Хроники Эхона: Лед и Скалы

      Сморщившись, Лилит задернула штору и зажмурилась. Болотистый запах и жужжание мошек от этого никуда не делись, но она хотя бы перестала видеть мрачные пейзажи восточных топей. Они успели порядком надоесть ей. Как и лица «товарищей» под боком. И ведь не денешься никуда...       В Кирзите элементали пробыли еще четыре дня. За это время кальсоты окончательно притихли, так и не решившись больше напасть на деревню под защитой големов. Солдаты праздновали. А вот элементали... Им было не до веселья.       После боя управление командой снова забрал Генрих. Не потому, что все были согласны, а потому, что выбора не осталось. Лили залечивала раны души и тела, Эмануэль пытался восстановить иссякший запас магии. Хочешь, не хочешь, а выбор остался только один.       Генриху досталась непростая задача – руководить расколовшейся командой. И, словно этого было мало, он решил сделать ситуацию еще хуже. Иначе говоря, принял решение ехать на Восток. Проигнорировав и то, что принц едва мог передвигаться без поддержки, и то, что Лилит так до конца и не оправилась от ран. Даже несмотря на то, что поддержали его в этом решении лишь Ингрид и Мансель.       Сил спорить ни у кого не осталось. Король, к тому же, дал на все согласие. И, снарядив повозку, элементали выехали в еще одно путешествие — на этот раз пятидневное, конец которого лежал среди восточных топей, где-то в деревеньке Тунаней*.       Сегодня наступил пятый день. Деревня была как никогда близка. Однако вместо привычного воодушевления в повозке царили отчужденность и раздражение. И виной этому были не прохлада и даже не вонь болот.       Лилит сжалась в самом углу узкой скамейки. Напротив нее Эмануэль дернулся под плащом, разбуженный копошением, и тихонько завозился, очевидно пытаясь не подавать признаков жизни и дальше. Открыв глаза, девушка неохотно глянула вправо.       Там, за стеной вещмешков, расположились остальные элементали. Одна мысль о напарниках заставила кулаки Лили сжаться. Хорошо, что они к ним не лезли. Видимо, усвоили тот урок, что она преподала Вахору, когда он попытался искупить вину на следующий же день после провального боя. Если бы не целители, Лили просто убила его. «И мне бы не было его жаль», — буркнула девушка про себя. — «Сейчас так точно. Как же мне надоели его тоскливые взгляды...»       В отличие от Вахора, Генрих и Родерик даже не пытались лезть с ненужными извинениями. Второй целыми днями проводил за изучением текстов в своих бесконечных блокнотах, а первый ходил мрачнее тучи и вызверялся на всех, кто попадался под руку. В том числе и на Родерика. Их словесные перепалки по вечерам были единственным развлечением для команды. Вахор со своей дудочкой и рядом не стоял.       «Они это заслужили», — снова и снова повторяла девушка, пытаясь наслаждаться мрачностью Генриха и тоской Вахора. Это не помогало ранам исцелиться. И уж точно не возвращало силы уставшему принцу. Да и приятным, честно говоря, не было.       От вида таких напарников на душе становилось лишь гаже.       — Хэй, Лилит, дорогуша, будешь? — и только Ингрид хоть как-то старалась разбавить атмосферу всеобщей ненависти.       Вот и сейчас она, широко улыбаясь, протянула девушке полоску сушеного мяса. Гневный взгляд Лили циркачка встретила спокойно. Лишь огоньки азарта вспыхнули в хвойно-зеленых глазах. Когда Холоуэй демонстративно отвернулась, позволив волосам завесить лицо, Ингрид фыркнула.       — Ой, да ладно тебе. Тунаней уже буквально за поворотом! Радоваться надо, а не рожи корчить.       Сразу после этих слов раздалось чавканье. Лилит закатила глаза.       Последнее, чего ей хотелось после всего произошедшего в Кирзите — радоваться. Хотя стоило бы: Ингрид направила их по верному следу. Элементали убедились в этом, когда два дня назад Эмануэль получил видение. В нем девушка, в описании которой циркачка узнала свою восточную подругу, стояла наравне с ними перед рядами кальсотов. Это была радостная весть. Но по-настоящему насладиться ею ни у кого не получилось. Почти всем хотелось вернуться в Шинаен и постараться забыть обиды в стороне от их источников, а не трястись в телеге на пути в округ Магаба — неизведанный и дикий край болот, отчуждения и запрятанных в лесах языческих племен, отвергших цивилизацию ради Богини воды, Парис. Восток Фартона никогда не был хорошим местом для путешествий.       Вздохнув, Лилит завозилась и с трудом села ровно. Рана на животе тут же заныла, но девушка только сморщилась. Ингрид говорила правду. Как бы ей ни хотелось оказаться как можно дальше от Генриха, Вахора и Родерика, Лилит должна была взять себя в руки. Показывать слабость сейчас было глупо. «Предатели не заслуживают видеть меня такой», — решительно заявила самой себе девушка, потянувшись и слегка пнув ногой стопу Эмануэля.       Тот неохотно показался из-за полы плаща. От одного его вида в груди девушки закопошилось кислое чувство. Глаза принца покраснели от усталости, волосы вороньим гнездом спадали на плечи, а лицо казалось настолько бледным и отражало такую вселенскую тоску, что Лили даже на секунду подумала оставить парня в покое. И только мысль о том, что позволять Эмануэлю угасать нельзя, заставила ее вздохнуть и произнести:       — Мы почти приехали, Эмануэль. Давай, расчешись. Нельзя принцу показываться таким перед народом.       — Я вообще не хочу показываться... У меня все болит. Можно я останусь в телеге?       — Прости, но нельзя.       — Почему?       — Эмануэль... Я без тебя не справлюсь. Ты же не хочешь, чтобы я случайно переубивала наших напарников?       Эмануэль устало склонил голову на грудь. Впрочем, какая-то искорка все же сверкнула в его глазах от этой неумелой шутки. Поджав ноги, мальчик нашарил рукой мешок и притянул к себе. Его взгляд скользнул к Лилит. Вымученная улыбка украсила губы.       — Спасибо за заботу.       — Не за что, Эмануэль.       Сейчас он был единственным, кому девушка могла доверять. А ещё ей правда хотелось подбодрить принца хотя бы немного. Видеть его измученным и сломленным было тяжко.       — Эм... Лили... — внезапно протянул принц. — Ты не могла бы помочь мне? У меня нет зеркала и...       — Хочешь, чтобы я расчесала тебя?       Принц смущенно кивнул. Смешок сорвался с губ Лилит. «Что-то всегда остается неизменным», — подумалось ей, когда Эмануэль потер тыльной стороной ладони раскрасневшуюся щеку. Улыбнувшись, она перебралась поближе к парню, проигнорировав тянущую боль в боку. Деревянная расческа показалась непривычно легкой.       — Если что, ты мне говори, — произнесла Лили, наклонившись к принцу.       Тот только кивнул. Девушка тут же перехватила светлые пряди и принялась вычесывать колтуны. Волосы у Эмануэля оказались просто чудесными — гладкими, мягкими и чуть переливающимися в тусклом свете. Расчесывая принца, Лили словно гладила кота. По крайней мере, это было настолько же приятно. Лилит настолько увлеклась, что даже начала напевать себе под нос какой-то едва знакомый мотив. Эмануэль сидел спокойно и не дергался. Кажется, ему всё нравилось, хоть об аккуратности говорить и не приходилось. Движения Лили были грубоватыми и резкими. В последний раз она расчесывала человека где-то около пяти лет назад. Тогда Эдмунд решил, что ему нужно иметь длинные волосы, но забыл, что в лесу это не приветствуется. Однако Эмануэль терпел.       Кое-как вычесав колтуны, Лили уложила волосы принца и отстранилась.       — Ну, вот и все. Получилось не идеально, но, думаю, сносно.       — Все в порядке. Спасибо за помощь.       Подняв голову, Эмануэль улыбнулся. И улыбка его была настолько мягкой и благодарной, что приятная дрожь скользнула по телу Лили. Не стоило бы ей радоваться этой привязанности... С остальными она вышла боком. Но девушка все равно не сдержалась и на секунду ткнулась носом в светлые пряди. От Эмануэля пахло пылью и жаром, совсем иначе, нежели от Эдмунда, но всё равно приятно. И только страх заставил Лилит отстраниться.       Рана предательства была еще свежа. Стоило ли лезть в омут доверия снова, пусть принц и ни разу не подводил ее?       Ответить самой себе Лилит не успела. На их половину заглянула Ингрид и, хохотнув, произнесла:       — Господа, мы почти приехали. Может, выберетесь к нам?       — Сразу после того, как здесь перестанет пованивать трусостью и эгоизмом.       Несмотря на колкие слова, Лили перебралась к окну тележки за спиной Эмануэля и приоткрыла штору.       Действительно, лес наконец расступился и из-за листвы деревьев выглянуло солнце. Показались первые домики. Маленькие, приземистые и кособокие, они буквально утопали в зелени, лишь покатыми крышами выглядывая из травы. Такого девушке видеть еще не приходилось. После пустынных видов юга и его красно-желтых домов эти деревянные избушки казались почти родными. По крайней мере, куда более знакомыми.       Однако уже к главной площади Лили отметила странную закономерность. Стоило только телеге элементалей выехать на очередную улицу, как люди, до этого что-то делавшие во дворах или бредущие по дороге, разбегались и прятались. Казалось бы, еще пару секунд назад улица была живой, и раз – на ней оставались только ветер да травы. Это можно было объяснить разумно, но Лили насторожилась. Что-то здесь было не так, она чувствовала это.       И убедилась в этом окончательно, когда телега выехала на главную площадь. Еще издалека девушка увидела на ней ряды пестрых палаток и целую толпу деревенских, торгующихся между собой. Но стоило только появиться новой телеге, как праздник жизни стих. Мгновение — и гости рынка скрылись в переплетениях деревенских улочек. Еще одно — и лавки оказались брошены, а торговцы растворились в тенях домов. Шум стих. Посреди площади остались только элементали.       Лилит буквально почувствовала, как тяжело стало дышать в телеге от напряжения, разлившегося в воздухе.       И только один человек остался совершенно невозмутим – Ингрид. Едва телега остановилась, как она вскочила на ноги и в пару прыжков выбежала на площадь деревеньки.       — Ну, чего вы там сидите? Идем быстрее! — крикнула она, когда поняла, что за ней никто не последовал.       Прикрыв собой принца, Лили глянула на напарников. Как и ожидалось, никто из них не поспешил следовать за циркачкой. Вахор сжался у выхода, поглядывая на улицу. Родерик напряженно застыл, высматривая что-то в окне. И только Генрих опять оказался смелее их всех. Глухо рыкнув, он легко выскользнул из телеги, присоединившись к Ингрид и Манселю, конечно же не оставившему сестру.       Невольно оставшиеся позади переглянулись. На секунду Лили вновь почувствовала утраченное единение между ними. Они одинаково не понимали, что происходит, и одинаково боялись неизвестности, притаившейся в затихшей деревне.       Но Лили не хотела этого единения сейчас. Сжав кулаки, она поднялась и стрелой выскочила из телеги. Раны тут же напомнили о себе, однако девушка только сильнее стиснула зубы и повернулась в ожидании Эмануэля.       Но вместо него из телеги выбрался Вахор. Его виноватый взгляд столкнулся со взглядом Лилит, заставив ту оскалиться. «Ну уж нет! Пусть даже не надеется на прощение. Сам виноват. Если бы остался рядом, не ходил бы сейчас неприкаянным и в одиночестве», — постаралась успокоить своё чувство вины Лилит. Но грусть в зеленых глазах вновь полоснула по сердцу ножом и растормошила воспоминания.       Лили ведь действительно доверилась Вахор. Закрывшаяся в себе, потерянная и сломленная, Лилит нашла в нем и остальных поддержку и обещание новой жизни. В тот вечер в Кирзите она отпустила прошлое и дала шанс настоящему — пугающему, но такому прекрасному. Ей правда хотелось верить, что это не обернется болью... Но судьба поступила с ней так же, как с ее отцом. И от того, что она не вняла его примеру, было лишь хуже.       Стараясь избавиться от навязчивых мыслей, девушка перевела взгляд на Ингрид, которая обсуждала что-то с братом, указывая ему на телегу. «Хорошо, что Мансель умеет управляться с лошадьми. Хотя бы с поиском возничего напрягаться не пришлось».       — Эм... А кто-нибудь знает, почему здесь так тихо? Где все? — спросил Эмануэль, наконец выглянув из телеги.       — Местные не любят фартонских солдат, — тут же ответила Ингрид.       Лили подозрительно прищурилась. Везде, где они бывали раньше, солдаты вызывали ликование...       — И почему же?       — М? Вы не знаете?       Циркачка наконец повернулась к напарникам, оборвав разговор с братом. Глаза ее округлились, на скуластом лице отразилось искреннее непонимание.       — Серьезно? Ну вы, конечно... Фартон уже лет десять ведет противомагическую политику.       Лили показалось, что она ослышалась. Или что Ингрид пошутила. Но циркачка смотрела до странного серьезно, без присущей ей игривости. Она не врала. Но как это было возможно?       Лилит казалось, Фартон любил своих магов. По крайней мере, некоторых из них. Маги были основной боевой единицей страны, ее щитом и мечом. Именно они, девять специальных отрядов, десять лет отбивали границы империи у кальсотов. Да и гражданские маги были не менее важны. Водопровод, долгое хранение еды, быстрая стройка — во всём этом задействовалась магия. Вести противомагическую политику в Фартоне, во время войны, было все равно что бить камнем по руке, которой держишься за ветку.       — А что вы на меня так смотрите? Вы как вообще мир вокруг воспринимаете, если таких очевидных вещей не видите?       — Но... Маги же воюют за нас. Их и при дворе много, — произнес Эмануэль, чуть склонив голову к плечу. — Да и... Мой отец тоже маг. Разве может маг вести противомагическую политику?       — Тебе лучше знать, принц. Магов отправляют на войну, они все еще работают при дворе и живут в столице и округах. Но факт есть факт — многих отправляют сюда, на Восток, — пожала плечами Ингрид. — Магаба всегда была ссылочным местом. По многим причинам. Соседство с языческими племенами, не желающими покидать Ямагоху*, не всем по душе, знаете ли. Но в десятилетие Нерона восток особо пополнился изгнанниками и арестантами.       — Т-ты хочешь сказать, что прямо у нас под носом десятки магов оказываются изгнаны за то, что они маги? Но как? Такой геноцид невозможно скрыть! — растерянно воскликнул Эмануэль, нервно теребя упавшую на лицо прядку.       Конечно, такие слова оскорбили принца. Ещё бы, это ведь был камень, брошенный в сторону его семьи! Но Лили не поддержала его. С виду она осталась совершенно спокойна. И хоть пальцы ее нервно дернулись, норовя сжаться в кулаки, а голубые глаза прищурились, она даже не сжалась.       Девушка прекрасно знала, как можно было такое провернуть. Она была дочерью человека, познавшего эту долю.       — Как-как? Сфабриковать дела — нехитрое мастерство. Маги, знаешь, малыш, опасны. Мы умеем контролировать магию, но ее использование не проходит бесследно. Достаточно просто указать, что какой-то маг натворил делов — и привет, Восточные топи. И никто и никогда не узнает, виновен ли был маг или стал жертвой обмана.       — Но это же невозможно! Люди догадаются!.. Правда?       — Ну, ты лучше меня должен знать это дело, малыш. Все таки, ты принц. И ты — друг дочери изгнанника. Дела в открытом доступе. Ничего не замалчивается. Кроме целой колонии магов, изгнанных на Восток без права вернуться.       Эти слова окончательно сдавили Эмануэля. Принц, едва пришедший в оживление, вновь сжался в комочек и низко опустил голову. Бледность еще острее проявилась на его лице. Лили придвинулась к нему поближе. К счастью, ее помощь не потребовалась: принц быстро собрался с духом и решительно произнес:       — Я... Не верю. Мой отец не может так поступать со своими подданными. Он честный и любящий король, я это знаю. Да, он бывает строгим и не всегда поступает мягко. Да, он ошибался, в том числе и в плане несправедливых обвинений. Но проворачивать такое постоянно — не в его характере!       — Дело твое, малыш. Моя задача — лишь ответить на вопрос.       — Эй! Вы идете или так и будете тут стоять?       Хриплый голос Родерика поставил точку в разговоре. Найдя его взглядом, Лили поняла — заболтались они порядком. Настолько, что Генрих уже ушел вперед и увел за собой Вахора. «Интересно, и как он собирался найти дом ведьмы без Ингрид?» — про себя рыкнула девушка, найдя взглядом фигуру в запыленном зеленом камзоле. — «Горе ж ты луковое, додумался бы окликнуть...».       В последние девять дней Лили находила десятки причин злиться на Генриха все больше и больше. Она придиралась к любому его действию и даже к каждому шагу, подбрасывая дрова в горнило той ярости, что зажглась в ней в Кирзите. Но как бы не старалась, пламя гасло.       Почему? Девушка не знала. Ей хотелось ненавидеть. Генриха, Вахора, весь этот чертов мир, вновь причинивший ей боль. Но все, что она могла — бессильно скалить зубы и пытаться не потерять остатки злобы.       Вздохнув, Лили крикнула:       — Идем мы! Останови нашего дубоголового лидера, пока он напролом через дома не пошел!       «Не хватало еще, чтобы какой-нибудь изгнанник угостил Генриха огнем», — пронеслось в голове девушки.       Она тут же мотнула головой, пытаясь отогнать эту неприятную мысль. Дурь из него выбить она хотела сама и где-нибудь в Шинаене.       А сейчас — задание и только задание.

***

      Домик ведьмы они нашли быстро. Он оказался совсем недалеко от главной площади — буквально пару поворотов, и вот, нужная избушка. Со стороны в этом доме не было ничего необычного. Изба как изба — деревянная, заткнутая где надо мхом и укутанная в густую болотную траву. Вряд ли без Ингрид элементалям удалось найти ее, слишком уж неброским оказалось жилище Тунанейской ведьмы.       Едва гости успели подойти, как их остановил звонкий, певучий голосок:       — Здравствуйте! Рада видеть вас в моей Хижине Видений.       Лили глухо фыркнула, когда им навстречу от двери дома вышла девушка. Невысокая, полноватая, она не выглядела ни грозной, ни загадочной. Русые волосы, собранные в хвост, обрамляли её лицо, делая его словно бы еще круглее, а большие темные глаза смотрелись слишком очаровательно на широком личике. Впрочем, это точно была она — их ведьма. Лилит поняла это по тому, как оживился принц, увидев ее, и как Ингрид рванула вперед, почти влетев в объятия девушки.       — Бастия, детка, как я рада тебя снова видеть! — улыбнулась циркачка, чмокнув девушку в обе щеки, как и следовало из западных традиций приветствия близких людей.       — Ох, Ингрид, дорогая, что ты тут делаешь? И где твои братья? Что это за люди с тобой?       — Слишком много вопросов. Кратко: Мансель наблюдает за повозкой и кормит лошадей, Сурим и Ясей в цирке, а эти ребята пришли побеседовать с тобой насчет твоих способностей.       — Ну-ка, ну-ка... Интересненько.       Лукавая улыбка растянула пухлые губы ведьмы. Взмахнув полами пестрой юбки, она выпуталась из объятий Ингрид и повернулась к остальным элементалям. Внимательный, любопытный взгляд пробежался по всем: от Генриха до Лили и обратно. Что-то для себя поняв, девушка хлопнула в ладоши. Надорванный смех ее зазвенел колокольчиком, а фигурка слишком резко согнулась в поклоне. Глаза прищурились, наградив пришедших холодом.       — Рада приветствовать вас в моем скромном жилище, господа королевского рода. Меня зовут Бастия. Прошу, проходите в дом, мы обсудим все вопросы, что вас интересуют. Только... Знаете, я так просто гостей в дом не пускаю.       «Денег хочет. Еще одна торговка на нашу голову», — тяжело вздохнула Лилит. Она уже думала осадить ведьму грубым словцом, но вперёд вышел Родерик. Мрачный, бледный, растрепанный и недовольный, он выглядел устрашающе. Возможно, поэтому Бастия в самом деле заинтересовалась им и его словами.       — Ваши услуги нам не нужны. А за вход в дом деньги взимать запрещено законом три тысячи девять кодекса Фартонских от девятьсот пятого года. Правда же, принц?       — А... Д-да! Правда-правда.       При этих словах Эмануэль вжал голову в плечи и закутался в полы плаща. Почему Лили не поняла — то ли из-за того, что нарушил молчание между ним и Родериком, то ли потому, что соврал. Впрочем, это было не так важно, на Бастию упоминание закона в любом случае подействовало.       — Да? Ладно-ладно, так уж и быть. А вы хороший купец, сэр...       — Родерик Милс.       — Я запомню.       Перед тем, как развернуться и шагнуть в дом, Бастия подмигнула элементалю земли. Тот скривился, но все равно чуть просветлел. Только усилием воли Лили сдержать смешок. Сколько бы она ни лелеяла обиду, ей не хватало таких вот моментов — мелких шуточек, беззлобных споров и улыбок. Когда привыкаешь к единению в команде, отвыкнуть от него непросто.       Следом за ведьмой они прошли в избушку. Внутри она оказалась тесноватой и низкой — Вахору пришлось согнуться, чтобы не удариться головой о потолок, а Генрих даже выругался, когда лбом стукнулся о балку. Лили осталось только порадоваться, что ей хватило роста удачно вписаться в форматы избушки. Из маленькой прихожей Бастия провела гостей в чуть более просторную гостевую комнату. Там их ожидал приятный полумрак и запах трав. Окна были задернуты пестрыми тканями, расписанными звездами и всполохами пламени. По стенам вились пучки сушеных трав и мешочки непонятно с чем, перемешанные с яркими вышивками и картинами. Посреди комнаты расположился стол. Вокруг него на полу валялись нагромождения разномастных подушек. Именно на них и указала Бастия, сказав:       — Присаживайтесь пока. Я схожу на кухню и сразу вернусь.       — Нам ничего не нужно. Только поговорить, — тут же глухо рыкнул Генрих, строгим взглядом постаравшись остановить хозяйку дома.       — Еще чего! В наших краях правила приличия требуют усадить гостя и накормить его. Вы же не хотите сказать, что я плохая хозяйка?       — Нам откровенно плевать на формальности.       Искры затрещали между хозяйкой и гостем. Улыбка Бастии дрогнула, обнажив белоснежные зубки, а глаза сверкнули огнем гнева. Но и Генрих, все эти дни неприкаянной тенью бродивший от ссоры к ссоре, не собирался останавливаться на достигнутом. Лицо его было сурово, а в напряженной фигуре отражалось все присущее ему упрямство. Надо было что-то решать. Обида-обидой, но Лили не могла не вмешаться. Только она имела шанс заставить Генриха заткнуться.       — Уймись. От чая нам хуже не станет.       Гневный взгляд Генриха скользнул к Лили. Она стойко выдержала его обжигающее пламя, лишь едва заметно сжав кулаки. И это сработало: Генрих рыкнул себе что-то под нос и, опустив взгляд в пол, прошелся до стола, где и обрушился на пол. «Позер чертов», — не сдержала вздоха Лили. — «Ну хоть угомонился. И за то спасибо».       Благодарности девушка не получила. Бастия, едва спор перестал касаться ее, скрылась в глубинах дома. Что ж, Лили и не ждала похвалы. Гордо пройдясь до стола, она села как можно дальше от Генриха. На этом так и не начавшийся спор был закончен.       Остальные расселись быстро. Эмануэль, как и ожидалось, расположился рядом с Лили, а Ингрид заняла место между двумя расколотыми половинами команды. За столом, в тесноте и полумраке, особенно остро почувствовалось, насколько же все устали. Как от путешествия, так и разбившего их конфликтом. Сидя так близко, почти вжимаясь ногами в чужие ноги, Лили впервые увидела, как сильно осунулись те, кого она оттолкнула от себя. Стоило только Бастии загреметь чем-то на кухне, как Родерик откинулся на подушки и свернулся на них калачиком, прижав ноги к груди. Вахор застыл статуей печали и вины — низко опустив голову, стараясь ни на кого не смотреть.       Но хуже всех выглядел Генрих. Еще глядя ему в глаза в попытке остановить спор Лили отметила, как они запали и потускнели, а сидя почти напротив наконец увидела, что сделали с ним эти дни.       Место того Генриха, с которым она могла часами спорить ни о чем, заняла тень. Между бровями пролегла морщинка, подчеркнувшая хмурость генерала. Изящный изгиб его губ, всегда кривившихся в усмешке, преобразился, придав лицу какого-то тоскливого выражения. И даже плечи больше не казались такими широкими и крепкими.       Лили хотелось, чтобы Генрих, Вахор и Родерик страдали. Но, глядя на них такими, она страдала и сама. Это было странно, ненормально и совершенно незнакомо девушке, для которой дружба была чем-то чуждым и страшным, а единственной радостью являлись брат и мать. Лили всегда боялась боли, которую люди несли, и предательства, до которого обязательно доходили. Так почему же она не могла возненавидеть и этих ребят, оставивших ее умирать на поле боя?       Разве это нормально — страдать от того, что страдают они?       — А вот и я! Простите, что заставила ждать.       Бастия вплыла в комнату образом счастья. Лили тут же опустила голову и сжала в кулаки сложенные на коленях ладони. Щеки обожгло жаром. О чем она только думала? Почему позволяла себе сочувствовать тем, кто предал ее? Вот уж действительно — дура.       На стол мягко опустились поднос с чайником и чашками и тарелка с печеньем. Бастия, как ответственная хозяйка, парой уверенных движений разлила чай по чашкам и расставила их перед гостями. Комнату окутал запах ягод, прекрасно вплевшийся в аромат трав. В животе у Лили забурчало. Пять дней полуголода очень не вовремя напомнили о себе. Девушка подумала, что хуже быть не может, а потом где-то рядом забурчал чей-то еще желудок.       — Извиняться я за это не буду. Даже не просите, — последовал за ним рычащий голос Родерика.       — Если бы не хотел извиняться, ты бы этого не сказал, дурашка, — хихикнула Бастия, пододвинув к парню тарелку с печеньем. — Ешь давай. Понравится — продам за чисто символическую плату.       — Что бы я хоть монетку потратил на печенье...       Ворчал Родерик только до тех пор, пока не попробовал. После этого глаза его округлились, а вторая половина вкусности так и осталась в руке.       — Неплохо... — буркнул он, дожевав печенье.       В тот же момент Лили почувствовала какую-то дрожь у себя под боком. Ничего не понимая, она повернулась — и тут же наткнулась на искорки смеха в голубых глазах Эмануэля. Тот старательно прикрывал рот, пытаясь скрыть улыбку, но тело его все равно тряслось от еле сдерживаемого смеха. Лили чувствовала что-то нездоровое в этом смехе. Что-то, близкое к истерике. Очевидно, принц смеялся не потому, что был искренне веселился, а потому, что его нервы просто не выдерживали.       «Не только я тут страдаю от противоречий», — подумалось Лилит.       Вздохнув, она осторожно взяла в руки чашку и отпила. Чай оказался теплым, сладким и ягодно-пряным. От него по телу расползлось приятное тепло, отозвавшись приятной дрожью где-то в шее. Бастия действительно оказалась неплохой хозяйкой. А еще — очень гордой девушкой. Получив похвалу, она просияла. Жаль только, что наслаждаться этим ей не дали.       — Леди Бастия, мы здесь по очень важному делу.       Голос Генриха заставил сморщиться не только Лили. Эмануэль, только сделавший первый глоток чая, тихо вздохнул, а Вахор едва не выронил печенье. Конечно, они приехали сюда по конкретной причине. Но, Боги, как же всем хотелось отдохнуть. Хоть немного. Просто выпить чаю и съесть печенья. Небольшой перерыв до прибытия в Шинаен.       Впрочем, Генрих проигнорировал общий вздох. Как и Бастия.       Маска ее на секунду сползла, обнажив мрачность. Лили в ее прищурившихся глазах почудился гнев.       — Вы пейте-пейте. Сразу после и поговорим.       — Разговор не терпит отлагательств. Мы должны...       — Боги, завали свой рот и выпей этот проклятый чай! Пожалуйста!       Лили едва не опрокинула посуду, когда Эмануэль рявкнул, звонко поставив чашку на стол. Голубые глаза мальчика наполнились слезами, отчаяние мелькнуло в их глубине. Лили застыла. Принц успел доказать ей, что умеет быть и грубым, и громким, однако она все еще думала, что такое его поведение — исключение из правил. Но, кажется, Эмануэль настолько устал от всего, что даже робость больше не сдерживала его гнева.       Похоже, Генрих был удивлен не меньше девушки. Кашлянув, он вжал голову в плечи и глухо произнес:       — Конечно, принц.       — Прости, Генрих, — выдохнул Эмануэль, смущенно закрывшись волосами. — Просто... Мы все ужасно устали. Нам нужен небольшой перерыв. Прошу. Совсем немного.       Лили осторожно коснулась бока принца, пытаясь поддержать его. Она так обрадовалась его улыбке... Но рано. По хорошему, принцу нужно было дать хорошенько отоспаться. Положить в постель, закутать в одеяло и не подходить дня три — так это состояние называла мать Лили. Но в ближайшие дни последовать ее советам едва ли представлялось возможным.       «Интересно, Эмануэль дотянет до Шинаена или его истерику мы встретим в пути?» — задумалась девушка. И тут же добавила, — «А дотяну ли я сама?»       Выбора у нее не было. Как бы ни было тяжело, она должна была выдержать. Потому что Лилит Холоуэй — последняя опора семьи Холоуэй. Какой бы подточенной эта опора не была, она должна была держаться до последнего.       Пытаясь скрыть нервную дрожь, принц спрятался за чашкой. Его примеру последовал и Генрих — вперив отстраненный взгляд в стол, он медленно отпил немного чая. Нить напряжения зазвенела лишь громче. И снова невозмутимой оказалась лишь Ингрид. Она напала на еду так, словно не ела год. Пока все остальные пили тихо, лелея свои расколотые отношения, она совершенно спокойно покачивалась из стороны в сторону и помахивала залихватским хвостиком медных прядей.       Первым пошатнулся Родерик. Его сосредоточенное, напряженное лицо внезапно побледнело. Чашка выпала из разжавшихся пальцев, а тело завалилось вправо, прямо на Вахора. Тот было дернулся помочь, вынырнув из собственных мыслей, но в ту же секунду тоже согнулся куда-то в сторону. Ничего не понимая, Лили попыталась спросить их, что происходит, но губы ее не послушались. Из горла донесся лишь сдавленный хрип. Сердце пропустило удар. Перед глазами все поплыло, а конечности вмиг ослабели и налились стальной тяжестью. Дрожь заколотила тело. Страх поднялся в груди липким комом и застыл в горле. Девушка попыталась сопротивляться, пересилить себя, но что-то в ее теле оказалось сильнее.       Все, что она смогла — это бессильно стиснуть зубы. «Что происходит?!» — Зазвенел в ее голове панический крик, так и не сорвавшийся с языка.       Страха стало лишь больше, когда на бок ее навалилась тяжесть тела Эмануэля. Лили постаралась усидеть, но тело ее согнулось, словно кукольное, и обрушилось на пол, утянув за собой и принца. Боль пронзила бок, но даже она не смогла отогнать странный морок. До бьющегося в ужасе сознания донесся сначала один глухой стук, потом второй — Вахор и Родерик тоже упали.       По-настоящему страшно Лили стало, когда в движение пришла фигура Генриха. Он медленно, грузно поднялся на ноги, тяжело пошатываясь, попытался сделать шаг... И упал, своротив стол. Золото его глаз оказалось совсем близко к Лили — он упал прямо напротив нее. И в них она увидела те же растерянность и страх, которые испытывала сама. «Что с нами?» — одним взглядом спрашивала она. «Не знаю», — без слов отвечал Генрих.       Лили хотела кричать и бороться, но могла только бессильно лежать. Тело было ей неподвластно. Сознание ускользало. Она чувствовала, что падает в пропасть, но выбраться из нее не могла, как бы не боролась.       — Ну наконец! Я уж думала не сработает, — донесся до Лили мелодичный голос Бастии. — Фьюх... Пора бы и мне начать. Спокойного дня, ребятки! Увидимся в кошмарах!       Последнее, что увидела Лилит — размытые очертания Бастии, закрутившиеся в медленном танце. Последней искрой в голове ее вспыхнуло: «она использует магию! Мы попались в ловушку...»       А затем все померкло.