Розы для Гермионы

Петунья Дурсль ненавидит волшебников. Наглые, самовлюбленные, высокомерные снобы с дурным чувством юмора и полностью отсутствующим тактом. Даже если волшебник сам растет в трущобах и похож на нищего с помойки, как Снейп, и то для него нормальные люди все равно что грязь. А уж если у чертова мага есть чем похвастать в кошельке и в родословной, как у муженька Лильки и его дружка… о-о-о… Высшая раса, понимаете ли! Ненависть — недостойное, неприличное чувство, но Петунья ничего не может с собой поделать. Хорошо еще, что по большей части волшебники от нее далеки. Ее это устраивает. Совсем не знать о них было бы еще лучше, но увы… нужно быть благодарной и за малые милости. Только к одному волшебнику Петунья испытывает другие чувства. Хотя сам он наверняка считает иначе, ну да что взять с безмозглого мальчишки. Тем более что о любви к племяннику речь вовсе не идет. Жалость — да, бывает. Досада, раздражение, иногда — недоумение, и довольно часто — злость. А самое странное — обида, хотя Гарри думает, наверное, что это ему впору обижаться на тетку. Но разве она, неспособная к колдовству «маггла», вынужденная растить малыша-мага, терпеть его дурной (весь в Лильку!) характер и опасное случайное волшебство, да еще и успокаивать Вернона, который рад бы избавиться от этой ходячей бомбы раз и навсегда — разве она не заслужила от племянника хоть каплю благодарности?! Самой Петунье этот коктейль необъяснимых с точки зрения здравого смысла эмоций напоминает ведьмин котел. Она подсмотрела однажды, как Лилька варила зелье. Вот так же смешивалась в ученическом котелке всякая дрянь, бурлила и булькала, воняла на весь дом, а потом вдруг закурилась красивым серебристым дымком, вонь сменилась приятным ароматом свежей выпечки, роз и восковой мастики — волшебство, что сказать! Петунья не знает, почему то варево так прочно засело в памяти. Но иногда, когда появляется время сесть и спокойно подумать о своей жизни, делается страшно — а что, если рано или поздно и в ней все эти чувства перекипят во что-то другое, такое же неожиданное и необъяснимое? С некоторых пор Петунья гонит от себя эти мысли, потому что иначе… иначе она срывается на Гарри не потому что мальчишка в очередной раз дал повод, а вовсе ни за что. А потом к адскому коктейлю добавляется еще и стыд, что вовсе не делает жизнь легче и приятней. Звонок Эммы Грейнджер чуть не заставляет котел взорваться. Почему-то Петунья ни разу не задумалась о том, что Лилька не единственная ведьма, родившаяся в семье нормальных людей, и что сама она — тоже наверняка не единственная обычная женщина, в доме которой в любой миг может случиться армагеддон из-за капризов маленького волшебника. А ведь дочь — не племянник; как же справляется эта Грейнджер?! И не надо говорить, что девочки спокойней мальчишек — Лилька была той еще оторвой. В первый момент, когда Петунья поняла, что речь пойдет о магии, она чуть не бросила трубку, а теперь с отчаянным нетерпением ждет визита Грейнджеров. Боже, неужели она сможет поговорить… об этом?! Нормально поговорить с нормальными людьми, которые понимают ее страхи и трудности?! Которые, так же, как и она, никогда не желали такого «счастья», как маленький маг в семье и прилагающаяся к нему сопричастность к «дивному волшебному миру». Чтобы немного отвлечься от ожидания, она затевает печь булочки, хотя по такой жаре лучше было бы обойтись мороженым. Отправив противень в духовку, окидывает кухню придирчивым взглядом: не идеально, но близко к тому. Выглядывает в окно — там, в пыльном садике, Гарри перекладывает шланг между кустов роз, обеспечивая несчастным цветам хоть какой-то полив. — Мальчишка, вынеси мусор! Обычно после такой просьбы племянничек приходит с недовольным видом — право, хуже Дадлика, когда того отвлекают от любимой игры или телевизора! Можно подумать, что тетка просит невесть чего — дракона убить или еще какой подвиг совершить, а не дотащить полупустое ведро до мусорных баков аж в двадцати метрах от калитки. Но сейчас, глядите-ка, прибежал! Ведро схватил и умчался, как ужаленный. Голову ему напекло, что ли? Петунья смотрит вслед, но ничего необычного или тем более подозрительного не замечает. Тисовая тонет в послеполуденной жаре, на улице ни души, даже миссис Фигг, любительница заглядывать за чужие изгороди, и та, как видно, сидит дома в компании своих кошек. Звонят в дверь, и Петунья тут же забывает о подозрительном поведении племянника. Грейнджеры пунктуальны — на часах ровно три. По первому впечатлению Грейнджеры нормальны настолько, насколько это вообще возможно. Мужчина в дорогом летнем костюме, аккуратный, строгий, наверняка одного поля ягода с Верноном. Женщина в легком, но достаточно приличном платье, с милой улыбкой, вызывающей безотчетное доверие. Оба гостя, как и хозяйка дома, слегка смущены, и у Петуньи словно разжимается невидимая туго сжатая пружина внутри. Она улыбается: — Входите, прошу вас. Чайник вот-вот закипит, — и, не в силах сдержать опаску, все-таки уточняет: — Вы без дочери? — Гермиона вышла за пару домов отсюда, — Эмма слегка пожимает плечами: — Увидела что-то… или кого-то. Возможно, Гарри? — Может быть, — усилием воли удержав на лице вежливую улыбку, кивает Петунья. Эмма, наверняка почувствовав ее неловкость, торопливо знакомит с мужем, и под привычный и успокаивающий разговор о погоде все устраиваются в гостиной. Дэн хвалит булочки, Эмма признается чуть виновато: — Я так редко готовлю к чаю что-то сложнее сэндвичей. Точно такой же разговор мог бы происходить с любой из ее знакомых. Ничего раздражающе ненормального, кроме самого знания о том, что эти люди связаны с волшебниками — точно так же, как и она сама, не по своей воле. И Петунья срывается — она не в силах притворяться с теми, с кем можно позволить себе чуть больше откровенности. Кто, как и она, хоть и не волшебники, но подпадают под проклятый «Статут Секретности» и вынуждены молчать и улыбаться в ответ на все чертовы странности в жизни. — Как вы справляетесь? — спрашивает она. И, не дожидаясь ответа (боже, как невежливо, но ей просто категорически, жизненно необходимо выговориться!) вываливает на гостей все приключившиеся от Гарри беды. От взорвавшейся тарелки с овсянкой десять лет назад до вакханалии писем и поросячьего хвостика у Дадлика, сорванной летающим тортом сделки Вернона, раздутой Мардж (хотя, право же, та и сама позволила себе лишнего!) и, наконец, странного поведения племянника этим летом. «Более странного, чем обычно, если вы понимаете, о чем я…» На что Эмма, вздохнув, рассказывает историю своей дочери, и Петунья с замиранием сердца понимает, что это — история Лильки, один в один. Вот только у девочки Грейнджеров хватило ума самой заметить, что ее отдаление от семьи — ненормально. И испугаться. И задать правильные вопросы. — Может быть, Гарри тоже… — Петунья не отдает себе отчет, что думает вслух, пока в разговор не вступает Дэн Грейджер. — Полагаете, вашего племянника тоже могут как-нибудь обрабатывать? Знаете, легко в это поверю. Гермиона рассказывала, что он в их волшебном мире — знаменитость, герой и чуть ли не Мессия. Как по мне, чрезвычайно завышенные ожидания в отношении мальчишки-подростка, и вряд ли такое отношение идет ребенку на пользу. — Судя по рассказам Гермионы, ваш племянник — скромный мальчик и ненавидит свою славу, но его постоянно втягивают в истории одна другой опасней, — Эмма качает головой с явным осуждением, а Петунья изумляется: она не привыкла слышать похвалы племяннику, пусть даже такие, пополам с упреком. Но уж верно, что-что, а влезать в истории мальчишка наверняка не дурак, при его-то характере. — Вряд ли сейчас у волшебников есть что-то опасней Ордена Феникса и Волдеморта, — вырывается у нее. — Лили погибла из-за них… — Волдеморт вернулся, — голос Дэна ровный, такой спокойный, что страшный смысл слов не доходит до сознания. — А нашу дочь, как мы понимаем, попытались втянуть в этот самый Орден Феникса. Практически успешно: она рванула туда прямиком с вокзала, даже дома не побывав. Наше счастье, что каким-то чудом в голове у нее прояснилось. И, кстати, Гермиона уверена, что члены этой сомнительной организации следят за Гарри. «Охраняют», она сказала, но, судя по ее же оценке, для действенной охраны они слишком слабы, речь может идти разве что о наблюдении. — Следят… здесь?! — сказать, что Петунья в ужасе, было бы преуменьшением, вот только к ужасу примешивается такая же сильная ярость. Да как они смеют не давать ей покоя в ее же доме?! — Думаю, мы расспросим ее, когда они с Гарри наконец появятся, — предлагает Дэн. — Где, кстати, их носит? Петунья выглядывает в окно и замирает, вытаращив глаза: племянничек стоит в садике, среди розовых кустов, с довольно-таки милой, хотя и чрезмерно растрепанной, девушкой, и что-то ей втолковывает, размахивая руками, но, очевидно, шепотом: ни слов, ни даже голоса не слышно. Невольно Петунья оценивает дочку своих гостей с ног до головы: от буйной шевелюры, какую не всякая расческа укротит, и почти сформировавшейся фигуры до ссадины на голой коленке. Вызывающе открытые маечка и шорты встречают ее полное одобрение, потому что волшебницы в жизни такого не наденут, с их-то балахонами-мантиями. «Бесстыдство, но наше бесстыдство!» — мелькает ужасающая саму Петунью мысль, и тут же приходит другая: что зря она не обращает внимания на затрапезный вид племянника. Пора обеспечить мальчику более приличный гардероб, а старые вещи Дадлика оставить разве что для грязной работы. — Что вы такое там увидели, Петунья? На вас лица нет, — подходит Эмма, смотрит удивленно. — Признаться, я представляла себе Гарри несколько более… Тут Гермиона всплескивает руками, восклицая: — Гарри, ну прости, прости! — а мальчишка вдруг хватает ее за руку и тащит в дом. К выходу из кухни — туда ближе; и уже все взрослые прекрасно слышат, как хлопает дверь, и Гарри сердито говорит: — С ума сошла? Чего ты кричишь на всю улицу, хочешь, чтобы Фигг примчалась проверять? Сама же сказала… — Фигг? — выделяет знакомую фамилию Петунья. — А она-то при чем? — Дети, идите уже сюда, мы вас заждались! — зовет Эмма. Гарри сердит и, похоже, растерян. Гермиона — красивое имя у девочки! — смущена до полыхающих щек. Петунья качает головой: какие же они смешные! — Гарри, покажи подруге, где можно умыться, — предлагает она. — И сам не забудь вымыть руки. Имя племянника неприятно царапает горло. Пожалуй, пора подогреть чайник. Через четверть часа Петунья узнаёт о том, что ее чрезмерно доброжелательная соседка миссис Фигг не так проста. И это с ней они много лет оставляли Гарри! Да если бы она знала… Гермиона рассказывает об Ордене Феникса, о мрачном доме, в котором заперт крестный Гарри и болтается куча посторонних людей, в котором огромная библиотека, но «грязнокровка» не может взять почитать ни одной книжки, а годится лишь на то, чтобы заменять выжившего из ума домового эльфа. — Мне так стыдно, — тихо признается она. — Ведь сначала я возмутилась из-за книг, и еще из-за того, что Рон начал меня лапать. И только потом как будто опомнилась. Что я вообще там делаю? Почему не с родителями? Мы всегда путешествовали летом, как я могла променять нашу летнюю поездку на тот дом? И почему, если директор запретил писать Гарри, я не могу просто приехать сюда? Наверняка Дамблдор нашел бы сто причин, почему! Например, что меня могут выследить, — она фыркает. — Как будто, если пособники Волдеморта действительно захотят найти Гарри, им понадобится следить за его друзьями! Есть куча способов попроще. — Волшебники не ищут легких путей, будто сама не знаешь, — почти равнодушно говорит Гарри, и Петунья не верит ушам: он так сказал, как будто сам — не волшебник, будто у самого давно поперек горла эти ненормальные. Но ведь это не так? — Гарри… Ты о чем? — осторожно спрашивает она. — Да хоть о моем приглашении в Хогвартс. Обязательно надо было отправить все эти сотни писем, устроить нашествие сов, выбесить дядю Вернона чуть ли не до сумасшествия? Вон, к Гермионе просто пришла профессор и спокойно все объяснила. Почему нельзя было сразу прислать ее и ко мне? Или, на первом курсе случай был, меня хотели убить и заколдовали метлу, чтобы я упал. На матче. Где была куча людей, включая других преподавателей. Сколько шансов было на то, что никто не сообразит мне помочь? Не проще подкараулить где-нибудь в коридоре и проклясть в спину? Или… да хоть этот чертов турнир! Гермиона, придумай прямо сейчас три способа быстро и тихо похитить меня из Хогвартса? — М-м-м… Я не знаю, работают ли в Хогвартсе порталы, но в Хогсмиде точно работают. Дождаться тебя там и подсунуть портал. — Раз. — Оглушить, или Петрификус в спину, и унести через любой преподавательский камин. — Два. — Или потайным ходом. Или на гиппогрифе — это, правда, заметно, но если правильно выбрать время, никто не увидит. — Три и четыре. — А еще можно сломать твою палочку, и тогда тебе придется отправиться к Олливандеру. Ну а там… Это, конечно, сложнее, зато дополнительный бонус — ты окажешься безоружным. — Пять способов сходу, не раздумывая, и каждый требует от нескольких минут до нескольких дней. Гермиона, ты, конечно, очень умная, но почему Волдеморт настолько глупей тебя? Он придумал только один способ, для которого потребовался весь учебный год, да еще пропихивать меня в Турнир, подсуживать, чтобы я выиграл, и рисковать разоблачением Крауча-младшего? И старшего, кстати, тоже. Это не говоря о том, что ему не обязательно нужен был я для того ритуала, у них был Грюм — чем не враг? — Ну-у… он ненормальный? — Наверняка, — фыркает Гарри. — Тетя, вон, считает, что волшебники все — ненормальные. Может, она права, как думаешь? Почему от его слов Петунье становится так невыносимо стыдно?