Хроники Эхона: Лед и Скалы

      На этот раз поездка действительно оказалась легче, но вместе с тем и скучнее.       Лили проснулась в шесть, наскоро позавтракала и загрузилась в экипаж. Там она свернулась калачиком в уголке скамейки и продолжила прерванный сон. Кошмары всё ещё мучали ее, а потому единственное, чего девушке хотелось по утрам — спать. Да и... Не собиралась она бодриться ради Генриха. А больше напарников в этой поездке у Лили не было.       К счастью, в Керне они оказались уже к двенадцати. Городок начал удивлять уже на подъездах. К сожалению, неприятно. Расположенный в глубоком пригороде, он был отрезан от Шинаена полями, маленькой деревенькой и километрами проселочной дороги, но, на самом деле, не сильно отличался от столицы. По крайней мере, был настолько же неприятным на вид. Его серые, тяжелые очертания прорезали холма и поля, словно скала — берег моря. В небе как будто развернулась серая шаль, настолько густо над низенькими домами тянулся дым. В таком месте ничего хорошего ждать не приходилось.       Как только экипаж въехал в тени пригорода, затрещав колесами по каменной дорожке, Лилит захотела вернуться в Фаролинд. Потому что Керн оказался не только уродливым на вид, но и ужасно душным. Настолько, что девушке стало дурно, как только она попыталась открыть окно и впустить в экипаж воздуха.       — Боги, чем воняет? — прошипела она, нервно дернув рукой и зазвенев дешевыми медными браслетами, надетыми больше для веса образа, нежели для красоты.       — Заводами, леди Лилит. Заводами, — фыркнул Генрих, приоткрыв один глаз. — Керн — производственный пригород Шинаена. Здесь заводов и опасных производств больше, чем во всех остальных округах столицы вместе взятых.       — Волшебное место. Просто волшебное.       — Воистину. Лучше в Эхоне не найдется... Но ты уж будь добра потерпеть.       Лили не хотела терпеть. Керн тревожил ее еще больше, чем Шинаен. А это она считала невозможным! Но Эмануэль попросил девушку всё проконтролировать. Он сам поехать не смог — государственные дела задавили, — а потому поручил Лилит, как чуть более уравновешенной, проследить за тем, чтобы Генрих привез элементаля. И, желательно, не силком. Принц верил ей. Поэтому девушка не стала огрызаться — только сжала челюсти покрепче и уткнулась взглядом в окно.       К ее счастью, Генрих и сам не был намерен продолжать спор. Вместо этого он снова закрыл глаза и привалился к борту экипажа, продолжив выхватывать короткие секунды сна. Лили этому только порадовалась. Напарник ее сегодня был еще более мрачным, чем обычно, и ей это едва ли нравилось.       Хмурый Генрих — грубый Генрих. И это не лучшее сочетание для такого ответственного дела.       На самом деле, Генрих стал мрачным еще когда перспектива ехать в Керн только замаячила на горизонте. Стоило принцу Эмануэлю начать собирать их на поездку за элементалем, как всякое проявление добра в Вайсе умерло. Он совсем замкнулся в себе и все больше времени начал проводить на той же площадке, где сразил Лилит. Девушка не понимала этого. Ни тогда, ни сейчас. Керн, конечно, не был лучшим местом в Эхоне, но явно не заслуживал статуса худшего. Как минимум потому, что существовали города юга.       Она могла бы спросить. Вряд ли ей отказали бы в ответе. Но это можно было истолковать как интерес к Генриху с её стороны. А уж что-что, а интерес к нему она показывать не хотела. Может, он и был в какой-то мере хорошим, но не настолько, чтобы Лили собралась всерьёз интересоваться его жизнью. Да и к тому же, он до сих пор продолжал насмехаться над ней. И девушку это порядком злило. Поэтому она позволила всему течь своим чередом.       И сейчас, сидя напротив бледного, хмурого и подергивающего ногой Генриха своего мнения не изменила. Просто еще больше захотела в Фаролинд. «И как только Эдмунд умудрялся с ним дружить?» — пронеслось в голове девушки. И тут же было раздавлено железным «Эдмунд добрее». Ее брат в годы до войны мог подружиться с волком, забредшим в курятник соседей, что уж говорить о нелюдимом солдате. Тем более, у него был опыт общения с сестрой с похожей манерой поведения. Может, не настолько ярко выраженной и разбавленной каким-никаким дружелюбием, но достаточно ясной, чтобы понять, как ладить с таким человеком.       Лили же не хотела и не собиралась дружить с Генрихом. С Эмануэлем и Вахором — да, однозначно. Они не пугали Лилит: принц был настолько робким, что вряд ли смог бы причинить ей боль, а Вахор... Этот оказался настолько наивным, открытым и ребячливым, что в нем нельзя было найти и капли зла. А вот Генрих... Генрих — другое дело.       Девушка больше не ненавидела его. Чувство гнева перешло в глухое раздражение и желание держаться подальше, не более.       Еще бы им не приходилось выполнять задание вместе, и все было бы совсем прекрасно...       Экипаж остановился как раз когда Лили снова потянуло в сон. Девушка услышала, как кучер спрыгнул с козел, а вслед за эти раздался стук в дверцу.       — Господа, мы приехали! Конюшни «Застрэ»!       — Ну наконец-то, — рыкнул Генрих, поднявшись со скамейки.       Он первым вышел в пасмурный кернский день, принеся в экипаж запах дыма и нечистот. Для этого ему потребовался всего один грациозный прыжок. Лили дождалась, пока он отойдет, и тоже выпрыгнула на мостовую из мелких камушком. У нее это получилось не так легко — стопы больно стукнулись о камни, тело повело в сторону. Но она удержалась на ногах. И это было главным.       — Могла бы попросить помощи, — фыркнул Генрих, обратив на себя внимание. — Я не ядовитый, знаешь ли. И не настолько ублюдок, чтобы не помочь тебе.       — А я не настолько беспомощная, чтобы не выбраться из экипажа самостоятельно.       Лили чудом удержала комментарий к слову «ядовитый». Над Генрихом сгустилась туча, похожая на ту, что нависла над Керном. И ворошить ее, добиваясь грома и молний, девушке не хотелось. Не сегодня. Она только распрямила спину и постаралась казаться выше и мощнее на фоне зажатого, но явно не доброго напарника. Тот цокнул языком и закатил глаза. Его обида была настолько внезапной, что девушка растерялась. На секунду это даже выбило у нее почву из-под ног. Впрочем, она прикусила губу и сдержала колкость, вместо этого спросив:       — Куда мы после оплаты простоя?       Эмануэль дал им примерное описание юноши из видения — красивый, ухоженный и явно не из бедных. С помощью королевских художников он даже нарисовал его портрет. Но все это добро и знания о Керне вместе с ним оказались у Генриха. Эмануэль пытался упросить того передать бразды правления и информацию напарнице, но тот так ощерился, что принцу пришлось отступить. Лили знала совсем немного и нуждалась в направлении от Генриха. И она была уверена — ему это нравилось.       На ее счастье, тот не стал насмехаться. Может, сил не было. Может, просто не хотел. Но в любом случае ответил он спокойно, нарочито небрежно поправив манжеты черной рубашки.       — В дворянский сектор, конечно же. Там же снят и но...       — Многоуважаемый господин, не подадите ли монетку за хорошую поездку?       Лили едва не прыснула со смеха, когда рядом с Генрихом вырос низенький кучер. Уперев руки в боки, он широко улыбался и очевидно ожидал похвалы. И не дать ее ему было бы грубо. Генрих знал это лучше кого-либо. Поэтому и принялся шарить по карманам брюк, выискивая тонию.       Это дало Лили драгоценные минуты на осмотреться. Впрочем, едва ли Керн того заслуживал.       В нем не было ничего примечательного или хоть сколько-нибудь яркого. Весь городок представлял собой скопление низеньких и узких обшарпанных зданий, стоящих кучно и наваливающихся друг на друга в последних попытках не упасть. Лили стало страшно от одной мысли о том, как живут в этих домах люди.       В таком месте решительно невозможно было жить. Если в Шинаене серые дома и грязные улочки оттеняли яркие пятна вывесок, благоухающие кадки с цветами и редкие, но всегда заметные работы талантливых архитекторов, то все, чем мог похвастаться Керн — вывеской почтового отделения напротив конюшен. Выцветшей, замызганой и висящей на последней петельке. Все остальное место занимали жилые дома, за крышами которых торчали трубы и зловещие громады заводов. Невыносимый, чудовищный город. В добавок ко всему еще и ужасно тесный. Настолько, что на узком тротуаре едва смогли бы разминуться два пешехода, а дорога оказаласт настолько тонкой и разбитой, что Лили даже подивилась, как экипаж умудрился сюда доехать.       Но люди здесь жили, вопреки сомнениям девушки. Пока Генрих расплачивался с кучером, Лилит успела заметить женщину с ребенком, шедшую по другой стороне дороги, мимо почты. Маленькая и сухонькая, она почти тащила чумазого ребенка по заплеванной и покрытой табачным пеплом дорожке. Пыль поднималась столбом от каждого ее шага и покрывала и без того грязно-серое платье. На экипаж и видных гостей из столицы она даже не взглянула. А Лили от ее вида стало не по себе. Передернув плечами, она вжала голову в плечи и повернулась к Генриху, собираясь его поторопить. Но тот и сам, похоже, был не очень рад находится на улицах Керна. Это стало особенно заметно, когда он впихнул в маленькую ладонь кучера кучку тоний, отказавшись от сдачи. А еще потому, как он взглянул на Лили — словно затравленный зверь в тесной клетке. Девушке на мгновение даже стало жаль его. Генрих явно терзался мыслями более тяжелыми, чем она сама, и скрывать этого даже не пытался.       «Что с ним такое?» — подумалось Лили. Но спросить она не успела.       — Пойдем, — бросил Генрих.       Лили даже не стала язвить, только вытащила из экипажа свой походный мешок и пошла за ним. И только на подходах к конюшням все же спросила:       — Что с тобой? Ты сегодня не такой, как обычно.       — А что, заботишься обо мне?       Эта фраза, точь в точь повторившая то, что еще недавно сказала сама Лилит, заставила девушку покрепче сжать лямки рюкзака. Волновалась ли она? Немного. Ей не нравилось, что напарник, всегда такой наглый и самоуверенный, выглядел, словно побитая псина. Это напрягало. Она привыкла к другому Генриху. И конечно же изменения в его поведении тревожили ее. Это ведь ничего особенного не значило. Правда?       — Если не хочешь, не отвечай, — буркнула девушка, нахмурившись.       Она не ожидала, что после такого Генрих что-то скажет. Но он сказал.       — Я вырос в Керне. Здесь было родовое имение моей матери. Когда родители уставали от меня, я отправлялся сюда. А уставали они от меня каждый месяц. Дома я проводил... От силы три недели в сезон. Если особо везло. Поэтому мне не нравится Керн. Этот город... Он полон кошмаров.       Лили удивленно вздернула бровь. Генрих сказал это совершенно спокойно — даже его спина, маячившая перед глазами девушки, не дрогнула. И только в голосе проявились нотки боли, от которой по спине Холоуэй мурашки побежали. Если бы не такой тон, Лили бы не поверила словам напарника. Как Генрих, успешный и сильный, лучший боевой маг Фартона, мог соотнестись в ее голове с нечетким образом мальчика, вышвырнутого из родного дома на задворки столицы потому, что родители от него устали? В голове Лили это были взаимоисключающие понятия. Да и вообще — она с трудом представляла, что кто-то может настолько не любить своих детей, чтобы в буквальном смысле избавиться от них таким мерзким способом.       Правда оказалась смущающей. Поэтому все, что девушка смогла выдавить:       — Давай быстрее со всем этим разберемся.       Генрих только кивнул. Но и это девушка в такой странной ситуации приняла за данность.       Конюшни встретили их запустением и тишиной. Под скрипящей, поломанной крышей царила некоторая чистота, испорченная разве что грязными ведрами в углу да забитыми инвентарем мешками рядом с ними. Из всех стоил занято было только одно — самое дальнее. В нем стояла, пожевывая сено, тощая серая кобыла. Возле нее же крутился парень в потертой рубахе, мешковатых брюках, жилетке с огромной заплаткой на спине и кепке козырьком назад, из-под которой торчали прядки коротких каштановых волос.       Конюшня явно переживала не лучшие дни. Упадок чувствовался во всем. Интересно, как эти стойла умудрялись цепляться за жизнь, находясь в таком тяжелом положении? Задаться этим вопросом всерьез Лилит не успела. Генрих подошел к конюху и окликнул его:       — Парень, как нам попасть к хозяйке этих конюшен?       — Ее нет в Керне. Что вам нужно? – Произнес юноша, не оторвавшись от подливания воды в корыто.       — Нам простой оплатить нужно.       — Тогда вы по адресу, — довольные нотки зазвучали в голосе юноши.       Парень поставил опустевшее ведро на усыпанный сеном пол и наконец поднял взгляд на гостей. И в этот же момент Лили почувствовала, как сердце ее пустилось в пляс, а дыхание на мгновение сбилось.       Со строгого, чуть округлого лица на нее взглянули глаза удивительного цвета — изумрудно-зеленого, настолько же яркого, как первая весенняя трава. В голове Лилит отозвались слова Эмануэля: «Вы узнаете его — у элементаля земли самые зеленые глаза на свете. Но если этого не хватит, над левой бровью у него шрам, а под правым глазом родинка». Девушка скользнула взглядом по загорелому, красному от натуги лицу. И действительно — над тонкой, изящной бровью нашелся светлый шрам, а в уголке узкой, чуть впалой щеки отыскалась родинка, по форме чуть похожая на сердечко. Это был он — Родерик Милс, элементаль земли.       Растерянная и восторженная, Лилит бросила взгляд на Генриха. Тот, в свою очередь, тоже посмотрел на нее. Их взгляды столкнулись — дрожь скользнула по рукам девушки. В золоте глаз Генриха девушка нашла тот же восторг, что обуял ее. И пусть маска мрачности на лице солдата выдержала, Лилит почти физически ощутила то облегчение, что отдалось в выдохе напарника.       И только сам источник всеобщей радости ничего не понял. Довольная улыбка сползла с его лица, а приветливое выражение сменилось на недовольство. Руки его уперлись в бока, а поза стала вызывающей и даже угрожающей.       — Уважаемые господа, может, хватит переглядываться? Время — деньги, особенно если у вашего собеседника есть множество других дел. Вы собираетесь брать простой? Платите. Нет? Я пошел работать, — произнес он, оскалив зубы.       — Вас зовут Родерик Милс? — Сьовно не заметив требовательных ноток в голосе конюха спросил Генрих.       — Ага. Но какой вам с этого толк?       — Большой. Скажите, юноша, вы никогда не замечали у себя проявлений земляной магии?       Лилит с торжеством отметила, как вздрогнул при этом вопросе Родерик и как забегал его взгляд, словно выискивая по углам конюшни шпионов. Уверенность не покинула фигуру юношу, но он явно занервничал. Действительно, они пришли по адресу. И Генрих это тоже не упустил.       — Слышали ли вы когда-нибудь об элементалях?       Родерик напрягся еще больше. Глаза его блеснули непонятным Лили гневом, а изо рта вырвалось злобное «тс». Но он так и не дрогнул. Только медленно поднял голову повыше, словно сомневаясь, и произнес:       — Не здесь. Хотите поговорить об этом — идите за мной.       И он первым отправился вглубь конюшен. При этом даже не обернувшись на гостей. Похоже, парню было совершенно все равно, пойдут они за ним или нет. А может, он был абсолютно уверен в том, что они никуда не денутся. Впрочем, если он так и думал, то был недалек от истины. Генриху и Лили пришлось последовать за ним, отбросив всякие сомнения и подозрения. И если мужчина сделал это быстро, как делал всегда, уверенный в своей силе, то вот Лили это далось не так просто. Чтобы собраться с мыслями и хотя бы внешне расслабиться, ей пришлось повторить про себя убеждения Эмануэля. «Генрих... Он хороший воин, но переговорщик из него не ахти. Помоги ему, хорошо? Постарайся сгладить углы, раз уж меня не будет». Конечно, Лили и сама не была переговорщиком. Даже наоборот — предпочитала отмалчиваться и стоять в сторонке. Но за неимением лучшего должна была сойти и она.       Ей нельзя было бояться. Она должна была взять себя в руки и заставить этого парня пойти с ними. И Лили собиралась сделать это любой ценой.       Родерик завел их в темные коридоры здания, примыкающего к конюшням. Следом за ним гости прошли по узким, обшарпанным переходам к небольшой двери с деревянной табличкой, на которой было неаккуратно вырезано «Заместитель директора Родерик Милс». И эта фраза поставила Лилит в ступор. Заместитель директора — и ухаживает за лошадями? Конюшни, конечно, не выглядели богато, но не могли же они быть настолько бедными, чтобы видный для компании человек работал на самой грязной и трудной должности? Девушка даже замерла перед открытой дверью, обдумывая несостыковку. И Генрих это заметил.       — Не стой на пороге, Лилит. Проходи быстрее.       — Ты не заметил странностей? — не сдержалась Лили.       Генрих прикрыл дверь в кабинет Родерика. Быстро осмотревшись, он хмуро взглянул на Лилит. «Колкости не миновать», — подумала девушка, приготовившись ощериться. Но Генрих удивил ее.       — Заметил. Но они объяснимы. Керн лежит в руинах — как и вся страна. Война вытягивает из Фартона все соки. Я вообще удивлен, что эта конюшня еще настолько неплохо держится, что может позволить себе чистоту.       — Я даже представить себе не могла, что чистота — это роскошь, — буркнула под нос Лилит, не надеясь быть услышанной.       — Теперь, надеюсь, представляешь?       Фраза прозвучала насмешливо, но Лили спокойно кивнула в ответ на нее. Да, теперь она представляла, насколько же центральный округ охватил упадок. Но это не значило, что она загорелась таким уж сильным желанием рисковать собой ради страны.       Что Фартон ей дал? Ничего хорошего. Только боль, позор и потери. Если бы не Эдмунд, она бы отказалась от всего этого еще после Геленделя. Но ее брат стал таким счастливым за дни жизни при дворе... Разве могла она вновь лишить его счастья?       — Вы идете или нет? — раздался из-за двери голос Родерика.       — Лилит. Я понимаю, что ты не любишь Фартон. Но... Помоги ему. Это в твоих силах.       Вздох. Лили на пару секунд прикрыла глаза. А потом едва слышно произнесла:       — Я уже слишком сильно во все это ввязалась, чтобы уйти.       — Этого достаточно.       Усмехнувшись, Генрих шагнул в кабинет. И Лилит ничего не осталось, кроме как шагнуть за ним.       Комнатка заместителя директора оказалась просто крохотной. Генриху и Лили едва удалось разместиться перед маленьким столом так, чтобы не соприкасаться друг с другом. И при этом девушка уперлась плечом в стекло дверцы шкафа, за которой в ряд стояли книги — в основном по истории Эхона и купеческому делу. Родерик сморщился, когда она случайно дернула рукой, чуть не разбив стекло, но ничего не сказал. Вместо этого он спросил:       — Ну так, что вам от меня надо? Зачем все эти вопросы про магию и элементалей?       — Сначала ответьте — у вас проявлялась магия земли? — повторил Генрих, обведя недовольным взглядом кабинет, в потолок которого он едва ли не упирался макушкой.       — Да-да, проявлялась. И? Что вам от этого?       — Королевский двор Фартона хочет сделать вам предложе...       Лили вовремя пихнула мужчину локтем в бок, заставив его ухнуть и замолчать. А на злой, хмурый взгляд ответила весьма своеобразно: провела пальцами по губам. Она не надеялась, что Генрих понял ее. Этот жест был неочевиден, а то, что Лилит хотела сказать, без слов понять было трудно. Но она понадеялась, что этого хватит, и решила взять общение в свои руки.       — Давайте мы для начала представимся. Меня зовут Лилит Холоуэй, а этого мистера каменное лицо — Генрих-Ясон Вайсе. По факту, мы посланники королевского двора, но если говорить подробнее, то он — генерал первого специального отряда Фартона, а я — элементаль льда.       Эта фраза вышла натужной и слишком официальной. Настолько, что к ее концу у Лили запершило в горле, а слабая улыбка совсем пошла волнами. К пущему стыду, Генрих гаденько усмехнулся за ее спиной. А что бы уж совсем добить скромный талант Лилит к общению, Родерик тоже не впечатлился ее речью. Настолько, что закатил глаза и еще раз тсыкнул, словно пытаясь донести Богам, как ему все надоело.       — Ага. Извольте спросить, зачем вы мне это говорите, леди?       — Я... Хотела спросить, чем занимаетесь вы. А для этого требуется честность и от нас... — сквозь зубы выдавила девушка.       — Я — заместитель директора этих конюшен. А заодно конюх, грузчик и уборщик. И племянник хозяйки, да. Я был достаточно честен? Вы довольны? Я могу вернуться к работе?       Родерик подпер голову рукой. При этом ладонь его запуталась в прядях длинной челки, а пальцы начали медленно перетирать их между подушечек. Смущенная неудачей, Лилит едва ли заметила, как начали подрагивать уголки его растянутых в легкой улыбке губ. Родерик выглядел совершенно невозмутимо. Его лицо источало абсолютную уверенность, за которой едва ли можно было прочитать хоть что-нибудь. А на то, чтобы уловить мелчайшие оттенки эмоций у Лили не было таланта. Но зато у нее было кое-что еще. И название ему — упертость.       — Это интересно. А кем вы сами хотели бы себя видеть?       — Эта информация, знаете ли, тайна, — отозвался Родерик, прищурившись. — И ее я вам расскажу только за отдельную плату. Вы готовы заплатить за то, чтобы я открыл вам душу?       — Спасибо, я все поняла. Купеческая жилка вам к лицу.       «Нет, не к лицу. Никому не к лицу купеческая жилка», — мысленно прошипела девушка. Им повезло нарваться на последний тип людей, который можно допустить к геройству — красивый стервец со страстью к деньгам. А Родерик был красивым, тут спорить не получалось. Его лицо с мягкими чертами источало доброту и словно бы и не старалось ничего скрыть. Вот только стоило парню раздвинуть изящные пухлые губы, и Лили слышала речь того самого барыги, который нередко приезжал в Лахор и из раза в раз пытался облапошить ее на десяток тоний, а то и на целую рюгию. Образ мыслей явно был схож. Вот только тот купец сначала хотя бы старался обхаживать покупателей добротой. А этот сразу напирал.       — Звучит как комплимент, но я не люблю ложь, когда она звучит в мою сторону. Теперь мы можем перейти к основному.       — Да, конечно. И, думаю, тут лучше выступить мне. Правильно, Лилит? — спросил Генрих, на удивление мягко отпихнув Лили к двери.       Девушка сморщилась, но спорить не стала. Она провалилась. И этого стоило ожидать. Что вообще Эмануэль от нее ожидал? Какие надежды у него были? У нее лично — никаких.       Вот только это старательное убеждение себя в том, что она ничего не ожидала, а значит не должна разочаровываться, не помогло. Гнев на собственную глупость и стыд все равно завладели ей. Да еще как — настолько, что Лили убрала руки в карманы брюк и съежилась. «Боги, как же я хочу в Лахор... Если бы я была не настолько жалкой раньше, то сейчас не стыдилась бы этого неудачного выступления», — вздохнула девушка. Если бы она тогда была рядом с мамой и братом, ничего бы этого не было. Если бы она осталась с мамой... Все было бы хорошо.       — Сэр Родерик, мы с леди Лилит хотим сделать вам предложение от лица Фаролинда. Так как наш оракул увидел в вас элементаля земли, не согласитесь ли вы присоединиться к нам в борьбе с Кальсотом?       Эта фраза ответа не нашла. Родерик внезапно затих и вперил взгляд в стол. Брови его надвинулись на глаза, задумчивость проступила на лице, заставив парня выпятить нижнюю губу и наморщить нос-картошку. Ничего хорошего в этом Лили не увидела. Она нутром почувствовала — сейчас прозвучит отказ. Аргументы закрутились в голове, слова стали собираться в попытки убедить юного купца. Она не имела права еще раз провалится. За это ее не похвалят. После этого она не сможет взглянуть брату в глаза — воспоминания всегда будут возвращаться к этому позорному провалу после обещания звезд с неба и убеждать ее в том, что и обещание брату она может провалить так же.       Но Родерик удивил ее.       — А получу ли я за это награду? Денежную, как вариант?       «Денежную?» — невольно икнула Лилит. Эта фраза была ожидаема. Даже больше — кроме нее ничего и не могло прозвучать, если девушка правильно поняла характер Родерика. И в этом была проблема: Лилит так ожидала это услышать, что сначала даже не поверила своим ушам. И Генрих, судя по всему, тоже. Он настолько удивился, что с его лица даже хмурость слетела.       Родерик этого не спустил.       — А что вы на меня так смотрите? Мне нужны деньги. Моей тете нужны деньги.       Пальцы юноши внезапно стиснули пряди челки. Лицо Родерика дрогнуло, губы искривились, на нем проступил не то гнев, не то разочарование.       — Я не знаю, поймете ли вы меня, но я дорожу своей тетей. А она дорожит этой конюшней. Потому что стойла когда-то принадлежали ее предкам, а тетя вытянула всё из ямы. Как видите, мы вновь проваливаемся. Война, знаете, не приносит денег, особенно если вы держите конюшню в центральном Фартоне. А деньги нам нужны, чтобы поднять эту Богами проклятую конюшню.       Раздался стук. Кажется, ноги о пол. Затем еще один, и еще.       — Если я могу принести тете пользу и помочь возродить любимое, что ж, я готов. Вы только заплатите мне за использование магии и риски.       Лили ничего не смогла сказать. Просто не успела. Потому что Генрих даже не задумался над ответом:       — Конечно. Фаролинд оплатит вашу службу по достоинству. А о размере этой платы вы сможете поговорить с принцем Эмануэлем Фартонским, когда мы приедем в столицу.       — То есть, вы предлагаете мне сначала приехать в столицу и поговорить с принцем? А если плата окажется слишком малой и я откажусь?       — Ваша поездка будет оплачена. Не переживайте, на то, чтобы добраться до Шинаена, вы не потратите ни валькоса.       — Что ж, тогда я готов отправляться хоть сегодня. Только дайте мне собрать вещи.       — Конечно. Сколько вы пожелаете. Мы подождем вас в отеле «Файдер»* на Эрнском перекрестке.       Родерик только утвердительно кивнул и махнул рукой, так и не поднявшись из-за стола. Генрих поклонился, а потом с трудом повернулся к Лили. Поняв его намерения, девушка открыла дверь и вышла в коридор спиной вперед.       Покинув кабинет вслед за ней, мужчина закрыл дверь и отправился к конюшням. И Лили пошла за ним, не пожелав остаться перед дверью юного купца. Генрих, конечно, не был лучшим выбором в напарники, но с ним уж точно было легче, чем рядом с хамоватым, внимательным мальчишкой, от усмешки и жадного блеска глаз которого Лилит становилось жутко неудобно.       Выйдя на улицу, Генрих застыл у стены конюшни и глубоко вдохнул душный воздух Керна. Впрочем, тут же сморщился и рыкнул себе под нос что-то нечленораздельное. Лили притулилась рядом с ним снегирем на заснеженной ветке. Присутствие мужчины, перед которым она должна была быть сильной и уверенной, помогало ей совсем не расклеиться от стыда и неприязни к дымному, серому городу, в котором, вопреки всем законам природы, еще теплилась жизнь. Единственный способ побороть стеснение — столкнуться с тем, перед кем стеснение показать не хочется.       Вот только у нее, похоже, это получилось не очень хорошо. В какой-то момент Генрих скользнул взглядом по ее фигуре и глухо вздохнул. Чуть насмешливо так, не без издевки. Лилит только собралась бросить на него испепеляющий взгляд, как мужчина сказал:       — Это было быстро. Тебе надо было согласиться так же легко, как и этому Родерику.       Лили буквально задохнулась от возмущения. Согласиться быстрее? Она вообще не хотела на все это соглашаться! Если бы ее брат был здоров, мама жива, а Лахор — цел, она бы ни за что не пошла на службу. И вообще, что он под этим подразумевал? Что изменилось бы, если бы она согласилась быстрее?       Горечь обожгла горло девушки. Она знала, что изменилось. Если бы она не отказалась еще в снежные месяцы, когда брата привезли домой... Мама была бы жива. И понимание этого стало настолько болезненным тычком под ребра, что глаза Лили невольно защипало, а гнев захлестнул сознание.       Да как он смел говорить такое?! Как будто бы она сама не знала, чего стоила её гордыня! Как будто бы она сама не винила себя за это!       — Да что ты вообще понимаешь?! — взревела она, оскалившись на Генриха. — Я должна была быть с мамой и Эдмундом — они нуждались во мне! Я думала, что так будет лучше! Что со мной они будут в порядке... Я не хотела, чтобы получилось так... Чтобы мама...       Слова встали поперек горла. Всхлип осел ее на ее языке, так и не сорвавшись с губ, но оставшись кислым привкусом слез во рту. Лили сжалась, словно от удара в живот, до боли стиснув зубы. Она не должна была срываться на Генриха. И уж тем более плакать. Но эмоций было слишком много, и она слишком долго не давала им выхода. Слова Генриха просто стали последней каплей в море ее боли.             — Что? О чем т... О, нет.       Девушка подняла злобный взгляд на Генриха — и тут же застыла. Мужчина не глумился над ней. На его лице не было и тени насмешки — только искреннее удивление, от которого глаза его широко раскрылись, а брови дернулись вверх. Но удивительнее всего для Лили стало то, что щеки Генриха залились румянцем, а в его взгляде появилось искреннее сочувствие. Поджав губы, мужчина тихо произнес:       — Прости меня. Я... Не должен был так шутить. Мне и в голову не пришло, что мои слова можно было истолковать... Так.       Поведя плечом, мужчина опустил взгляд в землю и совершенно по-детски шаркнул ногой. Он снова скрестил руки на груди, словно постаравшись защититься от Лили, но она все равно увидела, как крупная дрожь сотрясла его плечи.       — И еще... Это не твоя вина. Мы должны были защищать Лахор. Я должен был защищать Лахор. Сведения о том, что Кальсот как-то связывается с Лань, до нас доходили, и мы уже вышли для патруля... Но не успели, — мужчина вздохнул, и в голосе его прозвучали нотки боли. — Если бы мы были быстрее...       — В-в каком смысле?       — Тот отряд, что спас вас... Он должен был придти на пару часов быстрее. Но я задержал его на одной из стоянок. Один из наших ребят подвернул ногу, и мне хотелось дать ему время отдохнуть... Если бы я это не сделал, мы были бы в Лахоре во время нападения.       Лили ахнула. Так Генрих действительно был там! Девушка в момент его появления уже теряла сознание, поэтому не была уверена, что его образ не игра ее воображения. Тем более, что потом она не видела его до самой встречи в королевском парке. Но, оказывается, Генрих действительно пришел к ним...       — Где ты был? Я не видела тебя после того, как потеряла сознание.       — Я прятался, — признался Генрих, криво улыбнувшись. — Было ужасно стыдно, что мы не успели из-за меня. Поэтому я старался не попадаться вам на глаза.       — А... Эдмунд? Он же был в сознании, когда вы пришли.       — Был. Но я избегал и его. Я просто не мог подойти к нему после такого провала.       Лили в неверии окинула фигуру Генриха взглядом. Он выглядел настолько непривычно, что девушка на секунду даже зажмурилась, лишь бы не видеть виноватого взгляда. Но за закрытыми глазами она не спаслась от вида Генриха: бледного, тощего и очень виновато выглядящего парня едва старше нее.       «За что он винит себя?» — спросила саму себя Лили. — «В этом ведь нет... Нет его вины». И пусть чувства и эмоции требовали выйти в мир вместе с ненавистью, умом девушка понимала — они лживы. Генрих не был виноват в том, что произошло в Лахоре, как бы Лили не хотела убедить себя в этом и снять со своих плеч еще один груз вины.       Будущее неподвластно никому, кроме Богов. А Генрих определенно не был Богом, как бы ни старался им казаться. Он просто не успел. И то — потому, что хотел сделать как лучше. Так же, как не успел и с Эдмундом.       Единственной, кто должен был винить себя в гибели Гетруды Холоуэй и всего Лахора — Лилит Холоуэй. Она обещала защищать мать. И подвела ее, как худшая дочь на свете.       — Генрих... Это не твоя вина, — еле слышно выдавила девушка.       — Что? — мужчина удивленно вздернул голову.       — Говорю, это не твоя вина!       Произнести это было трудно. Лили так долго лелеяла гнев к Генриху, так долго пыталась обвинить только его во всех своих бедах... А теперь увидела, насколько же он сам винил себя во всем, что на него взваливала Лили. Ненавидеть его, когда он был сильным, было проще. Можно было всерьез подумать, что он ничего не испытывает и обозлиться за один этот факт. Но разве можно ненавидеть человека, показавшего слабость? В чувстве вины Генрих был хрупким. И последнее, что Лили могла сделать в момент, когда увидела его с другой стороны — признать несуществующую вину.       — И, знаешь...       Воспоминания о Геленделе ворвались в память девушки огненным штормом. Бой вновь затянул ее — жестокий, беспощадный и стремительный. Лилит вспомнила, как закрыла Генриха вае и чуть не получила за это смертельный удар в спину. Вспомнила выражение его лица и слова: «защищай себя, а не рискуй ради других». И после этого наконец поняла, что еще должна сказать Генриху.       — Ты не виноват в том, что случилось с Эдмундом.       Генрих дернулся словно от пощечины. Из горла его вырвался жалобный звук — не то всхлип, не то отчаянный рык. Но Лили не остановилась.       — Война — совершенно непредсказуемая вещь. Это могло случиться с каждым.       Генрих ничего не сказал, но в его глазах Лилит увидела то, чего не хотела видеть в глазах соперника: «на его месте должен был оказаться я».       — Эдмунд сделал свой выбор. Ты был ему настолько дорог, что он рискнул всем ради того, чтобы ты жил. Твоей вины в том, что он сделал, нет.       — Я должен был лучше смотреть за спиной...       — Ты не всесилен. Может, пытаешься таким казаться, но уж точно не такой.       В напряжении, окутавшем их, смешок Лили прозвучал неуместно. Но Генрих не стал ругать ее. Вместо этого он с трудом выпрямил спину и усмехнулся ей. Слабость покинула его фигуру — он снова стал собой. Однако девушка сразу поняла, что ее слова не достигли цели. Чувство вины искоренить трудно — она знала это не понаслышке. Поэтому просто позволила Генриху отвернуться. И даже не дрогнула, когда он произнес.       — Не оправдывай меня. Ни к чему. Прости, что принес вашей семье столько боли.       И он пошел прочь, в серые улицы Керна. Только шаг — неровный, сбившийся, шаркающий — выдал его с головой.       «Что еще я могу сказать? Как могу помочь ему»? Лили не понимала, почему именно сейчас ей так сильно захотелось, чтобы Генрих простил себя. Может, потому, что в золоте его глаз она увидела отражение собственной вины? Или потому, что в его удаляющейся фигуре усмотрела себя — такую же слабую и неспособную отпустить прошлое, которому не дано измениться?       Скорее, все вместе.       Бессильная помочь, она вытянула руку, пытаясь ухватить Генриха и заставить его остаться. Она ведь тоже не была безгрешной. Ей не хватило сил увидеть за грубым солдатом, в которого она воплотила весь свой гнев, человека. Такого же измученного, раненного человека, как и она сама.       Что еще она могла сказать? Только одно.       — Генрих! Ты тоже... Ты тоже прости меня! Я была несправедлива с тобой.       Повинуясь ее словам, мужчина остановился. Медленно повернувшись, он поймал ее взгляд — вина столкнулась с виной, и искры рассыпались в воздухе, растаяв в окутавшем Керн дыме незамеченными.       — Не извиняйся. Не за что. Ты такая же, как и я — сильная и неукротимая. И тому, кто оскорбил или обидел тебя или твоих близких, не найти покоя. А я, знаешь, не добрый помощник Рата. Мои руки по локоть в крови, и самый мой страшный грех — ваша семья, которую мне не удалось уберечь. Я пытался отрицать это, но, когда ты упросила короля не делать меня главнокомандующим отрядом элементалей, понял, что, на самом деле, ты была не так уж и далека от правды. Мне нет доверия и нет прощения. И твоя грубость в мою сторону абсолютно оправдана.       Он усмехнулся. Улыбка скользнула по его губам и исчезла за завесой черных прядей, ветром опрокинутых на острое, осунувшееся лицо.       — Но спасибо, что пытаешься проявить ко мне доброту.       Смахнув с лица волосы и убрав их за уши, Генрих подошел к Лили. Девушка сначала не поняла, что он собрался делать, а потому едва не отшатнулась, когда он выбросил вперед руку. Тонкую, изящную, бледнокожую и длиннопалую, совершенно не солдатскую руку. Его ладонь была открыта. И это был жест самого высокого доверия, проявляемого в Фартоне лишь к заслужившим быть рядом.       Лили ухватилась за его ладонь — крепко, резко, так, чтобы не передумать. И улыбнулась, когда тепло чужих пальцев коснулось ее ледяной кожи.       — Попробуем начать все с начала? — произнес Генрих, выжидающе заглянув в ее лицо.       — Скорее, перейдем в нейтралитет. Ты же понимаешь, что я не могу так быстро отпустить все?       — Конечно. Я понимаю в...       — Но не ставь на мне крест, — произнесла Лили, сверкнув белозубой улыбкой. — Я постараюсь стать лучше. И однажды мы пожмем руки уже как настоящие друзья. Идет?       — Идет. Но только если ты будешь улыбаться так почаще.       — Иди ты! — фыркнула Лили, выпутав ладонь из хватки Генриха.       Они рассмеялись вместе. И смех этот отозвался в душе каждого чувством перемен.