Розы для Гермионы

Гермиона ненавидит глупость. Свою — гораздо больше, чем чужую, потому что — ну стыдно же! Одно дело, когда мальчишки тупят, у них ведь на уме только квиддич и приключения, или когда Лаванда с Парвати так заняты сплетнями и гороскопами, что им не до уроков вообще, или когда Малфой, для которого что «генетика», что «научное мышление» — одинаково пустой набор звуков, начинает выступать о своем чистокровном превосходстве. И совсем другое — она сама, потому что она ведь изо всех сил старается быть умной, читать, думать, запоминать… Чувствовать себя дурой — ужасно! Чуть не плача, Гермиона вываливает на родителей все свои вопросы и сомнения, рассказывает о последнем годе в Хогвартсе, о Турнире и его страшном финале, о Гарри, Волдеморте, доме на Гриммо и Ордене Феникса, об отвратительном поведении Рона и о том, как сама она будто… нет, не проснулась, хуже! Будто исчезла мутная давящая тяжесть, мешавшая думать логично. Разве ее собственное поведение — не отвратительно? Да, бороться с Волдемортом — это важно, никто не спорит, но как могло случиться, что Орден Феникса стал для нее важней родителей и лучшего друга?! А родители только молча переглядываются, как будто не могут решить, кто из них скажет дочери заведомо обидные и неприятные слова. Последняя капля. Гермиона плачет, извиняется сквозь слезы, так же сквозь слезы убеждает переехать куда-нибудь, где их не найдут… — Так, стоп, — Эмма подсовывает дочери стакан, резко пахнущий валерьянкой, и Гермиона хихикает: по вполне явной и простой ассоциации вспоминается профессор МакГонагалл. — Хватит истерик, выпей, умойся, а я пойду поставлю чайник. Ты дома, с нами, это главное. Успокоишься — поговорим. Чай дома совсем не такой, как у миссис Уизли. Не такой крепкий и сладкий, и не с пирогами, а с тостами и небольшими сэндвичами — Гермиона обожает мамины сэндвичи! Кажется, даже отлично сваренный умиротворяющий бальзам, и тот успокаивает хуже. И как же хорошо, когда за столом не шум и гам, да и стол — родной, привычный, за окном шелестят листвой две карликовых яблони, а дальше — куст желтых роз, мама привезла саженец с какой-то выставки, «поддавшись порыву», как она сама говорит, потому что на самом деле не очень-то часто возится в саду. И свет, много света. В доме на Гриммо так мрачно! — Гермиона, — спрашивает Дэн, когда дочь наконец перестает шмыгать носом, — скажи нам с мамой, кто такой этот ваш Волдеморт? — Но, папа, я же рассказывала… Злой волшеб… — Стой-стой. Мы помним эту историю. Вот только… Давай так: волшебный мир, при всей его волшебности, не где-нибудь на другой планете, так? Твои знакомые маги — такие же британцы, как мы, разве нет? — Ну… да, конечно. — И они взаимодействуют с властями, как минимум на уровне полиции, верно? Та история с Сирусом Блэком… — Да, точно! — И кто такой этот самый Волдеморт, если описать его в нормальных полицейских терминах? У Гермионы словно щелкает что-то в мозгу. Как будто складываются вместе два кусочка паззла, которые она упорно пыталась расположить на разных сторонах картинки. — Террорист. Глава преступной группы. Убийца, даже серийный убийца. Маньяк, — с каждым словом ей делается все страшнее. — И скажи нам, наша умная волшебница-дочь, с каких пор с маньяками-убийцами, террористами и главарями банд должны бороться дети? Или даже взрослые, но не профессионалы? Вот я — врач. Много с меня толку будет, если я начну расследовать убийства? Это только в книжках, знаешь ли, красиво выходит. — Да и в книжках, — добавляет Эмма, — доктор Ватсон годен лишь на то, чтобы следить за работой Холмса, ничего не понимая и удивляясь. — Но если Министерство ничего не делает… — Это вопрос профессионализма. Заменять некомпетентного человека еще более некомпетентным — не лучший путь. Я так думаю, если наше правительство в курсе существования волшебников, значит, где-нибудь в Скотланд-Ярде должен быть отдел, который занимается магами. Скорее всего, ваши деятели не хотят подключать его, чтобы не потерять лицо, но в таких делах тянуть — себе дороже. Кто ищет проблем — тот, знаешь ли, никогда не промахивается. Сдается мне, проблем себе на голову они найдут таких, что мало не покажется. — И что же делать? — давно Гермиона не чувствовала себя такой растерянной и… таким ребенком, да. — Не ходить по тем улицам, где орудуют банды и маньяки? — иронично предлагает Эмма. — А если что-то знаешь о преступниках, сообщить в полицию. — Но ведь полиция…а Статут Секретности? — Обдумаем позже, — предлагает Дэн. — Сейчас главное не это. Давай вернемся к твоему другу, Гарри Поттеру. Я верно понял? Мальчик стал свидетелем убийства, сам едва не погиб, его пытали, за ним охотятся, а ваш директор просто запихнул его к родственникам, которые, если я верно помню, терпеть его не могут, да еще и вам запретил сообщать ему то, что наверняка больше всего его волнует? Ни поддержки друзей, ни врача, ни психолога, ни защиты? Сдается мне, для мистера Дамблдора тоже можно найти парочку вполне годных для полицейского протокола определений. От стыда у Гермионы перехватывает дыхание. Формально папа не совсем прав: мадам Помфри подлечила Гарри, и возле дома его родственников дежурят люди из Ордена. Но если не формально, а по совести, Помфри — школьная медсестра, а «круциатус» — это не перелом после квиддича. А за психолога в Хогвартсе сойдет разве что Пивз, с его методом шокового избавления от скуки. А кто из Ордена сумеет защитить Гарри, если Волдеморт или его Пожиратели смерти явятся на Тисовую? Разве что сам Дамблдор. Но, судя по подслушанному, основные силы Ордена охраняют что-то в Министерстве, а возле дома Дурслей дежурят по очереди Мундунгус Флетчер, мелкий жулик, и соседка Дурслей, сквибка миссис Фигг. Их задача — быстро сообщить Ордену, если Гарри окажется в опасности. И, если не кивать бездумно на каждое слово директора, а хотя бы просто прикинуть время… вот та же миссис Фигг увидела, допустим, Пожирателей у дома Дурслей. Предположим даже, что ее не убили сразу. Пока она добежит к камину, пока вызовет Дамблдора — а если тот будет совсем даже не рядом с камином в это время? Ну ладно, кого-нибудь. Пока этот кто-нибудь соберет подмогу… Да когда они явятся, помогать будет уже некому! Разве что похоронить. А если на самом деле нападения можно не ждать, и Дамблдор это знает, а охрана — просто на всякий случай? Но тогда тем более, почему Гарри должен сидеть там, отрезанный от друзей, от новостей, от всего? Да ей после третьего курса, после дементоров, все лето кошмары снились! А ведь на ее глазах никто не погиб, она не видела возрождения Волдеморта, ее не пытали! Что же сейчас творится с Гарри?! Дэн смотрит на часы, переспрашивает у Гермионы адрес и сверяется с картой. — Сегодня уже поздно, а вот завтра… Хм-м-м… Есть у меня одна мыслишка. Говоришь, тетка Гарри его не любит, потому что терпеть не может волшебников? — Гермиона кивает, и Дэн ухмыляется совершенно по-хулигански: — Думаю, мы с ней найдем общий язык. Однако невежливо являться в гости без приглашения. Дорогая, ты не могла бы… Эмма понимает с полуслова: Дэн еще не договорил, а она уже листает телефонный справочник. — Так, вот они, я полагаю. Вернон Дурсль, Литтл-Уингинг, Тисовая, 4. Ну что ж… — Она набирает номер, на лице появляется чуть смущенная улыбка, и голос, когда далекие гудки в трубке сменяются пронзительным женским голосом, тоже меняется на слегка смущенный. — Миссис Дурсль? Добрый вечер, простите, ради Бога, за беспокойство. Я никогда не решилась бы отрывать вас от дел, но вопрос… понимаете, деликатный. Даже, я бы сказала, не для телефонного разговора, но… Меня зовут Эмма Грейнджер, мне рассказала о вас дочь. Возможно, вы о ней тоже слышали… от племянника. Что, простите? О, нет-нет, что вы! Ничего такого. Просто моя Гермиона и ваш Гарри, они, понимаете ли, хм… учатся вместе, — в последних словах сквозит явное неодобрение. — Нет, миссис Дурсль, я, как и мой муж, не имеем к этому всему ни малейшего отношения. Понятия не имею, откуда оно взялось в нашей дочери. Мы, знаете ли, очень не хотели ее отпускать туда, но… Вот как, и вы тоже? Да что вы говорите?! О, понимаю. Ужасно. У них нет ни малейшего понятия о приличиях! Да что вы говорите?! Неужели?! Какой кошмар! Хотя, знаете ли, судя по некоторым рассказам Гермионы о школе… ничего удивительного! И куда только смотрит правительство?! Да-да, полностью с вами согласна! Знаете, миссис Дурсль, наша дочь такое рассказывает… Мы решили, с этим надо что-то делать, просто необходимо! Но, знаете, так ужасно, когда даже поговорить обо всем этом не с кем. Хотя одними разговорами делу, разумеется, не поможешь. Миссис Дурсль, простите… Вы не будете против, если мы с мужем подъедем завтра? Есть кое-что, чего я не могу доверить телефону, но вы обязательно должны об этом узнать. Ах, но ведь такие, как мы с вами — я имею в виду, те, кто оказался связан со всем этим помимо своего желания — можем иногда помочь друг другу, верно? Хотя бы информацией. А то ведь эта их секретность… После обеда? Договорились, миссис Дурсль, мы подъедем к трем, так будет удобно? Благодарю вас. До встречи. — Дорогая, ты была великолепна! — Дэн подмигивает жене и тут же, без перехода, спрашивает у дочери: — Гермиона, что ты думаешь об Австралии? — Австралия? Ты о чем? — она совершенно не понимает такой резкой смены темы. Разве что это вопрос о летнем путешествии, но как-то… слишком неожиданно, да и до путешествий ли теперь? — Ты же сама только что просила куда-нибудь переехать. — Но я ведь не имела в виду… а как же Хогвартс?! — Хогвартс? Давай посмотрим, — Дэн хмурится, а Эмма почему-то обнимает дочь, это так странно, кажется, что нужно отстраниться, держать дистанцию, но почему? Потому что она уже большая? Или потому что она волшебница, а родители… — Школа, в которой на твоем первом курсе тебя чуть не убил тролль, а твоего друга – Волдеморт. На втором тебя окаменил василиск, а твоего друга снова чуть не убил Волдеморт. На третьем вас обоих чуть не сожрали сначала оборотень, а потом — какие-то инфернальные твари. На четвертом тебя чуть не убили только из-за твоей дружбы со слишком популярным мальчиком, а что пришлось перенести самому Гарри, и вовсе немыслимо. Как думаешь, чего вам двоим ждать от следующего года? Тем более теперь, когда Волдеморт снова в силе, а в школе, ты сама говоришь, полно его сторонников? Я бы еще понял, если бы не было других вариантов, но Хогвартс — не единственная школа для волшебников, и даже не самая лучшая в мире. Еще два кусочка перепутанного паззла находят друг друга, и Гермиона хмурится, пытаясь понять: она что, и правда совсем забыла о давнем разговоре насчет других школ, о поездке по Франции, переписке с мадам Максим? Довольно смешно в глубине души полагать, что Хогвартс — единственный вариант, сразу после турнира трех школ. И с какого перепуга ее отталкивало от собственных родителей? Это… странно? Или — подозрительно? «Постоянная бдительность!» «Кто из вас в состоянии оценить мягкую силу жидкостей, струящихся по вашим венам, околдовывая разум, порабощая чувства» — так, кажется, говорил Снейп? «Профессор Снейп» — вспыхивает и тут же гаснет в мозгу. «У меня нет доказательств», — пытается она спорить с внезапным подозрением, и тут же возражает сама себе: «А точно нужны доказательства? Мало того, что я вела себя как полная идиотка, как последняя тварь, почти как чистокровная шовинистка вроде Малфоя?!» — Да, я вспомнила, — бормочет Гермиона, прижимая ладони к щекам — щеки горят, наверное, она покраснела сейчас, как краснеют только в мультфильмах. Вот еще, кстати, вопрос — волшебство волшебством, но почему она все эти годы ничуть не скучала по тем благам цивилизации, которые в порядке вещей в обычном мире? — А почему Австралия, а не Америка? — Американцы относительно недавно отменили закон, из-за которого отношения волшебников и обычных людей были даже хуже, чем здесь у нас. Слишком многие его помнят, отношение, — Дэн замялся, — чувствуется. Даже в переписке. Не вижу смысла менять шило на мыло. А в Австралии нам понравилось. — Понравилось? То есть вы?.. — Слетали туда этой зимой. Раз уж ты на Рождество решила остаться в школе… — Расскажите же! Дэн и Эмма переглядываются, улыбаясь: наконец-то их дочь похожа на себя прежнюю. Настоящую.