Хроники Эхона: Лед и Скалы

      Эмануэль всегда любил семейные чаепития. Для него они были лучшим способом справиться с напряжением и хоть ненадолго убежать от удушающего чувства ответственности.       Сидя с братьями и матерью в беседке на солнечной стороне Фаролинда принц чувствовал, что оживает. Теплый чай, ягодный аромат которого идеально вплетался в окутавший сад запах роз, камелий и лилий, и прыгающие по столу солнечные зайчики заставляли улыбаться. Спокойный голос матери, отвечающей неумолкающему Лиуру, успокаивал истерзанные нервы.       Они давали Эмануэлю понять — он дома. Здесь он мог побыть слабым любимчиком семьи, а не элементалем камня, ответственным за жизни десятков подданных.       Подставив лицо солнечному свету, парень слегка сжал пальцы на горячих боках чашки.       — Эми, зайчик мой, будешь еще печенье?       Тепло взглянув на сына, леди Гвинея подтолкнула к нему небольшую фарфоровую тарелку с печеньем. «Крето!» — про себя восторженно вздохнул принц. Эти небольшие кругляши с ягодным джемом и вишенкой в центре были его любимым лакомством. И принц прекрасно знал, что мать заказала их у поварих специально для него. Ни Юлиус, ни Лиур не были особыми любителями кретов. Улыбка его стала еще шире. Печенье легко легло в ладонь.       Лазурно-голубые глаза леди Гвиней наполнились нежностью.       — Спасибо, мам.       — А мне можно, мамуль? — спросил Лиур, потянувшись к тарелке. — Солнышко мое, конечно! Скажи потом «спасибо», и я смогу отойти к Богам с миром, понимая, что мой сын наконец научился спрашивать, а не просто брать, что хочется.       Дружный смех прокатился над беседкой. Леди Гвинея скромно прикрыла рот ладонью и чуть опустила голову, позволив расплетенным темным волосам упасть на лицо, скрыв лукавый блеск ее глаз. Юлиус фыркнул себе под нос. Ну, а Лиур, как и ожидалось, ухватил печенье и, словно грызун, разом запихал его себе в рот. Когда он повернулся к младшему брату, с трудом шевеля челюстью, не сдержался уже и Эмануэль. Заливистый смех согнул его, едва не заставив смахнуть со стола чашку.       — Фефо фы… Кха!       Попытка Лиура обиженно надуться оказалась разрушена, когда он подавился. Чтобы откашляться парню пришлось дожидаться помощи Юлиуса. Ожидать чего-то хорошего от него не стоило. Да оно и не произошло. Юлиус так дал брату по спине, что тот сморщился и чуть не впечатался лбом в стол, отчего пряди его недавно покрашенной в красный челки упали на не менее красное от натуги лицо.       — Ты чего так бьешь?! Убить меня хочешь? — просипел средний принц, едва успев откашляться.       — Убить я тебя хотел когда ты с этим безобразием на голове из цирюльни вернулся. А сейчас — только спасти.       — И именно поэтому чуть душу из меня не выбил? Или просто забыл, что твои руки что мешки с кирпичами — бьют больно?       — Это я еще даже не пытался. Дай только дотянуться до тебя…       — Ай! Не щипайся!       Когда братья опять принялись дурачиться и тыкать друг друга в бока, шипя словно два злых кота, Эмануэль уже просто тихо захрипел, утирая слезы счастья. «Как же я скучал по этому»!       Его братья были одними из самых серьезных людей в Эхоне. Старший, кронпринц, всего себя отдавал подготовке к королевской жизни, и слыл среди народа суровым, военной закалки юношей. Второй с честью занимал должность главного библиотекаря страны и перечитал столько книг, что мог выудить из памяти сотни фактов в считанные минуты. Но в семейном кругу их суровость куда-то исчезала. Они вновь становились теми дурными мальчишками, с которыми маленький принц провел большую часть детства в глупых играх и спорах, всегда заканчивающихся коллективными походами на разграбление кухни, где старшие таскали еду, а младший — сторожил.       Как бы дороги Эмануэлю не стали новые напарники, ничего не могло быть прекраснее для него, чем провести время с семьей в солнечной беседке за чашкой вкусного чая и перешучиваниями. И принц был абсолютно уверен, что в этом с ним были согласны почти все напарники. Уверенность эта подкреплялась вполне себе существенными фактами — тем, что и Лили, и Вахор, и Ингрид с Манселем прошедшую неделю провели по большей части с семьей. Конечно, Эмануэлю выпала честь прогуляться с Лили и Эдмундом в Шинаенскую библиотеку за каким-то фолиантом по истории Фартона, а два дня назад он почти три часа просидел в булочной сестер Вахора, обпиваясь кофе и дегустируя булочки… Но все они были рады остаться наедине с семьей. Как и сам принц.       Возможно, потому, что рядом с семьей он мог забыть о тени Родерика?       Лишь воспоминание о маге земли оборвало смех Эмануэля на самой высокой ноте и заставило его выпрямится натянутой струной. Слова Лилит вновь зазвучали в его голове. И вновь принц мысленно признал, что она была права. Но разве мог он так легко отпустить тот момент, когда увидел Родерика на пороге барака, живого и почти целого, в отличии от них с Лили, едва не погибших под вражескими клинками?       Элементаль земли правда пытался искупить вину. Он часто разговаривал с Эмануэлем, силясь вернуть их разговорам той воодушевленности, что была в них в начале знакомства, когда они были полностью очарованы друг другом и даже не думали о том, что оба имеют темные стороны. Еще чаще Родерик старался что-то сделать для парня. Приносил ему чай и книги, помогал разгребать завалы документов, давал законодательные справки по тем делам, что принц брал у отца на разрешение. Он пытался показать, что виноват и знает это. Он силился доказать, что верить ему можно, пусть и не во всем. Но Эмануэль все никак не мог забыть его колких слов и принять то, что новому другу своя шкура оказалась важнее их с Лили жизней. Разве мог он доверять такому Родерику? Нет. И понимание этого очень давило на Эмануэля. Потому он и старался избегать парня — просто чтобы не видеть его виноватых взглядов и не задаваться ненужными вопросами.       Иногда отдалиться от проблемы — лучший способ разобраться с ней. В вопросах примирения точно.       — Эй, Эми, все хорошо?       Принц поднял голову на голос самого старшего брата — и тут же наткнулся на два взволнованных взгляда. Юлиус смотрел на него, поджав губы и нахмурившись, и, кажется, понимал, о чем думал младшенький. Лиур выглядывал из-за его плеча — голубые глаза его, едва прикрытые красной челкой и парой серых прядок, сверкали беспокойством. В них почти читалось обещание: «Я оторву голову тому, кто заставил тебя грустить».       Братья прекрасно знали о проблеме Эмануэля с Родериком. Принцу стоило огромных усилий уговорить их не бить элементаля, а позволить им решить все самим. Но с каждым моментом волнения Эмануэля желание его братьев серьезно поговорить с Родериком становилось все сильнее. Принц не хотел проблем для напарника. А потому просто улыбнулся, как обычно, и произнес:       — Все в порядке. Мам, нальешь мне еще чаю?       — Хорошо, милый. Может, попросить повара приготовить на ужин твою любимую форель? А на гарнир — брик, как ты любишь?       — Если остальные не против…       — Ни слова против.       — Да кто будет против форели с картошкой, да еще и сорта брик, на ужин? Еще вина к нему, и будет хорошо…       — Давай только без солдатских попоек, — едва слышно фыркнул Юлиус, не без искр веселья в глазах взглянув на брата.       — Это только ты можешь так. А я — благородный библиотекарь!       — Ну да. Именно поэтому я каждую неделю вытаскиваю тебя из кабаков. Каждый раз из новых, к слову, это достойно похвалы.       «Спасибо, что не выдаете меня маме», — мысленно поблагодарил братьев Эмануэль, едва удержав шумный выдох. Леди Гвинее не стоило волноваться о проблемах сына. Ей их хватало и с руководимым ею комитетом по охране женщин Фартона. Шутка ли — за этот год количество случаев насилия над женщинами выросло в два раза. И не только в южных районах. Что уж говорить, в солдатских лагерях только по официальным данным выявили больше тысячи изнасилований. Сколько еще жертв не стало подавать заявления и оставило преступление за ширмой страха перед общественным осуждением и тем, что женщины по факту все еще не числились как солдаты в полной мере — загадка.       Страна катилась в темный мир. Чем ближе становился ее конец, тем больше зверели испуганные люди… Но Эмануэль собирался покончить с этим. Как бы это ни было тяжело, он собирался сделать все, чтобы отвоевать независимость Фартона и спасти его от Кальсота. «Отдохну — и снова за тренировки. Ладно хоть магия стала лучше проявляться… Хоть что-то хорошее было в той вспышке гнева в Кирзите и недели бессилия после нее», — мысленно вздохнул мальчик.       Его магия действительно стала лучше пробуждаться. Теперь она не просто слушалась его, но и хорошо отзывалась. Личный лекарь и специалист по магии сказали, что это — последствие всплеска в Кирзите. Тогда Эмануэль из страха за жизнь подруги перестал подавлять свои нити и производимые ими волны, как делал до этого из-за подсознательного страха не справиться с силой. Резервы были открыты. Блоки сломлены. И когда сознание Эмануэля поняло, что магия послушна и подвластна ему, пробуждать силы стало куда легче. За это пришлось заплатить неделей выгорания и парочкой кошмаров о разрушающих Шинаен големах. Но Эмануэль был готов до конца жизни видеть лишь кошмары, если бы это позволило ему стать настоящим элементалем. Или, что еще лучше, оракулом.       А вот с последним дела были все так же плохи…       Чуть мотнув головой, Эмануэль отпустил прядку волос, которую опять начал накручивать на палец, и взялся за чашку. Надо было отдохнуть. Только дав себе небольшую передышку он мог выдать максимум. Вот только зря принц рассчитывал на долгие посиделки…       — Эмануэль!       Едва принц успел отпить чай, как в беседку вихрем пестрых тканей и русых волос влетела Бастия. Тяжело дыша, она остановилась на ступеньках. То, что принц не один, её ничуть не смутило.       — Здравствуйте, леди, сэры, — произнесла ведьма, коротко поклонившись перед тем, как снова взглянуть на Эмануэля. — Эмануэль, пойдем со мной! Там у Лилички такая тренировка — дух захватит!       Счастливый блеск глаз девушки и восторг в ее голосе Эмануэля не воодушевили. Пальцы его вновь вжались в остывающий фарфор чашки. Опустив глаза, мальчик еле слышно произнес:       — Я… Пожалуй, откажусь.       Лилит была его подругой. Самым близким после братьев и матери с отцом человеком, которому мальчик внезапно даже для себя полностью доверился и открылся. Да, по-началу они с девушкой не поладили. Она скалилась и отгоняла всех от себя и своей души, а Эмануэль боялся ее колких речей и грубости. Но они провели вместе очень много времени. Столько, что не смогли не сблизиться. Мальчик полюбил ее и готов был признать это без всяких сомнений и заминок. Но это не значило, что ему хотелось проводить с Лилит абсолютно все свободное время.       Если на то пошло, он ни с одним человеком не хотел проводить все доступное время, все двадцать четыре часа семи дней недели. Иногда людям нужен отдых друг от друга. Даже самым близким. Просто чтобы провести время и с другими своими родными и друзьями. Эмануэль был с Лили четыре для из семи выходных. Он даже был им с Эдмундом экскурсоводом в Шинаенском музее истории и искусств, где лучше всякого специалиста рассказал о становлении Фартонской школы художества и развитии архитектуры от примитивной до реалистичной. А в искусстве он понимал меньше, чем в истории.       Мог же он позволить себе немного побыть с братьями и мамой? Да и ей наверняка хотелось провести немного времени без него.       И почему тогда ему было так стыдно говорить нет?       — Ой, да ладно тебе! Пойдем! Успеешь еще чаи погонять.       — Прости, Бастия, но… Это единственный день, когда мои братья могут собраться вместе со мной. Юлиус завтра уедет из дворца для проверки войск, Лиур пойдет на работу… Я бы хотел провести этот день с ни…       — Отказ не принимается!       Прежде чем мальчик успел договорить, ведьма схватила его за руку и буквально вытащила из-за стола. Эмануэль едва успел отпустить чашку, но несколько капель чая все же капнуло на белоснежную скатерть. Любимую скатерть королевы… Принц сморщился.       — Бастия, пожалуйста, отпусти меня. Я хочу остаться… Здесь.       До всех этих событий в Геленделе и Кирзите Эмануэль ни за что не сумел бы возразить такой настойчивой девушке. Но битвы что-то изменили в нем. Эмануэль закалился, стал решительнее и смелее. Он понял — чтобы что-то сделать, надо перестать мямлить. Да, у него не очень получалось руководить. Да, он с трудом перебарывал страх на поле боя. Но принц понял, в каком направлении ему нужно идти. И эта фраза, сказанная решительно, четко и громко стала его первым шагом к решительности в обычной жизни.       На нее даже не обратили внимания. Бастия так и не взглянула на парня, что уж говорить о том, чтобы услышать его. Вместо ответа ему она поклонилась его семье.       — Я уведу его совсем ненадолго, обещаю. Верну максимум через два часа!       «Два часа?!» — внутренне ахнул Эмануэль. — «Да за это время у Юлиуса или Лиура точно что-нибудь нарисуется!»       С мыслью об этом он задергался в крепкой хватки Бастии. Но пальцы ведьмы сжимали крепко. И даже произнесенное уже не так уверенно «пожалуйста, отпусти» не достигло девушки.       Точку в сопротивлении принца поставила королева. Взгляд ее голубых глаз прошелся по фигуре ведьмы с головы до ног. С тихим стуком она опустила чашку на стол. Тонкие черты лица, еще недавно мягкие и лучащиеся радостью, заострились, придав королеве той самой строгости, что заставляла даже самых спесивых придворных дам склонять перед ней голову и притихать лишь от ее чуть более громкого вздоха.       — Час, юная леди. Не больше. Я понимаю важность общения моего сына с друзьями и рада, что вы у него такие активные и так любите его, но у нас очень плотный график. Извольте оставить моей семье хоть немного времени на то, чтобы собраться вместе.       — Конечно, моя королева. Я понимаю. Поэтому верну Эмануэля как можно скорее.       — А мое мнение все еще важно? — пискнул Эмануэль, в последний раз попытавшись вырвать руку из захвата ведьмы.       — Важно, — произнесла Бастия и наконец обратила внимание на принца. — Но я знаю, что ты скажешь. А эту тренировку Лилички пропустить ну никак нельзя.       Девушка подмигнула парню. Выражение ее лица было настолько шутливым и добрым, что Эмануэлю стало совсем стыдно сопротивляться. «Ладно уж… В конце концов, Лили моя подруга. Если Бастия говорит, что я должен увидеть эту ее тренировку, значит должен», — смиренно подумал он. Ведьме хватило и того, что он расслабился чтобы признать свою победу. От ее веселого спокойствия тут же не осталось ни следа.       Эмануэль и опомниться не успел, как Бастия вытянула его из беседки и потащила в сторону тренировочной площадки. Вот уж удивительное открытие — когда девушка хотела, она могла бегать очень быстро. Настолько, что принц едва успевал перебирать ногами только для того, чтобы не упасть, что уж говорить о «догнать». Ведьма не просто бежала по саду, она почти летела. Тащась за ней, задыхаясь, с трудом видя что-то сквозь упавшие на лицо волосы, Эмануэль с удивлением подметил, что под ногами Бастии пыль почти не поднимается. Она ступала легко. Почти прыгала, переступая с носочка на носочек так аккуратно и стремительно, что самые торопливые служанки позавидовали бы. Эмануэль не мог даже представить себе, где она могла выучиться такой походке, больше подходящей танцовщицам, чем полной ведьме с восточных топей.       Вопросу места не нашлось. Бастия быстро провела его через сад и какими-то окольными, едва знакомыми принцу путями через кусты и траву повела к нужному месту. Эмануэль быстро запыхался, пробираясь сквозь плотную стену зелени. Настолько, что щеки его стали похожи по цвету на спелую вишню, а вдыхать полной грудью удавалось в лучшем случае через раз. Как же он обрадовался, когда ведьма остановилась!       Жаль только обрадовался рано. Едва избежав столкновения с Бастией, принц поднял голову, надеясь увидеть знакомую площадку и фигуру Лили на ней… Но вместо этого столкнулся с внимательным взглядом ореховых глаз.       Дрожь заставила его передернуть плечами. Пальцы невольно вновь потянулись к прилипшим ко лбу волосам, смахнув их нервными движениями.       Последний, с кем Эмануэль рассчитывал встретиться сегодня — Родерик. Но вот, он стоял перед ним, и его взгляд обжигал принца так и неотпущенным грехом.       — Привет, Родерик! — защебетала Бастия, наконец выпустив запястье Эмануэля. — Тоже пришел посмотреть на Лили? Признавайся, кто пригласил?       — Ингрид. Ваш клуб имени Ледяной Леди работает оперативно, как я погляжу. Хоть билеты продавай, — фыркнул Родерик.       Внимание его так и не коснулось Бастии. Оно все, без остатка оказалось отдано Эмануэлю. Принц выдохнул сквозь плотно сжатые зубы. Стыда стало лишь больше. После того, как вчера Родерик помог ему с отчетом о работе общественной организации по помощи морально травмированным на войне, Эмануэль хотел пару дней не видеться с ним. Для этого он наврал парню, что будет очень занят и проведет большую часть времени в кабинете. На самом деле, с тех пор, как принц стал элементалем, большую часть его государственных обязанностей выполняли братья — в большей мере Юлиус, как кронпринц.       Ложь должна была пойти во благо. За эти два дня Эмануэль хотел соскучится по новому другу и буквально заставить себя отбросить глупую обиду на него. Однако когда Родерик повел плечом, едва заметно улыбнувшись, Эмануэль все равно вздрогнул. В груди что-то противно заныло. Ему показалось, что элементаль земли все понял. И где он на самом деле сидел, и почему соврал…       Чувство стыда разгорелось в мальчике с новой силой.       Почему он не мог простить Родерика? Почему бегал от него, как от огня, отвергая любую помощь? Не потому ли, что считал свою манеру жизни единственно правильной? Не потому ли, что не мог принять чужих взглядов на жизнь? И Лили, и Родерик, и даже Бастия с Вахором — все они пришли сюда ради своих эгоистичных целей. Им было все равно на страну. И каждого из них Эмануэль в какой-то мере осуждал. Но Родерик… Родерик стал воплощением его осуждений. Воплощением его главного греха, который принц пытался искупить в себе и искоренить в других.       Манящим, прекрасным воплощением эгоизма, к которому Эмануэля тянуло и от которого отталкивало. Можно ли было испытывать к человеку одновременно и уважение за его ум, и гнев за страх за собственную жизнь и мечты, которые война могла перечеркнуть? Можно ли было одновременно любить человека за схожесть во взглядах и ненавидеть за то, что он не похож на тебя? Раньше Эмануэль ответил бы категорично — нет. Но сейчас, глядя на Родерика из-за плеча Бастии, готов был сказать да. Да, да, и еще раз да.       Им нужно было поговорить. Сесть где-нибудь в уединенном месте и обсудить возникшие проблемы. Но Эмануэль боялся этого момента больше, чем кошмаров про Кирзит. Ему пришлось бы сказать, почему он не мог простить элементаля земли, а заодно рассказать и о том, как он надеялся, что однажды все друзья задумаются о Фартоне так же, как Генрих, и постараются защитить в первую очередь его.       Требовать от них этого было эгоистично, Эмануэль всё прекрасно понимаь. Но мечта жила. А вместе с ней жил и страх перед ее признанием.       Родерик снова понял принца без слов. Ему хватило лишь одного взгляда в глаза Эмануэля, чтобы тихо вздохнуть и сказать:       — Слушай, Бастия, может, мы не пойдем? Нам с Эмануэлем еще нужно будет продумывать модель боевой формации для следующего выступления на юг. Сама должна понимать, как это важно. Мы пойдем и…       — Никаких пойдем! — тут же встрепенулась ведьма, уперев руки в бока и надувшись. — Уж побудь хорошим другом для Лилички, приди посмотреть на ее бой! Тебя это не касается, Эми, ты и так хороший друг.       От слов Бастии и искренней улыбки на ее лице Эмануэлю стало совсем тошно. «Хороший друг да?» — мысленно вздохнул он, стыдливо потупив взгляд. — «Тогда почему хочу отбрехаться от наблюдения за ее боем? Имею ли я право на личное время в угоду триумфу подруги?» Губы мальчика поджались. Ему хотелось не идти… Но это сделало бы его еще более эгоистичным, чем он был. Для Эмануэля обвинение в эгоизме было самым страшным из всех возможных.       Принцы не бывают эгоистичными. Их жизни принадлежат империи. Они живут ради нее и умирают за нее. Так учил Эмануэля отец, когда проводил ему и братьям уроки королевского мастерства. Так правил и отец. Эмануэль хотел быть похожим на него — любящим свой народ, живущим ради него, бескорыстным. Что бы отец не творил за его спиной, кого бы не изгонял, принц верил — он делал это ради страны и ради людей. Так если отец мог изгнать кого-то ради блага всех, почему бы ему, Эмануэлю, не пожертвовать своим благом ради подруги?       — Мы… Пойдем с тобой.       — Вот видишь, Родерик! Вот каким надо быть другом! Эми, ты просто чудо!       Хихикнув, Бастия первой нырнула сквозь кусты к тренировочной площадке. Эмануэль задержался, чтобы позволить их с Родериком взглядам пересечься. А когда в ореховой глубине он увидел лишь вину и стыд, ноги сами зашевелились и увели юного принца прочь от воплощения его порока — неспособности жить ради себя и неверия в то, что кто-то другой может не жить ради других.       К счастью, как его затянуло в настоящий водоворот событий стоило только выйти на площадку.       Бастия немного соврала, когда сказала о грандиозной тренировке Лили. Это была не тренировка, а самый настоящий бой. Да не против кого-то там, а против Генриха! На который собрались все — от Бастии и Ингрид до брата Лили, сидящего в тени раскидистого дуба. Не было только Вахора.       Собираться было из-за чего. Эмануэль едва не запутался в ногах, когда рассмотрел замершую перед Лили фигуру бывшего генерала. Он прекрасно знал эту позу. Помнил и упертые в землю ноги, и чуть вжатую в плечи голову, и легкий уклон вперед. Это был знаменитый «прорыв», которым Генрих не раз пробивал себе путь сквозь ряды врагов. Но и Лили не отставала — выставленный перед ее лицом хат мягко посверкивал в лучах солнца, а вторая рука сжималась и разжималась, готовая в любой момент выполнить движение. «Неужели они сражаются всерьез?» — не поверил своим глазам принц.       Все его сомнения быстро развеялись. Лили не выдержала первой. Эмануэль ахнул, когда девушка одним мощным рывком рванула вправо, пытаясь обойти Генриха. «Нет!» — едва не закричал он. Идти в атаку на такого Генриха было чистой воды проигрышем. Эмануэль знал это потому, что даже Юлиус никогда не останавливал «прорыв» Вайсе. Особенно с бокового захода.       Когда Генрих скользнул за Лили, принц зажмурился. Ему не хотелось видеть, как бывший генерал одним ударом снесет воительницу и вновь втопчет ее боевые способности в песок.       Но вместо разочарованных вздохов он услышал восторженные крики и подбадривания: «Лили, Лили, Лили!».       Эмануэль приоткрыл глаза… И тут же широко распахнул их, не сдержав восторженного вздоха.       Лилит отразила удар! Да, девушку откинуло назад, а Генрих уверенно скользнул прочь от нее, но она все еще стояла на ногах. И даже вполне уверенно! Кажется, удар деревянного меча Вайсе пришелся на хат. По тому даже прошла длинная трещина. Но Эмануэль всё равно сначала не поверил глазам. Он знал, с какой силой бил Генрих. И понимал, что щит для него — все равно что бумажка, которую даже рассекать не обязательно.       «Неужели… Неужели Лили стала настолько сильна?» — мысленно удивился принц. И тут же вспомнил битву в Кирзите. Там щит ни разу не подвел Лилит. По крайней мере, до тех пор, пока силы ее не начали иссякать. Сегодня она была в полном здравии. И явно собиралась сражаться до победного конца. И как он только не заметил, что девушка, с которой ему довелось пробыть так много времени вместе, стала настолько сильна? Все подмечал, а самого главного не заметил.       Пожалуй, за этим боем действительно стоило понаблюдать. Не отрывая взгляда от сражающихся, Эмануэль на чуть подрагивающих ногах прошел к команде поддержки. Там уже во всю кипели споры о том, кто же победит. Даже Родерик, успевший пройти к остальным пока принц был увлечен атакой, говорил — правда, в основном про необходимость ставок.       — Я за Лили. Она выглядит такой решительной! Уверена, она не даст Генриху победить, — заявила Бастия. — Готова поставить на это сто тоний.       — Я тоже за Лилит. Мне нравится ее стиль боя. Мощно и круто! — поддакнула ведьме Ингрид.       — Сестренка, да ты голову потеряла. Посмотри на Генриха. Ему хватит еще пары атак чтобы растереть леди Лили в порошок. При всем моем к ней уважении, — едва слышно произнес Мансель, поудобнее устроившись на траве.       — Ой, да ну тебя, Мансель. Ничего ты не понимаешь в женском упрямстве, — фыркнула Бастия, свысока взглянув на тихого циркача. — Эдмунд, а ты как думаешь? Кто победит?       Эмануэль даже икнул от удивления, когда ведьма внезапно кокетливо взмахнула волосами и глянула в сторону брата Лили. Сколько же жара было в ее взгляде! Глаза Бастии вспыхнули темными искорками, стоило Эдмунду повернуть голову к ней и ответить на внимание нежной улыбкой.       — Я побуду нейтральным, хорошо? И Лили, и Генрих мне дороги, и я не хочу расстраивать их поддержкой кого-то одного. Для меня они оба победители, кто бы в итоге кого не сразил.       — О, да вы, сэр, я погляжу, подхалимничаете?       — Есть такое.       — Ха-ха!       Смех Бастии остался звонким, но в нем появились такие нотки, которые Эмануэлю услышать не доводилось ни разу. Мягкие, легкие, они, словно птичья трель, взлетели к небу, заставив принца слегка покраснеть и торопливо отвернуться. Эта сцена не предназначалась для его глаз. Хотя, конечно, последнее, чего он ожидал от Бастии, так это флирта с Эдмундом. «Интересно, она не боится, что Лили ей шею свернет за такое?» — боязливо подумал мальчик.       Он знал, как трепетно подруга относилась к заботе о брате. Примерно как Юлиус и Лиур — к заботе о нем. И принц вполне представлял, что может сделать девушка чтобы защитить брата от таких проявлений внимания. В конце концов, у него на счету тоже были так и неудавшиеся отношения с девушкой… Которые любящий старший брат не пресек на корню, но порядком так подпортил наблюдениями за ними и излишним вниманием к личности девушки.       Принц уже хотел одернуть Бастию, но на плечо ему внезапно осторожно легла ладонь. Мальчик дернулся, повернулся — и нос к носу столкнулся с Родериком. «Как он так тихо подобрался?» — мысленно пискнул Эмануэль, отшатнувшись. Элементаль земли тут же примирительно поднял руки.       — Я напугал тебя?       — Да нет… Просто неожиданно было, — выдавил Эмануэль, постаравшись улыбнуться. — Ты что-то хотел?       — Хотел сказать, что это отличный шанс посмотреть на способности Ледяной Леди в бою. И лучший шанс поймать самые точные данные для разбивки команды.       — А… Ладно, — произнес принц, нервно теребя прядку волос. — И все?       — Нет. Давай посмотрим на это вместе? Тут чуть в стороне есть хорошее обзорное место.       Родерик отлично пользовался интересно Эмануэля к изучению чего-то нового. Особенно — боев. Особенно — сейчас, когда впереди были еще более тяжелые испытания, в которых от принца должны были потребоваться все накопленные за годы жизни знания стратегии и ведения войны. Но кое-чего он не учел.       Все развивалось слишком быстро. Эмануэль и рта открыть не успел для ответа, как Бастия разочарованно взвыла.       Лили проиграла. Эмануэль не увидел удара, сразившего ее, однако прекрасно рассмотрел, как она завалилась в песок — чуть неловко и подставив под себя остатки хат. Этого стоило ожидать. Генрих был прирожденным воином, закаленным десятками сражений.       Менее обидно за тяжело хватающую ртом воздух, красную и совершенно сраженную Лили принцу не стало. Она постаралась. Ей удалось отразить «прорыв»! Но этого все равно оказалось мало, чтобы победить такого воина, как Генрих. Когда такие старания идут прахом, сдержать легкий укол обиды невозможно даже наблюдателю.       Но Эмануэль не мог не признать, что и Генрих потрудился на славу. Они оба были молодцами. Принц мог гордиться, что на страже его страны стояли такие люди. И пусть одна из них защищала Фартон только ради брата, она делала это.       Под недовольное ворчание Бастии и спор Манселя и Ингрид, в котором слышно было лишь вторую, Генрих подошел к Лили. Эмануэль сморщился. Он ожидал, что сейчас Вайсе скажет что-нибудь грубое и обидное, как всегда говорил в самый неподходящий для этого момент.       Вместо того, чтобы начать сыпать оскорбительными шуточками, парень протянул девушке руку. И она приняла помощь! «Я точно не сплю сейчас? Может, меня разморило в беседке и сейчас я проснусь от криков Лиура?» — мысленно ахнул Эмануэль, хлопая глазами. А потом случилось то, от чего в голове мальчика рухнули все выстроенные расчеты и установленные порядки.       — Неплохо для тебя, Лили. Хорошо сражалась. Еще парочка движений — и я был бы готовеньким.       «Генрих. Похвалил. Лили». Эти три слова встали в голове Эмануэля так четко, что на мгновение он забыл обо все, кроме них. Казалось бы, что такого? Но Генрих не просто похвалил соперницу. Он признал свою слабость. Нет, даже не так — он отринул свою привычную гордыню что бы похвалить ее! Ни разу за все их долгое знакомство Генрих ни с кем не позволял себе такой вольности. Это было невероятно, фантастически, невозможно и… Правильно.       Так должны были отпускаться грехи. Так должно было выглядеть прощение — в первую очередь себя, а не соперника. Так выглядело то, до чего Эмануэль не мог дотянуться уже неделю.       Еще более шокирующими для принца стали слова Лили.       — Эй, а ну забрал свои слова обратно, наглый врун. Думаешь, я не вижу, что мне до победы было, как до западных островов без лодки, — фыркнула девушка, пихнув Генриха в бок. На губах ее мелькнула тень улыбки. — Но… Спасибо за комплимент. Один раз я позволю себе принять твою подачку.       — А если я в следующий раз попытаюсь поддаться?       — Тогда я больше ни за что не буду сражаться с тобой. Пойдешь отрабатывать движения с маникенами, — хохотнула Лили, развернувшись и отправившись к команде поддержки.       — Они хотя бы не острят и терпеливо принимают все, что им дают, — фыркнул Генрих и шагнул за ней.       — Ах ты… Ну и иди тогда к ним! Завтра Ярлем возвращается, и я буду тренироваться только с ним.       В этой перепалке не было больше той злобы, что сквозила между Лили и Генрихом раньше. Эмануэль ощущал это во всем — во взглядах друзей, в их спокойных движениях. Они примирились. Может, не полностью, но хотя бы частично.       И Эмануэль понял это только сейчас. «Слепой из меня друг», — вздохнул он, проследив за тем, как Лили подошла к коляске брата и опустилась перед ней на колени, принимая объятия Эдмунда и его похвалы. — «Не вижу того, что происходит у меня перед глазами. И кто тут настоящий эгоист — Родерик или я?».       Принцы не должны быть эгоистичными. Но Эмануэль был. Он иногда хотел покоя лишь с собой и семьей. Он иногда уделял больше внимания себе и своим горестям, чем тому, что происходило между его друзьями. Он упускал моменты сближения тех своих напарников, что раньше только и делали, что грызлись. Это было позволительно обычному человеку.       Однако Эмануэль не был обычным человеком. Как мог он называться принцем, защитником Фартона, если сам мог стать для него проблемой? Эгоистичный принц, эгоистичный король — это тот, кто приведет страну к концу.       Вот почему он не мог простить Родерика. Тот был эгоистом и не боялся признать этого. Эмануэль тоже хотел иногда побыть эгоистом, но не мог, потому что у него был долг перед страной. И ему было обидно от того, что кто-то мог позволить себе проявить эгоизм в чистом виде, тогда как он не имел права даже на его часть.       Самое страшное, что Эмануэлю было стыдно признаться в этом. Он хотел поговорить с Родериком, простить его, позволить жить так, как не мог сам принц… Однако парень понятия не имел, как объяснить воплощению его греха, почему так обозлился на него изначально. Какие могли быть прощения без объяснений?       От едких мыслей Эмануэля отвлек треск веток и шум шагов. На тренировочную поляну с тяжелым пыхтением вылетела огромная фигура, с ног до головы покрытая копотью и одетая в рваную одежду. Вмиг стихли разговоры. Эмануэль, нервно дернувшись, встал в боевую стойку — скрестил руки на груди, готовый развести их и поднять камни для того, чтобы кинуть во врага. Пусть страх заклокотал в его горле, парень собрал все упрямство в кулак и остался стоять.       И тогда понял — он был не один. Кроме него в боевую стойку рядом встали его напарники. Ингрид и Мансель сцепили руки, готовые на пару сразить врага ветром. Бастия отвела правые ногу и руку, ожидая первого атаки. Лили и Генрих в едином порыве закрыли собой Эдмунда, встав плечом к плечу. И даже Родерик остался на своем месте. Прямо за спиной Эмануэля. Мальчик сморщился.       Враг не напал. Он окинул собравшихся взглядом малахитово-зеленых глаз, переступил с ноги на ногу и спросил:       — Эм… Ребята, вы чего?       Этот гулкий, удивительно эмоциональный голос с окающим акцентом Эмануэль узнал сразу.       — Вахор! — облегченно выдохнул он, опустив одну ладонь и прижав вторую к груди.       — Боги, что с тобой произошло?! Как… Как ты так испачкался? — ахнула Бастия, подбежав к парню и осмотрев его одежду.       — А? О, ты об одежде… Все так плохо?       Мысленно Эмануэль воскликнул «да». Потому что с одеждой и внешностью Вахора все было на самом деле плохо. Настолько, что за копотью едва удавалось различить цвета его лица и волос. Где можно было настолько сильно испачкаться?       В отличие от Эмануэля, Бастия молчать не стала.       — Еще бы! Как так вышло?!       — Ха-ха, ничего особенного, правда! Просто моя учительница сегодня была занята, а рядом очень вовремя оказался Кастей… Представляешь, он показал мне пару таких приемов, что даже я смог их выполнить! Не без ущерба, похоже, но смог!       Эмануэль не сдержал тихого разочарованного вздоха. Вряд ли южанин понял, что сказал и где тут несостыковки, потому что продолжил улыбаться и что-то отвечать болтающей Бастии. Однако для принца его краткий рассказ стал не сильным, но ударом под дых.       Элементали не владели двумя стихиями. Один элементаль мог обучиться лишь одной, своей стихии, и никак иначе. Нет, способы были, но они находились за гранью возможного для юноши, никогда не обучавшегося специальной магии профильно.       Значило это одно — Кастей не элементаль тьмы. И хорошей такую новости назвать было нельзя от слова совсем. Если Кастей не элементаль тьмы, им нужно будет снова отправиться в путь. На этот раз — совсем не зная куда, без малейшей наводки. С Ингрид им повезло. Но кто мог гарантировать, что повезет с элементалем тьмы?       Эмануэль был бы очень рад, если бы Кастей оказался тем, кого они искали. Да, он казался пугающим и одиноким человеком, но силы у него это ее отбирало.       Боги решили, что такой способ слишком простой. Эмануэля это их решение расстроило и заставило в момент растерять остатки хорошего настроения.       — Вот, смотри, чему он меня научил!       Расстроенный принц без особого интереса взглянул на Вахора… И в тот миг, когда правый локоть парня прорезал воздух, а левая ладонь резко опустилась, породив искры, все схлопнулось.       Мир поглотила тьма. Горло Эмануэля стиснуло от нехватки воздуха. Он захрипел, схватившись за шею и судорожно пытаясь глотнуть родной воздух Фаролинда. Перед глазами все поплыло. Мальчик узнал это ощущение сразу же, как его тело обожгли иглы боли, вонзившиеся под его кожу с головы до пальцев ног и обратно. Омут видения затянул его с головой.       На этот раз оно было мощнее, чем когда-либо. Настолько, что секундной болью дело не закончилось. Слабость навалилась на мальчика тяжелейшим грузом, ударив его словно обухом. Ноги затряслись и подогнулись. Эмануэль упал — и колени его уперлись во что-то мягкое и липкое. Шум ворвался в уши так резко, что в голове загудело. Образы реального мира сменились картинами видения. Боль быстро отошла. Слезы схлынули так же стремительно. Собственный крик на мгновения перекрыл шум иллюзорного мира.       Эмануэль упал в целую реку крови. Она струилась по земле, собиралась в огромные лужи и бурлила, переливалась в зареве огня и чернела в непроглядной тьме, поглотившей весь мир.       «Что происходит?! Что это за видение?!» — мысленно взвыл Эмануэль, в ужасе глядя на кровавую грязь на своих дрожащих ладонях. Ни одно из его видений еще не было таким ужасным. Ингрид он увидел посреди боя, но она возвышалась над ним, словно Богиня над мирскими вещами. Бастию предстала перед ним в стенах ее хижины — она что-то варила, медленно качая руками в водных движениях. Всех остальных он тоже видел иначе — в их обычных делах.       Какому монстру принадлежало такое чудовищное видение?       Он должен был узнать это. Увидеть, что за чудовище Боги пророчили им в элементали тьмы. Сомнения и страх выкручивали, но принц поднял голову. Сердце на мгновение замерло, когда ужас лавиной накрыл его.       Он оказался в Фаролинде. Родном, любимом Фаролинде, утопающем в крови и закутанным в неестественный мрак. Черное солнце догорало на линии горизонта между голыми, тянущимися кривыми ветвями к темноте деревьями. Пламя плясало на останках замка. Его оранжевый свет делал очертания прошедшей бойни еще яснее и еще страшнее.       Кровь, залившая сады Фаролинда, не была просто абстракцией, которые так любили появляться в видениях принца. Она имела источники. Ими были все, кого Эмануэль любил. Его братья, мать, друзья… Их безжизненные тела истекали кровью, слепо таращась в темное небо. Глубокие раны узорами покрывали тела, сплетаясь в ужасные рисунки, обнажая плоть и кости. От вида их белых лиц и изуродованных фигур Эмануэлю стало дурно.       Но окончательно мир закружился перед глазами, когда он нашел взглядом отца.       Истерзанное, изломанное тело Нерона лежало под дубом — высоким, раскидистым, таким, какого никогда не было в Фаролинде. Осколки костей прорывали его кожу тут и там, королевская одежда лохмотьями свисала с неестественно изогнутого тела. А голову его за белые волосы держал… Кастей. Тьма стелилась у ног шпиона, а ветер трепал красный шарф, растягивая его между деревьев, словно полосы крови. Голубые глаза Кастея полыхали чернильно-черным огнем. Таким же, который так любили изображать художники у сказочных обитателей Темного Измерения. Широкая улыбка растягивала губы мужчины, обнажая острые клыки и придавая его бледному и острому лицу еще более ненормального, чуждого человеку выражения.       Эмануэль попытался закричать, но из горла его вырвался только хрип, от которого внутри все запершило. И очень зря.       Кастей повернулся к нему. Голова короля выпала из его ладони и подкатилась к юному принцу. Глаза отца уставились на Эмануэля. Их подернутая смертной бледностью зелень была полна страха. Такого же, от которого принц затрясся листом на ветру. Он поднял взгляд на Кастея, в ужасе пытаясь осознать значение сна…       А потом мужчина шагнул к нему. Тьма, клубящаяся у его ног, потянулась к мальчику. В темных глазах мелькнул восторг, тут же сменившийся нечеловеческой жаждой.       Жаждой крови.       Эмануэль до боли стиснул зубы, пытаясь не закричать. Принц пополз по липкой земле назад, едва не падая. Без разницы куда — лишь бы куда-нибудь подальше от Кастея, его тьмы и безумного взгляда его глаз.       Это была ошибка. Принц опомниться не успел, как ноги его нашарили пустоту.       Мгновение — и он полетел куда-то во тьму. Но только для того, чтобы с головой нырнуть в кровавое озеро. Запутавшимся в сетях зверем Эмануэль забился в липкой глубине. Судорожный вздох осел на языке вкусом крови. Белые пряди, окрасившиеся в к кроваво-красный, завесили лицо. Мальчик попытался закричать. На его хрип из кровавой глубины вынырнули тени, очертаниями лишь отдаленно похожие на людей. Чьи-то пальцы вцепились в лодыжки принца и потянули на дно, словно камни. Из последних сил Эмануэль поднял голову к небу.       Зарева черного заката он не увидел. Лишь бледное лицо Кастея, застывшее маской безумия. Его голубые глаза окончательно затопила тьма, а клубящаяся чернота магии затмила остатки света. Раз — и Эмануэля с головой утянуло в кровавое озеро. Бессильный бороться, неспособный бежать, он открыл рот…       И вынырнул в реальный мир, надрывно крича и ужом извиваясь в чьих-то руках.       — Эмануэль, тш-ш, все в порядке, ты с нами… — тихий, спокойный шепот Родерика достиг сознания парня уже через мгновение.       Чуть размытое, удивительно спокойное лицо элементаля земли предстало его взгляду. Лишь прищур ореховых глаз и дрожь губ выдали юношу с голову.       С тихим стоном принц откинул голову — и тут же взглядом наткнулся на лица друзей. Они все столпились вокруг него и Родерика, с беспокойством глядя на Эмануэля. Кто-то держался лучше — волнение Лили можно было увидеть лишь по подергиванию ее нижней губы, — а кто-то хуже — Вахор судорожно комкал низ рубахи, а Бастия то тянулась рукой к лицу, то вновь опускала ее. Однако всех их объединяла тревога за юного принца. Тепло разлилось в груди парня. Они все так волновались за него…       Он тут же прикусил губу. Боги, как же это было эгоистично — радоваться тому, что друзья волновались! Сжав и разжав кулаки, Эмануэль выпутался из хватки Родерика, сел и произнес:       — Все хорошо. Я в порядке, в порядке…       — Правда? — спросил Вахор, с надеждой взглянув на принца. — Точно? Ты так резко упал! Ничего не болит? Что вообще произошло?       — У меня ничего не болит, — выдохнул Эмануэль, беспокойно потирая правый висок. — Но… Мне было видение.       — Об элементале? — вмешался в разговор Родерик, высунувшись из-за плеча принца.       — Возможно… Оно было о Кастее.       От самого звучания этого имени Эмануэлю стало дурно. Ощущение липкой крови на руках, ее омерзительного вкуса во рту, страха — все это вновь навалилось на принца. В глазах Кастея не было ничего человеческого, лишь сплошная тьма. Та самая, которой он так легко управлял. Вид поля трупов из его родных и близких, воспоминание о голове отца, выпавшей из руки Кастея, заставили Эмануэля тяжело сглотнуть и до боли оттянуть белоснежную прядку.       — Почему возможно?       — Я… Не могу верно его истолковать.       И принц не солгал. О чем могло говорить такое видение? Во сне парень чувствовал исходящую от Кастея невероятную силу. Темную, искаженную, но такую, которая могла исходить лишь от элементаля. Однако то, что было вокруг него… Было ли это дурным предзнаменованием? Попыткой Богов предупредить о том, что Кастей погубит Фартон? Но как? Он был шпионом. Нерон следил за ним, не давал ему и шага ступить в сторону. Как мог один Кастей что-то сделать стране?       Похоже, мрачный вид принца не сбил команду с толку. Ингрид усмехнулась и сказала:       — Ну и прекрасно! Значит, теперь все в сборе. Когда отправимся в бой?       — Ингрид, не надо, — шикнул Мансель.       Однако остальные радостно подхватили эту новость. Только Вахор не подключился к разговору. Он внезапно улыбнулся и замахал кому-то рукой.       — Кастей, иди сюда! У нас новости.       Тише тени и быстрее ветра шпион скользнул к ним. Он вырос рядом так стремительно, что Эмануэль едва не выдал себя, шарахнувшись в сторону. Благо, все оказались слишком увлечены обсуждением новости, чтобы заметить напряжение принца. Кастей на него даже не взглянул. Он запрокинул голову, поправил шарф и спросил Вахора, убрав руки в карманы штанов:       — Какие новости?       Голос его при этом остался все таким же холодным и отстраненным, как и был. Словно бы доносился из колодца. Большого, глубокого, ледяного колодца, ведущего прямиком в темное измерение… Вахор этого словно и не заметил.       — Эмануэль получил видение. Ты элементаль!       — Прекрасно, — скупо ответил мужчина.       Принц окинул взглядом тонкую фигуру Кастея. Он был маленьким и тщедушным — особенно на фоне Вахора. Не выглядел ни сильным, ни закаленным, ни даже особо взрослым, несмотря на то, что ему было почти двадцать пять. Гибким и тонким — да. Танцором? Возможно. Но уж точно не воином, особенно ветераном. Так как он, на вид слабый и совсем еще юный, мог учить Вахора огненным приемам? Если он был элементалем тьмы, то как…       Вахор хлопнул Кастея по плечу. Эмануэль едва не сморщился, представив, насколько бы было больно ему от такого удара. Но Кастей даже не пошатнулся. Только уголки его губ чуть дрогнули, но и то — на мгновение.       — Меня одно интересует: как ты так быстро сумел собрать огненные искры? — спросил Кастея Вахор, широко улыбнувшись.       Эмануэля словно ударило молнией, так сильно он вздрогнул. Дыхание на мгновение сперло. «Но этого не может быть!» — пронеслось в его голове.       Огненные искры были популярным магическим артефактом огня. Простые в использовании, они отзывались на волны даже самых слабых магов. Ими очень любили пользоваться неумехи или новички, желающие похвастаться способностями. Но с элементалями уровня Эмануэля все было иначе. Они не могли использовать артефакты не своей стихии. Те им просто не отзывались.       Артефакты другой стихии были подвластны лишь элементалям высшего порядка. Таким, как Лильен — матерым, бывалым воинам, овладевшим своими силами настолько, чтобы колебания их нитей могли пробудить даже дары другой стихии.       Разве мог Кастей быть магом настолько высокого уровня? Как… Где он получил такие навыки?       Эмануэля вновь затрясло. Ему показалось, что мир опять окрасился в черный — на этот раз от близости Кастея Дакки. Он не выглядел страшным. На фоне огромного Вахора мужчина казался почти ребенком. Но… Голубые глаза его смотрели так же, как и во сне Эмануэля — безумно, дико, пугающе. Так, как смотрят на мир глаза зверя, после долгого заточения вырвавшегося из клетки.       И принцу это совсем не понравилось. «Не ошибся ли я, позволив ребятам считать его элементалем? Не допустил ли величайшее зло до одной из самых властных ролей в Фартоне?» Отчаяние окутало Эмануэля. Он ничего не мог сделать. Не мог объяснить, не мог решить, не мог сказать. Не мог, не мог, не мог…       Мальчик закричал бы, если бы Родерик не коснулся его плеча.       — Сэры, леди, кажется, нашему принцу все еще не хорошо. Я отведу его в комнату.       Это было лучшее из возможных предложений. Эмануэль не сдержал благодарного взгляда. Родерик все еще прекрасно понимал принца, несмотря на раскол между ними. И понимать это было так же тяжело, как видеть Кастея.       — Давай-ка лучше я, — произнесла Лили, выступив вперед.       — Н-нет, Лили, не надо, — выдохнул Эмануэль, с трудом поднявшись на ноги. — Все в порядке. Родерик просто проводит меня. Побудь со своим братом, хорошо?       Принц не хотел оставаться с Родериком наедине сейчас. Этот день принес ему слишком много эмоций. Но Лили должна была побыть с Эдмундом. Рядом с ним она казалась такой счастливой… И не должна была позволять себе терять и минуты в компании брата ради него, эгоистичного маленького принца.       — Эмануэль…       — Все будет хорошо, Лили. Правда.       Эмануэль улыбнулся. И улыбка его, несмотря на все переживания, была так тепла и нежна, что Лилит только и смогла, что закатить глаза и нервно махнуть на парней рукой.       — Ладно уж, идите, Боги с вами. Отдохни хорошо, Эмануэль. Я приду тебя проверить вечером.       — Буду рад тебя увидеть.       Девушка усмехнулась. А затем развернулась и сказала, хлопнув в ладоши:       — Ну все, пошли! Занятия еще не закончились! В первую очередь для тебя, Бастия.       — У-у-у, ну Лили!       Протяжный стон ведьмы быстро затих за стеной кустов. Родерик повел Эмануэля прочь, пока Лили отвлекла остальных. И повел быстро — прорываясь сквозь тонкие ветви, уверенно раздвигая зеленый массив. Эмануэль ступал даже близко не так уверенно. Ноги его все еще подрагивали, тело вело то вправо, то влево, а грязь под ногами и хлестающие ветки делали лишь хуже. Но Родерик не тащил его и не ругал. Когда принц отставал, элементаль земли останавливался и ждал. Без жалоб. Без возмущений. Просто ждал, рассматривая то небо, то кроны деревьев.       К собственной гордости, принц не упал ни разу. Через такое серьезное препятствие, как чаща сада он прошел хоть и медленно, но уверенно, и так или иначе добрался до замка. На гордость, правда, совсем не осталось сил. Ни эмоциональных, ни физических.       Эмануэль чувствовал себя так, словно ему три дня не давали спать. Начали болеть глаза. В голове застучали колокола, от которых в висках и затылке заныло. Боль в мышцах стала просто невыносима. Его словно бы резали десятки ножей.       Это были очевидные последствия видений. После них принц всегда чувствовал себя ужасно и нуждался в отдыхе и хотя бы паре часов сна. Он не знал, как чувствовал себя учитель, но помнил, что тот ни разу не выказывал усталости в его присутствии. Он был лучшим оракулом, чем Эмануэль.       Воспоминания о Навине всегда вызывали у Эмануэля боль. Но в этот раз сил расстроиться не хватило. Принц только поджал губы и последовал за Родериком, отмахнувшись от светлого образа учителя. Правда, только до выхода на развилку.       — Куда тебя провести?       — М? — принц склонил голову к плечу. — О чем ты?       — Куда тебя провести — в комнату или к чайной беседке?       Вот этой фразы принц и боялся. Собственная боль вмиг отошла на второй план перед осознанием.       — Ты… Все знал? О том, что я соврал насчет занятости?       — Знал конечно. Понял еще утром, когда увидел твоих братьев в гостиной. Я успел заметить закономерность — когда они здесь, вы втроем всегда идете пить чай.       Щеки Эмануэль вмиг стали красными. Уши заалели тоже. Он опустил взгляд и весь сжался, словно в ожидании удара. Надломленным, чуть дрожащим голос парень спросил:       — Т-ты… Не о-обижаешься?       — Нет, — не задумываясь ответил Родерик, заставив Эмануэль съежиться еще сильнее. — А с чего бы? Я порядком наседал на тебя в эти дни. У тебя было полное право соврать мне и пойти к семье. Это нормально.       «Нет, не нормально!» — внутренне закричал Эмануэль. Но ему не хватило сил выдавить эти слова. Открыв рот, он попытался сказать хоть что-то. Однако вместо слоу из горла принца вырвался лишь едва слышный хрип. Родерик его даже не услышал. На его лице так и осталось мягкое, чуть лукавое выражение.       — Так куда тебя? — повторил он вопрос, поправив задравшуюся манжету идеально-белой рубашки.       — В… В комнату.       Даже эта фраза далась Эмануэлю с трудом, настолько ему было стыдно. «Проклятый эгоист», — звучало в его голове снова и снова. — «Я даже не подумал о том, как он будет чувствовать себя, если обман раскроется. Я просто солгал ему. Чтобы он отстал. Какой же я идиот». Внутренняя борьба отразилась на лице принца — в блеске его глаз, в выражении лица. Но Родерик уже отвернулся.       — В комнату так в комнату.       Следующий шаг его был таким же ровным, как и остальные. Он на самом деле не обиделся. Но Эмануэля это не успокоило. «Лучше бы обиделся. Лучше бы накричал. Хотя бы на душе не стало бы так погано от этой мерзкой лжи. Почему он простил меня за нее, тогда как я все еще не могу простить его за правду?!»       Эмануэль размышлял об этом все то время, что шел до комнаты. Но к выводам так и не пришел. Лишь один ответ на этот вопрос показался ему правильным — он эгоист. И эта мысль навалилась на его плечи, как настоящие грузила.       Она была настолько невыносимой, что, едва зайдя в комнату, Эмануэль упал на кровать. Он даже не снял рубашку и брюки, хотя всегда относился к одежде бережно.       — Все точно в порядке? — спросил Родерик, с подозрением взглянув на юношу.       Тот промычал что-то невразумительное. Он не хотел ни врать, ни тревожить Родерика, но лучше ничего не придумал. К счастью, тот не стал наседать.       — Как скажешь. Отдыхай. Если что — позови меня. Можем поговорить.       Это было простое предложение. Но не для Эмануэля. Его воспаленное, измученное видением сознании узрело в самой нейтральной фразе намек. «Родерик знает, что нам нужно поговорить. Он прямо говорит мне об этом! Лучше момента уже не будет», — сморщился мальчик.       Он устал. Ему не хотелось говорить.       Но эмоций было слишком много. Осознание себя как эгоиста — того, кем мальчик никогда не хотел быть, — ужасное видение, незабытые обиды и страхи… Переживания последних дней обратились горькими слезами.       Эмануэль сжался в комок, пытаясь заглушить всхлип, но от этого стало лишь хуже. В горле запершило. Как бы мальчик не пытался сдержаться, голос его все равно сорвался, когда он выкрикнул:       — Подожди! П-пожалуйста… Ост-танься!       Родерик послушно отпустил ручку двери и подошел к принцу. Кровать мягко прогнулась под его тяжестью. Балдахин шурхнул и упал, отделив их от мира.       — Что такое? Что случилось? К чему слезы? — на удивление мягко проворковал элементаль земли, нежно проведя по волосам мальчика, убрав их с раскрасневшегося лица.       — Я… Я… Скажи, Родерик, ты считаешь меня эгоистом?       — Чего? — спросил парень. И тут же хохотнул. — Ты поэтому плачешь? Кто тебе такую глупость сказал?       — Ответь!       Получилось слишком громко. Эмануэль сам испугался этого крика, сжавшись лишь сильнее и всхлипнув. Родерик цокнул языком. Принц замер, ожидая осуждения.       — Ладно. Я не считаю тебя эгоистом. И даже не думал считать.       — А я… — голос принца сорвался перед признанием правды. — Я считаю. Поэтому… Поэтому так обиделся на тебя за тот случай в Кирзите.       Новый всхлип сжал горлом. Эмануэль замолчал на долгое, тягучее мгновение, но Родерик не перебил его. Он позволил мальчику отдышаться, проглотить слезы и произнести:       — Ты тоже эгоист. Но тебя это словно бы не волнует. Ты так спокойно говоришь эгоистичные слова… Как ты можешь так спокойно признавать свой эгоизм?! Неужели тебе не стыдно? Неужели тебя это не мучает?!       Крик зазвенел под потолком комнаты. Ведомый эмоциями, Эмануэль поднял голову и остановил взгляд на Родерике. Он ожидал увидеть что угодно, но не тоску в ореховых глазах. Она была секундной, мимолетной, но ее было так много, что очередной всхлип встал принцу поперек горла. А Родерик лишь усмехнулся и зарылся пальцами в волосы, убрав длинную каштановую челку с лица.       — Почему я так спокойно проявляю эгоизм? Правда хочешь знать?       Эмануэль медленно кивнул. Усмешка Родерика стала лишь шире.       — Все просто, Эмануэль. У меня просто ничего больше нет.       Спокойствие, с которым юноша произнес это, стало для принца словно ушат ледяной воды. Он окинул Родерика торопливым взглядом. До этого парень был таким уверенным… Что крылось за его характерностью, наглостью и корыстью?       — Деньги и я — вот все, что у меня имеется. Трудно не быть эгоистом, когда у тебя есть только это. Когда некого любить, ты начинаешь любить себя. И это не так плохо.       — Н-но… Как?       — Как так выходит, что у меня никого нет? Давай посмотрим.       Родерик вытянул вперед ладонь и принялся загибать пальцы.       — Мой отец меня даже не видел. Он сбежал, стоило матери рассказать ему о беременности. Я даже лица его не знаю — лишь то, что у меня его цвет глаз и форма губ. Это должно было сплотить меня и маму… Но что-то пошло не так.       Юноша ненадолго замолчал. В его фигуре не осталось уверенности, вся улетучилась. Осталась только тоска.       — Мать бросила меня через месяц после родов. Не знаю уж, почему. Может, заботиться не захотела. Я не запомнил ее. Она осталась в моей памяти размытым образом, частью старого семейного портрета в кабинете у тети. Вот и все. Не знаю, почему она не сделала аборт. Тогда эмансипация уже была проведена, и аборт был хоть и не совсем легальной, но достаточно доступной операцией. Хорошо хоть додумалась подкинуть тете с дядей. Но мое счастье долго не продлилось. Дядя погиб в битве при Виюле. Мы не были близки, но он в какой-то мере стал мне отцовской фигурой. Я остался с тетей и двоюродным братом. Этио, я тебе говорил.       Да, Эмануэль его помнил. Но имя двоюродного брата Родерика донеслось до него, как сквозь вату. Куда более сильное впечатление на мальчика произвела фраза про аборт. Как мог отчаяться человек, чтобы задумать о том, почему его мать не сделала аборт? Как тяжела, как невыносима была его жизнь? Что могло заставить его думать о таком? Эмануэль не знал. Но от этого чувство вины за собственный эгоизм стало лишь сильнее.       — С Этио мы тоже не ладили. Он считал, что я отбираю у него мать. Я считал, что он заносчивый индюк. Мы часто дрались, еще чаще ссорились. Но, понимаешь, вот в чем дело… На Аратраку отправился он, а не я.       — В… В смысле?       — Этио был инвалидом, — с мягкой улыбкой произнес Родерик. — Один глаз у него был полностью слеп из-за детской травмы. Он мог уйти от участи служить в армии. И успешно делал это. До тех пор, пока мне не исполнилось восемнадцать. Я… Был здоровым. Поэтому, когда стал совершеннолетним, должен был отправиться на войну. Представь себе мою удивление, когда оказалось, что меня не взяли. Зато взяли Эти. Он заменил меня собой. И погиб при Аратраке. Тетя верит, что просто пропал без вести, но… Его нет уже четыре года. Не думаю, что этот маменькин сынок позволил бы себе так надолго оставить нас.       Выдох Родерика получился чуть сипящим. В уголках глаз блеснули слезы. Но вместо того, чтобы признать свою боль, парень отвернулся, торопливо стер их и повернулся к Эмануэлю уже вновь ухмыляющимся.       — У меня осталась только тетя. Но она больна. Сердечная недостаточность. Ей осталось лет пять, не больше. И когда она узнала об этом, то научила меня новой жизненной позиции. Знаешь, какой? Не люби никого, кроме себя и денег. Все в мире конечно. И только ты не оставишь себя до тех пор, пока не умрешь. А коли простая жизнь не сахар, научись иметь деньги. Они заменят и дружбу, и любовь. Не уверен, что она права, а не сказала это в помутнении сознания после смерти Этио. Но эта идеология стала моей. И я до сих пор следую ей. Потому что благодаря ей я прожил пять лет без боли потерь и предательств. И даже почти без воспоминаний о прошлом. Хочешь знать, в чем корень моего эгоизма? Вот он. Перед тобой.       И с этими словами элементаль земли указал на себя. На этот раз Эмануэль уже не смог сдержать волну чувств. Она хлынула в мир потоком слез и разрывающими грудь всхлипами. Волосы прилипли к лицу Эмануэля, но он даже не попытался их убрать.       — Прости меня, Боги, прости меня… Я не знал… Какой же я эгоист, Боги, я даже не подумал… Не подумал о таком.       — Эй, эй, ну ты чего? Все в порядке. Не плачь, Эмануэль. Все правда хорошо.       Но разве все могло быть хорошо? Как он мог быть таким спокойным после этой истории? Как мог улыбаться? Как мог говорить с ним, Эмануэлем, обвинившем его в эгоизме не зная даже части правды? Как мог не презирать принца за такой ужасный эгоизм?       Мальчик не знал. Папа всегда учил Эмануэля ставить людей и их интересы вперед. Но вместо этого принц выбрал слепоту и себя. Он выбрал принципы, а не людей с их историями и тяжбами. Ему не могло быть прощения.       Однако чудо случилось. Родерик не отшатнулся и не ушел. А в момент, когда истерика достигла пика, заставив принца вцепиться в волосы и начать вырывать их, элементаль земли и вовсе сделал невозможно… Он обнял Эмануэля.       Его руки оказались ужасно теплыми. Волосы пахли маслами и травами, а от тела исходил легкий аромат чего-то сладкого. Сердце гулко билось под тканью рубахи, а грудь вздымалась от частого жаркого дыхания, обжигающего макушку принца. Эмануэль дернулся лишь раз. Но тепло тела Родерика оказалось так сильно, а жажда близости была так невыносима, что мальчик просто позволил себе уткнуться мокрым носом в шею парня и перестал даже пытаться сопротивляться.       — Эмануэль, ты не эгоист. Ни в коем разе. Уже само то, что ты называешь себя эгоистом, говорит о том, что ты не он. Настоящий самолюбивец никогда не задумается о том, что он любит себя больше людей. Он будет считать это нормальным.       — Но… Но…       — Да и вообще, когда ты хоть раз проявлял эгоизм? За все время нашего знакомства я видел от тебя лишь бескорыстность. Если тебе что-то не нравилось, ты терпел и сам делал лучше для себя. Ты ни разу не пожаловался. Ты помогал и помогал, терпел и терпел. И вытерпел даже меня. Ни один настоящий эгоист такого не смог бы. Так что выброси из головы эти мысли. Настоящий эгоист тут только я.       — Но… Но…       — Полюби себя, Эмануэль. Позволь себе быть чуточку свободнее и не думай о людях в первую очередь хотя бы час в жизни. У тебя должен быть хоть час на себя, правда?       «Правда…» — мысленно выдохнул принц. Но разве мог Эмануэль признать это так просто? Впрочем, у него было, что сказать самому парню. Составить бы еще слова в предложения…       — Родерик… Прости…       — За что?       — За то, что не мог найти в себе силы поговорить с тобой.       — Все нормально. Мы поговорили сейчас.       — Я… Прости. Я прощаю тебя. Пожалуйста, не ненавидь меня.       — И не подумаю, — усмехнулся Родерик. — Я не возненавижу тебя. Ты можешь положиться на меня во всем. Я могу стать тебе лучшим другом. Могу — помощником. Кем угодно.       — Но не боевым товарищем?       Эмануэль сам пожалел, что сказал это. Родерик отстранился. Затем и вовсе отвернулся. Он не сказал ни слова — только вздохнул чуть тяжелее обычного перед тем, как встать на ноги.       — Пожалуй, мне уже пора. Слышишь шаги в коридоре? Думаю, будет лучше, если я уйду до того, как сюда ворвутся твои братья. Отдыхай. И… Зови меня, если захочешь поговорить еще.       И он ушел. Лишь хлопнула за Родериком дверь, поставив последнюю точку в этом познавательном, но так сумбурно закончившемся разговоре. С Эмануэлем остался лишь запах трав, масел и чего-то сладкого да тепло тела элементаля земли, все еще греющее грудь.       Они поговорили. Но Эмануэля это не успокоило.       Он простил Родерика. Но свой грех так и не отпустил.       Юноша уткнулся носом в подушку и закричал, наконец найдя выход разрывающей грудь боли.