***
Ушел целый день, чтобы собрать все ингридиенты. Диего взял на себя мракориса. Лестер и Нефертити болотожоров. Мильтен снепперов. Олаф огненную ящерицу. В конце концов Таррок в Новом лагере изготовил под утро Улу-Мулу. Всё это оказалось возможным благодаря рунам телепортации. И снова Олаф за счет руны телепортации оказался в башне некроманта. Где его ждал подарок от Ксардаса: доспехи и клинок полководца Миненталя. Ксардас знал лишь его легендарное прозвище: Непобежденный. И оно было не мудрено, доспехи и клинок в основном состояли из самой магической руды. Клинок помимо небывалой прочности имел в своем острие (примерно возле гарды) неизвестную руну. Правда последняя была разряжена. Сами доспехи представляли собой набор батвата из шкуры тролля, которая могла веками не гнить, толстой рудной кольчуги, и рудных пластин, однако наплечники и панцирь по сути были единным целым и из-за этого больше походили на куртку. И оно было не зря, так как к допеху прилагался ремень сделанный из кожи мракориса. Имелся и шлем в виде украшенного бацинета[1]. Доспехи и, как сказал Ксардас, клинок Уризель по сути своей являлись единственными в своем роде. Ксардас видел только один способ, чтобы зарядить руну в Уризеле: «Все таки маги воды внесут свой вклад в победу. Ибо ту руду, что они годами добывали, необходимо пустить на зяряд руны. Я уже создал подобающее заклинание, но читать его должен не ты Олаф. Ты будешь заряжать сам клинок. Твой приятель Мильтен поможет тебе. Ксардас дал Нефертити рудный кинжал, из острия которого выпускался яд. Яд, способный свалить с ног орка, а уж человека и подавно. Мильтену Ксардас дал амулет, поддерживающий в своем носителе ментальную силу. Диего получил на руки свои улучшенные доспехи призрака и лук, натягивающийся легко как стрела. Но при этом он мог легко пробить даже скалы. Лестеру вручили с ухмылкой Ксардас вручил рудные кастеты со словами: «Похоже ты и сам уже перестал отвергать своё прошлое, послушник». Мильтен и Олаф вошли в укромный уголок башни Ксардаса: выступ башни, на конце которого стоял алтарь Белиара. — Слушай, Олаф, в свободное время я изготовил вторую руну телепортации в Старый лагерь. Олаф догадывался, что задумал его друг: «И зачем она тебе!» Вежливости ради спросил он. Мильтен сжал кулаки: «Давай убьем Гомеза.» Выдавил маг огня с гневом из себя слова: «Понимаю, это глупо и опасно. Да и без ответственно. Но я хочу отомстить за своих учителей.» — Но все же, Мильтен, мы и сами можем погибнуть. — Знаю, но наши шансы на успех, поверь мне, пожалуйста, чрезвычайно высоки. Пока тебя не было, один из воронов Ксардаса донес, что Гомез вернулся в Старый лагерь, взяв с собой немного охраны. — Уверен в самом лагере будут его дружинники, как минимум, две дюжины. И это если не считать призраков и рудокопов. — А ты думаешь этот ублюдок просто так отправился туда? Нет. Рудокопы и призраки бунтуют. И Гомез намерен подавить этот бунт. А на этой ноте должны появиться мы с тобой, друг. Мы воспользуемся ситуацией и прикончим его. Олаф хотел было процитировать слова Диего, сказанные им пол года назад на обменной площади: «правит на правах самого сильного человека в колонии.» Но почему то Олаф теперь усомнился в них. Что есть самый сильный человек в колонии? Вон Горн имел нечеловеческую физическую силу. Диего богатый опыт и превосходные отточенные навыки фехтования и стрельбы из лука. Мильтен мог любого уничтожить магией. Лестер тоже был неплох. Кор Ангар сражался с армией краулеров как и генерал Ли. А о их физической мощи и навыках владения оружием можно с уверенностью говорить, что они выдающиеся и даже идеальные. Все эти люди олицетворяли собой примеры лучших из лучших людей во всем Минентале, а быть может и во всем Мордранге. Но Диего точно не мог двигать скалы за счет силы своих мышц. Горн же не хвастался превосходной техникой боя на секире. В общем в каждом человеке были свои сильные и слабые стороны. И каждый был годен для чего определенного. Но в тоже время с чем то иным противоположным этому определенному едва ли он совладал бы. И Гомез не был исключением. А стало быть да. Он сильный, до сих пор сильный, не смотря на свое безумие и развратный нездоровый образ жизни. Но он не самый сильный человек в Долине рудников. И в тоже время Олаф думал о том, что он, мать его, собирался сражаться против демона, обладающего страшной силой. И какой то там рудной барон не должен был пугать его. Иначе Олаф просто не имеет право поднимать Уризель против Крушака. Мильтен заметил, что Олаф колеблется и сам заговорил: «Помнишь, что я тебе сказал во время нашей встречи у склепа?» — Я стал сильней. — Верно. А на данный момент твоя сила стала еще больше. Кажется, я опеределил некроманта и понял как работает твоя божественная сила Инноса. — И как? — Во-первых, у тебя крепкий дух. Ты не обделен эмоциями и чувствами, но не смотря на страх, ты идешь вперед и добиваешься цели. Во-вторых, ты быстро учишься, очень быстро. Уверен, если бы тебе дали заняться магией, то и её быстро бы освоил. В- третьих, твоя сила и ловкость развиваются сообразно мощи встреченных тобой противников. Олаф, ты победишь. Настала минута молчания. Олаф смотрел на Мильтена. А Мильтен на Олафа. — И каков твой план в деталях? — посланник сложил руки на груди руда на его доспехах, казалось подмигнула Мильтену. — Сначала, безусловно, нужно уговорить Горна телепортироваться сюда в башню. Ибо он возьмет на себя одного из слуг Спящего. Затем заряжаем Уризель. А после используем руны телепортации в Старый лагерь и пользуемся случаем. — А может быть нам позвать на помощь остальных? — Я успел изготовить только одну руну. — Уверен у Ксардаса есть еще. — Это исключено, из всех, кто в башне, Ксардасу как раз про убийство Гомеза ничего говорить не надо. Он настроен крайне прагматически и его интересует только Спящий. А если умрет один единственный человек, способный противостоять демону, все пойдет коту под хвост. Но слушай, я не сомневаюсь в твоей победе на Гомезом. А если что-то пойдет не так и ты окажешься на грани смерти. Я мигом пожертвую собой, чтобы спасти тебя. Моя смерть не сильно повлияет на исход битвы. — Хорошо, Мильтен. Тогда давай как можно скорее сделаем это, ибо время — не наш союзник.***
Олаф и Мильтен появились в кабинете Сатураса. Маг воды занимался подсчетом запасов еды. И по его подсчетам скоро придется сократить пайки ещё на два раза. — Ну наконец-то ты вернулся! Но где Ксардас! Прости меня Мильтен, но я ожидал встретить с Олафом отступника. — Долго объяснять Сатурас. Да и времени мало. Скажу вкратце. Ксардас считает вашу затею со взрывом руды безумием. Он видит причину самой проблемы: демон Спящий. И лишь, покончив с ним, барьер развеется. — Это бред! — кричал Сатурас в порыве гнева, — Ксардас совсем с ума сошел! Если ты убьешь демона или изгонишь его барьер никак не развеется, ибо сам барьер по своей сути задумывался и создавался отдельно от этого вашего Спящего. Олаф не видел ни сил, ни смысла спорить с книжным червем. А поэтому стал бить твердо и глухо: «В любом случае его призвание опасно для всех людей в колонии, а то и на острове. Так что нам в любом случае стоит изгнать его. А для этого нужно очень мощное оружие. И клинок Уризель им и является. Так что мне необходимо тебе сказать ещё одну вещь, маг: дай зарядить клинок горой руды, добываемую вами уже не один год. — Никогда! Никогда! Никогда! Никогда я не дам тебе это сделать! Столько годов ушло, на её сбор. И ты теперь говоришь мне это! Я с братьями отыщу другой способ. Мы взорвем её при помощи наших же сил. И ты, Мильтен, мог бы помочь нам в этом. — Извините но нет. Я должен помочь Олафу. И я уже знаю своё место на поле битвы. На этой ноте Мильтен вспомнил слова Ксардаса: «Каждый из вас возьмет на себя по демоническому шаману орков.» — Ну что ж. Не думаю, что Корристо гордился бы этим. — Мы уже знаем, — Мильтен оскалил зубы, — чем Корристо гордился, а чем нет. Но я уверен, Сатурас, вот в чем. Смерть Гомеза почтит его память. Старший маг воды заткнулся. Говорить было уже не о чем. Поэтому Олаф и Мильтен вышли из обители Сатураса и направились в Горну. Спустя немного времени они заметили как охрана у горы руды усилилась. — Пфф, а некромант говорил, что не стоит им об этом говорить, — Мильтена все сильней и сильней раздражало упрямство коллег по ремеслу. — В любом случае мы это сделаем, даже если придется прорываться с боем. — Ну уж это надо по возможности избежать, Ли ещё и дальше отражать натиск баронов. — Да. Но Спящий важней. Настала пауза. Мильтен закатил голову наверх, а после с выдохом ответил: «Ты прав. Чертова война, всегда заставляет нас идти на жертвы.» — Успокойся, друг. Еще ничего не произошло. Они увидели Горна, жарившего у костра здоровую крысу. Телу Горн постоянно необходим был белок. Ибо он был очень здоровым. Его можно было бы сравнить с одним варваром в архаичной истории Мордранга. Этот варвар в детстве лишился отца, а после отыскав стальной клинок королей, отомстил за него. Одно из серьезных отличий Горна и этого варвара цвет кожи. Кожа Горна была темной. — Заждался нас, Горн? — дал знать о себе Мильтен. Горн в ответ сначала обернулся, улыбнулся. А после с серьёзной миной ответил: Не особо. В конце концов я не знаю как буду смотреть в глаза Ли, после такого. — Поверь мне, Горн. Ли тебе потом сам в ноги будет кланяться как поймет в чем дело. И да. На глаза лучше ему не показывайся: мы собираемся сделать целую гору руды бесполезной во имя борьбы со Спящим. У Горна чуть челюсть не отвисла: «Столько моих товарищей полегло ради нее. Очень многие из них умирали с мыслью, что когда то эта гора руды взорвет нахрен этот сучий барьер. Но теперь вот все складывается.» — Поверь мне, Горн. — Олаф приложил руку к сердцу. — Я бы и рад почтить память всех умерших наемников, лично взорвав всю руду, что вы добыли за эти долгие годы. Но есть проблема куда страшнее. И если мы решим ее, то тогда души товарищей поймут и простят нас. — Ну хорошо. Я с вами. Что от меня требуется? В ответ на слова наемника Мильтен отстегнул руну телепортации к башни Ксардаса и кинул её Горну со словами: «От тебя пока что требуется, телепортация в башню некроманта. Там тебя посвятят остальные в детали проблемы. Мы же с Олафом задержимся здесь, дабы зарядить руну клинка.» На последних словах Мильтен посмотрел на Олафа особенным взглядом, означающим не смей говорить что либо про Гомеза. — Хорошо, — вновь заговорил Горн, — только дайте мне попрощаться с Ли. А потом делайте, что хотите. Ли лежал на кровати весь изнеможённый и грязный. Он переносил все тяжести осады вместе со своими людьми. Но сейчас после ночной вылазки и утреннего ремонта укреплений он решил выкроить себе несколько часов на отдых. Ему был необходим отдых. Впрочем ситуация в лагере была не из лучших. Казалось бы ещё месяц назад в его распоряжении было пятьдесят наемников, а теперь осталось едва семнадцать. На остальных же надеяться было сильно нельзя. Люди Лареса буквально проклинали Ли за его строгость и требовательность, и многим было безразлично, что и Ли сам трудился в поте лица. С рудокопами и крестьянами ситуация была абсолютно такой же. Все стали от тяжелых работ и полупустых животов, а потому и лояльность к власти Ли была низкой, только наемники относились к нему так, как всегда. — Командующий Ли, разрешите обратиться. Ли сначала обернулся, а потом медленно привстал с кровати со словами: «разрешаю.» — Я смею просить вас о невозможном: отпустите меня на бой со Спящим. — Горн как всегда был прямолинеен, в принципе Ли за это его и любил. За это, а еще за безукоризненную преданность. — Спящий. Так значит этот демон все-таки большая угроза для нас всех? — Так точно, сэр. — Тогда ступай. — Ли сказал эти слова четко и твердо без секунды колебаний. Горн же сильно удивился. «Больше ничего не спросит? Не будет возмущаться? Нервничать? Да у него итак каждый человек на счету. А я смею покидать его в самый ответственный момент. В момент, когда в соседнем частоколе во всю гремят барабаны. Барабаны войны. Даже ежу ясно, что скоро будет решающая битва.» — Не стой столбом Горн. Совсем скоро демон пробудится. Он может убить нас всех едва мы увидим его. Вот тебе мой приказ: убей эту сволочь и вернись в мои ряды живым. Глаза Горна расширились, он глубоко вдохнул. А после приложил правую руку к сердцу и ответил: «Так точно!» Как только Горн покинул покои Ли. Он сразу же использовал руну телепортации. Олаф и Мильтен, увидев это, кивнули друг другу.***
Они проникли в хранилище руды. Мильтен использовал на всех охранниках заклинание сна. На языке магов: somnus. Они были в предвкушении, подумать только скоро, совсем скоро всю мощь этой воистину большой горы руды впитает в себя маленькая руна! В этом месте не было факелов, руда сама по себе давала синий свет. Еще в Болотном лагере Олаф заметил, что вместо обычных факелов там использовалось свечение руды. По Болотному лагерб то и дело были расставлены некие палки, на вершине которых лежало по куску руды. Не везде конечно, но на улице их точно было подавляющее количество. Времени было мало. Поэтому они заняли позиции. Они точно не знали где каждый из них должен был стоять. Но сейчас будто бы некая невидимая рука расставила их. Олаф встал у горы руды, вынув из ножен Уризель, предварительно отстегнув первые и бросив их подальше от руды (на всякий случай). Мильтен встал позади, отстегнув свиток, последний вспарил. Оставалось только прочесть заклинание. — Ты готов, Олаф?! — Мильтен говорил громко, это привлекало внимание всех в лагере. Но в маге и посланнике кипела буря эмоций от предстоящего проступка. Да и было ясно: как только они сделают то, что задумали нужно будет сразу же съебываться на телепортах прямиком к Гомезу. — Да! Читай! И он прочитал без запинок, без ошибок. А Олаф на последнем слоге последнего слова что мочи было воткнул клинок в породу. Раздалась некая ментальная волна, но она никому не насела вреда, даже не откинула. Олаф взял сильней Уризель, ибо клинок буквально шатало в стороны от поступающей в него энергии небывалой мощи. Синие молнии били клинок, пытались его разорвать. Но сталь Уризеля выдерживала их силу, их напор. Да что уж там, сталь скалилась на них, подмигивала молниям своим сиянием и будто бы говорила: больше! больше силы!. А хитрая руна у эфеса клинка кричала: «БОЛЬШЕ! И Я ПОКАЖУ ВАМ ПОЧЕМУ МОЕГО БЫВШЕГО ВЛАДЕЛЬЦА ПРОЗВАЛИ НЕПОБЕЖДЕННЫМ!» Это представление длилось пятнадцать секунд, но казалось прошла целая вечность для всех: для Олафа, для Мильтена, для сбежавшихся магов воды и прочих личностей, упоминать которых смысла не было. Олаф быстро схватил ножны и вернул в них хорошо пообедавшего Уризеля. — Быстрей! Доставай руну, только не ошибись нам в Старый лагерь, — кричал во все горло Мильтен, завидев как ним летит уже весь гнев магов воды. В основном, ледяные стрелы и ледяные копья были направлены на Олафа, но парочка летела и в сторону Мильтена. А хотя казалось бы совсем недавно Олаф и Мильтен рисковали ради дела магов воды жизнью. Пускай про Мильтена на этот счет маги ничего не знали. Мильтен среагировал моментально, вынул нужную руну — Ignis Magicae! Quarta per! Murus Ignis![2] — все эти слова мыслью сверхскоростной прошли в мозгу Мильтена. Их закрыл мощный поток огня. Отчего вмиг везде стало светло, так как руда потеряла свою энергию, то и светиться она перестала. Олаф уже выкинул перед собой руну и прочитал заклинание, его тело распалось на тысячу мелких синих частиц. Как и Мильтена, последовавшего его примеру.***
В Старом лагере смердело горелым мясом, кровью и дерьмом. Во всем внешнем кольце то и дело лежали трупы призраков и рудокопов на их лицах застыла гримаса ужаса и отчаяния. Большинство из них уже давно не хотели жить в этом месте, сильно изменившимся после обвала Старой шахты. Нет, вы не думайте, что их специально сжигали, раз пахло поджаренной плотью. Напротив в этом не было ни надобности, ни желания у тирана. Его клинок, название которого Гнев Гомеза сам поджигал их тела. Такова была сила руны оружия этого ублюдка. Единственный оплот отчаянный и безысходный остался в крепости: призраки Фингерс и Ковалорн сумели закрыть их, пробившись через охрану. Последний по волею судьбы оказался в лагере как раз во время бунта Стоуна. И, естественно, он его поддержал. Ибо на его плечах было ну уж слишком много работы и отсутвсие благодарности за нее. Во-первых, он обязан был постоянно поставлять Гомезу стрелы, а во вторых мясо. И постольку поскольку один человек не мог обеспечить целую армию, он постоянно получал по башке за якобы невыполненный план. Обидно было за некогда величественный лагерь. И помимо многочисленных жертв многие дома оскудели и опустели. А их древесина окрасилась кровью. — ОТКРЫВАЙТЕ ВОРОТА, ЧЕРВИ! — Гомез не жалел своего горла. Послышался ответ всего из двух слов, которые сказал Ковалорн: «Иди нахуй!» — ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ ТАК ОТВЕЧАТЬ МНЕ! КЛЯНУСЬ ВСЕМИ БОГАМИ, Я СКАЛЬПИРУЮ ТЕБЯ ЗАЖИВО! В ответ в Гомеза чуть было не прилетела стрела, но он сумел увернуться в последний момент. — ДА ТЫ СОВСЕМ ОБОРЗЕЛ! — Гомез сплюнул, — Буллит! Как ты там?! — Нормально! Мы заперлись в казармах! Стоуна увели в самые дальние уголки казематов! «У меня есть козырь в рукаве сучьи твари!» — думал про себя Гомез. — Совсем скоро я окажусь в замке! — в ответ на это Ковалорн и Фингерс со страхом переглянулись друг на друга еще сильнее вцепившись в механизм решетки. Рудокопов и призраков на площади окутал недоумевающий ропот — Выходите сразу же мне на подмогу! Гомез вынул руну телепортации в Старый лагерь: в бывшую обитель магов огня, расположенную по соседству с его покоями. И произнес заклинание. Как только он вышел из «храма» магов огня Буллит и девять стражников вышли из казарм. Ковалорн заорал во всё горло: «Бегите в крепость!» И сам вместе с Фингерсом рванул туда, нахуй бросив идею о защите лебедки. Гомез открыл сам лично ворота и впустил своих гвардейцев за стены крепости Старого лагеря. А после они соорудили на скорую руку таран и стали пробиваться в резиденцию. Все находившиеся там призраки и рудокопы были в отчаянной ситуации. Но на этой ноте появились они. — Эй ублюдок, помнишь меня! Гомез обернулся выдыхая горячий воздух, его зрачки расширились, ведь он увидел того самого странного парня, из-за которого как он считал и обрушилась шахта, а еще этот засранец помогал Новому лагерю и в поисках юниторов, и в сражении за Свободную шахту. И он видел еще одного человека: Мильтена! Единственного уцелевшего мага огня по воли судьбы. — Нехорошо рубить своих вассалов. Тем более служили они тебе верно, сукин ты сын. — Сэр. — обратился к Гомезу Буллит, — Одно слово из ваших уст и мы пристрелим этих отморозков. Гомез призадумался. Вообще он, если честно очень сильно удивился, когда, во-первых, увидел главного героя истории, а во-вторых, когда увидел его оружие и амуницию «Этот клинок за его спиной, никогда таких не видел. С первого взгляда видно по ножнам и эфесу, что он не то, чтобы рудный. Он легендарный. А доспехи, это же доспехи из руды.» — От своих мыслей Гомез сделал кривую улыбку — «Да он принес мне все это как вкусный торт на блюдечке.» — Пристрелите их! Не успели дружинники поднять вверх арбалеты, как Мильтен мигом отстегнул руну и окатил всех малой огненной бурей. Многие успели смыться включая Гомеза и Буллита, но вот три дружинника сгорели заживо. Олаф и Мильтен, пользуясь моментом побежали в атаку, всем горлом, призывая на помощь рудокопов и призраков. Последние не заставили себя долго ждать. И вышли вновь на улицу, некоторые были вооружены чем попало: огромными поварешками, метлами, пилами, бревнами и даже ляжкой падальщика. Начался бой, для кого то этот бой был за свободу от гнета и власти Гомеза, а для кого то этот бой был во имя мести. На Олафа вышел Буллит. Но он парировал его удар, а мало популярную защитную стойку сиксто пробил Уризелем. Причем магический клинок Буллита сам по себе сломался, затем сталь четко прошла через всю его плоть, от середины лба до низа, молнии исходящие от Уризеля разрывали его тело параллельно на ошметки и дальше. Куски мяса некогда бывшего Буллита частью воспламенились, частью заморозились, а иные и вовсе разрывало от ударов молнии. Все потеряли дар речи от увиденного. И вот Олаф смотрел на Гомеза, забрало их шлемов были уже давно опущены. По беспокойному дыханию Гомеза было видно, что он напуган. Но он все-таки стал шагать на Олафа, а тот ответил тем же. Вокруг них бушевала битва, но никто не осмеливался вмешиваться в предстоящую между ними дуэль. Разве, что кроме Мильтена, но он был занят гвардейцами, ибо понимал. Что если он их не сожжет, не испепелит, то тогда они перерубят всех оставшихся призраков и рудокопов. Мильтен только и делал, что кричал во все горло: Ignis Magicae! Quarta circus! Magna augue![3] Ignis Magicae! Tertia circus! Pila fulgur![4]. Ни один из гвардейцев не мог подойти, чтобы заколоть его как свинью, ни один не мог и выстрелить в него из арбалета: Мильтен был на шаг впереди. Так что им приходилось бегать, прыгать и уворачиваться от летящих в них огненных шаров и шаровых молний. Руны только и делали, что сменяли друг друга подле Мильтена. Он менял их из-за разности эффекта, шаровая молния била не так точно, но зато она заставляла куски земли и камней разлетаться так, что они превращались в опасные осколки. А огненный шар напротив имел хороший точечный урон. И вот сковзь всю эту суматоху их клинки скрестились: Уризель и Гнев Гомеза. Уризель сначала сильно схлестнулся с иной сталью, а потом, увидев, что она выдержала его первородную мощь, попытался было заявить о себе по другому, будоража вражеский клинок магией своей руны. Но Гневу Гомеза хватило прочности выдержать и это. Олаф вернул Уризель в изначальную позицию стойки, а затем дал финт. Но Гомез ловко парировал, хотел было достать главного героя встречным финтом. Однако Олаф ловко поставил Уризель в защиту квадро; и снова последовал финт прямо с этой защиты! Но Гомеза он все равно никак не мог достать, впрочем как и он его. Они фехтовали, танцевали по всей площади крепости. И никто не решался вмешаться в их бой. Лишь находящиеся уже при смерти воины с восхищением смотрели на главного героя и с беспокойством или же с предвкушением на Гомеза. «По силе ударов и ловкости Гомез лишь немного превосходить Шакала, если довериться своим ощущениям» — думал про себя Олаф — «А я могу спокойно отбивать его атаки и наносить встречные! Более того я ни капельки не отстою от этого падонка! Мильтен прав. Моя физическая сила и ловкость развиваются сообразно мощи противника. Не думаю, конечно же, что в конце концов я стану таким же сильным как тролль или ловким как снеппер. Но так или иначе мое тело очень быстро развивается.» — На последних словах Олаф очень сильно рубанул сверху, прилагая усилия всего своего корпуса. Это было опасно, но он был уверен, что Гомез его за это никак не накажет. И так оно и вышло, тиран был вынужден обтанцовывать жигу ногами, дабы не получить хорошенько по своей пропитой башке. И все-таки между Олафом и Гомезом была пропасть. Если Олаф мог и дальше продолжать бой, то Гомеза стала мучать отдышка. Он снял шлем и со всей ненавистью кинулся на Олафа. — Да умри ты уже наконец! — кричал Гомез. В ответ на это Олаф саданул его гардой Уризеля по челюсти. На кровавую почву выпала дюжина зубов. «Что?!» — сказал про себя Гомез — «Мои зубы, он их выбил. Как же я теперь… Я ведь теперь уродом буду… Да можно вставить золотые, но это будет не то.» — его мысли прервал стремительно ведомый руками Олафа Уризель. Гомез успел выставить терце, но так поздно, что от такой защиты было мало толку. Его спасли доспехи рудного барона. Он отлетел от молний Уризеля к стене своей крепости, сильно стукнувшись об нее и спиной и затылком. В глазах темнело, цвета мешались. Все плыло. Но сквозь всю эту мешанину он все-таки вполне отчетливо видел, как к нему направляется воин в легендарных доспехах и с клинком в руках, мощности которого его меч едва ли мог сравниться. Хоть он и выдерживал столкновения с ним. Олаф был уже в десяти шагах, в глазах Гомеза более менее все упорядочилось. Но ни одного дружинника в живых рядом он не видел, лишь ликующих призраков и рудокопов. К Олафу подходил крайне озлобленный маг. Он знал имя этого мага: Мильтен — «Молодой талант, мать его.» — подумал про себя Гомез. Подумал, а после обхватил клинок обеими руками и побежал навстречу своей смерти. Олаф парировал неуклюжий удар, и сразу рубанул с финта в район головы. Голова Гомеза отлетела на десять метров от его тела, а последнее подожглось почти одновременно с головой. Так свершилась месть над Гомезом за всех магов огня, перебитых по его приказу. Но помимо этого этот рудный барон сумел натворить много других омерзительных страшных и низких дел, за которые его голову полагалось отсечь. В последнее время он боялся Ли, но лишил его жизни совсем другой человек. Однако же главная битва этого человека была еще впереди.