Розы для Гермионы

Гарри должен бы любить свои дни рождения — кто ж их не любит? Но был ли в его жизни хоть один правильный, настоящий день рождения? Разве что в год, только этого он не помнит. Вот и сейчас ему совсем не до праздника. Он сидит в кабинете директора своей новой школы и рассказывает историю своей жизни. Слушателей трое. Сам директор, мистер «какой-я-тебе-к-дьяволу-профессор» Эдвардс — полуседой громила устрашающе бандитского вида, навевающий мысли о временах, когда в Австралию ссылали каторжников. Женщина-колдомедик, повадками напоминающая мадам Помфри — Гарри заранее уверен, что с ней лучше не спорить. И волшебник из здешнего Министерства Магии, «вам-ни-к-чему-знать-мое-имя-но-пусть-будет-мистер-Смит» — молчаливый, с цепкими глазами, почему-то он пугает Гарри даже больше Волдеморта. Ему задают не очень-то приятные вопросы — о Дурслях, о Дамблдоре, о парселтанге и василиске, о Квирреле, призраке Тома из дневника, возрождении Волдеморта. Вчера колдомедик взяла у него кровь на анализ, долго выписывала палочкой вензеля над его головой и водила руками над шрамом, а потом приказала сидеть ровно и смотреть в глаза, объяснив, что сейчас применит ментальное заклинание, и… Что было дальше, Гарри помнит плохо, но голова болит до сих пор, хотя и не так сильно, как вчера. В общем, хорошего мало. А еще здесь сейчас зима. Очень удивительная зима — примерно как привычное английское лето, только лучше. Не жарко, но по-настоящему тепло и очень солнечно. Какое же здесь лето, интересно? И, если уж о хорошем, Гарри уже купался даже не в море, а в самом настоящем океане! И чуть не сгорел от смущения, когда Гермиона учила его плавать. Вот честное слово, его подруга вроде бы умная, но как будто не понимает, как действует ее сногсшибательно откровенный вид! Гарри кажется, что картинка мокрой Гермионы в бикини навечно отпечаталась на обратной стороне его век — закрой глаза, и появится. Не то чтобы он был против. — Гарри, не отвлекайтесь, пожалуйста. — Ой, простите. Что? Люди здесь… проще, что ли? Все люди, и волшебники тоже. Долгие расшаркивания не в чести. «Гарри» вместо «мистер Поттер» — в порядке вещей. Этот вот, из Министерства — на общем фоне просто приторно вежлив. — Я спрашивал, вы умеете извлекать воспоминания? — А так можно?! — Ясно. Значит, научим. Нам нужно ваше воспоминание о возрождении Волдеморта и о вашем возвращении в Хогвартс с известием о его возрождении. — Вы мне не верите? — Что вы, напротив. Мы считаем, что ситуация даже серьезнее, чем вы можете подумать. Ваши воспоминания помогут нам всем заметить те детали, на которые вы не обратили внимания осознанно. — И тебе не обязательно смотреть вместе с нами, — мягко говорит колдомедик. — Вряд ли ты хочешь снова окунаться во все это дерьмо, верно? Вот уж таких слов Гарри от местной «мадам Помфри» совсем не ждал! Но остальные и бровью не ведут. — Я посмотрю, — с удивлением слышит Гарри собственный голос. — Мне… ну, интересно. Что важное я пропустил. — Боишься, что и мы выставим тебя за дверь? — Директор Эдвардс смотрит, кажется, одобрительно. — Ты прав, парень, все, что касается тебя и твоей жизни, надо знать прежде всего тебе самому, а не старому интригану Дамблдору. Иначе и решать за тебя будет Дамблдор, и не только то, куда тебя задвинуть на каникулах. — А вы знаете Дамблдора? — почему-то удивляется Гарри. — Кто ж его не знает. Мир волшебников, знаешь ли, тесен. За сотню лет успеваешь узнать каждую собаку, если не лично, так понаслышке — не то что всяких там Дамблдоров с Гриндевальдами. — За сотню лет?! — директор Эдвардс вовсе не выглядит на сто. — Ты разве не знаешь до сих пор, что волшебники живут дольше обычных людей? — Ну… Дамблдору вроде бы сто пятнадцать, но он… — Седой и бородатый? — подхватывает Эдвардс. — Значит, ему больше нравится выглядеть безобидным дедушкой, только и всего. — Вы и правда прискорбно мало знаете о волшебниках, — качает головой «мистер Смит» из Министерства, и Гарри вдруг становится интересно, заслужила бы Гермиона его похвалу или тоже — нет? — Впрочем, дело поправимое. Какие ваши годы. Итак, воспоминания… *** Гермиона волнуется: директор новой школы захотел поговорить с Гарри, и вот уже вечер скоро, а того все нет и нет. А ведь у него день рождения, а она даже поздравить не успела! Хотя, может, это и к лучшему? Что-то подсказывает Гермионе, что после такого долгого разговора Гарри понадобится дружеская поддержка, а торт и подарок должны поднять ему настроение. В «Красном Кенгуру» все не так, как в Хогвартсе. Начать с того, что эта школа — только школа. Не пансион. И уроки здесь идут с обеда до вечера, потому что с утра почти все ученики ходят в обычные школы. В Австралии свои методы обеспечения Статута Секретности. Как им объяснили: «Будет очень странно, если в семье, которая живет с вами рядом, ребенок вдруг пропадет непонятно куда или даже просто перестанет ходить в школу. К чему лишние вопросы?» Наверное, все дело в том, что здесь большинство волшебников — магглорожденные или потомки магглорожденных во втором-третьем поколении. По историческим меркам Австралия совсем молодая страна, здесь неоткуда взяться чистокровным снобам вроде Малфоев. То есть, теоретически, ничто не мешает чистокровным вести здесь какие-нибудь дела, но… Наверное, они сами не рвутся в «страну каторжников». Свои чистокровные здесь тоже есть — аборигены и их потомки. У них своя магия, и до недавних пор они почти не пересекались с пришлыми. Да и сейчас их дети учатся дома. А юные волшебники из «Красного Кенгуру» живут с родителями — кто среди магглов в городе или деревне, кто обособленно, в поместье — и на занятия прибывают портальной сетью. Классы совсем небольшие — волшебников в Австралии немного, меньше, чем в Англии. Из обязательных предметов — только чары и трансфигурация. Зато дополнительных больше, Гермиона даже растерялась, увидев список. Основы ритуалистики, основы колдомедицины, основы артефакторики, основы менталистики… А потом еще больше растерялась, когда ей сказали, что взять все никак не получится, да и не нужно. Нет, в самом деле, как это — «не нужно»?! Оказалось, очень даже просто: здесь уже с третьего курса выбирают специализацию, а если вдруг потом захочется сменить ее или расширить, так кто мешает учиться хоть в двадцать лет, хоть в сорок, хоть в сто сорок? Вот и получилось, что новеньких из Англии пока записали только на два основных предмета и на цикл собеседований по определению склонностей. Целый цикл! Потому что Гермиона, как и Гарри, сама не знает, чего хочет и к чему у нее больше способностей. Она слишком привыкла учить все сразу, и побольше, не концентрируясь на чем-то одном. А здесь считают, что это неправильный подход. И обычную школу придется догонять… Впервые в жизни Гермиона Грейнджер чувствует себя отстающей. Ужасное ощущение! В ожидании Гарри она читает учебник по географии. Впервые задумывается, почему волшебники ее не изучают — неужели им совсем не хочется знать о мире, в котором они живут? Или для них мир — это Косой переулок, Хогвартс с Хогсмидом, Годрикова Лощина и каминная сеть?! Да нет, не может такого быть! Вон, ездили же Уизли в Египет… и в Румынию. И в Министерстве целый международный отдел, не берут же туда работать совсем без знаний? Но все-таки, все-таки… Ведь в Хогвартсе географии нет. Противоречие? Сколько еще таких противоречий, о которых она даже не подозревает? Гарри появляется, когда уже и родители дома (а они сейчас очень заняты — оформляют лицензии для кабинета), и вид у него совсем не праздничный. Будь здесь Рон, наверное, сказал бы — пришибленный. Воспоминание о Роне неприятно дергает, и Гермиона торопливо спрашивает: — Гарри, что с тобой? Что случилось? О чем с тобой говорили так долго? — Меня, кажется, наизнанку вывернули, — кривится он. — Я научился вытаскивать из головы воспоминания, представляешь?! Ну и мне показали кое-что, чего я не заметил, и объяснили многое, чего я не понимал. И, кажется, теперь я знаю, почему Дамблдор запер меня у Дурслей и запрещал вам писать мне обо всем важном. Ну, то есть, мне предложили сразу два объяснения на выбор, оба вероятные. Знаешь, директор Эдвардс называет Дамблдора старым интриганом. И… — А может, Гарри лучше сначала поесть? — перебивает Эмма. — Гарри, дорогой, если ты очень хочешь что-то рассказать прямо сейчас, не стесняйся, но вид у тебя усталый. — Ой, правда, прости, — спохватывается Гермиона. — Пойдем скорей. Гарри не знает, но сегодня праздничный ужин и торт — для него. — С днем рождения, Гарри! И подарки, вот… От Гермионы — зачарованные перчатки для метлы, а от ее родителей — компактный плеер с наушниками: ведь теперь они оба будут достаточно времени проводить в маггловском мире. Гермиона всегда посылала Гарри подарки, но ни разу не видела его реакции. Теперь она вознаграждена за все три предыдущих лета — Гарри сначала изумлен, как будто он до сих пор не привык и не верит, что кто-то может его поздравить, а потом… Он крепко обнимает Гермиону, тут же отскакивает, испуганно оглядывается на ее родителей, переводит дух, когда они смеются, благодарит уже их и снова Гермиону, и смущенно объясняет: — У меня никогда такого не было. Я даже не умею пользоваться… Ну… вроде раньше не нужно было, в Хогвартсе ведь не работает техника, а дома у меня Дадли отобрал бы. — Загадай желание, — напоминает Эмма, когда приходит время задуть свечи на торте. Лицо у Гарри делается таким, что Гермиона понимает: желание у него — настоящий вопрос жизни и смерти. И уже потом, после действительно чудесного семейного вечера с тортом, комедией по телевизору и пробой нового плеера она все-таки спрашивает: — Что случилось, Гарри? Он пожимает плечами и вроде как усмехается, вот только радости в этой усмешке нет совсем. — Ну, похоже на то, что во мне застрял кусок Волдеморта. Еще тогда, в тот Хэллоуин, когда погибли мама с папой. И Дамблдор об этом знает. Всегда знал, с самого начала — у него просто нет других причин делать с моей жизнью все то, что он делал. Гермионе делается очень, очень страшно. Так страшно, что она, всхлипнув, крепко обнимает Гарри и закрывает глаза. Гарри не двигается, какое-то время стоит молча, а потом спрашивает: — Ты… тебе, ну… не противно? — Дурак! — вспыхивает Гермиона. — Только попробуй, вот только посмей повторить эту чушь! Смотрит на Гарри и осторожно спрашивает: — Это все плохие новости? Точно все? — Ну… вообще-то нет. Вытащить эту гадость не получится. Никак. Она со мной до самой моей смерти. И пока она со мной, Волдеморта тоже не убить — эта штука для него, ну, как якорь, что ли. Будет держать. — И как это ты жив до сих пор, Мальчик-который-выжил, — с неожиданным для нее самой ехидством говорит Гермиона. — Директор Эдвардс и мистер «зовите-меня-Смитом» из Министерства — они то же самое спросили, — признается Гарри. — А потом сказали, что, значит, мы не все поняли. Что Дамблдор знает что-то еще, что-то важное. И, знаешь… посоветовали жить спокойно. Не паниковать и заниматься окклюменцией. Это, ну, что-то вроде защиты от телепатии. В общем, в моем расписании будет ментальная магия, это не обсуждается. А дальше… они сказали, дальше — ход Дамблдора. Надо смотреть, что он предпримет, и тогда, может быть, что-то станет ясно. Гермиона не знает, что сказать. Ей хочется поддержать Гарри, хочется объяснить, что для нее он — в любом случае друг, лучший друг, и никакие Волдеморты в нем этого не изменят. Но слова — это так мало. Да еще теперь, когда она вдруг очень ясно понимает: Гарри только потому жив до сих пор, что Дамблдор все-таки светлый волшебник и не станет убивать ребенка. Но что будет теперь, когда Волдеморт возродился? Даже у самых светлых волшебников наверняка есть пределы милосердия, или принципов, или что там определяет их мировоззрение? Если смерть Гарри окажется единственным способом убить Волдеморта — что тогда? — Я не хочу, чтобы ты умер, — потрясенно шепчет она. — Думаешь, я хочу? — Гарри осторожно обнимает ее. Стоять вот так рядом, вместе, в обнимку — успокаивает. Внушает веру, что все будет хорошо. Ровно до того момента, когда Гарри вдруг говорит незнакомым, жестким голосом: — Но чтобы Волдеморт жил и творил всякое, я не хочу еще больше.