Розы для Гермионы

Мистер и миссис Грейнджер ненавидят магию. Магия ворвалась однажды в их счастливую, упорядоченную, распланированную на годы вперед жизнь, и отняла единственного, горячо любимого ребенка. А самое страшное — они не понимают, как это случилось. Гермиона хотела стать врачом. Или биохимиком — она еще колебалась; но, в любом случае, было абсолютно ясно, какой колледж выбрать, какие предметы изучать дополнительно и сколько откладывать на дальнейшее образование. А потом пришла странная женщина, умеющая внушать, что она превращается в кошку, и превращать чайные чашки в крыс, а крыс — в украшенные эмалью табакерки, и все они, все трое, вдруг… поверили? Какой силой должно обладать внушение, чтобы увлеченная и целеустремленная девочка напрочь позабыла собственные мечты, а ее родители безропотно отпустили ее… неизвестно куда?! «Магия» — за неимением иных объяснений старшие Грейнджеры приняли это. Гермиона весь август читала книги, в которых ее родители видели только чистые страницы. Читала вслух, и это заставляло задуматься. И зельеварение (позже, на зимних каникулах, Гермиона продемонстрирует им готовое зелье и его эффект — единственный материальный довод в пользу магии, доступный магглорожденной студентке дома до наступления совершеннолетия), и трансфигурацию — то самое чашки в крыс, а крыс в табакерки, и не спрашивайте о законе сохранения энергии! — и, самое интересное — историю магии, в которой причудливым образом смешались легенды и реальные события, но, кроме того, объяснялись некоторые до сих пор не объясненные наукой исторические тайны и курьезы. Пришлось признать, что рядом с ними, скрытно, действительно есть этот чертов сказочный мир, вот только сказка — страшная. Чем дальше, тем страшнее, как и положено по законам жанра. И, честно говоря, даже не жутковато, а до оторопи жутко было слушать восторги Гермионы в адрес школы, в которой дети могут столкнуться с троллем, драконом, гигантским трехглавым псом и давно умершим, но все еще не мертвым волшебником-террористом. И в адрес директора, который настолько мудр и всеведущ, что обо всем этом знал, и настолько беспечен, что позволил детям рисковать жизнью. — Хотел бы я знать, ученики других школ так же весело проводят время? — пробормотал Дэн Грейнджер, когда дочь наконец закончила длинный рассказ и, переведя дух, сообщила, что хочет сову, чтобы писать письма друзьям. Друзья — это было единственное, что порадовало Грейнджеров. И то с натяжкой, ведь именно из-за этих двух мальчишек их дочь ввязывалась в опасные приключения. Впрочем, началось с того, что один из них, Рон Уизли, чуть не стал причиной гибели Гермионы, а другой, Гарри Поттер, спас ее от верной смерти — и Дэн пообещал себе этого не забывать. — А есть ли вообще другие школы? — уточнила Эмма Грейнджер. — Мама! — ужаснулась Гермиона. — Вы же не собираетесь забрать меня из Хогвартса?! Я… не хочу! — Прежде чем откуда-то куда-то кого-то забирать, надо точно знать, что к чему и какие существуют альтернативы, — Дэн покосился на стопку волшебных учебников, в которых не мог прочесть ни слова, и на горку волшебных монет — Гермиона утверждала, что это золотые галеоны, серебряные сикли и медные кнаты, но Дэн видел два больших и три поменьше сломанных значка и несколько пивных пробок. — Хочу заметить, Гермиона, что ты знаешь ненамного больше нас; не считая заклинаний, разумеется. Из всего волшебного мира ты видела одну школу и несколько магазинов. Хотелось бы понять, есть ли у тебя там серьезные перспективы, раз уж о перспективах здесь ты больше не думаешь. — Почему не думаю? — растерялась Гермиона. — Разве в Хогвартсе учат хоть чему-то из того, что поможет тебе стать биохимиком? — Ну-у… нет, но… там свои профессии? — Летуны на метлах и укротители драконов и троллей. Превосходная карьера. — Я узнаю больше! В Хогвартсе огромная библиотека, наверняка там есть… И еще, вы ведь можете сходить со мной в Косой переулок! Разумеется, они сходили в Косой переулок — ну и названьице для главной торговой улицы целого государства! Получили незабываемые впечатления. На них глазели, как на сбежавших из зоопарка мартышек! «Смотри, Молли, настоящие магглы!» — верх учтивости, нечего сказать! И это, как шепотом пояснила Гермиона, волшебник, который хорошо относится к обычным людям. Хорошенькое «хорошо»! Каково же тогда «плохо»? Гермиона обещала весь второй курс не вылезать из библиотеки, но летом рассказать родителям, кем она сможет (и захочет!) стать в волшебном мире. И что же? Однажды на пути из библиотеки ее и еще одну девочку подстерегла мифическая змеюка! Несколько месяцев в окаменевшем состоянии — чудесный учебный процесс в чудесной волшебной школе! И спасибо, что жива осталась, а ведь могла бы составить компанию призраку другой девочки, умершей от той же самой змеюки пятьдесят лет назад. Нет, вы только подумайте! Пятьдесят лет! Полвека в школьных подвалах живет смертельно опасная тварь, а руководство школы — ни сном ни духом! Разумеется, Грейнджеры не могли оставить это без внимания! А кто из родителей не возмутился бы?! Но все их попытки выйти на руководство школы (собственно, всего две — после рассказов Гермионы о ее первом курсе и после больницы вместо учебы на втором) закончились головной болью и странным ощущением растерянности и пустоты в памяти. Грейнджеры умели делать выводы и повторять попыток не стали. Да и зачем? Мудрые слова «отрицательный результат — тоже результат» вполне подходили к ситуации. Активное и явное нежелание руководства школы общаться с родителями пострадавшей ученицы оказалось красноречивее любых слов, да и информативней, пожалуй, тоже. Вот так захочешь побороться за здоровье, жизнь и безопасность собственного ребенка — и вдруг вообще забудешь, что этот самый ребенок у тебя есть. Или… был. Беспомощность и сама по себе страшна, но когда она касается не тебя, а твоего ребенка… что может быть страшнее? Это был тупик. Родители-«магглы» не могли без дочери ни найти хотя бы мало-мальски достоверную информацию о волшебном мире, ни тем более пообщаться с кем-нибудь из волшебников. А дочь не всегда понимала, что искать и на что обращать внимание, к тому же в волшебном мире она была никем, «грязнокровкой». Да-да, среди этих чертовых волшебников еще и расизм процветал! Какие уж там перспективы! Их дочь оказалась в самой настоящей ловушке: она не имела права отказаться от волшебного образования хотя бы до сдачи первой ступени экзаменов, но волшебное образование годилось только для волшебной же части мира. А чтобы вернуться к нормальным людям, нужно, как минимум, закончить нормальную школу! Наверное, Гермиона, с ее страстью к учебе, потянула бы экстернат, но не в этом году, когда ей придется догонять пропущенное по вине василиска… Но все же Гермиона нашла достоверную информацию о других школах. Правда, прежде чем рассказывать родителям, она заставила пообещать, что ее не станут переводить куда-то вот так сразу; мистер Грейнджер легко дал это обещание, потому что и сам не был сторонником рубить сплеча, не разузнав все досконально. Кто их знает, этих волшебников, может, в других школах вместо василисков какие-нибудь минотавры или горгоны? А миссис Грейнджер потребовала с дочери помощи в том, чтобы проверить хотя бы часть информации. Так и вышло, что летом Грейнджеры путешествовали по Франции. Побывали на магической улице Парижа — чуток поприличней Косого переулка, во всяком случае, если там и косились на них, то не из-за того, что «магглы», а потому что англичане. Воспользовались местной совиной почтой, чтобы написать директору французской школы, и получили доброжелательный и дельный ответ, в котором между строк сквозила довольно злая ирония в адрес Дамблдора, Хогвартса и островного снобизма. Судя по этому письму, Франция гораздо мягче относилась к «магглорожденным» (здесь и слова-то такого не было, не говоря уж о «грязнокровках»!), а в Шармбатоне учились даже оборотни и полукровки магических существ — немыслимо для Хогвартса! Вот только, чтобы в Шармбатон приняли Гермиону Грейнджер, она должна была отлично говорить по-французски и стать гражданкой Франции. Или какой-либо из мелких европейских стран, у которых нет собственной школы. Или оплатить взнос, который преуспевающие стоматологи Грейнджеры не могли представить даже в самых смелых фантазиях. «По чести говоря, этот взнос — скорее инструмент ограждения от англичан, чем способ нажиться на них», — вполне откровенно объяснила директор Максим, тут же извинившись за столь явное проявление вековой неприязни. И, видимо, чтобы придать весомости извинениям, приложила информацию о трех англоязычных школах, в которых могли бы принять студентку Хогвартса. Салем и Ильверморни в Америке и Красный Кенгуру в Австралии. И… («О Боже, неужели и так бывает!») их адреса для обычной почты! Похоже, что в тех школах обращение к руководству родителей-«магглов» не считалось чем-то неприличным, требующим манипуляций с памятью вместо цивилизованной беседы. Да и связь с детьми можно было поддерживать не только совиной почтой. К сожалению, межконтинентальная переписка — дело не слишком быстрое, да и времени, чтобы все разузнать, уже не оставалось. Но, по крайней мере, эту переписку старшие Грейнджеры могли целиком взять на себя. На третий курс Гермиону отпускали через силу и с болью в сердце. И не зря! «Веселье» в волшебной школе набирало обороты. Два года — совпадение, три — уже система, и по этой системе каждый год выходил хуже и опасней предыдущего. Право же, со стороны выглядит так, будто волшебники устраивают для своих детей школу выживания — кто не справился, тот отбракован. Спарта. Превращать школу в тюрьму, а обычные и так нужные детям прогулки на свежем воздухе — в смертельный аттракцион! Слов нет. И тогда-то, на третьем курсе, все стало совсем плохо. На рождественские каникулы Гермиона осталась в Хогвартсе («Чтобы поддержать Гарри», — написала она, но, спрашивается, почему бы ей не пригласить друга домой? Они бы ничуть не возражали!), а летом к ним вернулась тень прежней Гермионы, исхудавшая, с темными кругами под глазами, вздрагивающая от мелькания теней за окном. В нормальной школе такой вид ребенка стал бы причиной для нешуточной тревоги, но, помилуйте, мы ведь говорим о волшебной! Все, что могли сделать Грейнджеры — проколоть дочери курс витаминов, дать ей выспаться, подкормить, заставить гулять и постараться не огорчать и не давить, чтобы не усугублять явный стресс. Расспросы тоже пришлось отложить; а потом Гермиона отпросилась в гости к Уизли, а там и сентябрь настал. Это было первое лето, когда Грейнджеры остались в неведении о приключениях дочери — несколько обрывочных воспоминаний не в счет. Дочь отдалялась от них. Можно было списать это на переходный возраст и «подростковый бунт», вот только Гермиона не бунтовала, она просто перестала делиться с родителями сведениями о Хогвартсе и волшебниках. Не демонстративно, а как будто ей просто в голову не приходило рассказывать что-то «магглам». Тревожный симптом, вот только что с ним делать? Что ж, они тоже не стали рассказывать дочери, что готовят плацдарм для отступления. Слишком пугали возможности волшебников, и почему-то казалось, что Гермиону не отпустят из Хогвартса так просто. Лишняя осторожность никому еще не вредила, верно? К концу четвертого курса Грейнджеры были полностью готовы к решительному шагу, оставалось только обсудить все с Гермионой. Но та даже вещи не стала разбирать: обняла их, пробормотала: — Мама, папа, меня пригласили пожить это лето в волшебном доме, так надо. Я вас люблю, увидимся, — и исчезла, только ее и видели. И что с этим делать, было абсолютно не ясно… до того самого вечера, когда перед домом Грейнджеров остановилось самое обычное такси, и Гермиона, оставив тяжелый сундук у калитки и выпустив кота, взглянула на родителей глазами, полными ужаса.