Хроники Эхона: Лед и Скалы

      Лили вздохнула и устало откинулась на спинку стула. Синяки по всему телу заныли, в мышцах зазвенела тянущая боль, но девушка даже не сморщилась. Вместо этого она закрыла глаза.       Перед внутренним взором предстала непроглядная тьма. Густая, вязкая, подобная клею с углем или дорожной грязи после ливня, она прекрасно отражала все, что творилось в душе Лилит. Вера в себя окончательно погасла после последнего поражения, в котором она так и не смогла ничего сделать для друзей.       Девушка открыла глаза. Белые стены лазарета, залитые проникающим через окна летним солнечным светом, тревог не уняли, а сделали их лишь еще тяжелее. Как и вид Генриха, без сознания лежащего на белоснежных простынях.       Лицо мужчины было таким же белым, как и все вокруг. Один глаз его закрывала плотная повязка. Она же опоясывала голову Генриха. С десяток других пряталось под мягкой тканью одеяла, которым был накрыт раненный. Но Лили помнила каждую. И от этих воспоминаний в горле саднило, а в груди начинал звенеть крик, который ей едва хватало сил скрывать до комнаты.       Они снова проиграли. И не просто проиграли, а отдали кальсотам артефактное оружие. И пусть Нерон не стал их ругать, пусть поражение по факту не было их виной, от осознания того, что она вновь позволила избить своих напарников, Лили было тошно. Пальцы ее до побеления сжали ткань штанов. Взгляд замер на безмятежном лице Генриха. Вернее, на его повязке, под которой скрывалась жуткая рана, оставленная ледяным осколком. Из-за нее генерал Генрих-Ясон Вайсе, человек, который никогда и никому не проигрывал, едва не потерял глаз. И жизнь заодно. Если бы осколок был чуть больше… Девушка сжалась, пытаясь отогнать вставшую перед глазами картину — потерявшего сознания Генриха, которого за волосы держал Кальсотский Зверь.       «Я ведь… Так старалась», — мысленно всхлипнула она. — «Я делала все, что могла! Неужели этого недостаточно? Неужели всей нашей боли мало, чтобы стать наконец достаточно сильными?!»       Неделю Лилит думала об этом, изматывая себя долгими одинокими ночами только этими обращенными в пустоту вопросами. Никто не мог спасти ее от добровольно взятого бремени — ни Эмануэль, оправившийся буквально за три дня и вместе с Родериком начавший разрабатывать стратегию ведения новых боев, ни Бастия, смех которой стал тише, ни даже Эдмунд, тепло бока которого больше не могло успокоить израненную душу загнанной в угол девушки. Ее поглотило болото самобичевания и слабости.       Какой толк был во всех тренировках, если она не могла защитить самое дорогое — друзей и брата? Зачем судьба забрала у нее мать, если все равно решила окунуть головой в лужу?       Зачем ей дали ответственность, с которой она не могла справиться? Народ Фартона ждал от них свершений. Все, что они могли — быть куклами для избиений. Лилит ненавидела народ Фартона за их ожидания и себя — за то, что не могла их оправдать.       Больно было даже не от того, что она проиграла. Душа рвалась на осколки от понимания того, что они не смогли сделать ничего. Больно было от того, что ее друзья пострадали. От того, что Генрих уже неделю не приходил в сознание. От того, что дыхание бессознательного Вахора за ее спиной было прерывистым, а лекари разводили руками на все вопросы о том, что с ним будет, когда он очнется. От того, что Кастей молчаливой тенью блуждал по коридорам дворца, не зная, куда деть гнев на то, что его собственное оружие забрали у него так нагло и почти шутливо. Наконец, от того, что свет потух даже в глазах Бастии и Ингрид — самых веселых из них.       Война разрушала их души, оставляла незаживающие шрамы в сознании, возвращаясь вновь и вновь кошмарами, после которых они просыпались с криками. Но хуже всего было то, что война убивала в них стремление жить. Даже ради кого-то, как жила Лили.       Пройдя через эту бесконечную полосу поражений, не сумев ничего сделать с Кальсотскими Зверями, она начала сомневаться в том, что сможет открыть брату счастье. Цель размылась. Бессилие цепями оплело руки и ноги Лили.       Сидя у кровати Генриха, она думала о том, что не сможет достичь мечты. Ей просто не хватит сил. Ведь если даже Генриха победили, что делать ей?       «Интересно, как кальсоты поступят с нами, если захватят Фартон?» — истерично усмехнулась Лили, коснувшись подушки Генриха рядом с разметавшимися по ней черными прядями. — «На пощаду рассчитывать не приходится… Но, может, хотя бы вздернут помягче?» Девушка тут же мотнула головой. «Нет! Мы не проиграем. Мы не дадим Кальсоту захватить Фартон», — постаралась убедить себя она. Сдавать страну они не имели права. Это убьет не только их, но и десятки и сотни людей. Но, Боги, как же девушке было страшно понимать, что им снова придется сражаться и, скорее всего, проиграть. Ликования народа и их вера в элементалей не могли защитить от ударов. Желание прекратить весь этот ужас не сжигало бессилие.       Лилит не хватало уверенности в том, что им удастся что-то сделать. Ведь как можно продолжить верить в себя, если каждый твой шаг ведет к провалу? Уперев локти в колени, Лили положила голову на ладони и зарылась в волосы чуть подрагивающими пальцами.       — Генрих… Очнись, пожалуйста, — прошептала она, задыхаясь от переполняющих эмоций. — Мне не хватает твоих шуток. Я не могу справиться с этим одна.       Признаться в этом самому Генриху Лилит не хватило бы смелости. Однако пока он не слышал, она готова была честно сказать — только этот язвительный мужчина держал ее целой. Его непробиваемая наглость, бесконечные подколки, постоянные усмешки… Лили все это раздражало. Но вместе с тем дарило веру в то, что все хорошо. Ведь если Генрих ухмыляется и упрямо сражается, значит, все идет так, как должно идти.       Что ей было делать без поддержки? Только окунуться с головой в собственную тьму и нахлебаться страхов до тошноты. Никто не действовал на нее так, как Генрих. Никто, даже Эмануэль и Эдмунд, не заставляли так хорошо взять себя в руки.       Сзади раздался тихий хлопок двери. Лилит не подняла взгляда от бледного лица Генриха. Она была почти полностью уверена, что это пришел Эмануэль — вытаскивать ее на обед. Как и четыре дня до этого. Встречаться с его сочувствующим взглядом и заставлять мальчика чувствовать себя еще никчемнее ей не хотелось. Он и так очень переживал за нее. «Лучше уж понаблюдаю за Генрихом. Подойдет — поднимусь. А пока нечего ему видеть мою кислую морду», — вздохнула девушка.       Вместо знакомого голоса маленького принца ее слуха достиг другой — мягкий, журчащий, словно лесной ручей, и такой родной, что у девушки губы затряслись.       — Лили.       Девушка повернулась с трудом, как будто все ее тело заржавело. Фигура брата в инвалидном кресле стала ярким пятном на фоне всеобщей сероватой мыльности. Наверное, поэтому пришедшего с ним Лилит заметила только после того, как широко улыбнулась и не сдержала шумного выдоха. Смешок заставил ее поднять взгляд выше… И столкнуться со взглядом белесых глаз учителя.       — Я-ярлем? — дернулась она, торопливо натянув на лицо не очень убедительную маску отстраненности. — Что ты здесь делаешь?       — И тебе привет, девочка моя. Вот, привез брата тебе на поддержку.       — Спасибо, но мне не нужна поддержка.       — Лили, пожалуйста, не… — что «не» Лили так и не довелось узнать. Ярлем перебил тихого Эдмунда без особых проблем.       — Говорит та, кто уже четыре часа сидит здесь и даже не пришла встретить меня с линии фронта. Между прочим, я обижен.       А она ведь и вправду забыла. Чувство вины резко опустило голову девушки, почти физически ударив ее поддых. Ярлем уехал на фронт сразу после того, как Кальсотские Звери прорвали линию обороны. Как один из сильнейших магов страны, он отправился эту линию восстанавливать — заместо элементалей, оказавшихся совершенно бесполезными. Девушка боялась даже представить, насколько это было сложно — привести в равновесие настолько сложную ситуацию, когда фронт страны прорван буквально до подступов к столице. И после такого испытания Ярлема никто не встретил. Потому что его ученица за своими бдением и тоской забыла про то, что он возвращается. «Просто идеально», — обругала себя Лили.       — Прости… Я совсем забылась со всеми этими неприятностями.       — Да, да, понимаю. Поэтому и пришел к тебе. Думаю нам о многом погово…       Громкий хлопок двери заглушил предложение Ярлема. В лазарет черно-красной тенью ворвался Кастей — как всегда в шарфе, но теперь хотя бы в закрытой одежде. На напарницу и ее гостей он даже не взглянул. Тонкая тень его фигуры направилась к Вахору. Лили прикусила щеку изнутри, с тоской пронаблюдав за тем, как Кастей остановился у кровати южанина, с надеждой взглянул на его лицо и помрачнел, поняв, что ничего не изменилось. Его вздох в стенах лазарета отозвался гулким эхом. Шпион не дрогнул и даже не выдал своего разочарования ни единым движением. За него все сказал этот тихий, чуть сипящий звук.       Такой же, как и вчера. И позавчера. На самом деле, Лилит часто встречала в лазарете Кастея. Он всегда приходил к Вахору — словно верный страж, оскорбленный тем, что не сумел защитить, уберечь парня от глупого растрачивания сил после недавнего истощения. Девушка не мешала ему, хотя внутри нее что-то едва ощутимо радовалось. Южанин все-таки обратил на себя внимание шпиона. Причем не секундное, а пристальное, такое, какого не получил никто другой из их команды, приведшее Кастея к Вахору даже после унизительного поражения, сделавшего шпиона не просто мрачным, а озлобленным. Жаль, что только сейчас…       — Давайте поговорим где-нибудь еще, — произнесла девушка, с трудом поднявшись со стула.       Бдение Кастея всегда было тихим. Нарушать этот покой, похоже очень необходимый и шпиону, и Вахору, она не собиралась. Спина протестующе заболела, а в позвоночнике отдались все полученные раны, но Лили упрямо выпрямилась. Взгляд ее в последний раз коснулся Генриха. «Я ненадолго», — мысленно шепнула она ему. — «Поговорю с ними и вернусь».       Эдмунд, похоже, заметил ее взгляд, потому что улыбнулся, когда она повернулась к нему.       — По пути мы встретили лекаря. Она обещала проследить за Генрихом и сообщить, если что случится, — произнес юноша, тепло глядя на сестру.       — Спасибо, что успокаиваешь. Но со мной правда все в порядке.       — По тому, сколько в твоих фразах стало «извини» и «спасибо» можно предположить, что не очень-то, — постарался пошутить Эдмунд.       Лили лишь сморщилась. Она и не думала, что ее тревога настолько… Очевидна. «А я то хотела, чтобы брат не волновался. Конечно, разбежалась. Даже простейшего не могу», — мысленно обругала себя девушка, на негнущихся ногах подойдя к брату и учителю. И совсем не заметила то, какими взглядами они обменялись, пока она наблюдала за своими неровными шагами и выверяла каждое движение непослушных ступней.       — Лили, что я говорил про эмоции? — протянул Ярлем, сложив руки на груди и приподняв голову.       — В бою держи при себе, вне него отпускай, да-да, помню, — стыдливо буркнула девушка и перехватила кресло брата из рук учителя. — Но… Мне не хочется никого нагружать своими проблемами.       — Твои проблемы — это так же и проблемы твоих близких. Ты нам дорога, девочка моя. И нам несложно разделить с тобой переживания и страхи, если это поможет тебе освободиться от них. А еще мы можем дать полезный совет. Одна голова пуста, две — уже полны.       — С каких пор тебя потянуло на старые Фартонские поговорки?       — С тех пор, как тебя увидел. Специально прочитал сборник пословиц и поговорок. Надо же как-то выбивать их твоей головы дурость, — хохотнул Ярлем, первым шагнув к двери.       Руки его опять взлетели к голове в любимом жесте — ладони на затылке, локти в стороны. Лили позволила себе небольшую усмешку. Ярлем остался все таким же неутомимо жизнерадостным. Девушка не представляла, как ему удавалось сохранять этот почти детский азарт после всего, что он прошел. У нее было всего два полноценных и три внеплановых боя, а она уже устала от смертей и боли. У Ярлема боев были сотни, а он даже ни на каплю не растерял того наслаждения каждой прожитой секундой, что делало его шаги легкими и пружинистыми. «Может, так работает привыкание?» — вздохнула девушка, отведя взгляд от наставника и вперив его в бесконечную даль коридоров дворца. — «Может, если я продолжу воевать, то тоже привыкну к этому? Пока, конечно, с каждым боем становилось хуже, но кто знает…»       Сейчас привычки не было. Без нее весь мир казался Лили чуть сероватым и замыленным — словно бы она резко потеряла четкость зрения. Самые яркие краски дворца — зеленые ковры под ногами, золотые рамы картин, изящные вазы с раскидистыми растениями — казались ей выцветшими. Каждый осмысленный шаг давался с трудом. С последнего боя она словно жила в другой реальности, пока тело ее продолжало двигаться в этой. И постоянно падала в черную муть размышлений…       Из которой вытащить ее могли только прямые обращения.       — Лили!       Затылок брата мелькнул перед ее глазами, когда Эдмунд запрокинул голову и заглянул девушке в глаза.       — А? Что?       — Прости, что дергаю, но… Давай поговорим. Я же вижу, все не в порядке. Если тебе хочется выговориться, я готов выслушать и помочь, чем смогу, — с нежной улыбкой на губах произнес брат. — Может, я не лучший советчик, зато у меня хороший слух и крепкие плечи.       Девушка сникла еще больше. Взгляд ее нашел фигуру Ярлема. Оказывается, учитель уже порядком отошел от них, настолько медленно она плелась по коридорам. Или, может, он решил дать им шанс поговорить наедине? Все возможно. Но одно очевидно — Лилит не знала, что сказать так, чтобы не выдать лишнего. А потому не хотела говорить вообще.       Однако брат смотрел так умоляюще, что девушка не удержала первой из сотен тревожащих ее мыслей:       — Почему Боги никак не дадут нам хоть немного счастья?       — Это хороший вопрос, сестренка, — ласково вздохнул Эдмунд, пытаясь успокоить ее. — Возможно, они не видят нас? А может, хотят испытать перед тем, как наградить?       — Тогда… Сколько еще будет этих испытаний?       Голос дрогнул вместе с самой Лилит. Прежде, чем она успела перехватить его, самый главный ее вопрос к мирозданию вырвался на волю:       — Сколько еще мы должны пройти, чтобы получить хоть что-то?!       — Испытаний может быть много, — вздохнул брат, перестав давить из себя улыбку. — Почему кому-то дается больше, а кому-то меньше — то, на что нам никогда не найти ответа. Но… Уйти от испытаний мы не можем. Они часть нашей жизни. Они всегда есть с нами — так или иначе. А еще они делают нас сильнее.       — Сильнее?! Насколько сильнее я должна быть, чтобы перестать видеть, как моих друзей ломают?! Чтобы перестали ломать меня?       — Я… Я не знаю, сестренка. Это ведомо лишь Богам. Не подумай, ты у меня очень сильная, но… Насколько еще сильнее нужно стать, чтобы закончить войну, я не знаю. Возможно, это и вовсе неподвластно нам.       — Иногда мне кажется, что всем вокруг весело наблюдать за тем, как мы ломаемся. Это ведь так смешно — смотреть, как мы падаем в грязь после того, как отдаем всю свою человечность куда не следует. Не Боги решают наши судьбы, а мы сами. И Кальсот и Фартон сейчас идут по худшей из возможных дорог.       — Лили…       — Я убивала ради этой страны, Эдмунд! — вскричала девушка, сжавшись, как от удара. — На моих руках кровь… Я стараюсь не думать об этом. Стараюсь не вспоминать, что кого-то убивала. Но каждый мой сон заканчивается тем, что передо мной встают те кальсоты, которых я… — голос девушки дрогнул. Она шумно вздохнула, едва сдержав рычание. — Мне даже лиц их не вспомнить, а они приходят. Просто вспоминаются. И что с этим делать я понятия не имею. Понимаю, что они враги. Они убивали фартонцев. Но… Но они ведь тоже люди! И я убила их. Для чего? Чтобы проиграть? Для чего мы прошли все то, что прошли? Для чего пережили и продолжаем переживать всю эту боль?! Это моя награда за те жертвы, на которые я пошла? Это награда за то, что мне собственному брату порой в глаза смотреть стыдно?!       Последние гласные почти звенели. Лили нервно цокнула языком и оперлась на коляску Эдмунда, чувствуя, что земля ускользает у нее из-под ног. Она сказала это. Опять заставила жалеть себя, хотя никогда не нуждалась в жалости. «Дура», — мысленно рявкнула на саму себя девушка, уперевшись боком в ручку коляски. Боль впилась в едва успевший побелеть шрам из Кирзита. Отрезвляющая, прекрасная боль, которую Лили, кажется, заслужила.       Пронзительный взгляд брата быстро заставил девушку усомниться в этом.       — Стыд за убийства — это нормально, льдинка, — вздохнул Эдмунд, до дрожи ласково произнеся детскую кличку девушки. — Лили, я ведь тоже воевал… И тоже убивал. Я понимаю тебя. Понимаю, что это тяжело — обрушивать клинок на живого человека, неважно, какой он национальности. Но…       Эдмунд зажмурился. Ладонь его наощупь нашла ладонь сестры и крепко сжала ее. Тепло мозолистых, грубых пальцев помогло девушке чуть ослабить хватку на ручке кресла. Лили чувствовала — он не знает, что сказать. Однако, несмотря на это, она понимала, что брат хотел ей передать. Без слов, без взглядов, просто по дрожи пальцев и потрескиванию воздуха между ними. «Убивать страшно, убивать больно, но мы не можем отказаться. Это наш долг перед нами самими — защитить свой дом и семью». Лили понимала это. Понимала и то, что они с Эдмундом оба заляпаны кровью и оставляют следы тут и там — невидимые глазу, но ощутимые. Но от того Лилит не становилось менее страшно утопать в пороке. «Я хочу… Жить. Хочу жить рядом с братом, с друзьями, счастливо. Без всего этого», — царапали ее язык невысказанные надежды и мечты. — «Возможно ли это в нашем мире? Или моя мечта — лишь недостижимый призрак?»       Светлое пятно макушки брата, белеющее в затянутых в серость коридорах словно пламя свечи во тьме, удержало Лили от крика.       — Поражения — это часть тяжелого пути под названием война. Даже не так — это часть нашей жизни вообще. Нужно научиться принимать их и отпускать. Они ведь тоже часть нашего прошлого. Неудачная, но все же.       — Прими, пойми и отпусти, да?       — Да.       — Глупое убеждение. Я боюсь не поражений, а того, что они несут. Мне… Мне страшно потерять голову после очередной неудачи, — шмыгнула носом Лили, проглотив липкий ком печали.— Но спасибо, что попытался успокоить меня. Не представляешь, как мне приятно слышать твой голос.       — Лили, вы обязательно со всем справитесь. Ничто не бывает вечным. И череда поражений — тоже. Я знаю, это страшно. И больно тоже. Но нам нужно остановить войну. Только так мы можем придти к счастью… Как мне кажется.       — Мне тоже хочется в это верить. Но так страшно каждый раз оказываться на грани… Я не хочу уходить, пока ты не будешь счастлив.       — Пока мы не будем счастливы, сестренка, — решительно стукнул кулаком по подлокотнику кресла парень. — И ты не умрешь, пока не достигнешь этого. Если тебе чего-то хочется, ты переломишь десятки стен и перейдешь сотни осколков, но сделаешь это. Как делала всегда. Особенно когда тебе хотелось сладкого.       — Ха-ха, ты все еще помнишь ту украденную конфету? — чуть истерично хохотнула девушка, ухватившись за брошенный братом крючок.       — Каждый день своей жизни. Это была моя любимая конфета, а ты… Съела ее втихую!       — Напомню, что потом я наготовила тебе отменных пирогов взамен.       — Из песка и глины, ага.       Его тихий, но такой приятный смех чуть развеял тучу над головой Лилит. И помог еще раз обдумать сказанное. «Может, и вправду все так? Надо принять, понять и отпустить», — вздохнула девушка, всмотревшись в растущие за большими окнами коридоров деревья. — «Как с Лахором».       Нет, все не так.       С поражениями она смирилась. Их причину знала прекрасно. Но горечь и страх никак не могла отмести. Ни одно ее даже самое сильное желание не могло отвести смерть, если она так хотела забрать девушку. Страшнее этого было только видеть, как Эдмунд всеми силами пытался поддержать ее, но не находил слов. Просто потому, что сам их не знал.       Счастье — вещь, которую трудно достичь. На пути к нему всегда, во все времена, у всех людей стояло и стоит множество испытаний. Кто мог сказать, заслужены ли они? Кто мог уверенно заявить — «все, что я получаю, каждый удар судьбы, выбивающий у меня из-под ног почву, я принимаю с улыбкой, ведь эти испытания делают меня ближе к счастью»? Уж точно не Лили. Она стремилась к своей цели. Готова была вырывать счастье брата из глотки стоящих на ее пути неприятностей ногтями и зубами. Но поражения ранили. Боль друзей ранила. Страх за брата ранил. Ком проблем рос и рос, прижимая ее все ниже к земле. Двигаться к путеводной звезде становилось все тяжелее, как бы не манил ее свет.       Она прошла долгий путь. Но счастье так и не стало ближе. Заметила Лили это лишь после того, как в очередной раз растянулась на земле, не в силах уже даже зализывать раны.       Эдмунд понимал это. Чувствовал. В его молчании слов было больше, чем в попытках утешить ее. И каждое напоминало, что у нее есть за что бороться.       Вот только… Ее вера в себя сильно подточилась. Стоило ли рисковать счастьем Эдмунда еще раз? Наверняка это закончится провалом. Так нужно ли было так убиваться ради шанса на далекое счастье, которого им не достичь? Стоило ли умирать за страну, которую ты никогда не любил, и за живущих в ней людей, которых не знаешь и которые не знают тебя, но почему-то вверяют все свои надежды в твои и без того нагруженные руки?       «Я задумалась о будущем. Вау. Что-то действительно не так», — устало вздохнула Лилит. Девушка запуталась. Она замерла посреди дороги и не знала, стоит ли ступить вперед. Ведь в будущем ее, кажется, не ждало ничего, кроме новых поражений.       Эта безрадостная мысль крутилась в голове Лили все то время, что она брела за Ярлемом по саду. Над головой ее смыкались и переплетались ветви изящных деревьев Фаролинда, где-то вдалеке гудел перестуком сотен ног и бурлением жизни город, песни птиц разносились меж кустов, в тенистой прохладе пахло стремительно убегающим летом. Эдмунд и Ярлем, наконец решивший подождать подопечных, перебрасывались шутливыми фразами. В мире словно бы и не было бед — высокие стены Фаролинда защищали этот уголок природы посреди высыхающей столицы от теней войны. Но даже в этом райском краю Лилит больше не чувствовала покоя. Мыслям не было конца, и каждая следующая была хуже предыдущей.       Водоворот тяжестей и горестей отпустил ее только когда Ярлем вывел их с Эмануэлем на небольшую полянку. На ней, прижавшись друг к другу как брошенные котята, расположились Бастия и Ингрид. Ведьма крутила между пальцев одуванчик, слепо глядя на разлетающиеся в разные стороны белые пушинки. Ингрид что-то бормотала, но так тихо, что казалось, будто она говорит сама с собой. А может, так и было? Манселя рядом не наблюдалось, Бастия, похоже, полностью ушла в себя. Никто не слышал Ингрид, как бы беспокойно она не крутилась.       Лили остановилась и взглянула на них. Девушки подняли головы и взглянули на нее. Общие потерянность и растерянность протянулись между ними, породив пробежавший по позвонкам холодок.       Все три девушки испытывали одно и то же. Вот только ни разу после произошедшего они не решались поговорить об общих воспоминаниях. Слишком много было дел. Слишком много стыда и неуверенности в первую очередь в себе самих.       Усмешка тронула губы Лили. Кажется, она поняла, почему Ярлем потащил их с Эдмундом в сад.       Наставник вышел вперед.       — Спасибо, что пришли, дамы! — произнес он, хлопнув в ладоши.       — Дайте угадаю, сэр Ярлем: вы нас здесь собрали, чтобы провести сеанс психотерапии? — вздохнула Бастия, выпустив из рук растрепанный одуванчик.       — Что такое психотерапия? Если это такой вид разговора, то да.       Ярлем вприпрыжку подошел к циркачке и ведьме и плюхнулся рядом с ними. Ладонь его похлопала по примятой траве рядом с ним, а лукавый взгляд прищуренных глаз без лишних слов поманил Лили и Эдмунда к ним. Идти или не идти? С одной стороны, Лили не хотела, чтобы ей читали нотации сейчас. Ей и без них хватало мучительного стыда за то, что она не справляется со своими задачами и никак не могла приблизить свою цель. А еще было немного страшно раскрывать душу. Лили не приходилось делать этого так часто, наверное, с самого детства.       С другой… Ей хотелось ощутить тепло. Сесть рядом с наставником и напарницами, обсудить все, от чего хотелось кричать и бить вещи, но что она не могла выразить нормально. Просто получить поддержку — молчаливую или громкую, неважно. Это было необычное чувство. Но до чего же приятное!       С тихим вздохом Лили подвезла брата к Ярлему и села между коляской и наставником.       — Ну вот и славно, — улыбнулся Ярлем, хлопнув ученицу по спине. — Итак, леди, давайте поговорим. Так как вам первые бои?       Три девушки дружно вздрогнули и отстранились от широко улыбающегося мужчины.       — Ярлем… — тяжело вздохнул Эдмунд и покачал головой.       — А что?! Это хороший вопрос. Вокруг да около ходить — не в моем вкусе!       — Наверное, поэтому ты не женат, — язвительно фыркнула Лили, нервно заправив за ухо упавшую на лицо прядку. — Как-как? Никак нам первые бои! Стыд и позор.       — И боль. Про боль не забывай, — фыркнула Ингрид.       — Склонна согласиться. Как бы я не пыталась смотреть на все с лучшей точки зрения, наши бои даже с нее кажутся чем-то… Совершенно недостойным.       Общий вздох пронесся над поляной. «Вот уж не думала, что мы с ними сойдемся именно в этом», — подумала Лили, окинув торопливым взглядом поникших напарниц. Обе выглядели побитыми. Собственно, как и сама Лилит. «И как Ярлем по одному нашему виду все сразу не понял? Или просто издевается? Не помню, чтобы внимательность ему хоть раз изменяла».       — И почему вам так кажется? Мне докладывали совсем другое.       Ярлем сел, подогнув под себя ноги, и откинулся чуть назад, приготовившись слушать долгий рассказ. Но его не последовало.       — Мы проиграли, — начала Лили, прижавшись боком к колесу коляски брата и позволив его пальцам зарыться в ее распущенные волосы.       — Нас разнесли в пух и прах. В лан ги дже*, как говорят у нас.       — Как бы мы не старались, Кальсотские Звери оказались достойными противниками, сэр Ярлем. Слишком достойными, чтобы мы могли победить их.       Три девушки замерли, позволив воспоминаниям о бое вновь унести их в тот день, когда последнее поражение поставило точку на их вере в себя. Лили ухватилась за тепло ладони брата и его пальцев, нежно перебирающих ее волосы — и только потому не потерялась. Бастия укуталась в пеструю шаль с головой, завесив лицо русыми волосами, потерявшими очаровательные завитушки. Ингрид замерла нахохленным воробьем.       Смех Ярлема вонзился в их кожу иглами.       — Что вы ожидали? Что победы свалятся вам на голову? Что все враги падут перед вами на колени? — прохохотал он без капли злости. — Нет, дорогие мои, так не работает. Слишком быстро вы сдаетесь. Всего-то через пару боев.       Гнев кольнул Лили. И без того уязвленная гордость рыкнула ее ртом:       — А что предлагаешь ты? Кидаться на врага, словно дуракам, и верить в лучшее? Не ты ли мне рассказывал про важность разума и щита?       Прежде, чем Лили успела одуматься, в ладони Ярлема появилась сосулька. Ему хватило одного стремительного и аккуратного движения.       Он опустил эту сосульку на голову Лили — не больно, но достаточно ощутимо, чтобы она схватилась за голову обеими ладонями и возмущенно взглянула на наставника.       — Ярлем! — недовольно вскрикнул Эдмунд. — Перестань!       — Ой, да ладно тебе, Эдмунд. Я же в шутку.       — Даже в шутку бить никого нельзя.       — В этом случае можно, — фыркнул Ярлем, развеяв сосульку, и обратил внимание на ученицу. — Ты меня не правильно поняла, дорогая моя. Как дураки вы и так кидаетесь. А я хотел сказать другое.       — И что же?       — То, что вы не должны рассчитывать на многое сразу. Девоньки мои, вы слишком быстро сдались — и это факт, оспорить который у вас не получится.       — После стольких поражений можно и отчаяться, — вздохнула Бастия.       Пальцы ее еще сильнее зарылись в ткань шали. Лилит почти увидела, как девушка крупно вздрогнула, словно пытаясь спрятаться в тени своей одежды. «Быть бы к ней поближе…» — подумала она, и тут же одернула себя. — «Никаких поближе и обнимашек! Фу, Лили! Рано еще». Пока она отгоняла от себя навязчивую мысль, Ярлем продолжил свою речь.       — Понимаю. Вам кажется, что вы проиграли, опозорены, слабы и никогда не сможете победить. Но, знаете, это не так. Просто вы еще юны и неопытны. Со временем придут силы. С тренировками придут умения. А с боями появится опыт.       — У нас нет времени, задира, — подметила Ингрид, при этом заинтересованно взглянув на мужчину из-под упавшей на глаза медно-каштановой челки.       — Время есть всегда. Каждое поражение — шаг к чему-то большему.       Строгость появилась в чертах лица Ярлема. Он наконец не шутил, как бы не искрился его взгляд. «Когда он такой серьезный — жди беды», — вздохнула Лили. — «Спорить с ним сейчас себе дороже». Но и молчать девушка не собиралась. У нее было свое мнение насчет всего того, что пытался донести до них Ярлем. И она заключила его в один простой вопрос:       — Почему ты так в этом уверен?       Лили считала поражения лишь болью и стыдом. Они оставались в ее душе ссадинами, а на теле — шрамами. Она не могла отрицать, что за долгие месяцы с напарниками стала сильнее, и не могла отрицать, что частью их сближения были и бои, но если бы ей предложили вычеркнуть их из памяти, девушка не отказалась. И, наверное, мало что потеряла.       Или ей так только казалось?       Ярлем усмехнулся. Похоже, он ожидал такого вопроса от Лили.       — Давай я расскажу тебе занятную историю, — хохотнул он, устроившись поудобнее. — Она о молодом элементале льда. Неудачливом таком, неловком.       Лили едва удержалась от того, чтобы закатить глаза. «Ну вот, опять. Опять его истории, из которых нужно что-то взять. Неужели нельзя сказать прямо?! То эти походы по городу с непонятными уроками о магии, то эти истории…» — заворчала она мысленно, даже не попробовав сложить факты и понять, о ком говорит Ярлем. Наставника выражение ее лица только еще больше развеселило. И ничуть не смутило. Впрочем, как и обычно.       — Это короткая история, не куксись. Знаешь, сколько битв проиграл этот элементаль в начале своего пути? Все. Он был настолько неловким, что постоянно замораживал себя, создавал под собой лед, бил градом напарников… В общем, сам не справлялся и другим не давал. А в одной битве против бандитов на дороге и вовсе так вморозил себя в лед, что его оттуда всю ночь доставали! — Ярлем засмеялся, а Лили наконец начала понимать. «Стоп… Я помню эту историю! Неужели…» — Были и более позорные случаи, впрочем. Как-то он попробовал станцевать с напарницей, а случайно сделал парочку движений и засыпал бедную девушку снегом по самую макушку. Извинялся потом недели три точно. Но он тренировался и сражался, и со временем к нему пришли умения. Знаешь, кем он стал?       О, Лили знала. Но все равно напряженно замерла, как и ее напарницы и Эдмунд.       — Твоим отцом. Лильеном Холоуэем — одним из сильнейших элементалей Фартона.       — Правда? — выдохнул Эдмунд. — Я… Смутно помню эти истории. А те, что помню, всегда считал шуткой. Папа правда поднялся от такого?       — Правда-правда.       — Но… К чему это нам? — фыркнула Ингрид. — Как это нам поможет?       Ответ был очевиден. Но Лили тоже прислушалась, наконец заинтересованная речами учителя. «Ему снова удалось зацепить меня», — подумала она. — «Но… Может, у него и вправду есть решение? Совет, который поможет нам пройти эту пропасть невезений?»       — Я это говорю к тому, что вы не должны отчаиваться. Конечно, легко почувствовать себя никчемным, когда неудач много. Но никогда не стоит забывать, что вы не профи. Пока не профи. В начале все ошибаются — даже те, кто потом получат звание великих. Так почему бы не позволить себе это?       Лилит невольно кашлянула. В словах учителя был смысл. Однако кое-чего упускать было нельзя.       — Наверное, потому, что на войне ошибка может закончиться смертью?       — Кхе! Ладно, подловила, — смущенно хохотнул Ярлем, позволив ветру зарыться в его темно-медные волосы. — Но все же, подумайте над этим. Вы молоды, вы только начинаете свой путь. И ошибок в начале не избежать, как бы не хотелось. Понимаю, страшно ошибаться, ставя на кон жизнь. Однако неудачи всегда несут опыт. И если ты выжил, что ж, ошибку надо понять, объяснить и отработать, а не загонять себя в темный ящик и бояться шагнуть вперед, потому что раньше ты не со всеми заданиями справлялся.       Листва деревьев зашуршала над их головами. Прорвавшиеся сквозь нее лучи солнца запрыгали по поляне, словно резвые мышки. Сам мир как будто попытался указать Лили на правильность слов Ярлема. Темный ящик, в котором все это время пряталась девушка, открылся.       Хлынувший в него свет принес немного тепла.       — Отчаянье, сомнения — все это прямой путь к смерти. Верьте в себя, девчата, и не давайте себе сомневаться. Смело поднимите голову и идите вперед до тех пор, пока цель не будет исполнена. Так это работает. Да, знаю, трудно. Порой кажется, что сил не хватает даже на еще один шаг, не то что на целый долгий путь. Но даже тогда сдавать — последнее, что стоит делать. Жизнь прекрасна, как бы трудна порой не была. И даже самые ужасные происшествия и самые большие трудности не должны отвращать вас от нее. Пусть сейчас вы проиграли. В следующем бою Кальсотские Звери пожалеют, что напали на нашу страну.       — А если следующего боя не будет?       К сожалению, тепла было недостаточно, чтобы отринуть все сомнения. «Что если я умру?» — вновь закрутилась в голове Лилит мысль, которую она так пыталась отогнать от себя. — «Что если опозорю себя настолько, что больше никогда не найду в себе смелости подойти к брату? Кто тогда защитит его?». Опять в ее сознании стеной встал вопрос, что важнее — далекое, но абсолютное счастье, или близкое, но мимолетное?       Ладонь Ярлема мягко легла ей на плечо.       — Будет, моя дорогая. Фартону и его людям очень нужна помощь. Ваша помощь. Вспомните, что вы хотите защитить? Что вам важно?       Послушные воле Ярлема, перед внутренним взором Лилит встали драгоценные воспоминания.       Счастливые дни и ночи в Лахоре. Запах хвои и дыма из печей и бань нечетким образом окутал ее. Сладость свежесобранных ягод наполнила рот. Вспомнилась беззаботность детских дней, когда Лили бегала по улочкам родной деревни и думала, что мир — прекрасное место, а зло — это что-то сказочное. Задний дворик, залитый светом бесчисленного множества звезд, которые не скрывала ни единая тучка, пробудился в ее воспоминаниях. Вместе с образом улыбающегося, живого отца, брата, на своих двоих носящегося по двору, и здоровой матери.       Она улыбнулась. Те дни были так прекрасны… И пусть они прошли. Она всегда будет помнить Лахор и то, что он дал ей. Но сейчас у нее было кое-что важнее прошлого, которое она утратила безвозвратно. Взгляд девушки скользнул вверх — к брату.       Эдмунд — последнее, что у нее осталось от прошлого. Ее любимый старший брат. Ее путеводный свет в море тьмы. Тот, кому она хотела даровать счастье, как бы трудно ни было вырвать его из цепких когтей судьбы. Когда-то давно — кажется, в прошлой жизни — Лили хотела навсегда остаться дома. Отпустить брата вперед, а самой нырнуть во тьму воспоминаний и больше никогда из них не выныривать. Теперь ее целью стало подарить жизнь брату… И себе самой. Жизнь, в которой не будет сожалений, зато будут счастливые моменты и радости, разделенные как с Эдмундом, так и с теми, кого Лилит могла назвать друзьями.       «Я никогда не забуду дом. Но моя цель не остаться в нем навечно. Больше нет», — мысленно произнесла Лили, чувствуя, как разгорается свет в ее собственной душе. — «Теперь моя цель — найти покой и счастье в будущем. Ведь прошлое… Прошлое нельзя изменить. Лишь принять».       Эта цель пламенем загорелась в ней. Бастионы тяжких мыслей — страх поражения, ужас перед войной — начали тлеть.       Кажется, ее подруги — Боги, какое странное для Лили слово — подумали о том же. Когда девушка отвела взгляд от брата и сосредоточила на них, девушки выглядели задумчивыми, но уже не такими мрачными. Бастия наконец отпустила шаль и коснулась ладонями травы. Ингрид всмотрелась в голубое небо, похоже, поглощенная размышлениями.       Ярлем чему-то довольно кивнул. Какая-то мрачность мелькнула в чертах его лица. Лили напряглась, приготовившись к какому-нибудь удару. «Не может быть все так просто. Не может все закончиться на определении цели. Восторг от нее закончится после первого же удара». И наставник не обманул ее ожиданий:       — Что ж, теперь, когда вы поняли, за что сражаетесь… Сожгите это.       — Что? — вздрогнула Бастия, испуганно взглянув на старшего мужчину.       — Сожгите свои цели. Представьте, что вы испугались и отказались сражаться. Представьте, что Кальсот захватил Фартон. Как думаете, долго протянут ваши цели и мечты? Смогут ли выжить те, кого вам хотелось бы защитить?       Повисла тягостная тишина. Все знали ответ — нет.       Лили было страшно. Она не знала, сможет ли пережить еще один бой. Сил идти за далеким счастьем было так мало, а дорога казалась такой длинной, что хотелось просто лечь и сдаться. Даже самая легкая ноша в долгом пути к счастью становится тяжела. Ноша Лили изначально не была легкой — груз ответственности за брата, неотступные воспоминания, роль элементаля и связанные с ней трудности для человека с таким характером, как она, были почти что удушающими. Но если она отступит, счастья не будет вовсе.       Все закончится на плахе. И для нее, и для Эдмунда.       Она обещала защищать его. Пошла на войну, чтобы позволить брату быть как можно дальше от проблем. Если она позволит себе сломаться, их с ним жизнь закончится.       Девушка не могла допустить этого. Не должна была.       А потому позволила огню стремления к цели поглотить тот груз, что прижимал ее к земле.       Закинув голову, она глубоко вдохнула воздух Фаролинда — чуть дымный, совсем не похожий на воздух Лахора. Улыбка озарила ее лицо, когда она взглянула на Ярлема и подруг.       — Вижу, тебя слова сэра Ярлема вдохновили? — тяжело усмехнулась Бастия, заметив ее улыбку. — А меня вот что-то нет. Ни одни слова не могут сделать нас сильнее.       — Дорогая моя, не живи прошлым, — улыбнулся ей мужчина.       — Это трудно, знаете? Оно у меня есть. И оно было куда приятнее того, что есть сейчас.       Лили могла бы согласиться с Бастией. Она понимала, что говорит в ней. Примерно то же самое, что и в самой Холоуэй — желание вернуться туда, где все было проще и лучше. Но если Лилит отпустила это, то ведьма, кажется, все никак не могла забыть того, что утратила. Ярлем это тоже понял.       — Понимаю. Но в мире есть лишь одна магия, способная заменить прошлое — будущее. Чтобы достичь его, нужно научиться жить настоящим. Особо выделю — заменить, а не изменить. Нельзя изменить прошлое. Но заменить неудачи успехами — вполне.       — Это ты сейчас учишь нас жить будущим? — фыркнула Ингрид, словно вынырнув из забытья.       — Жить будущим невозможно. Мы не знаем, каким оно будет. Зато можем поставить на его место картины прошлого. Их мы и боимся. Мы боимся потерять что-то, потому что уже теряли. Мы боимся проиграть, потому что уже проигрывали. Это не будущее. Это всего лишь прошлое, которым мы подменяем будущее из страха повторить ошибку. Это тоже жизнь в прошлом, только более изощренная.       — Хех, ну, меня это не сильно волнует. Я и так живу днем нынешним. К темным тварям прошлое, — хохотнула циркачка. — Оно мне не нужно.       — Эй, это все еще искажает мою мысль…       Циркачка и Ярлем принялись спорить. Их голоса заполнили поляну, оставив лишь одно немое пятно — маленькую фигурку ведьмы между ними. Мрачная, словно укутанная во тьму, она сидела, глядя в никуда, и даже намека на улыбку не кривило ее губ. Это было совершенно непохоже на Бастию. «О чем она думает?» — подумала Лили. — «Может, надо ей помочь?». Девушка не умела поддерживать людей. Но и оставлять напарницу в таком состоянии очень уж не хотела. «Ну, была не была».       Собравшись с силами, она окликнула ее:       — Бастия.       Девушка вздрогнула. Пальцы ее снова вцепились в шаль, когда она опасливо взглянула на напарницу. В темных глазах Лили увидела почти панический страх, который бурлил, как штормовое море, захватывая ведьму с головой. Привычная восхищенность слетела с ее лица, как маска, открыв миру испуганную девочку… Так похожую на саму Лили. Желание поддержать ее стало так сильно, что Холоуэй не сдержала слов:       — Я понимаю тебя. Слишком хорошо понимаю. Но давай хотя бы попробуем. Наверное, лучше сделать хоть что-то, чем проиграть всухую.       «Я сказала это. Я смогла!» — мысленно вскричала Лили, шумно выдохнув. — «Я не спряталась в кокон и не сбежала». И для Лилит это было больше, чем свершение.       Еще один шаг к тому, чтобы измениться, был сделан. Но Бастии он, к сожалению, не помог.       Сжавшись еще сильнее, она вскрикнула:       — Я не такая сильная, как ты!       — Бастия, я…       — Я улыбаюсь каждый день, смеюсь каждую минуту, борюсь за эти чертовы деньги как волчица, но я… Я не такая. Я не сильная. И не знаю, как стать сильнее.       В голосе девушки было столько звенящих ноток, что казалось, будто она сейчас расплачется. Лили сжалась и нахмурилась. «Я сделала только хуже», — вздохнула она, скрестив руки на груди. — «Да уж, мастерица все испортить. И что мне теперь сказать ей?» Бастию надо было как-то поддержать. Но Лили не знала, как. На языке крутились обрывки возможных фраз, но все они были слишком грубыми и резкими. «Надо собраться с мыслями, подобрать нормальные слова, придумать что-нибудь», — лихорадочно принялась она размышлять. — «Думай, что сказать. Думай, думай, думай!»       Прежде, чем она додумалась, в дело вступил Эдмунд.       Он подъехал к Бастии так быстро, как только смог. Решимость застыла на лице, придав ему непривычной суровости. Осторожно склонившись к девушке, парень нагнулся и… Сорвал с ее головы шаль. Бастия взвизгнула и взглянула на него, словно раненая лань на охотника.       «Ох ты ж… Слишком резко. Откуда в Эдмунде столько жесткости?» — сморщилась Лили. Но Эдмунд еще не закончил.       — Леди Бастия, пожалуйста, не прячьтесь в темноте. Не таите своих печалей нигде и никогда — и это уже будет первый шаг к той силе, о которой вы мечтаете, — произнес он, а затем нежно улыбнулся. — Извините мне своеволие.       «Гениально. Братец, ты гений!» — едва не закричала Лили. Неудивительно, что она до такого не додумалась. Ей не хватало мягкости брата и его терпеливости. Особенно в отношениях с людьми.       Слова Эдмунда нашли отклик. Бастия сначала опустила голову и поникла, но лишь на мгновение. Зажмурившись, она шумно выдохнула, словно бы что-то от себя отогнав. А сделав это, вновь подняла голову и широко улыбнулась Эдмунду. В этот момент Лилит поняла, что Бастии идет улыбка. То, что она принимала как данность, в тот момент показалось ей чуть ли не небесным благословением. Круглое личико ведьмы с широкой улыбкой смотрелось задорно и весело. Настолько, что ему вернулись краски. И даже волосы девушки, кажется, снова завихрились.       — Спасибо, сэр Эдмунд, — выдохнула она. — И тебе, Лили.       — Мне не за что говорить спасибо. Я тебя только задела, — буркнула Холоуэй, боясь принять эту улыбку и натужную похвалу.       — Ты не виновата. Просто я… Была немного напряжена в последнее время. Я знаю, как тебе трудно быть дружелюбной с нами и как нелегко открываться. Но все равно повела себя нетактично и вылила свои проблемы на твою голову только за то, что ты попыталась подбодрить меня. Извини.       — Не извиняйся. Моя вина тут тоже есть, — вздохнула Лили. — Мир?       — Мир.       — Да поняла я, поняла!       Крик Ингрид разрушил момент.       Циркачка почти взлетела с земли, едва не упав на Бастию. Та, конечно же, отвлеклась на Ингрид. Как и Эдмунд, который опустил шаль Бастии на культи. Как и Лили, с усмешкой закатившая глаза.       — Все, все, проблемы прошли! Не надо больше мне мозг мыть!       — Ну и что ты поняла? Расскажи.       — Нет! Боги всемогущие, отстань! Со мной все в порядке!       — Ну я же вижу что нет.       — Достал!       «Кажется, Ярлем все же смог исполнить свою мечту», — усмехнулась Лилит, невольно вспомнив, как наставник за кружкой вэля рассказывал ей о желании найти человека, которого сможет довести до белого каления. Не просто вывести из себя, а именно заставить шипеть и плеваться ядом. «Тогда моя миссия в Эхоне будет выполнена», — смеялся он. И ведь нашел.       — Бастия, Лили, пошли отсюда, — кошкой зашипела Ингрид, с прищуром глядя на усмехающегося Ярлема, ожидающего продолжения банкета. — На сегодня хватит разговоров.       — Ингрид, да ладно тебе, — попробовала успокоить ее Бастия и поднялась на ноги. — Нам так любезно помогли. Думаю, ругаться на это смысла нет.       — Кому помогли, а кому надоели пуще горькой горной редьки на завтрак, обед и ужин.       — Я горькая редька? О, спасибо за комплимент! — умиленно воскликнул Ярлем, гаденько хихкнув.       — Ярлем, может, не надо… — попытался вразумить мужчину Эдмунд.       Но это все равно не помогло. Ингрид припустила прочь так быстро, что только листва зашуршать успела да солнечный зайчик сверкнул в мелькнувших средь зелени медно-каштановых прядях. Бастия тяжело вздохнула и покачала головой.       — Вот так всегда. Пойду-ка я за ней, пока она ничего не натворила.       — Леди Бастия, пожалуй, я отправлюсь с вами.       Лили удивленно взглянула на брата. Тот ответил ей улыбкой и мягким:       — Вам с Ярлемом есть о чем поговорить. А мне уже и пообедать хочется. Вы же не откажитесь выпить со мною чаю, леди Бастия?       — Конечно нет, — кокетливо хихикнула ведьма.       Между ними очевидно что-то происходило. И Лили это волновало. Кокетка, крутящаяся у твоего брата — что может быть хуже? Но… Эдмунд имел право самостоятельно выбирать, с кем ему проводить время. А Бастия была не такой уж плохой девушкой. Да и не вертихвосткой почти, если присмотреться. «Думаю, если я отпущу их вместе, будет только лучше. Бастии нужна поддержка. И кто как не Эдмунд может ее оказать?» — мысленно усмехнулась Лили, задавив всякие проявления ревности.       — Идите уж, что с вами делать? Но, Бастия, если ты обидишь моего брата или что-то с ним сделаешь, так и знай — Кальсотские Звери покажутся тебе Ратовыми прислужниками на фоне меня.       — Ха-ха, как скажешь! О, и… Шути про них побольше, ладно? Не представляешь даже, как это успокаивает.       Схватив ручки кресла, ведьма легко и быстро повезла коляску с Эдмундом прочь. Кусты и деревья быстро скрыли их из виду. Маленький уголок блаженства вновь поглотила тишина, нарушил которую лишь смешок Лилит.       — Ну и надо было так доводить Ингрид?       — Надо было, — хохотнул наставник, сев поудобнее. — Этой девочке, кажется, очень одиноко. Думаю, ей даже нравится особое внимание к ней.       — Скорее тебе нравится выводить из себя шуточками.       — Не отрицаю и этого. Но вообще, я буду рад, если мои слова помогут ей собраться. Кстати об этом… Как думаешь, тебе я помог?       Тут и задумываться было нечего. Собрав всю новоприобретенную решимость, Лилит ответила:       — Да. Ты открыл мне глаза на то, что сдаваться сейчас уже поздно. Теперь — только идти до конца.       — Ну, хоть что-то я в своей жизни сделал правильно, — усмехнулся мужчина.       — Самокритично.       — Зато правдиво.       На этом разговор мог бы закончиться. Лили не знала, что еще могла сказать, кроме бесконечных слов благодарности. В ее голове все еще было пусто, в душе боролись тьма и свет, а в сознании то и дело воскресали сомнения, которые она пыталась побороть. Сил говорить не было. Она и так отдала прошедшему разговору слишком много.       Однако Ярлем вдруг подсел к ней чуть ближе и, опустив взгляд в землю, тихо произнес:       — Знаешь, я ведь тоже отправляюсь туда. Ну и, на случай, если мне не доведется вернуться… Я уже записал тебя как свою наследницу.       Звуки мира затихли, как будто их внезапно стерли. Осталась только эта фраза, эхом звенящая в голове. «Чего? Нет. Нет-нет», — неуверенно подумала Лили, растерянно взглянув на наставника. Но тот впервые не выглядел шутливым. Улыбка осталась на его губах, однако в глазах появилась какая-то грусть, а черты узкого лица заострились, особо выделив избороздившие его морщины и тонкие линии шрамов. Упавшая тень лишь придала истончившимся чертам мужчины строгости. Он не шутил. И Лили это задело сильнее, чем, как она думала, могла задеть ее такая фраза.       Воодушевление схлынуло. Цель продолжила сиять маяком, но настоящее вновь забрало все внимание на себя. Чем больше говорил Ярлем, тем сильнее разрасталось в груди Лили кипящее, обжигающее чувство.       — Я отлично понимаю, когда мне что суждено. И сейчас мне кажется, что скоро я отправлюсь к Лильену. — взгляд Ярлема скользнул к ученице. Заметив, как она смотрит на него, мужчина дернул плечом и торопливо отвернулся. — Эй, не смотри на меня так! Может, я и ошибаюсь. Но вопросы наследства надо решать загодя. Мне больше некому доверить свои вещи. Тем более, большая часть из них принадлежала Лильену, ха-ха! Кому как не его дочери унаследовать все это добро и, главное, сохранить память обо мне? Записи-записями, а хотелось бы остаться хотя бы в памяти своей ученицы.       На такую фразу могло быть сотни ответов и примерно столько же вопросов. Но Лили задала единственный, который пробудили в ней воспоминания о неудачных битвах:       — И… Ты не боишься умереть?       Короткая тишина — и задорный смех Ярлема сплелся с пением птиц вдалеке.       — А чего бояться? — выдохнул он, прижмурившись и не переставая хихикать. — Смерть — такая же часть жизни. И если моя гибель сможет приблизить победу и спокойную жизнь для сотен людей и вас с Эдмундом, что ж, я не против. Если моя смерть сможет искупить все мои грехи — почему бы мне не перестать бояться ее?       На мгновение мужчина замолчал, словно собираясь с духом. Ладонь его поднялась в воздух и замерла. Лили тоже застыла, не совсем понимая, что учитель хочет сделать.       — Знаешь, я ведь не безгрешный, — вздохнул мужчина, взглянув в далекое небо, закрытое листвой, золотой в свете солнца. — Ты даже представить себе не можешь, какую дорожку трупов я протянул за собой… И каким грехом запятнал себя. О многом тебе лишь предстоит узнать. А что-то я, наверное, унесу с собой в могилу. Но, знаешь… Все это вело меня именно к этому дню. И я рад, что то, что я сделал не так в своей жизни, привело меня к тебе и Эдмунду. Возможно, если ты все узнаешь, то возненавидишь за эти слова… Но я дорожу каждым своим грехом. Я принял их. И надеюсь, что и ты примешь свои.       Ярлем колебался недолго. Кивнув чему-то своему, он двинул рукой… И положил ее на макушку Лили. Девушка было дернулась, непривычная к таким ласкам не от брата, но жесткие, мозолистые пальцы Ярлема так нежно зарылись в ее светлые пряди, что она только послушно прижалась к руке наставника.       — Это ни в коем случае не призыв помирать и грешить, даже не думай, я тебя знаю. Я лишь хочу сказать, что смерти и ошибок бояться не надо. Надо жить полной жизнью, сегодняшним днем, грезами… А если смерть придет, принимать ее как должное.       — И в моем случае? — усмехнулась Лилит, больше подтрунивая над учителем, чем ожидая серьезного ответа.       — Ну… Тут свои исключения, — хохотнул Ярлем, нисколько не обидевшись на лукавый взгляд ученицы. — Ваша связь с Эдмундом — разговор отдельный. Но, знаешь, как по мне рискнуть ради него еще раз стоит. Помни — не бойся картин прошлого. Ты не знаешь будущего. А значит, живи настоящим и смело борись за свои мечты.       — Ярлем… Спасибо, что поддерживаешь. Не только меня, но и остальных.       Благодарность охватила Лили. Темные тучи ее мыслей проредились, стали светлее и чище. Конечно, она не перестала волноваться полностью. Конечно, не забыла Генриха, растянувшегося на земле после удара Кальсотского Зверя. Но она верила Ярлему. Его слова были сказаны от чистого сердца, из желания поделиться опытом, усвоенным за десятилетие бесконечных битв.       Девушке очень хотелось отблагодарить наставника хоть как-то. Она сделала первое, что пришло в голову — крепко обняла его. Пальцы задрожали, когда она обвила руки вокруг пояса Ярлема, щеки залил румянец, но Лили заставила себя не двигаться и тихо шепнула:       — Спасибо, что ты рядом. Не знаю, чтобы сейчас делала без этого твоего пинка.       Руки Ярлема легли на ее плечи. Щека его вжалась ей в макушку. Лили услышала стук его сердце совсем рядом и почувствовала едва уловимый запах его волос. Он обнял ее почти так же, как обнимал Лильен — осторожно, но в то же время крепко, как самую большую драгоценность в жизни.       — Тебе спасибо. За то, что была такой хорошей ученицей. За то, что не оттолкнула.       Теплый солнечный свет залил поляну. Ветер зашелестел совсем рядом, играясь листвой деревьев и кустов. Лили закрыла глаза, наслаждаясь таким необходимым покоем в успокаивающих объятиях Ярлема.       И все проблемы перестали существовать в этот краткий миг на полянке посреди Фаролинда.

***

      Мешок бряцнул за спиной, когда Лили сделала слепой шаг вперед. Звенящий звук помог ей вынырнуть из воспоминаний о том далеком дне, когда она собрала последние крохи уверенности ради того, чтобы дать еще один бой Кальсоту. Площадь перед дворцом тут же поглотила ее. Полная людей, серая в тусклом свете завешенного тучами солнца, она погрузила ее в предпоходный многоголосый гул и отбросила на месяц вперед — к дню отправления на фронт.       Это будет последний бой за Фартон. Они либо победят, либо сложат головы. Лили была твердо намерена вернуться в Шинаен. Пламя горело в ее голубых глаза — уже не такое яркое, как когда-то, но все такое же жгучее и обещающее Темный мир тем, кто осмелится встать на ее пути.       Девушка подошла к повозке, распахнувшей свое темное нутро перед ней. Ее тут же встретили взгляды напарников и друзей. И, в особенности, жгучий взгляд золотистых глаз Генриха.       — Опаздываешь, — фыркнул он, растянув тонкие губы в усмешке.       — Задумалась кое о чем. Надо было дать себе еще один повод рискнуть задницей.       — Хочешь сказать, их у тебя много?       — Как минимум три: Эдмунд, элементали да ты, — хохотнула Лили, сложив руки на груди и позволив ветру растрепать ее коротко постриженные несколько дней назад волосы.       — Приятно слышать, что тебе дорога моя жизнь настолько, что ты готова рискнуть своей, — ответил ей смешком Генрих, протянув тонкую ладонь. — Но давай-ка мы уже соберемся. Залезай.       Без колебаний Лили схватилась за теплую ладонь Генриха и позволила втянуть себя в повозку. «А еще пару месяцев назад я бы послала его», — мысленно хохотнула она, не отрывая взгляда от золота глаз напарника и его острочертного бледного лица. Сейчас то, как осторожно Генрих подтянул ее вверх и подтолкнул к сиденьям, заставило забиться в груди незнакомое доселе чувство. Что бы это значило? Лили подозревала. И осознание этого заставило ее широко улыбнуться Генриху и сказать еще одно решительное:       — Ну, ребята, заставим их пожалеть о том дне, когда они встали против нас!       Напарники ответили ей нестройным, но громким «да!». Даже Кастей, оставшийся без оружия, но ни сколько этим не опечаленный и готовый сражаться и без него.       Это лучше всего дало понять девушке — они сумели собраться. Их души разбили на осколки, тела сломали, их загнали во тьму, из которой трудно было найти выход. Но они сумели собраться. Встать ради того, чтобы то, что было им дорого, уцелело.       Лилит Холоуэй собиралась вернуться в Шинаен. Мечты теснили ее грудь, а желание достичь их гнало вперед. Рядом были друзья, и это придавало уверенности, заставляло поднять голову и не бояться грядущего.       Да, они не сумели забрать оружие тьмы. Да, до этого Кальсотские Звери были сильнее. Но все они готовы были сражаться. И скромный Эмануэль, и эгоистичный Родерик, и Кастей, который за неимением оружия тренировался в три раза больше остальных.       Впереди лежала неизвестность. Позади грызли ноги неприятные воспоминания, пытаясь закрыть видения света где-то вдалеке. Но сердца элементалей бились в унисон.       Чтобы ни было впереди, они готовы были вернуть себе законное право на счастье.