лили услышала молящие нотки, а в глазах увидела невыносимую тоску. И это заставило ее виновато вжать голову в плечи и притихнуть. Она понимала — брат действительно беспокоился за нее. Во всем белом свете у него осталась только Лилит. Последняя, кого он любил и без кого не мог жить. Когда-то давно, словно в прошлой жизни, Лилит сама сказала, что без нее Холоуэи не выживут. А теперь вела себя к смерти от переутомления, грозясь оставить последнего члена семьи на жалкое существование уличного попрошайки.       Но разве могла она жить иначе? Их с братом благополучие зависело от нее. От того, сколько денег она приносит. А еще она совсем не могла спать, не проработав до состояния абсолютного изнеможения, когда ноги отказывались держать, а перед глазами стелился мрак.       Брат беспокоился за нее. Но Лилит не могла жить иначе теперь, после того, как позволила погибнуть Лахору и, что важнее, любимой матери.       Идея о том, как отвлечь брата, щелкнула в голове девушки стоило ей только задуматься об этом. Однако ради ее исполнения нужно было собраться с силами и еще немного походить. Впрочем, чего не сделаешь ради любимого брата?       Вздохнув, Лили с трудом поднялась с кровати и потянулась. Перетруженные мышцы отозвались болью, но девушка только сильнее вытянулась, позволив свободной рубахе обнажить впавший живот.       — Что ты делаешь? — спросил Эдмунд.       — Готовлюсь пойти и отдохнуть.       — Что?.. Подожди, о чем ты?       — Помнишь, ты все хотел посетить королевские сады? — усмехнулась Лили, уперев руки в бока. — Думаю, пора.       — Чт… Лили, великие Боги! — вместо того, чтобы обрадоваться, Эдмунд нахмурился лишь больше. — Не думаю, что сейчас подходящее время для походов в сад. Тебе нужно не гулять, а хорошенько поесть и поспать побольше.       — Ой, да ладно тебе, — непринужденно произнесла Лилит, подойдя к брату. — Прогулка — лучшее лекарство от усталости! Сейчас выйдем в парк, купим те штучки, которые ты так хотел попробовать… Как они там?       — Корхоты, — протянул Эдмунд, внимательно наблюдая за каждым движением сестры.       «Боже, какое глупое название. Ну кто называет еду мундирчиками?» — мысленно пробурчала девушка. Однако в слух сказала совсем другое.       — Вот, корхоты, да. В общем, купим их, сядем на скамеечку, отдохнем в теньке. Хорошо же будет, как думаешь?       — Не уверен… — протянул Эдмунд, тихо вздохнув. — Ты точно хочешь этого? Идешь не для того, чтобы порадовать меня?       Конечно, Лили делала это исключительно ради брата. Королевские сады были ей интересны так же, как административные помещения складов, где она работала. Но ее брат хотел туда уже очень давно. Он не раз упоминал, что бывал в садах перед тем, как отправиться на фронт: когда их отправили в столицу на перегруппировку и назначение. Ему так понравилось их спокойствие, что с тех пор он только и мечтал вернуться туда. Лили не любила Шинаен и его редкую и душно пахнущую растительность. Но она любила брата. И больше всего на свете нуждалась в том, чтобы провести с ним хоть на пару часов в день больше. И сады были единственным шансом сделать это.       — Я правда хочу пойти туда. Поверь мне.       Эдмунду осталось только вздохнуть и позволить сестре начать переодевать его. Не то чтобы у них было много одежды — в старом комоде с выломанным нижним ящиком хранилось лишь два набора нижнего белья, мужского и женского, четыре рубашки на двоих и столько же брюк. Платьев у Лили не было — она была не против их носить, но брюки были практичнее, а деньги на непрактичную одежду девушка тратить не собиралась. Она предпочитала отдать их на хоть какое-то обустройство крохотной комнатки в приюте. Например, две недели назад затерла особо видные трещины. А еще за все два месяца натаскала в комнату купленных на барахолках подушек, одеял и ничего не значащих, но приятных картин и вышивок. Возможно, из-за таких предпочтений Лилит и не брали на более серьезную работу.       Девушка довольно ловко надела на брата выходные теплые штаны и переодела из свободной домашней рубахи в серую «уличную». Поверх девушка накинула на Эдмунда темную куртку, чмокнула его в макушку и ласково потрепала по жестким волосам. Эдмунд ответил довольной улыбкой. Лили немного приободрилась и, насвистывая себе под нос незамысловатую мелодию, вывезла Эдмунда в коридор.       Приют не был особо подготовлен для инвалидов. Чтобы вывезти брата на улицу, Лилит пришлось буквально посадить его на закорки. Еще с десять минут она спускала его и коляску по узкой темной лестнице, наслаждаясь сырым запахом плесени и созерцанием серых стен с осыпающейся с них штукатуркой. Эдмунд ругался на глупое устройство здания и просил сестру остановиться на лестничном пролете и подождать, если ей будет тяжело. Девушка же радовалась хотя бы тому, что у них была крыша над головой.       Спустив брата в тихий холл приюта, Лили вернула его в инвалидное кресло и вместе с ним вышла в душную прохладу Шинаена.       Приют находился напротив Фаролинда. Буквально — если жить с фасада здания, из окон можно было увидеть стены королевского двора и особо высокие деревья знаменитых садов. К тому же, вход в сад был свободен для всех жителей города. Поэтому Лилит не составило особого труда провезти озирающегося брата по узкой запыленной улочке между приютом и торговыми лавками к арке, знаменующей вход в королевский двор.       Сад встретил их приятной прохладой и чистотой. Полный деревьев и непривычной для Шинаена свежести, он был свободен от вездесущей пыли и гораздо более ухожен, чем привычные для Лилит улочки. Словно специально для Эдмунда тучи разошлись, позволив солнечному свету залить просторы притихшего сада. Где-то вдалеке щебетали птички. А вот людей не было. Лилит подозревала, почему. Скоро в столице должен был пройти фестиваль поддержки сражающихся на войне, и город готовился к нему как мог. Вряд ли у кого-то было время бродить по саду и наслаждаться его покоем.       Однако Лили и Эдмунда это не касалось. Для них война была не поводом для глупого фестиваля, а трагедией, оставившей их обоих сломленными и потерянными.       — Ну что, братец, нравиться? — спросила Лили, нагнувшись к Эдмунду.       — Я хочу сказать «нет», но ты знаешь, как я не люблю лгать, — расплывчато ответил Эдмунд, лукаво прищурившись и позволив сестре щекой прижаться к его макушке.       — То есть…       — То есть, да, нравится, но я был бы рад еще больше, если бы ты просто позволила себе немного отдохнуть.       — Эдмунд, не будь занудой, — усмехнулась Лили, выпрямившись и направив взгляд на только недавно распустившиеся кроны деревьев. — Неужели ты не скучал по мне и не хотел провести время вместе?       — Скучал. Очень. Поэтому и не стал особо сопротивляться.       — Это греет душу, мистер бука, — Лили хихикнула, и в это момент взгляд ее нашел ярко-малиновое пятно лотка с уличной едой. — О, а вот и шанс купить вкусности!       — Лили, подожди.       — М? Что? — девушка замерла, готовая выслушать его.       — Это точно ничего, что мы потратим деньги на лишнюю еду? — Эдмунд чуть виновато опустил голову, сложив руки на культях и принявшись нервно постукивать по ним пальцами.       — Ой, Эдмунд, не переживай! — наигранно небрежно взмахнула рукой девушка. — Денег достаточно. Тем более, разве еда может быть лишней?       — Лили, а если правду говорить?       — А я и не лгала, — усмехнулась Лилит, направившись к лотку. — Сегодня выдали зарплату, деньги правда есть. Так что не стесняйся и бери все, что душе угодно.       Эдмунд смущенно фыркнул, однако на сестру взглянул благодарно. От этого боль на секунду кольнула сердце Лили. Она знала, что брату тяжело привыкнуть к инвалидности и еще больше — к невозможности работать. Он всегда был трудолюбивым парнем и настоящим старшим братом, предпочитавшим заботиться, а не позволять заботиться о себе. Поэтому зависимость от сестры стала для него тяжким бременем. Еще более тяжким, чем душные воспоминания о боях, смертях и нападении на Лахор.       Но разве могла Лилит не заботиться о нем? Он столько лет почти что на руках ее носил, делал все для ее счастья, заботился… Она обязана была ответить ему той же монетой.       Девушка подвезла коляску брата к лотку, протянула ему тонию и дала самому заказать себе обед. А когда продавщица презрительно глянула на юношу-инвалида так оскалилась ей в ответ, что та чуть не выронила щипчики. На счастье Лили, Эдмунд этого не заметил. Зато продавщица, вместо того, чтобы презрительно смотреть, вручила юноше небольшой початок кукурузы, запеченный в хрустящей панировке. Обрадованно улыбнувшись, парень поблагодарил женщину, забрал сдачу и дал сестре увезти себя дальше — к скамейке недалеко от лотка, стоящей в тени большого раскидистого дуба.       Остановив инвалидное кресло у скамейки, Лили плюхнулась на чуть прохладное сидение и навалилась на кованую ручку, почти прижавшись щекой к щеке брата.       — Ну что, вкусно?       — А то! Попробуешь? — Эдмунд щедро протянул сестре початок.       А та и не отказалась. Скромно укусив бок кукурузы, Лилит прожевала хрустящую сладкую вкусность. Это оказалось… Необычно. Не то чтобы девушка никогда не ела кукурузы, хотя она, конечно, и была редкостью на севере, но с панировкой початки ей жевать еще не приходилось.       — Слушай, а действительно вкусно! — фыркнула девушка, задумчиво прищурившись. — Даже вкуснее местной хрустящей картошки.       — Но уж точно не вкуснее пирожков с олениной или картофельного пюре с луком… — мечтательно протянул Эдмунд.       И быстро осекся. Лили проигнорировала то, как дернулся брат, однако воспоминания хлестнули по живому. На секунду она даже ощутила мясной, пряный вкус пирожков на языке. Ее любимых. Тех, что так старалась печь почаще мама. Лили пересилила себя, задушила чувство снедающей тоски и ответила Эдмунду:       — Да, вот тут уже не перегибай. Лучше пирожков с олениной ничего не может быть. Тут даже сравнивать нечего!       — Ха-ха, ладно, пожалуй, я и правда чуть загнул, — выдохнул Эдмунд, расслабленно отведя взгляд от лица сестры. — Удивительно, как в Шинаене умудрились сохранить такой уютный парк? Здесь так спокойно, что и не верится, что мы все еще в столице.       — Мне казалось, тебе нравится Шинаен, — удивленно спросила Лилит.       — Ну, да… — чуть растерянно выдохнул Эдмунд. — Но сейчас он нравится мне гораздо меньше, чем когда я был здесь до войны. Тут… Слишком шумно. Душно. Вроде, и народу не так много, но все равно тесно. А еще так мало хороших мест, что и вовсе кажется, будто попал в параллельную реальность, где все серое.       — А в детстве мне кто-то все уши прожужжал, что в Шинаене жить будет…       — Пожалуй, я передумал. Осмыслил, так сказать.       Эдмунд улыбнулся — легко, самыми уголками губ, но при это достаточно тепло, чтобы в груди Лилит вспыхнула и расплылась волной тоска. Ее брат изменился. Сильно. Из веселого, неунывающего парня-оптимиста он превратился в задумчивого, откровенно мрачноватого мужчину. Больше похожего на сестру. Взгляды на мир у него тоже изменилось. Лилит видела, что Эдмунд больше не тянулся к постоянной активности, не гнал сестру бегать по Шинаену и осматривать все его закоулки, не искал приключений. Вместо этого он увлекся учебой, книгами и размеренной обыденностью.       Это не казалось Лили странным. Эдмунд пережил достаточно, чтобы перестать быть прежним. Но это не значило, что она перестала волноваться за него.       Самым большим ее страхом было то, что брат опять уйдет в полубессознательное состояние, в котором прибыл домой с войны. Сердце ее пело, когда он улыбался и с интересом осматривал парк вокруг, все больше напоминая себя прежнего и все меньше — безногую марионетку с оборванными ниточками.       — Тогда, думаю, ты не будешь против, если мы накопим денег и уедем в пригород?       — Даже наоборот, — рассмеялся Эдмунд. — Хотя, конечно, больше всего я буду рад, если ты будешь рядом со мной. В безопасности и, желательно, в спокойствие.       — Спокойствие понятие относительное, братец, — смущенно фыркнула девушка. — Ладно, там посмотрим. А пока… Расскажи, что ты читал сегодня? Узнал чего-нибудь новое?       — Как сказать… — Эдмунд призадумался и, приложив палец к губам, чуть прищурился. — Не то чтобы. Помнишь ту книгу, которую я купил две недели назад? Ну, ту, которая про древнюю архитектуру Шинаена? Она оказалась дурацкой. Впрочем, этого стоило ожидать…       — Почему?       — Она стоила десять валькос. Меньше тонии. Не стоило мне ее покупать, право слово.       — Да ладно тебе! — Лилит слегка стукнула брата в плечо. — Всякая покупка — опыт. Особенно если это покупка книги. Я рада, что ты стал так увлекаться чтением. Хоть кто-то из нас должен пользоваться головой.       — А я очень рад, что ты стала такой сильной девушкой, — улыбнулся Эдмунд.       Он не сказал этого, но в его глазах Лили увидела молчаливое «прости, что меня не было рядом». И это заставило ее сначала чуть скривиться, а потом обхватить брата за шею рукой, вжаться щекой в его щеку и замолчать, наслаждаясь тихим дыханием Эдмунда и чуть горьким запахом дешевого шампуня и душистого шафранного чая, исходящим от его одежды и волос. Вот этого ей действительно не хватало — теплой близости и нежности брата, не измененной даже войной.       — Эй, Лили, сестренка, не хочу тебя огорчать…       — М? — девушка оторвалась от брата и удивленно взглянула на него. — Чего?       — Тебе не кажется, что эти стражники идут к нам?       Лилит резко перевела взгляд туда, куда указывал брат, и в ту же секунду оскалилась, враз избавившись от улыбки и расслабленности. Отряд из трех мужчин в камзолах стражи королевского двора действительно направлялся к ним. И лица у них были не очень дружелюбными. А глянув за их спины, Лилит заметила и кое-кого еще… Знакомую фигуру в зеленом камзоле, неподражаемая походка которой заставила девушку скрипнуть зубами и до боли сжать кулаки.       Генрих Ясон-Вайсе. Виновник того, что ее брат сейчас сидел рядом в инвалидной коляске, а не ходил на своих двоих.       — Добрый день, леди Лилит Холоуэй, — произнес Вайсе, выйдя вперед стражников. При этом он низко поклонился, наградив девушку насмешливым взглядом. — Добрый день, сэр Эдмунд Холоуэй.       — До… — начал Эдмунд, однако сказать слово полностью не успел.       — Что вам нужно?       Вцепившись в подлокотник скамейки, Лили оскалилась, глухо рыкнув, словно сторожевой пес. Что ему было нужно? Два месяца он не появлялся в их с братом жизни, два месяца они были так далеко друг от друга, как только могли… Лилит даже начала потихоньку забывать о нем. Даже, казалось, отпустила и простила. Однако мужчина, похоже, не собирался давать ей этой радости.       — Грубо, леди Лилит.       — Я еще и не так могу, — прошипела девушка, прищурив глаза.       — Лили, это не вежливо. Дай ему сказать, — одернул сестру Эдмунд, мягко коснувшись ее кулака. — Зачем вы здесь, Генрих? Что вам нужно и как вы нас нашли?       — Благодарю, сэр Эдмунд, — к удивлению Лилит, Генрих мягко улыбнулся. — Как мы вас нашли не столь важно, но если вам интересно: хватило просто спросить пару людей. А вот что нам нужно уже важнее.       Вайсе обратил все внимание на девушку. В янтаре его глаз сверкнула насмешка, от которой гнев прошил Лили и заставил ее нервно повести плечом. Желание начистить лицо этому наглому, самоуверенному эгоисту настойчиво забилось в голове, пытаясь вырваться. Удержать его удалось лишь потому, что ладонь брата грела девушке кожу.       Лилит не представляла, как Эдмунд мог оставаться таким спокойным рядом с этим парнем. Но она вняла его желанию и не двинулась с места.       — Мы пришли за вами, леди Лилит. Вас снова приглашают на аудиенцию.       Лилит сморщилась. Опять? Зачем? Ей казалось, она четко дала понять, что думает об их идее отправить ее на войну. Неужели они с первого раза не поняли?       — На этот раз отказ тоже не принимается, леди.       — А не пойти ли вам куда подальше? — рыкнула девушка. — Свое мнение я высказала в первую аудиенцию. И с тех пор его не поменяла.       — О, не переживайте, у короля найдутся аргументы, — улыбнулся Генрих, взмахом руки направив солдат вперед. — А уж до зала вас мы доведем. Если придется — силой.       — Эй, Генри, может, не надо так строго? — Эдмунд подался вперед, прикрыв Лили плечом. — Что вам нужно от моей сестры?       — Прости, Эд, но это секрет.       — Это связано с нашим отцом и его наследием, — отчеканила девушка, проигнорировав нежные «Генри», «Эд» и добрые улыбки, царящие между ее братом и этим мужчиной, ненависть к которому она никак не могла отпустить.       — Вы не умеет хранить секреты, да, леди?       — И не собираюсь этого делать, если вам интересно.       Лили почувствовала, как рука Эдмунда стиснула ее кулак. Взгляд юноши помрачнел. Девушка поняла — он догадался о сути аудиенции, на которую тащили его сестру. И это ему точно не понравилось.       — Лили, иди с ними.       — Что?       Девушка удивленно дернулась. Брат посмотрел ей прямо в глаза — в глубине голубых озер она увидела решимость и силу, которые, как ей казалось, давно оставили Эдмунда. Это были военная сила и решимость, зовущая в бой.       — Это важно, сестренка. Я понимаю, что ты не хочешь. По большей части из-за меня. Но, послушай, это важно. Особенно теперь. Сходи с ними и не спорь, ладно?       Дрожь скользнула по коже девушки. Холодок пронзил спину, возмущения умерли в голове, так и не став словами. Брат казался ей таким решительным и уверенным, что она затихла и даже успокоилась. «Вот кому должна была достаться папина сила», — подумалось ей. Отведя взгляд, Лили выдавила:       — Только потому, что ты просишь, Эдмунд.       — Прекрасно. Рад, что мы договорились, — произнес Генрих, хлопнув в ладоши.       Рука его оказалась прямо перед лицом Лилит. Мужчина проявил свойственную военным Фартона галантность — предложил девушке руку. Но та только оттолкнула предложенную помощь и поднялась со скамейки самостоятельно.       — Но сначала мы отвезем моего брата в комнату. А еще мне нужно переодеться.       — Конечно, леди Лили. Как пожелаете, — улыбнулся Генрих.       И, вцепившись до побеления пальцев в ручки инвалидной коляски, Лили повезла брата обратно в приют. Птицы затихли и даже солнце словно померкло перед глазами девушки, вновь задумавшейся о предложении, прозвучавшем, казалось, в прошлой жизни.       Признаться честно, сейчас оно не показалось ей таким же неприятным, как раньше. Возможно, потому, что гордость притупилась, а желание защитить память отца осталась в сытом и счастливом прошлом, где не приходилось думать в первую очередь о выживании, и лишь потом обо всем остальном.